Формула Распутина

2 января 2017 года. Раннее утро. Москва. Тверская 14. Особняк княгини Волконской       Беседа не заладилась с самого начала. Княгиня встретила Куракина сухо и слушала без особого интереса, тем самым давая понять, что на её благосклонность едва ли стоит рассчитывать.       Стоя у припорошенного снегом окна, Волконская задумчиво смотрела вдаль, время от времени сдувая чёлку струйками густого табачного дыма. Томительные паузы заполнялись треском камина, гулом клаксонов на Тверской да размеренным постукиванием маятника настенных часов.       — Продолжайте, Анатолий Сергеевич, — княгиня наконец-то соблаговолила взглянуть на собеседника, — я вас внимательно слушаю.       Куракин поистине чудом удержался, чтобы не вспылить. Со всей очевидностью, решение ею уже принято, так зачем же бродить по кругу, сотрясая воздух одними и теми же словами?       Судорожно вцепившись в подлокотники кресла, Куракин ощутил себя будто на приёме у стоматолога, где ему вот-вот прооперируют застарелый флюс, причём без всякой анестезии.       — Но я закончил, Зинаида Николаевна.       Часы неторопливо отсчитали восемь ударов, и в кабинете вновь повисла зловещая тишь — плотоядный прищур княгини ничего хорошего не сулил.       — Что ж, это прискорбно, — голос её леденел с каждым словом, — но в таком случае мне не слишком ясны причины, по которым вы отозвали свой доклад, ибо ничего нового я не услышала.       — Но ведь…       — И мне решительно непонятно, на что были потрачены эти полтора часа? — робкую попытку возразить Волконская проигнорировала, как и весь предыдущий разговор. — Ваш институт давно превратился в непомерную обузу для казны, дорогую игрушку, от которой нет никакого прока. Результатов нет, но при этом вы имеете наглость заявляться ко мне и просить миллион рейхсмарок наличными! Возможно, вы находите это оригинальным?!       Насчёт «заявляетесь» княгиня явно преувеличивала. Около пяти Куракина разбудили телефонным звонком, а без четверти шесть за ним уже пришла машина – он даже позавтракать толком не успел. Голодный и взвинченный, сейчас Анатолий Сергеевич молился лишь об одном – чтобы этот кошмар поскорее закончился. Мечтал свернуться где-нибудь калачиком и выспаться, пусть даже в товарном вагоне на Колыму.       — Но результат есть, Зинаида Николаевна…       — Господин Куракин, вы понимаете, что испытываете моё терпение? И при всём моём уважении к вам должна заметить, что оно не безгранично. Ваш институт существует более десяти лет, и всё это время щедро финансировался. Вам была предоставлена широчайшая автономия по всем вопросам. Поверьте, закрывать глаза на политическую неблагонадёжность ряда ваших сотрудников порою было очень непросто…       «Да уж… Неблагонадёжность…»       Такого развития событий Анатолий Сергеевич опасался больше всего. Как ему выгораживать Ингу, ежели, не приведи господь, княгиня поинтересуется деталями проваленного эксперимента? Нужно ли её выгораживать?       Накануне он перевернул вверх дном весь архив, но рекомендательных писем Инги так и не нашёл. Заодно Куракин просмотрел все имеющиеся материалы по делу её сестры. Дознание и процесс представлялись довольно-таки заурядными, однако поведение Инги в той ситуации ничего, кроме брезгливости, не вызывало. А ведь все эти годы она казалась Куракину образцом порядочности!       Анатолий Сергеевич никого бы не стал осуждать за грехи юности — у всех они свои. Но как могло случиться, что человек без рекомендаций, имея к тому же порочащие родственные связи, пришёл в их сверхсекретный институт буквально с улицы?!       Не околдовала же она его, в конце концов! Он же не дилетант!       — Поставьте себя на моё место, Анатолий Сергеевич, — продолжала княгиня, — сегодня вам потребовалась баснословная сумма на покупку каких-то древних фолиантов, чьё содержание столь же туманно, сколь сомнительна — и это мягко сказано — репутация их продавца. А что вы попросите завтра? Что мне прикажете думать о вас и вашем учреждении, если вместо доклада я вынуждена читать пустопорожний бред, призванный скрыть ваши вопиющие провалы?       — Однако же, доклад я отозвал…       — Замучила совесть? — Волконская снисходительно улыбнулась. — Или поняли, что шило в мешке не утаишь?       Рассказывать ей о визите покойного князя было бы в высшей степени глупо — дурдома Анатолий Сергеевич опасался куда больше, чем Колымы. Тем не менее просто сидеть и молчать было нельзя. Выволочка ведь обычно так и устроена: начальство задаёт вопросы, на которые заведомо не существует ответов, а подчинённые изворачиваются.       — Ну, о полном провале я бы говорить не стал, — Куракин тяжело вздохнул, — повторюсь, результат есть, хоть и не совсем тот, которого мы ждали. Что-то в нашем эксперименте пошло не так…       — А я повторюсь, что ничего нового от вас сегодня не услышала. Те же общие слова, что и в отчёте.       — Коротко объяснить суть эксперимента не получится. Признаться, я и сам ещё не вполне понимаю…       — Возможно, за объяснениями мне стоит обратиться к геру Зиверсу? Или как там у них принято? Геноссе Зиверсу? Оно ведь и дешевле обойдётся, не так ли?       Упоминание германского коллеги окончательно выбило Анатолия Сергеевича из равновесия. Куракин прекрасно понимал, что поступающие в его институт донесения разведки систематически модерируются аналитиками из КГБ, которые сознательно преувеличивают успехи немцев в их сходном проекте. Понимал Куракин и то, что сейчас покупается на дешёвый психологический трюк, но с ущемлённым самолюбием совладать не смог.       — Извольте! — с вызовом бросил он. — Я объясню!       Схватив со стола целую пачку бумажных салфеток, Куракин принялся вычерчивать на них графики, формулы и схемы, снабжая их своими пространными, но подчас весьма косноязычными комментариями. Анатолий Сергеевич давно знал, что лектор из него никудышный и объяснять он не умеет, но, к удивлению, на сей раз Волконская слушала его с интересом. Пристроившись у Куракина за спиной, княгиня продолжала задумчиво курить, но за мыслью следила цепко и, кажется, даже что-то понимала. По крайней мере, все её уточняющие вопросы были исключительно по делу.       — Таким образом, я осмелюсь предположить, что мы стоим на пороге серьёзнейшего открытия! — заканчивал Анатолий Сергеевич торжественно, даже с некоторым апломбом. — Данные нужно лишь верно интерпретировать, именно за этим мне и потребовались манускрипты Райнера.       — Чем мучаться с салфетками, вы могли бы попросить у меня нормальную бумагу. Право слово, на бумагу бы я не поскупилась.       «Но миллиона я вам не дам» — читалось в её взгляде продолжение фразы.       В какой-то момент Куракину показалось, что княгиня уже готова смягчиться, однако нынешний тон Волконской свидетельствовал об обратном. Желчная ирония пришла на смену былой протокольной сухости, да и только. Изображая заинтересованность, княгиня лишь методично вела дознание, ловко сочетая в себе одной как доброго следователя, так и злого.       — Кто непосредственно руководил экспериментом? — щёлкнув зажигалкой, Волконская раскурила потухшую сигарету. — Вы сами или кто-то из ваших сотрудников?       «Ну, вот и всё… Теперь точно конец!»       Решение было тяжелым, но Анатолий Сергеевич колебался лишь мгновение.       — Зинаида Николаевна, если вы сочтёте работу института неудовлетворительной, то вся ответственность за это ложится исключительно на меня. Я, и только я…       — Позвольте мне самой решать, на кого возлагать ответственность.       — Ну… В определённых кругах её имя широко известно, но я думаю, вам оно ничего не скажет.       Увлечение Инги салонным шарлатанством Куракин даже поощрял, считая его неплохим прикрытием для секретного сотрудника. Однако Волконская и это могла истолковать по-своему.       — Я жду, Анатолий Сергеевич.       Деваться было некуда, и надежд на благоприятный исход уже не оставалось.       — Инга Дэвис.       Куракин ожидал дальнейшие расспросы с неизбежной бурей в финале, но их не последовало. Рассеянно покачивая головой, Волконская несколько раз прошлась по кабинету, пока вновь не оказалась у окна.       Пауза затягивалась, в воздухе повисло напряжение. Молчать сделалось невмоготу, и Куракин робко продолжил.       — Теперь нам следует дождаться доставки объекта из Петербурга и провести серию уже не полевых, а лабораторных исследований. Однако, к сожалению, время работает не на нас…       — Время, Анатолий Сергеевич, — медленно вымолвила княгиня, — оно работает на тех, кто умеет ждать.       — Но ждать мы не можем! Полицейский морг — не лучшее место для консервации трансфинитных свойств объекта! Ещё неделя, максимум полторы, и…       — Свой объект вы получите завтра. И все результаты лабораторных испытаний, с вашими комментариями, разумеется, должны прямиком ложиться ко мне на стол.       — Как завтра?! — столь резкого поворота Куракин не ждал. — А как же полиция?! Общественность?!       — Вас это беспокоить не должно, — словно вынырнув из забытья, княгиня резко обернулась, — кстати, не желаете ли ещё кофе? Или чего-то покрепче?       — Признаться, это несколько неожиданно… Впрочем, не откажусь.       — Что предпочитаете?       Мгновенно вспомнился недавний лозунг, обошедший все просветительские издания: «Сегодня парень пьёт вискарь, а завтра плюнет на алтарь!» Но почему-то Анатолию Сергеевичу казалось, что скрывать от Волконской свои алкогольные пристрастия особого смысла не имеет.       — Виски, если можно.       Лакеи всегда появляются незаметно, а нынче было вовсе не до них. Пока кабинет наполнялся ароматом лимона и оливок, пока разливались напитки по бокалам, Куракин зачарованно наблюдал, как с грацией вышедшего на охоту зверя приближалась к нему княгиня, шурша своим длинным платьем, точно драконьей чешуёй.       Что-то в ней решительно переменилось. В табачном дыму растаяли вялость и скука, движения сделались резкими, а взгляд загорелся азартом.       И вот она в кресле напротив — улыбка вкрадчива, поза вальяжна, но охота уже началась. Знать бы ещё на кого?       — Мои вкусы тоже далеки от патриотизма, — княгиня изящно подхватила со стола рюмку савойского ликёра. — Однако вернёмся к Райнеру. Вы не сумели убедить меня в его полезности. Подозреваю, что Брюсу он варил овсянку и таскал за ним клюшки для гольфа. Примерно в этом же качестве подвизается Райнер у коммунистов. Но правильно ли я вас поняла, что в его фолиантах вы отыщете ответы на ваши вопросы?       — Я очень на это надеюсь…       — Вы надеетесь?! — даже привычный её сарказм прозвучал сейчас совсем по-иному. — Не слишком ли дорого вы собираетесь заплатить за одни лишь надежды?!       — Зинаида Николаевна, я ведь учёный, — Куракин разом опрокинул свой бокал, — для меня было бы преступлением не использовать такую возможность. Изумрудная Скрижаль учит нас, что нет и не может быть ничего превыше познания…       — Оставьте этот пафос для более благодарного слушателя, — смакуя ликёр, Волконская небрежно отмахнулась. — Поведайте мне лучше, на чём основана ваша уверенность, что Райнер не всучит вам фальшивку? Вы думаете, Зиверсу неизвестно о вашей сделке? Ведь, кажется, это он рекомендовал вас Райнеру? Если эти книги столь ценны, как вы утверждаете, едва ли Зиверс позволит вывезти их за пределы Рейха.       — А их там нет и никогда не было. Есть основания считать, что Райнер разведал золотую жилу здесь, в России, — Анатолий Сергеевич плеснул себе ещё немного виски, — эти фолианты меньше всего похожи на сборник шпаргалок, их не пронесёшь под юбкой на экзамен.       Он и сам испугался эдакой фривольной дерзости, однако княгиня только рассмеялась в ответ. Беседа текла теперь слишком уж непринуждённо, и отчего-то Куракину казалось, что Волконскую не особо интересуют все эти подробности.       — Их невозможно провезти контрабандой, — уточнил Куракин с виноватой улыбкой, — размеры, вес, ценность…       — Допустим. Однако замечу, что качественную подделку можно изготовить и в Мытищах.       Алкоголь меж тем настойчиво напомнил о себе. Причудливо изогнулись золочённые рамы на стенах, медленно, словно запоздалая осенняя листва, посыпались буквы с книжных корешков — реальность крошилась и тончала, обнажая подлинную суть вещей.       Для людей его профессии подобные состояния не редкость. Княгиня ещё задумчиво поигрывала рюмкой, вертя её на все лады, а Куракин уже доподлинно знал, что произойдёт следом. Знал, но пока не решался поверить.       — Хорошо, — давая понять, что аудиенция закончена, Волконская медленно поднялась. — Мне, Анатолий Сергеевич, менее всего хотелось бы походить на рождественскую фею, из которой бы вы, при каждом удобном случае, тянули деньги. Однако миллион я вам найду. Сумма крупная, собрать столько наличных, не привлекая внимания иностранных спецслужб, быстро не получится. Но ближе к Рождеству с вами свяжутся.       Ноги держали скверно. Анатолий Сергеевич еле доплёлся до дверей и только там вспомнил, что не отблагодарил княгиню.       — Я вам очень признателен, Зинаида Николаевна.       Обернувшись, он застал Волконскую у её любимого окошка. Она всё так же неторопливо щурилась в предутреннюю мглу, будто бы читая на серой простыне небес лишь ей одной доступные строки.       — Не стоит. В конце концов, деньги я даю не лично вам.       — А не позволите ли ещё вопрос?       — Только коротко.       — Вы ведь имели предубеждения на мой счёт… Что вас заставило переменить своё отношение?       — Всего два слова, Анатолий Сергеевич. Всего два слова…       — А именно?       — Ну вы же у нас маг, вполне способны догадаться сами.       — Но…       — Ступайте. Меня ждут другие дела.

***

      Статный седой генерал расхаживал по приёмной, всем видом своим демонстрируя недовольство. Случалось, он надолго замирал у одной и той же картины, висевшей на стене, и тогда его сложенные за спиною руки сжимались до хруста, костяшки пальцев белели, а лицо покрывала испарина.       На старинном холсте бушевал шторм, да так похоже, что за душу брало. Огромная лодка с порванными парусами круто завалилась на бок и вот-вот стряхнёт в пучину дюжину своих пассажиров.       Штормило и в душе у генерала. Ему было назначено на восемь, но предыдущий посетитель занял княгиню дольше положенного, что и удручало их превосходительство. Несказанным образом удручало.       Долгая служба у влиятельных господ научила Гордея с первого взгляда распознавать в людишках их истинную самость. Исподтишка следя за генералом, Гордей только посмеивался, мысленно прикидывая, кто выше средь чинов российских: этот расфуфыренный скоморох с лампасами да аксельбантами или он сам, Гордей Никанорович Бубенцов, в прошлом мещанин Зарайского уезда, а ныне — личный секретарь их светлости княгини Волконской.       И по всему выходило, что он сам.       Это тут, в приёмной, их превосходительство свой гонор являют, а в кабинете таким тенорком запоют — в оперу ходить не надобно!       Вот предыдущий, тот повесомее генерала, хоть и вид у него самый что ни на есть затрапезный. Мужик, поди, шестой десяток разменял, а патлы длинные, нестриженные — точно у пацана шебутного. Ещё и наряжается, как шоферюга: потёртый пиджак замшевый, шарфик-удавочка. Гордей его так и окрестил — Таксист. Однако же самость в шарфик не замотаешь и под пиджачком не спрячешь. Не удивительно, что хозяйка встречала его хоть и не особо ласково, но с некоторым пиететом.       