Формула Распутина

12 марта 2007 года (десять лет назад). Стрельна. Санкт-Петербург.       Часы болтались на тонком запястье и упорно не желали показываться из-под рукава. Проще всего было бы сверить время по компьютеру, да и мобильник лежал рядышком, но Веневитинов настолько увлёкся своими интегралами, что о других возможностях даже не вспомнил, — он машинально тряс рукой, продолжая напряжённо рассматривать графики на экране.       Впрочем, время можно было сверять и по соседям — долбить стены они начинали в строгом соответствии с коммунальным уложением.       «Так и есть, одна минута девятого, — обречённо думал Веневитинов, — ни очка врагу!»       Осенью, когда они с Иркой тоже делали ремонт, всё те же соседи устраивали им скандалы чуть ли не ежедневно, а однажды и вовсе пригрозили жалобой в КГБ. Похожая на дохлую воблу мадам сначала долго пыхтела, стоя в дверях, а набравшись смелости, заявила, что её любимый троюродный племянник служит водителем не у кого-нибудь, а у самой княгини Волконской!       Веневитинов не выдержал и рассмеялся ей в лицо, став после этого врагом номер один.       А вот теперь ему мстили и мстили с соблюдением всех юридических норм — от рассвета до заката.       Веневитинов заложил руки за голову и с тяжким вздохом откинулся в кресле. Даже спать под этот грохот было бы проще, чем работать. Однако взгляд упрямо тянулся к монитору — графики не желали отпускать; но мысль терялась в перфораторном рёве, а силы и без того уже были на исходе, всё-таки целая ночь позади.       Идея, которую, сама не ведая, подбросила Веневитинову одна из студенток, оказалась на редкость плодотворной. Всего два месяца он разрабатывал тему, а результатов уже накопилось на целую докторскую диссертацию. Немного удивляло, что никто до него не обращал внимания на эту золотую жилу, но в науке такое случается частенько — удача приходит, откуда не ждёшь. Вот только соседи со своим ремонтом подоспели не вовремя.       Устало матерясь, Веневитинов поднялся из-за компьютера и, едва не опрокинув по дороге журнальный столик, отправился ставить чайник.       Своим единственным окном кухня выходила во двор, а не к заливу, и здесь было заметно теплее, чем в кабинете.       Питерская весна — нечто совершенно особенное и называться должна иначе. Собственно, от зимы она почти не отличается: тот же дождь вперемешку со снегом, но уже не такой колючий, те же ледяные сквозняки из всех переулков. А потом ты просыпаешься и вдруг понимаешь, что пришло лето.       Глядя из окна на почерневшие сугробы, в подобные перспективы даже не верилось.       «Ну и погодка! И по таким-то хлябям Ирка попёрлась в центр! Совсем спятила!»       Она проснулась пару часов назад, тихо собралась и ушла. Не загляни она в кабинет, Веневитинов и не заметил бы. Сейчас он уже забыл, о чём они говорили, он помнил лишь взгляд — грустный и безнадёжный.       В последнее время Ирка часто где-то пропадала, а возвращалась мрачной и потерянной. Её обида была вполне справедливой — увязнув в бесконечных выкладках и расчётах, Веневитинов совершенно перестал воспринимать всё прочее. Совесть временами давала о себе знать, но ничего поделать с собою он не мог — работа поглотила целиком. В ответ Ирка тоже замкнулась, хотя раньше не умела подолгу дуться.       «Ну вот, статью закончу, и должно потеплеть. Надо будет куда-нибудь выбраться вместе. В Юрмалу, например, или в Крым, как летом».       Мысли текли сумрачно и вяло, покуда чайник на плите не зашёлся протяжным свистом. Почти одновременно кто-то настойчиво позвонил в дверь. От неожиданности Веневитинов даже проснулся. У Ирки имелись свои ключи, а гостей он не ждал.       Наташу он увидеть никак не ожидал — Иркина сестра была ночным зверьком и по утрам друзей не навещала.       — Привет, Наташ, ты чего это в такую рань? — он улыбнулся. — Кто рано встаёт, тот чистит зубы кремом для бриться, а кофе пьёт с майонезом. Кстати, чайник у меня как раз вскипел.       