Формула Распутина

17 апреля 2007 года (десять лет назад). Стрельна. Санкт-Петербург.       Запоздалая весна, ветреная и промозглая, успела замучить дождями, а снег к середине апреля только начал сходить.       Хляби бушевали всю Светлую седмицу. Дома почернели от сырости, улицы развезло, отяжелевшие сугробы покрылись налётом дорожной копоти и стали похожими на кучи вулканического пепла.       «До чего же неряшлива русская весна! — размышлял Веневитинов, тоскливо глядя в окно электрички. — Особенно в городах…»       Мимо проплывали унылые парки пригородных усадеб. Голые деревья трепало, словно бы в лихорадке, — отступая за залив, зима отстреливалась студёными лихими сквозняками, не щадившими даже вагоны первого класса.       На душе было и без того пакостно. С уходом Ирки жизнь опустела и померкла — превратилась в какую-то нелепую дремотную возню.       Прошёл целый месяц, а ужиться с одиночеством так и не удалось. Просыпаясь, Веневитинов коченел от гнетущей тишины в квартире, и каждый нечаянный шорох неизменно воспламенял в нём надежду, которая тут же гасла, задуваемая беспощадным ветром памяти.       Он по привычке варил кофе на двоих, торопился вечером домой с работы, и сегодня, по той же привычке, выйдя на платформу, застрял возле старушек, торговавших первыми весенними цветами.       — Бери подснежники, сынок! За рублик отдам!       — Взял бы, бабуль, — Веневитинов горько усмехнулся, — дарить некому.       — А я тебя исчо с запрошлого мая помню. Всё ландыши у меня брал. Чуть ли не кожен день… Что, бросила, милок? — изобразив скорбное сочувствие, старушка запричитала. — И какого токмо лешего нонешним бабам не хватаить?! Галантерейный, обеспеченный, а ей прынца подавай!..       Дослушивать Веневитинов не стал — от подобной напористой лести делалось только гаже. Ушлая торговка, вестимо, не хотела терять клиента. Рано или поздно тёмные времена пройдут, жизнь «галантерейного» господина образуется, и с его стороны вновь возникнет спрос на ландыши и сирень. Однако он-то знал точно: не образуется — теперь уже никогда…       Об Ирке напоминало всё вокруг: цветочницы на станции, ведущая домой тропинка, занавески в спальне и даже рыжее солнце, изредка выглядывавшее из-за туч.       Где она? Что с ней? Объявись Ирка вновь, это вряд ли что-то поменяло в их отношениях, но Веневитинову было бы спокойнее знать, что у неё всё в порядке.       От глухого отчаяния спасали только вискарь и наука. Батареи пустых бутылок множились по всей квартире, а работа над статьёй, начатая ещё в феврале, давно переросла в нечто неизмеримо большее и стала для Веневитинова делом едва ли не всей его жизни.       Идеи плодились не хуже бутылок — из разрозненных осколков, подобно величественному витражу, складывалась стройная теория, которая теперь нуждалась в экспериментальном подтверждении.       Прибор Веневитинов разработал, даже сделал чертежи, однако изготовить его никто не брался. Как раз сегодня он обошёл все университетские мастерские, но ни на физфаке, ни на соседних факультетах не нашлось никого, кто хотя бы внятно объяснил, в чём непреодолимая сложность этой конструкции, — все только разводили руками.       Поговаривали, правда, что в Москве есть какой-то пенсионер, способный из пластилина и спичек состряпать любой прибор.       Звали кудесника — Владимир Иванович, но уточнять подробности Веневитинов не стал, надеясь отыскать умельца где-нибудь поближе.       Да и жив ли этот чудо-старичок? На сей счёт имелись большие сомнения, поскольку люди, рассказывавшие о нём, сами были древнее динозавров.       «Жаль, Митя, у тебя самого руки не в том месте привинчены… Ничего, что-нибудь придумаем…»       Сделать предстояло ещё очень многое, но оно того стоило. Открывающиеся перспективы были воистину грандиозными — теория могла совершить настоящий переворот в науке, а ему самому — принести всемирную славу. Лавровый венок, казалось, сам опускается на голову, и единственным препятствием на пути к мировому признанию была эта чертова установка.       С этими-то мыслями он и вошёл в парадную собственного дома. Выпотрошил, по обыкновению, почтовый ящик, однако, вместо приглашения в элитный клуб гениев, обнаружил там повестку в КГБ.       