Впрочем, досконально изучить здешние нравы Гордей не успел, ибо служил у Волконской всего третий месяц. Поначалу трудно было, чего греха таить. Сама-то княгиня в пять встаёт и за полночь ложится — жить-то когда?! Но пообвыкся Гордей и понял, что возможности перед ним открылись воистину беспредельные: тут тебе и рембрандты в подлинниках, и холуи под стать былым господам, и столовое серебро после трапезы не пересчитывают.       Когда Таксист, наконец, покинул кабинет хозяйки, генерал проводил его суровым, тяжким взглядом и тут же ринулся к дверям. Однако же не успел — Гордей оказался шустрее.       — Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Я доложу о вас.       Ловить настроение хозяйки Гордей тоже научился безошибочно — она пребывала в приподнятом духе и, не дожидаясь доклада, без лишних церемоний заговорила о делах.       — Мне срочно нужен капитан Кузнецов. Мы сможем уплотнить расписание?       Лица княгини секретарь не видел — оно лишь отражалось в оконном стекле.       — Едва ли, ваша светлость, — Гордей скосился в свой планшет, — разве что в семь вечера…       — Нет, это слишком поздно, — отрезала хозяйка, — кроме того, на семь у меня намечена важная встреча.       — Но тогда никак…       — В котором часу у нас Прозоровский?       — В полдень, ваша светлость.       — Отмените. И на это время вызовите Кузнецова.       — Будет исполнено. А как пометить семичасовую встречу? Кто визитёр? Вы мне ничего не сообщали об этом.       — Селений Гдальевич Прыжов, дворянин. Однако никаких пометок делать не следует. Встреча носит чрезвычайный характер.       — Но утечка едва ли возможна… Или вы подозреваете кого-то из прислуги?       — Разумеется, — княгиня обернулась, и взгляд её прожёг Гордея до печёнок, — вас.       — М-ме-ня?       Бедняга-секретарь готов был рухнуть наземь и сознаться во всех своих грехах, коих за эти месяцы накопилось немало. Однако секретов он не продавал, понимая, что каторгой после этого не отделается.       — Не стоит беспокоиться, Гордей, — опередила его княгиня, — в высшем свете вы имеете репутацию прижимистого дельца, торгующего доступом в мой кабинет, и меня это устраивает. Я готова закрыть глаза на ваши маленькие шалости, если взамен получу безграничную преданность.       — Ваша светлость, я… я…       — Завтра я дам вам выходной. Вы пойдёте в подобающий ресторан, выпьете за моё здоровье… Много выпьете… Я хочу, чтобы о встрече с Прыжовым и её исключительном характере узнало как можно больше людей из света. Вы меня поняли?       — Так точно, ваша светлость, — во рту пересохло, коленки тряслись, но потихонечку Гордей приходил в себя, — я оправдаю доверие, я…       — Не будем тратить лишних слов. Что-то ещё по расписанию?       — Да… Звонил граф Толстой, просил срочно его принять.       — Толстой… Толстой… Напомните, кто это? Очередной бедный родственник великого беллетриста?       — Глава департамента туризма, ваша светлость.       — Да-да-да… Припоминаю… По какому вопросу?       — Сказал, по личному.       — По личным вопросам ходят в бордель…       Не сложно было догадаться, что в аудиенции графу отказано, а жаль. Теперь, когда Гордей получил благословение хозяйки, можно было бы немножечко поднять расценки.       Сама княгиня уже позабыла о незадачливом главе департамента — что-то внизу, за окном, взволновало её гораздо больше судьбы графа Толстого.       — Гордей, взгляните, — сделав шаг в сторону, Волконская уступила место секретарю, — правильно ли я понимаю, что это Танина горничная?       У подъезда, действительно, околачивалась какая-то деваха: то схватится за дверную ручку, то снова отпустит. Отойдёт, постоит чуть-чуть и по новой.       — Вероятно, — Гордей пожал плечами, — но я думаю, будь у неё поручение от Татьяны Романовны, она вряд ли бы так конфузилась.       — Как её имя?       — Кажется, Улита… Да, определённо Улита.       — Пригласите её ко мне. Только без грубости.       — Будет исполнено, ваша светлость, — секретарь учтиво поклонился. — А как же генерал Рылеев? Он уже в приёмной.       — Пусть подождёт.