Насквозь промокшее пальтишко, капли дождя на слипшихся ресницах — девушка долго молчала, неистово и злобно сверкая глазами.       — Эти твои шуточки! — наконец прошипела она. — Ирка дома?       — Нет… Уехала куда-то, — Веневитинов недоуменно пожал плечами, — если нужно что-то, то я передам…       Обычно сдержанная и даже слегка меланхоличная, сейчас Наташа напоминала разъярённого цепного пса.       — От вас мне ничего не нужно! Я просто хотела ей в глаза посмотреть… и тебе заодно! Эта тварь хотя бы прячется от меня! А ты!..       Резко развернувшись, она нажала на кнопку лифта.       — Наташ, погоди! — Веневитинов её за рукав. — Что случилось-то?!       — Не прикасайся ко мне! — от сильного рывка пальто едва не разъехалось по швам. — Чего стоят все твои слова, если…       Говорить дальше она уже не могла — губы дрожали, по щекам текли слёзы.       — Что случилось?! Ты можешь внятно объяснить?!       Лифт успел неторопливо приползти откуда-то сверху, похлопать дверьми, снова уехать, а Наташа так и стояла, прислонившись к стене, с потускневшим отсутствующим взглядом.       — Наташ, — Веневитинов аккуратно коснулся её плеча, — ты меня слышишь?       — Я сказала! Убери руки!       — Как знаешь. Но я, однако же, не очень понимаю, чем заслужил подобное отношение.       — Дим, только не изображай невинность. Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?       — Что я должен знать?! — Веневитинов сорвался на крик. — Что?!       Ответом был лишь взгляд — долгий, пронзительный, — точно у загнанного в угол зверька, который уже понимает неизбежность погибели, но сдаваться не собирается.       «Совсем как у Ирки сегодня утром, — мелькнуло в голове, — как же они всё-таки похожи…»       Молчание затягивалось. Притихли даже соседи со своим ремонтом, или Веневитинов просто перестал их воспринимать. Наташа тихо глотала слёзы, пока вдруг с рыданиями не сползла по стене.       — Ирка… Она… Её вызывали на Литейный… Она подписала Остракон… Отреклась… Предала меня…       — Что за чушь?! Какой ещё Остракон?!       Веневитинов совсем перестал хоть что-то понимать. Задыхающуюся от плача Наташу пришлось силком тащить на кухню и отпаивать вискарём. Из дальнейшего сумбурного рассказа следовало, что недавняя Наташина статья резко не понравилась кому-то из идеологов Патриаршего Совета — на автора завели дело и КГБ инициировал процедуру остракизма.       — А ты уверена, что это не самодеятельность нашей питерской гэбни? Просто у меня в Москве… есть некоторые серьёзные связи, — чувствуя, что наливается краской, Веневитинов отвёл взгляд. — Так… старые знакомства…       — Мне следователь сказал, — девушка залпом осушила второй стакан, — что вопрос решён на самом верху.       — На самом верху?       — Он так сказал.       — Интересно было бы знать, на каком таком верху… Ещё что-нибудь говорил?       — Ничего существенного. Сказал только, что философов у нас слишком много развелось, а лес валить некому. И ухмылялся так… По-людоедски…       Веневитинов читал черновые наброски Наташиной статьи и не мог вспоминать её без улыбки. Протестного пафоса и юношеского максимализма в ней содержалось куда больше, чем весомых мыслей. Да, работа выглядела относительно смелой, особенно в части критики учения Распутина о человеческой природе, — смелой, но откровенно слабой. Тем более странной казалась реакция властей, что подобные статьи появлялись и раньше, — академическую среду уже не первый год будоражили диссидентские идеи. Обыватель же, давно и с удовольствием, смаковал сальные анекдоты о непростых отношениях Распутина и Джунковского, которые, не стесняясь, печатали бульварные газетёнки.       — И всё-таки я не понимаю, — Веневитинов задумчиво тёр переносицу, — кому это ты так не угодила?       — А мне не понятно, почему я до сих пор не в Крестах. Почему меня оставили под подпиской?       — Ну… Остракизм, это всё-таки не уголовное преследование…       — От еретических измышлений до шпионажа рукой подать, — Наташа мрачно скривилась. — Сам ведь знаешь, им это раз плюнуть. Настроены они очень серьёзно. Раза четыре с обыском приходили, вся квартира вверх дном.       — Нашли что-нибудь?       — Что у меня можно найти?! Только остатки тиража изъяли.       — Знаешь… Если бы тебя хотели упрятать, тебе подбросили бы что-нибудь… Шифровки какие-нибудь или просто наркотики… Тут что-то другое… Вот только что?.. Может, от тебя признаний каких-то ждут? Или чтобы ты показания на кого-то дала? Какие-то намёки были?       — Нет, Дим.       — Может, они просто хотят устроить показательное судилище? Чтобы другим неповадно было? Ладно, — Веневитинов устало отмахнулся, — гадать бессмысленно… Родители-то как в этом всём?       — Как-то так… Могло быть хуже. Вот только по поводу Ирки сильно расстраиваются. Она тебе совсем ничего не рассказывала?       — Нет, — Веневитинов тяжело вздохнул. — Правда, ничего! Ты мне веришь?!       — Я думала, вы так вместе решили…       — Да не могла она! — теперь голос дрожал у Веневитинова. — Она же тебя… Вы же с ней… Это всё их гэбэшные разводки! Им же нельзя верить! Ни в чём! Особенно…       — Дим, я тоже сперва не верила… Но я видела её подпись.       — А я ведь мог догадаться… Она в последние недели совсем сама не своя… Ах, Ирка, Ирка…

***

      Весь день прошёл как в тумане. Соседи упорно продолжали долбиться в потолок, но Веневитинов перестал их воспринимать. Он слышал лишь, как кровь шумит у него в висках, отзываясь одной единственной мыслью, — всё кончено. Жизнь превратилась в руины, и никакой ремонт этому не поможет.       Воспоминания плыли перед глазами, воскрешая те сладостные минуты счастья, от которых сейчас хотелось выть и бросаться на стену.       «Всё кончено…» — выстукивал дождь по стёклам. «Всё кончено…» — вторили ему крымские волны и треск полуночного костра.       Веневитинов то метался по всей квартире, то впадал в оцепенение, не понимая уже, где явь, а где сны.       Звонить в Москву он даже не пытался, оправдывая себя тем, что дело зашло уже слишком далеко.       Когда вернулась Ирка, он лежал на диване и курил, уставившись в потолок. Она привычно присела рядом на краешек и сразу всё поняла.       — Нам нужно поговорить.       — Похоже, что уже не о чем, — Веневитинов бросил окурок в пепельницу и приподнялся на локтях, — я думал, что знаю тебя…       — А я думала, что тебя.       — Ир, пожалуйста! Вот только не начинай свою демагогию! Скажи мне только одно, ты бы и меня так легко сдала?! По чём нынче любовь и верность?! Тридцать рублей?! Ты не продешевила?!       — У меня не было выбора…       — Ну надо же! — Веневитинов уронил голову на подушку. — Ты могла хотя бы мне всё рассказать?!       — Это ничего не поменяло бы. У тебя тоже…       — Не было выбора?! — он скривился. — Теперь у меня его точно нет! Ты за меня его сделала! Ты!       — Мне говорили, что так будет, но я до конца не верила… Ты ведь тоже меня сейчас предаёшь… И даже не хочешь выслушать…       Ирка обиженно надула губки и отвернулась — вышло слишком уж театрально. Если раньше Веневитинов лишь мягко подтрунивал над её манерностью, то сейчас едва сдержался, чтобы не влепить затрещину.       — Представь себе, не хочу! Еще несколько дней назад я бы тебя выслушал, и мы бы вместе придумали, что нам делать. А сейчас…       — И что бы мы придумали?!       Ирку словно бы вмиг подменили, она резко повернулась и теперь смотрела на Веневитинова с нескрываемым вызовом — надменно и холодно.       — Скажи-скажи! — ядовито продолжила она. — Наверное, позвонили бы кому-нибудь?! Да?!       — Уходи, — Веневитинов закрыл лицо руками. — Ключи оставь на холодильнике.       — Да… Наверное, так будет лучше для всех…       Уже собрав вещи и уходя, она нерешительно замерла в дверном проёме.       — Что делать собираешься?       Она снова была той, его Иркой, с которой они прожили три долгих и счастливых года. Веневитинову захотелось остановить её, крепко прижать к груди и никуда не отпускать.       Но с языка слетали одни лишь грубости.       — Твоё какое дело?! Рыбок заведу!