Формула Распутина

2 января 2017 года. Утро. Москва.       Как ни крути, а сон в руку.       Улите бы радоваться — большое дело сделала, теперь лиходеям точно не поздоровится, кем бы они ни были. Однако всё сегодня шло как-то наперекосяк.       Сперва этот волкодав на неё набросился, потом варежку где-то обронила, а с утра и тесто умудрилась пересолить — самую малость, Зинаида Николаевна даже не заметила, а всё равно неловко.       Сумерки рассеялись, на Тверской погасли фонари, и улица наводнилась пёстрой праздничной толпою. Людное место, всё на виду, но нет-нет да оглянется Улита, — такое чувство, будто следят за нею откуда-то сверху, и сон давешний из головы не выходит.       Однажды, разгребая залежи хлама на чердаке, Улита нашла подробнейший старинный сонник и теперь разбиралась в предмете не хуже любой ворожеи. Конечно же, она твёрдо помнила, что повстречаться с собою во сне — это очень плохая примета.       А дело было так. Снилось Улите, что прогуливается она у храма Василия Блаженного, а за какой надобностью, — непонятно. Места-то, вестимо, не новые, только как-то чудно всё вокруг. Кремля и Красной площади не видно — рядом домов понастроили, парк высадили, а к самому храму зачем-то канаву подвели. Вода в той канаве затхлая, грязная — толку ли, что берега в гранит одеты да парапет золочёный.       И будто на мостике каменном девица стоит и белым платком машет. Отчего-то холодеет нутро — мороз до костей пробирает, но бредёт Улита к той девице, точно одурманенная. Подходит ближе и словно бы в зеркало взглядом упирается.       — Ты кто такая? — надменно молвит отражение. — Уходи, я ждала не тебя…       Улита и рада бы уйти, только ноги не слушаются. Впилось отражение в неё своим колючим взглядом — на словах гонит, а отпускать не хочет.       — Ты слишком живая, — вновь шипит отражение, — тебя не примут здесь. Распахни сонные очи свои! Вглядись в обезумевший мрак! Ты увидишь, как над закованной в цепи жизнью кружат полчища серых холодных теней! Подобно печенегам и половцам, терзают они истощённую Русь и, подобно нетопырям, пьют ваши последние соки!       Глаза изумрудами светятся, голос дрожит — разжимает девица ладошку, а платок-то у ней весь в крови.       — Живым нечего терять, кроме цепей, — витийствует отражение, — но, погибая, они лишь умножают число врагов своих. Одолеть мёртвых способны лишь мёртвые!       Речи уж больно мудрёные, толстые очки на носу — их Улита отродясь не носила. Нетрудно смекнуть, что не она это, разве что похожа.       Но кто тогда?       Мечутся мысли, мелькают догадки, да только жути нагоняют, — одна хуже другой. Выглядит девица и впрямь точно покойница, из гроба восставшая. Лицо бледное, измождённое, губы иссохшие и патлы белёсые клочьями на лоб спадают. Ни дать ни взять мавка неприкаянная!       Неужто довелось Улите с собственной смертью во снах повстречаться?       Погрузившись в тягостные воспоминания, Улита медленно брела Столешниковым переулком и не сразу поняла, что зовёт её кто-то.       — Улита! Погоди!       Странное дело, почему-то она была твёрдо убеждена, что тогда, утром, она проснулась от того же самого голоса.       — Улита!       «Ага, опять этот умник со своим волкодавом. Как его? Игорь, кажись?»       Должно быть, караулил где-то, но проморгал и пришлось со всех ног догонять.       Улита чуть со смеху не покатилась. Увальнем парень не был, однако его модная тяжёлая дублёнка кого угодно могла превратить в косолапого медвежонка. Широко размахивая руками, он меленько семенил по обледеневшей мостовой, пару раз едва не навернувшись.       