Процесс над Наташей развивался по худшему из сценариев — о нём трубили все газеты. Поэтому гадать о причинах интереса охранки к Веневитинову не было никакой нужды.       Дрожащими руками он кое-как справился с ключами, открыл дверь и, не раздеваясь, обречённо опустился на диван. Долго рылся по карманам в поисках сигарет, а не найдя их, впал в оцепенение, уставившись в экран выключенного телевизора.       «Мало им Ирки, они и из меня хотят Иуду сделать! Скоты!»       Придя в бешенство, Веневитинов вскочил с дивана, выхватил из бара бутылку вискаря и накатил прямо с борта. В голове резко прояснилось, дрожь унялась, а сигареты сразу нашлись во внутреннем кармане пальто. Правда, теперь он искал телефон, который, впрочем, оказался там же.       Повертев мобильник в руках, Веневитинов швырнул его на диван и рухнул рядом.       «И что я скажу? Привет, как дела?»       Следующая порция виски добавила смелости, он быстро нашёл в телефоне нужный номер и нажал кнопку вызова.       Гудки шли, но трубку никто не брал.       «Ну, подойди же!»       Гудки, ещё гудки…       — Волконская.       Сухой и холодный голос на том конце провода, однако же, внушал некоторую надежду — удалось, по крайней мере, дозвониться.       — Привет, Зин. Не узнала? Это…       — Мой телефон тебя узнал.       — Представляешь, как весело?! Рассматриваю вот повестку в КГБ. Вместо того, чтобы…       — Я рада, что ты не скучаешь. И что? Увлекательное занятие?       — А ты не догадываешься?!       — Я тебе не гадалка. С какой стати я должна быть в курсе твоих дел?       — Зинуль, не изображай идиотку, это у тебя никогда не получалось! — он сам испугался собственного напора, тем более что ответом было гробовое молчание. — Алло! Зин, ты меня слышишь?! Алло?!       — Слышу. Однако боюсь, что помочь тебе не смогу, — от её ледяного голоса Веневитинова бросило в озноб. — Этот вопрос давно решён, а для тебя это просто формальность. В конце концов, там тебя не съедят.       — Я-то тут причём?!       — Неужели уже не причём?! — она желчно усмехнулась. — Быстро же ты… Вот и поведаешь об этом.       — Ты понимаешь, что вы устраиваете цирк?! Кто я ей?! Кто она мне?! Вы б ещё бомжей собрали со всей Лиговки…       — Будет нужно — соберем.       — Можно хотя бы меня избавить от этого абсурда?!       — Я не директор КГБ.       — Зин, давай обойдёмся без вот этой вот твоей демагогии! Они же там без мамочкиного дозволения даже в бордель не ходят! Ты их и по малой нужде за ручку водишь?! Алло!       — Ты позвонил, чтобы мне хамить? Я этого терпеть не намерена.       Казалось, на этом разговор безнадёжно заглох. Они разом умолкли, однако трубку никто не клал.       — Зин, ну не обижайся… Алло!.. Я же прям отсюда вижу, как ты щуришься!       — Не знаю, что уж там тебе мерещится с пьяных глаз, но язык у тебя заплетается изрядно.       «Вот и поговорили…»       — Зин, ну…       — Хорошо… Успокойся и поди проспись. Только не думай, что я всякий раз буду идти у тебя на поводу.       — Какое «всякий раз»?! Последний раз я тебе звонил…       — Звонить бы мог и почаще.       Над ухом запели гудки — Волконская повесила трубку.       «Всё-таки обиделась…»       Веневитинов снял пальто, ещё раз приложился к бутылке и, глумливо щурясь в зеркало, показал своему отражению язык.       — Успокойся и поди проспись…       Голос предательски дрогнул — пародия на недавнюю собеседницу вышла не очень убедительной.       Он изорвал повестку, выбросив её ошмётки прямо на пол.       — А ведь ты зассал, Митя! Выклянчил себе индульгенцию и смелым стал, повестки рвёшь! Хотя бы сначала порвал, а потом бы уж звонил… Было бы ещё чем гордиться!       Из зеркала на него продолжал смотреть взъерошенный перепсиховавший двойник. Двойник молчал, то ли не желая обижать своими откровениями, то ли сказать ему было просто нечего.       Веневитинов запрокинул голову и вытряхнул в глотку последние капли вискаря.       — Это ещё посмотреть надо, кто из нас с Иркой больший Иуда. Ей-то звонить было некому… В кого ни плюнь — все чистенькие! А копнёшь поглубже… Какие же мы все мрази…       Пустая бутылка со всей дури врезалась в стену и, надсадно звеня, разлетелась по квартире колючими стеклянными брызгами…