Формула Распутина

2 января 2017 года. Утро. Москва. Тверская 14. Особняк княгини Волконской       Боженька любит настырных — эту нехитрую науку Улита усвоила ещё в приюте. Человек сотворён и пущен в мир не для того, чтобы раскисать из-за всяких пустяков. Стой на своём, и всё у тебя получится.       Должно быть, оттого и везло ей по жизни, даже там, где, казалось бы, и шансов-то никаких. Слыханное ли дело — вот так запросто заявиться к самой княгине Волконской?!       Иная клуша повертелась бы у подъезда и убралась несолоно хлебавши. А то и вовсе прийти не отважилась.       Ан нет! Ещё и встречают как почётную гостью. Хотела бы Улита посмотреть сейчас на физиономию того охламона с собакой — спеси бы поубавилось! Да жаль сама же и прогнала.       Однако порядки тут строгие! Даже корзинку с пирожками пытались на входе отобрать. Пришлось врать, что пекла их сама Татьяна Романовна. Дескать, их светлость премного огорчиться, оставшись без гостинца.       Стряпуха из барыни никудышная, но здешней челяди знать про то необязательно. Стало быть, отвоевала Улита свои пирожки, насилу, но отвоевала.       — Сюда пожалуйте, — то и дело повторял осанистый лакей, провожавший Улиту до кабинета княгини, — извольте аккуратнее, тут ступеньки.       Снаружи дом выглядел не слишком большим, но сама бы Улита здесь точно заблудилась. Лестницы, коридоры, оранжереи — самый настоящий лабиринт из мрамора, красного дерева и хрусталя. И поглазеть, вестимо, имелось на что, почище чем в любом музее. Только недосуг было Улите по сторонам таращиться — как подобает разговаривать с шибко знатными персонами, она понятия не имела.       Вот о чём подумать следовало!       Это для Татьяны Романовны княгиня была просто Зиной, а то и Зиночкой — дружили они давно, уж лет тридцать, почитай, с самого детства. Однако ж то барыня, а то Улита.       Больше всего Улита боялась, что оробеет при виде их светлости, проглотит язык или начнёт путаться в словах, как дурочка какая малахольная.       С чего начать, к чему свести? В чём проявить себя, где промолчать? Путные мысли в голове не задерживались, зато глупости лезли в избытке. Вспомнилось отчего-то: Татьяна Романовна однажды сказывала, что по юности туманной «Зиночка» была страстно влюблена в одного совсем простого парня и даже собиралась за него замуж, да что-то у них не сложилось.       Любовь зла, как говориться, со всяким случиться может. Да и много ль толку от тех россказней — дела прошлые… Улите бы прямо сейчас не оконфузиться!       — Пожалуйте сюда, барышня.       Улита опомниться не успела, как оказалась в длинном коридоре третьего этажа, — вот где взаправду перехватило дух! В Москве небоскребов хватает: и в сто этажей, и в двести, — но лишь тут, должно быть, по-настоящему ощущаешь, что выше только звёзды и Господь!       Ковровая дорожка яркою лентой убегала вдаль, словно выгорающие изнутри свечи, матовым блеском светились малахитовые колонны, и приглушённым эхом разносился по коридору звук робких торопливых шагов.       Портреты великих предков княгини, начиная с легендарного Рюрика, висели вдоль стены, внушая трепет и восторг. Вельможи, учёные, полководцы — многих Улита помнила по учебнику истории, некоторых видела впервые, но все сплошь степенные, величавые — сразу видно, что князья. И дубовые рамы им под стать — в каждой золота фунта на три.       У последнего портрета Улита застыла как вкопанная. С холста ледяным пронизывающим взглядом на неё смотрела сама княгиня. И как не стушеваться бедной сиротке, если даже зубы стынут от этого взгляда?       Какие у их светлости понятия о «совсем простых парнях» и кем был тот её жених, Улита бы гадать не рискнула. Но, глядя на портрет, ей почему-то подумалось, что уж точно не приказчиком из рыбной лавки.       — Сюда, барышня, — в который раз повторил лакей, — пришли уж, почитай.       Приёмная выглядела на удивление пусто, здесь не толпились министры, как ожидала Улита, не трещал телетайп, не суетились бесчисленные помощники — лишь почтенного вида генерал, прохаживаясь из угла в угол, тихонько насвистывал государственный гимн.       Улиту он встретил ошарашенным взглядом — таращился, точно на зелёных чертей с перепою. Осознав, что нахальную девицу провожают прямиком в кабинет, он и вовсе побагровел да пятнами покрылся.       