В одной руке парень сжимал огромную меховую шапку, видать, слетевшую по дороге, а в другой — не менее внушительный букет алых роз.       — Вот. Это тебе, — настигнув Улиту, он протянул цветы ей, — я подумал…       — А ты как тут очутился? — она поморщилась, но букет приняла. — Я же велела тебе уходить.       Признаться, Улита обрадовалась его появлению. На душе скреблись кошки, вокруг шныряли мутные личности, да и цветов ей уже лет сто никто не дарил. Однако выказывать свои чувства она не собиралась.       — Так я и собрался уходить, — парень покраснел и отвёл взгляд, — только потом варежку нашёл, — пропажу он извлёк из кармана, — мне показалось, что это твоя.       — Спасибочки! — ещё одна приятная новость. — А где нашёл?       — Не помню уже… И я подумал… Если за тобой следил кто-то, может, мне тебя до дому проводить?       — Ну, — равнодушно бросила Улита, — если хочешь, проводи.       Поначалу шли молча. Не привыкший к серьёзным нагрузкам парень сосредоточенно пыхтел — пустяковая пробежка по морозцу измотала его, казалось, до смерти.       «Барчук, он и есть барчук, — снисходительно думала Улита, — чего с него взять-то?!»       Сзади уныло плёлся приснопамятный волкодав, тоже, видать, уставший от избытка впечатлений.       — Как у барыни прошло? — наконец промямлил парень. — Понравились ей пирожки? Что-то ты быстро обернулась…       — А чего лясы-то точить? — Улита пожала плечами. — Почаёвничали да разошлись. У обоих дел невпроворот. Мне сегодня еще бельё в прачечную нести.       — А ей? — парень глумливо ухмыльнулся. — Ей тоже… ну это… бельё в прачечную нести? И, вообще-то, правильно говорить «у обеих».       «Как же он задолбал!»       Так и захотелось двинуть ему промеж глаз. Сейчас он напоминал Улите одного приютского пацана, своими тухлыми шутками доставшего не только товарищей, но и всех воспиталок. В приюте-то разговор короткий — чуть что не так, сразу тёмную устраивают, — одеяло на голову и колотят чем ни попадя. А тут… Такому даже слово поперёк не скажешь, сразу на новую насмешку нарвёшься.       — Молчал бы уж, алкаш несчастный! А то учить меня удумал! И откуда ты только выискался на мою голову?!       — Говорят, аисты принесли, — по-скоморошьи вздохнув, он сменил тему: — А как там Кристина Алексеевна? Ей тоже пирожки понравились? Или она ещё почивать изволила?       «Ах вот оно в чём дело!»       Дочку княгини Улита видела не часто, но всякий раз, когда выпадал случай, когда из-за спин прочей челяди Улите удавалось полюбоваться княжной, она ощущала себя попавшей в сказку.       Конечно, Улита знала, что Кристина никакая не княжна, — со временем она унаследует титул отца, а не матери, однако называть ее графиней не поворачивался язык.       Кристина могла даже нарядиться простенько, только ведь княжескую кровь под свитерком не спрячешь — она обязательно выдаст себя, — небрежным ли жестом, улыбкой или величавой позой, как на портретах предков.       Улите даже вспоминать было стыдно, как в приюте они с подружками прятали под матрацем модные журналы, чтобы ночами, при свете фонарика, любоваться туалетами известных артисток, — теперь, на фоне Кристины, все они казались деревенскими лахудрами. Какой бы красотой ни одарил Господь их светлость, но Кристина затмила даже собственную мать.       Неудивительно, что повесы всех мастей вились вокруг Кристины роем назойливой мошкары. Из её поклонников можно было выстроить очередь, которая, не единожды опоясав Москву, скрылась бы в дремучих муромских лесах. Да только не светило никому.       «И этот туда же, — Улита почувствовала, как от обиды и злости начинает задыхаться, — проведал, что я в дом вхожа, и теперь через меня к ней удочки забрасывает…»       Улита и не помышляла себя ни с кем сравнивать — что на роду написано, того никакими белилами не смыть. Но терпеть, когда в душу плюют, она тоже не собиралась.       — Да пошёл ты! — Улита швырнула в парня букетом. — Кобелина несчастный!       И стремглав бросилась прочь, едва сдерживая потоки слёз.       — Улита, ты чего?! — донеслось вослед. — Белены объелась?!       Пускай хоть оборётся. Слушать его больше не хотелось, а отвечать — тем более.       — Да постой же ты, дура! — парню вновь пришлось побегать, но он не отставал. — Нужна мне твоя Кристина, как… унитазу пропеллер! Если ты об этом… Я, если хочешь знать, с нею и без тебя уже лет пять знаком!       Прозвучало не очень убедительно. Проще было поверить в летающие тарелки и в маленьких зелёных человечков, чем в то, что этот оболтус водится с такими людьми. Однако, сама не зная почему, Улита остановилась.       — А чем докажешь?!       — Не знаю… Вот уж не думал, что это придётся кому-то доказывать… Хотя…       Порывшись в карманах, он достал свой смартфон и предъявил его Улите.       — У меня даже её телефончик есть.       Теперь поверить пришлось. Номера Кристины Улита не знала, но едва ли хоть кто-то способен так досконально подготовиться к вранью. Тем более что на экране была даже не фотография, которую любой дурак мог скачать из интернета, а рисунок карандашом, — настолько точный и подробный — дух захватывало!       Кристина смотрела с портрета как живая и такая же красивая. Только зачем-то пакостник-автор дорисовал ей козлиные рога, но даже они её не портили.       — И не стыдно тебе на барышень пародии рисовать? — Улита насилу заставила себя оторваться от экрана. — Срамотища-то какая!       — А это не я, — парень потупился, — мы вчера с одним… художником познакомились… это он рисовал, а я только зафоткал.       — Ну и дружки же у тебя! А познакомились как?       — С кем? С Феликсом?       — Больно мне интересно про твои пьянки слушать! С Кристиной. Вместе в гимназии учились?       — Нет. Рылом я не вышел, чтобы с ней в одной гимназии учиться. Я в химико-биологической учился, которая на Юго-Западе, — довольный, что его простили, парень всё больше оживлялся, — мой друг с нею учился. Даже за одной партой сидели. Он ей кнопки под жо… ну… подкладывал, в общем, а она на него ябедничала. С тех пор терпеть друг друга не могут.       От неловкости лицо залило краской. Живо представилось, как утонченная юная барышня с доступной лишь небожителям грацией и изяществом усаживается за парту, и вдруг — такой конфуз!       Однако кнопка под задницей — ещё не так страшно, а вот то, что среди богинь попадаются ябеды, в голове не укладывалось.       — У нас за такое, — прошипела Улита себе под нос, — головою в нужник макали…       — За что? — робко уточнил парень. — За кнопки или за стукачество?       — И за то, и за другое.       — А у вас — это где?       Вновь ласково поскрипывал снег под ногами, улица утопала в рождественских огнях, из лавки напротив тянуло запахом корицы и свежей выпечки, а прохожие с улыбкой оглядывались на них — дескать, милые бранятся, только тешатся. И так Улите не хотелось портить это волшебное утро — ни себе, ни этому бестолковому ухажёру с его псиной, — поганить сказку своею унылой правдой.       — В Караганде!       — У-у-у… Издалека же ты барыне пирожки несла! Как только всё не схомячила по дороге?!       — Послушай, Игорь! Или как тебя там…       — Да, Игорь, — он пожал плечами. — Только лучше называй меня Гариком, мне так привычней.       — Вот и послушай! — Улита чуть было не сорвалась на крик. — У нас — это в приюте! И приданного у меня нет!       — Какой кошмар! — он картинно втянул носом аромат чуть помятого букета и закатил глазки. — А хоть туфельки-то у тебя есть?       Шуту гороховому лишь бы позубоскалить — что с него взять?       — Какие ещё туфельки?       — Хрустальные. Как у Золушки.       — Тоже мне! Прынц выискался!       — Что правда, то правда… При такой-то Крёстной, — с многозначительной миной он кивнул в сторону Тверской, — принц мог бы быть и получше…       «Ну всё! С меня хватит!»       В какой-то миг Улите до одури захотелось отметелить нахала его же пафосным веником, но получилось иначе — стремительно и само собой. Она вырвала из рук Игоря букет, занесла его словно бы для удара, но тут же прижала к груди и расхохоталась.       Уволокло поземкой обиду и злость, сгинули кошмары в морозной дымке. Они медленно шли галереей из праздничных гирлянд — сквозь это волшебное утро, позабыв обо всём.       Игорь продолжал гримасничать и шутить, но уже совсем иначе — трогательно, почти по-детски.       — Видела бы ты себя минуту назад! Картина Айвазовского!       — Прям-таки Айвазовского?!       — Ну, Репина! Какая разница? — Игорь улыбнулся, но вдруг о чём-то вспомнив, стал серьёзным и переменил разговор. — Кстати! Пока ты с Крёстной чаи гоняла, я про ваш пожар в интернете почитал!       — И что пишут?       — Ничего внятного, — он поморщился, — но сразу понятно, что дельце тёмное.       — Почему?       — Пишут про него слишком уж много, как будто специально тему раздувают. Той же ночью в Тушино мясокомбинат сгорел. Там жертвы были, а про это только короткой строкой, да и то не на всех сайтах. У твоей барыни знакомые журналисты есть? Или родственники среди редакторов?       — Не-а. Кроме меня и их светлости, у неё вообще никого нет.       — Их светлость — это серьёзно! Хорошая у вас компания подобралась. Душевная! — он снова паясничал. — Приютская сирота, старая дева и мамочка всея Руси. Их светлость-то что по этому поводу сказала?       — Сказала, что без сопливых разберётся!       — Ну, прости, — он так обворожительно улыбнулся, что ругаться расхотелось. — Разберётся, конечно. В этом я ни минуты не сомневаюсь. Только…       — Ты ей не веришь?       — Ей-то я, может, верю, а вот её опричникам — не очень. Найдут доходягу какого-нибудь, он и сознается во всём, лишь бы его кочергой по… пальцам не метелили да поспать скорей отпустили.       Верила ли сама Улита княгине? Конечно, верила! Но не слишком ли легкомысленно отнеслась их светлость к догадкам насчёт мутного питерского родственничка Татьяны Романовны? Не может же княгиня и впрямь знать всё и про всех!       — Слушай, Игорь, а ты ведь в интернетах разбираешься?       — Ну, да…       — Ты мог бы узнать про одного человека? У моей барыни в Питере родственник есть… Так, седьмая вода на киселе… Я вот думаю, а не он ли это лихих людей нанял?       — Зачем?       — Наследство. Они хоть и дальние, но друг у дружки в наследниках значатся.       — Не похоже… Такие дела по-тихому делаются, а тут вся пресса на ушах. Но разузнать можно. Как его фамилия?       — Венедиктов, кажется… Нет! Вене… Вене… Веневитинов. Да, Веневитинов Дмитрий, отчества не знаю. Он из Питера, какой-то там профессор.       — Дай-ка я запишу…       Игорь долго рылся в карманах, щёлкал клавишами, пока наконец не протянул телефон Улите.       — Смотри, правильно?       От мороза взгляд затуманился — мелкие буковки пустились в пляс. Улита потянулась было к мобильнику, но Игорь перехватил её руку и нежно прижал к губам.       — У тебя красивые глаза, — прошептал он. — Зелёные… Как фисташки…       Дорогущий гаджет шмякнулся в сугроб, но это уже никого не заботило.