Улита едва сдержалась, чтобы не показать язык этому надутому индюку, но благоразумно рассудила, что это ещё успеется.       В кабинете княгини царил ласковый полумрак. Сама хозяйка, склонившись над рабочим столом, изучала содержимое какой-то папки, изредка сверяясь с данными на экране компьютера.       Точь-в-точь, как на портрете: резкие черты и движения, холодный близорукий прищур, чёрная смоль роскошных волос, — всё это делало княгиню похожей на хищную птицу, выслеживающую свою добычу. Пока лишь зорким блеском сияют её черные глаза, но пройдёт миг, и камнем обрушится сокол Рюриковичей на врагов своих — вот тогда кому-то точно не поздоровится!       — Присаживайтесь, детка, — не отрываясь от бумаг, промолвила княгиня. — Что привело вас ко мне?       — Вот…       Это всё, что смогла выдавить из себя Улита, взгромоздив свою корзинку прямо на стол с документами, — произошло то, чего она и опасалась: язык перестал слушаться, а голова опустела до чугунного звона.       — Что это? — заинтриговано спросила княгиня. — Надеюсь, не бомба?       Вся её суровость куда-то разом исчезла, лицо Волконской стало мягким и открытым — насчёт бомбы она, знамо дело, шутила.       — Там пирожки, ваша светлость, — вмешался лакей, — от Татьяны Романовны.       — Вот и славно! — княгиня поднялась. — Гордей, голубчик, распорядитесь, чтобы подали чай.       Лакей исчез вместе с пирожками, а Волконская, плавно пройдясь по кабинету, пересела к небольшому столику.       — Милочка, не стойте истуканом, — она кивнула на соседнее кресло. — Вас Таня прислала?       — Да, — Улита неуверенно присела на краешек, — то есть, нет…       — Нет?!       — Я ей говорила, — затараторила Улита, — надо звонить Зинаиде Николаевне! С тех фараонов толку, что с козла молока! А она мне говорит, что у вас и без неё проблем хватает, а я ей говорю, что это не шуточки и что в следующий раз…       — Тихо-тихо-тихо! Что-то случилось?       — Случилось! — Улита и не заметила, как перешла на крик. — Нам дом подожгли!       — Подожгли?! — княгиня заметно побледнела. — Так. Теперь с самого начала и по порядку.       — Рассказывать особо нечего… — наконец-таки Улита собралась с мыслями. — Позавчера вечером мы поужинали, Новый Год встретили, да Татьяна Романовна почивать отправилась. А я дела по дому закончила и тоже к себе пошла. Только не спалось мне, зачиталась. Вдруг слышу: точно стёкла бьют. Сперва думала, что по соседству, а уж когда гарью запахло и комнату дымом начало заволакивать, смекнула что к чему — бутылку с керосином в окошко забросили.       — В котором часу?       — Около трёх. Я ещё подумала, что для новогодних потех поздновато уже. И вот ведь гады! Дождались, пока в доме весь свет погасили, моего-то окошка с улицы не видно! А спала бы я, и сгорели бы заживо!       Как раз подоспел чай. Улита поначалу даже слегка растерялась — никогда прежде она со знатными господами не трапезничала, а так по-свойски и подавно. Татьяна Романовна не в счёт, своя всё ж таки.       Пока сервировали столик, княгиня молчала, задумчиво поигрывая незажжённой сигаретой. В каких поднебесьях блуждала — то одному Господу ведомо, простым смертным туда дорога заказана.       Зато пирожки их светлости понравились — уплетала за обе щеки.       — Неужели Таня научилась делать дрожжевое тесто? — восхищалась княгиня. — Помнится, в молодости она совершенно не умела готовить…       «Она и сейчас не умеет! — ехидно подумала Улита. — Даже не пытается!»       Уточнять, кто пёк пирожки на самом деле, она не стала — не гоже лишний раз свой гонор выказывать, тем более перед княгиней.       — Ну, шпану-то эту мы быстро отыщем, — решительно щёлкнув зажигалкой, Волконская закурила. — Только что нам с Таней делать? С её паталогической скромностью…       — Вот я ей про то и толкую! — согласилась Улита. — Только сдаётся мне, что не хулиганы то были.       — Почему?       — Они ведь как? Сперва орут часа два, куражатся друг перед другом… А у нас всё тихо прошло.       — Резонно… Но кто тогда?       — Я на Венедиктова грешу. Дом в центре Москвы — куш солидный.       — На кого?!       — Ну, на родственничка-то этого, который вроде из Питера. Стало ему невтерпёж, наследства захотелось, вот он и нанял лихих людей. Знаем мы этих профессоров-очкариков! В тихом омуте, как говорится, черти водятся!       — Погодите-погодите! — недоумевала княгиня. — Какие очкарики?! Какие черти?!       — Ну, Венедиктов! — с нажимом повторила Улита. — Неужели вы не знали? Или это я напутала? Родственник Татьяны Романовны! Седьмая вода на киселе!       Замешательство длилось недолго. Прошло лишь мгновение, и лицо княгини озарила снисходительная улыбка.       — Веневитинов, — поправила она, едва не рассмеявшись в голос, — уверяю вас, детка, он абсолютно безобиден.       Улиту, конечно же, удивило, насколько легкомысленно отнеслась Волконская к её догадкам. Она решительно не понимала, откуда взялась такая твёрдая уверенность? Неужто княгиня так хорошо знакома с этим мутным субъектом?       — Вашей светлости виднее… Только я бы про него в первую голову думала!       — Пустое. Не будем больше о нём, — княгиня отмахнулась. — Ещё что-то важное вспомнить можете?       — Да…       Улита призадумалась. По правде говоря, она не собиралась об этом рассказывать — сглазить боялась, да и насмешки ей ни к чему. Однако они с княгиней так задушевно чаёвничали, и неловко было хоть что-то утаивать.       — Я вас слушаю.       — Третьего дня, — Улита решилась, — аккурат накануне пожара, сон мне был. Недобрый. Распутин мне во снах явился…       — Продолжайте.       Насмехаться их светлость и не думала — слушала внимательно, с пониманием.       — То есть не так… Во сне-то я точно знала, что это Распутин, только выглядел он как-то странно… Патлатый, волосы сальные, рожа опухшая, пропитая, как у алкаша деревенского… В общем, совсем не похож. Смотрит он на меня, значится, глазами грустными. Смотрит и головой качает. Ох, говорит, девка, не видать твоей барыне перстенька заветного! Как ушей своих не видать!       — Какого перстенька?       — Не знаю… Он больше не сказал ничего. Одно знаю точно, не к добру это, коли Распутин во сне явился!       — Никому больше не пересказывайте этот сон, детка, — со тяжким вздохом княгиня поднялась из кресла, — не хватало нам только, чтобы вас обвинили в оскорблении православной веры. Так и до остракона недалеко.       — А вы? Я ведь уже рассказала…       — Я тоже никому не скажу. Пусть это будет нашим маленьким секретом. — лишь на мгновение улыбнувшись, Волконская вернулась к серьёзному тону: — И Тане о нашей встрече не рассказывайте. Я сама с нею поговорю. Хорошо?       — Хорошо, ваша светлость.       — Сны даются нам как предупреждение. Если сидеть сложа руки, то все они окажутся не к добру, — княгиня протянула Улите свою визитку. — Вы абсолютно правильно поступили, что пришли ко мне. А если вспомните что-то ещё или, не дай бог, что-то случится, то обязательно звоните.

***

      Прыткая девица торчала у княгини битых полчаса. А уж как извёлся их превосходительство за это время — больно было смотреть на бедолагу!       Бубенцову уже и потешаться наскучило, он только гадал, а не попросит ли генерал протекции у этой пигалицы, перед которой запросто открываются все двери.       Не попросил. Лишь проводил тяжелым и ревнивым взглядом.       Бубенцов было сунулся с докладом, но на полпути к дверям замер — княгиня разговаривала с мужем по телефону.       — Лёша, скажи на милость, почему о пожаре в Кривоколенном я вынуждена узнавать от посторонних людей?       И вроде бы начиналось всё тихо и мирно, однако профессиональное чутьё настойчиво подсказывало, что сейчас лучше затаиться и не отсвечивать.       Что началось потом, описанию не поддается — в доме буквально тряслись стены.       — Вы работаете?! — орала княгиня. — Плохо работаете, Лёша! Плохо! Через сутки! Ты слышишь?! Завтра же вечером я хочу знать имена, фамилии и группу инвалидности!       Горемыке-графу можно было только посочувствовать при такой-то жёнушке!       Когда буря улеглась, Бубенцов вернулся за стол и погрузился в кипучую деятельность, перекладывая бумаги из одного ящика в другой.       В ответ на взволнованный взгляд генерала он неуверенно повёл плечами. Мол, тебе надо, ты и иди, а лишний раз под раздачу попасть дураков нет!       Их превосходительство оказался не полным идиотом — понял всё без слов. Медленно он подошёл к двери и, уже не стесняясь ничьим присутствием, трижды перекрестился.