Формула Распутина

2 января 2017 года. Вторая половина дня. Санкт-Петербург. Старый Петергоф.       «В пору к психиатру на приём записываться, — с мрачной иронией думала Ольга, глядя в густеющий заоконный сумрак. — Совсем уже крыша поехала!»       Смешно сказать! За спиною две диссертации, десятки научных статей, принесших всероссийское и мировое признание, — блестящая карьера, если без ложной скромности, а она всё никак не может забыть дурацкий эпизод из далёкой студенческой жизни — проваленный экзамен в третьем семестре. Казалось бы, столько лет прошло — можно и успокоиться! Однако же не тут-то было! Словно воздаянием за неведомые грехи, воспоминания тревожили снова и снова, навязчивыми снами выныривая из подсознания.       Кошмары являлись не часто — как раз в те времена, когда Ольга оказывалась на перепутье. Будто бы она сама искала встречи с профессором Веневитиновым, чтобы тот вылил ей на голову очередной ушат ледяной воды.       Ни разу не повторившись в мелочах, действие развивалось всегда по одному и тому же сценарию. И персонажи оставались прежними — юная студентка и её дотошный экзаменатор в огромной, холодной и абсолютно пустой лекционной аудитории.       Сегодняшние видения выдались особенно яркими — сон перемешался с реальностью, грань между ними исчезла.       — И всё-таки вы безнадёжны, барышня, — Веневитинов тяжело вздохнул. — Со всей безысходностью гёделевской неполноты… Даже мои аквариумные рыбки демонстрируют подчас более глубокие познания. Может быть, вам действительно следовало поступать в Горный институт? Стали бы крепким инженером, проектировали бы машины для глубокого бурения… В любом случае в университете вам делать нечего.       Его колючее, всегда насмешливое лицо сейчас искрилось таким сарказмом, что невольно захотелось упрятаться под стол.       — Но вы ведь даже не заглянули в мою работу! — превозмогая дрожь, Ольга пыталась выглядеть уверенной. — Там ведь всё объясняется!       — Вы полагаете, я получаю эстетическое наслаждение, любуясь вашими детскими каракулями? — надменно прищурившись, он покосился на стопку исписанных Ольгой листков. — Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек! Что это у вас за многорукие уродцы?! Бог Шива и присные? Вы черпаете вдохновение в Бхагавадгите?       — Гекатонхейры, — краснея и запинаясь, пролепетала Ольга. — Это из греческой мифологии…       — Ах, гекатонхейры! Право слово, никогда бы не догадался! Однако если вам так дорого античное наследие, то почему бы не обратиться к более солидным источникам? Греки, как-никак, открыли «золотое сечение», теоретически обосновали работу лебёдки и рычага, изобрели паровую машину…       — Паровую машину?! — удивилась Ольга. — Но мне кажется…       — Послушайте, барышня! Мне совершенно безразлично, что вам кажется. Извольте отвечать по существу! — он строго приподнял брови. — А если вы намереваетесь толочь воду в ступе, то извольте делать это в другом месте.       — Я не хочу… толочь воду в ступе…       — Неужели?! — Веневитинов продолжал глумиться. — А вдруг как раз в этом ваше призвание? Вдруг это именно то, что вам нужно? Вот вы постулируете наличие у атомного ядра внутренней структуры, а какие у вас для этого основания? Вы считаете, что все ядра однотипны и состоят из нескольких ядер водорода, только за счёт этого, дескать, достигается многообразие химических элементов. Воля ваша, — он равнодушно пожал плечами. — Но ведь это же абсурд! Над вами потешаться станут! Электростатика разрушит такое ядро в единый миг! Или вы так и не выучили уравнений Максвелла?       — Я же как раз об этом и пишу! — Ольга вскочила с места. — Проблема решается введением нового фундаментального внутриядерного взаимодействия, которое…       — И это вам подсказало ваше воспалённое воображение? Или весёлая троица из греческих сказок? — он вновь обречённо вздохнул. — Как говаривал старина Оккам, не плодите сущностей сверх необходимости! Я понимаю, что авторитеты нам не указ, но физика, знаете ли, наука экспериментальная. Загляните в таблицу Менделеева, если верить вашим бредовым построениям, то атомные массы всех элементов должны быть кратными массе водорода, а это категорически противоречит фактам.       «Значит, всё-таки прочитал…» — Слабое утешение, поскольку крыть-то было нечем.       Ослеплённая стройностью своих идей, Ольга и предположить не могла, что может так нелепо сесть в лужу.       — Молчите? — открыв её зачётку, Веневитинов уже тянулся в карман за авторучкой. — Боюсь, что даже на троечку вы сегодня не наработали…       — Погодите! — Ольга цеплялась за соломинку. — Вспомните, ведь после Максвелла лучшие умы бросились на спасение принципа относительности! Бросились спасать изящество и фундаментальность от унылого и неверно понятого эмпиризма!       — Спасали, спасали да не выспасали… Ну и к чему это привело? К полной неразберихе и появлению целого вороха псевдонаучных теорий. Теперь всякий неуч из заштатного патентного бюро будет мнить себя великим теоретиком, а всякая троечница станет учить нас, как следует понимать эмпиризм!       — Но ведь они боролись! Боролись за красоту!       — Вот и вы боритесь! — Веневитинов улыбнулся, как-то на редкость мягко, почти без издёвки. — Но пока вы меня не убедили…       Золотое перо замерло в воздухе, так и не коснувшись зачётки, лицо профессора стало прозрачным, как дым, а ещё через миг Ольга проснулась.       Всё утро она просидела на собственной кухне, литрами поглощая кофе и бессмысленно таращась в распечатку таблицы Менделеева.       За стеной громко орали чьи-то дети, этажом выше, средь бела дня, кто-то организовал дискотеку — общежитие бурлило своей привычной суетой.       Как сотрудник университета, Ольга занимала пару небольших комнат с отдельной кухней и санузлом — площадь, на которую обычно селили два семейства аспирантов или старшекурсников.       Жила Ольга одна, но даже грохот сковородок прямо над ухом не помешал бы сейчас её глубоким раздумьям.       — Никель… пятьдесят восемь и семь… цинк с медью и того хуже, — безнадёжно повторяла она, — Веневитинов, как всегда прав…       Конечно же, Ольга понимала, что воображаемый профессор тут совершенно не при чём, а его устами с нею говорило её собственное подсознание. Понимала она и то, что на теории, казавшейся столь перспективной, теперь можно ставить жирный крест.       Библейским пророкам было проще — с ними напрямую общался сам Господь. В распоряжении Ольги имелся всего лишь Веневитинов, чьи туманные сентенции ещё требовалось расшифровать.       «Он что-то говорил про паровую машину… Нет, вряд ли…»       Прежде подобные сны всегда содержали подсказку или хотя бы намёк на правильное решение. Нынче же намёками и не пахло — подсознание безжалостно отделало Ольгу кнутом, а на пряники не расщедрилось.       «Где-то вы теперь, мой строгий наставник?..»       Вещие кошмары своим чередом, а наяву Ольга вспоминала Веневитинова с какой-то особенной грустью.       В последний раз они виделись в университетском кафе спустя год или два после того злополучного экзамена, то есть лет семь назад. А потом он исчез — ни слуху, ни духу. Поговаривали, что наш скромный профессор водил дружбу с какими-то очень важными шишками, чуть ли не из министерства. Дескать, это его в итоге и погубило. С чиновничьей мелюзгой он вёл себя заносчиво, даже вызывающе, вот и нарвался, мол, на кого-нибудь, чьи покровители ещё выше. Нашла, как говорится, коса на камень — из университета его выжили.       Версия выглядела не слишком убедительной. Вместе с Веневитиновым исчезли его публикации в научной периодике, как отечественной, так и зарубежной. Однако, чтобы окончательно забросить науку, нужны причины повесомее увольнения со службы. Тем более человеком он казался достаточно состоятельным и едва ли зависел от скудного профессорского жалованья.       Слухам Ольга не верила, что, впрочем, не помешало ей от души позлорадствовать. Но это тогда…       С годами её отношение к Веневитинову заметно переменилось.       Глубоко погрузившись в раздумья, Ольга чуть не забыла, что на три часа дня записана сегодня в парикмахерскую. Благо, аккурат без четверти, у кого-то из соседей на редкость мерзко и громко затарахтел будильник.       Идти недалеко — до соседней общаги. Ольга наспех заглотила остатки холодного кофе, оделась и побежала стричься.       Погода в Питере совсем испортилась: мокрый снег, гололедица, порывистый ветер с залива, пронимающий до костей.       Несмотря на ненастье, у входа в общежитие ошивалась парочка каких-то мутных гопников. Заметив Ольгу, они недвусмысленно переглянулись и, чуть помешкав, двинулись вслед за ней.       Память Ольгу никогда не подводила, и она готова была поклясться, что никогда прежде не видела этих типов в студгородке. Да и вряд ли, с такими-то рожами, они могли иметь отношение к университету.       «Неужто Яшины дружки?! — предположила Ольга. — Этого мне только не хватало! Отовсюду ведь достанет со своей братской опекой!»       Выросшая на Молдаванке, она успела хорошо изучить повадки таких людей и никакой угрозы или агрессии с их стороны сейчас не чувствовала.       «Ну и пусть себе ходят, раз им дома не сидится…»       В парикмахерской Ольгу встретила толстая бесформенная тётка с вороньим гнездом вместо причёски.       «Зулейха Эрастовна Комяго» — золотыми буквами сверкало на бейджике.       — Вы у меня по записи? — уперев руки в бока, строго поинтересовалась тётка. — На какое время?       — Да. Сендерихина. На три часа.       Зачем вообще была нужна какая-то запись, Ольга не понимала. Желающих постричься у Зулейхи Эрастовны не наблюдалось — огромный зал на восемь кресел безнадёжно пустовал. Студенты — народ не слишком состоятельный, а платить без малого пять рублей за поход в парикмахерскую — это уже непростительное мотовство.       Ольга тоже предпочитала стричься у соседки по этажу, но в честь завтрашней пресс-конференции решила нарушить традицию и пожертвовать частью бюджета.       — Проходите, милочка, располагайтесь, — тётка заметно подобрела. — Не желаете ли кофе?       Если говорить начистоту, то кофе Ольга не желала — он уже тёк из ушей, но и отказываться было невежливо.       — Спасибо! С удовольствием!       — Вот и славненько! Я сварю, а вы пока журнальчики полистайте. Может, и себе причёсочку подберёте.       Модного глянца имелось здесь с избытком. Раздевшись и устроившись в кресле у столика, Ольга поняла, что быстро выбрать не получится, — глаза разбегаются. Если уж и тратить огромные деньги, то на что-нибудь по-настоящему стильное.       Пока, подобно лабораторной центрифуге, взахлёб ревела кофемолка, пока зал наполнялся ещё с утра опостылевшим запахом, Ольга придирчиво перебрала почти все здешние журналы.       «Проще разложить в ряд функцию Дирихле, чем решить, в чём пойдёшь на вечеринку…»       Один из них, пожалуй, самый гламурный, лежал чуть поодаль, и в руки попался последним. Едва взглянув на обложку, Ольга сразу же поняла, как выглядит причёска её мечты.       И это при том, что её обладательница особых симпатий не вызывала — самовлюблённая светская кукла, всеми силами изображающая надменную холодность, — слишком вычурной казалась её красота, чтобы быть человеческой и человечной. Бриллианты в её колье выглядели вполне настоящими, сама же барышня — насквозь фальшивой.       «Странно… Где я могла её видеть? — мысль занозой застряла в мозгу. — Но ведь точно видела и совсем недавно!»       Что-то неуловимо знакомое проступало сквозь резкие черты её мраморного лица и не давало покоя. Но память отказывалась подчиняться, Ольга лишь без толку всматривалась в портрет, почти как давеча в таблицу Менделеева.       — Эка, на что вы замахнулись! — прокряхтела Зулейха Эрастовна, ставя на стол приготовленный кофе. — На «Butler»! Там у них только высший бомонд!       — Можете сделать, как у неё? — задумчиво кивая в журнал, поинтересовалась Ольга. — Или это дорого?       — Да нет… Строго по прейскуранту, — всё так же, подперев бока руками, тётка пристально рассматривала Ольгу. — А вам оно надо?       — В смысле?!       — Милочка, вы на каком курсе учитесь?!       «Начинается! Маленькая собачка — всю жизнь щенок!»       Большинство женщин впало бы в экстаз, услышав подобное. Ольгу ситуация бесила — когда профессор университета выглядит инфантильным подростком, то это, как минимум, вредит субординации. Ещё в детстве её пытались дразнить полторашкой и наверняка затравили бы, не будь у Ольги старшего брата, который, чуть что не так, сразу же бьёт в челюсть, а только потом переходит к увещеваниям.       Ольга и сейчас хотела возмутиться, но вместо этого зачем-то соврала.       — На третьем, а что?       — Вот и наслаждайтесь вашей молодостью, пока дают! А пучок вас состарит. Сделает из вас тридцатилетнюю мегеру!       «Вот и славненько! — мысленно передразнила Ольга парикмахершу. — Буду хотя бы на свой возраст выглядеть!»       — Ну её же не старит, — она вновь кивнула на барышню с обложки. — Совсем нисколько…       — Х-ха! Будь у меня её деньжищи, и меня бы ничего не старило!       — А кто это? — в надежде на разгадку спросила Ольга. — Какая-то актриса?       — Милочка, вы с луны свалились?! Это же Кристина Сперанская!       Имя ровным счётом ничего не говорило. В ответ Ольга лишь пожала плечами — впервые, мол, слышу.       — Точно с луны свалились! А про княгиню Волконскую вы что-нибудь слышали?!       — Про неё слышала…       — Дочурка это ихняя!       «Час от часу не легче!»       Ольга прекрасно понимала, что нигде и ни при каких обстоятельствах не могла пересекаться с дочерью всемогущей княгини, но память настойчиво твердила об обратном.       — Вот ведь как получается, — парикмахершу явно тянуло пофилософствовать. — У всех нас две руки и две ноги, а возможности разные…       — Две руки? — отрешённо переспросила Ольга. — Вы сказали «две руки»?..       — А вы, милочка, встречали сторуких людей? Должно быть, у себя на Луне…       Попивая кофеёк, парикмахерша ещё долго рассуждала о социальной справедливости и судьбах Отечества, но все её слова пролетали мимо. Ольга напрочь позабыла и о смутно знакомой барышне из модного журнала, и о её влиятельной мамаше, а думала только об одном — о своей теории строения ядра.       Человеческий разум — инструмент деликатный, это не фомка и не долото. Одному только богу известно, какие потаённые механизмы заставляют его работать. Но работает он всегда — даже когда ты спишь или читаешь комиксы, — лишь бы не вхолостую. Падает ли на голову яблоко, снится ли тебе твой старый учитель — разум не пропустит ни единой подсказки, при условии, однако, что у него есть цель. Умение ставить подобные цели как раз и называется гениальностью.       «Что делает человека человеком? Две руки и две ноги? — спрашивала себя Ольга. — Что делает кислород кислородом? С какой стати я решила, что химические свойства определяются составом ядра?»       Яблоко уже сорвалось с ветки, открывая дорогу новым идеям.       «А вдруг существует несколько видов кислорода, различных по составу ядра, но не отличимых по химическим свойствам? И что тогда?..»       А тогда атомные массы в таблице Менделеева являются величинами не точными, а усреднёнными по всем видам. Но как это проверить?       — Милочка, вы меня слушаете?! У вас кофе простыло!       — Ой! Извините…       — Вы точно хотите, чтобы я сделала из вас мегеру? — поинтересовалась Зулейха Эрастовна, на что Ольга рассеянно кивнула. — Тогда пожалуйте в кресло. Хватит уже воду в ступе толочь.       «А вдруг это именно то, что вам нужно? — отозвалось подсознание ехидным голосом Веневитинова. — Конечно же! Центрифуга!»       Из парикмахерской Ольга выскочила пулей, даже не досушив голову, и прямо у входа, на виду у давешних гопников, схватилась за мобильный телефон. До синевы продрогшие, они по-прежнему толклись неподалёку и, казалось, ловили каждое её слово. Прятаться от них Ольга не собиралась — много чести.       — Да, Оль, привет! — почти сразу донеслось из трубки. — Что-то случилось?       — Привет, Федь. Ничего страшного, просто кое-какие идеи возникли… Ты не мог бы сейчас приехать ко мне в Петергоф?       — Слушай, я сегодня не могу… Ты только не обижайся… Мне ведь ещё нашу установку доделывать, а платы, которые твой лаборант привёз, они же ни к чёрту не годятся. Пришлось как-то самому выкручиваться… А ещё же выспаться надо перед завтрашним мероприятием…       — Конечно, Федь, конечно. Без обид. Тогда скажи, если бы тебе нужно было разделить смесь по фракциям плотности, что бы ты стал делать?       — Разные способы есть… Но проще всего какой-нибудь химический придумать.       — А если химического нет?       — Так не бывает. Химический способ есть всегда.       — Федь, забудь про химию! — Ольга начинала злиться. — Считай, что нет!       — Ну, не знаю… А какие расхождения по плотности?       — Думаю, не меньше пяти процентов.       — Хорошая центрифуга должна взять, — секунду он помешкал. — Да, наверняка возьмёт.       — Спасибо, Федь! Тогда до завтра?       — До завтра.       Осадочек от разговора всё-таки остался.       «А вот Макс бы приехал, — с досадою думала Ольга, — все дела бы задвинул и приехал. Только толку-то от него сейчас… Тут руки нужны, а у Макса они не к тому месту привинчены…»       Доведись Ольге писать на Федю характеристику, то вряд ли в ней нашлось место чему-то негативному — Федя был идеальным сотрудником и, в отличие от Макса, никогда ничего не срывал. Приятный человек, классный специалист… Однако временами мелькало в нём нечто такое, чего словами не выразишь. Нет, не отталкивающее, но тревожное и тревожащее.       Это Макс пыжился, нагоняя на себя таинственности, а на деле читался как открытая книга. Федя же, хоть и казался своим в доску, напротив, был скрытным и каким-то эмоционально отстранённым. Они уже почти год работали вместе, а Ольга абсолютно ничего о Феде не знала — ни о его личной жизни, ни о каких-то иных его интересах, помимо их совместного проекта.       Однажды Макс по секрету насплетничал, что видел Федю с какой-то сумасшедшей байкершой. Смешно, конечно, и это объясняло бы Федину скрытность. Вот только верилось с трудом.       Совершенно случайно Ольга узнала, что Федя носит при себе фотографию другой девушки, — едва ли похожей на то чучело, что описывал Макс.       Как будто ничем не примечательная блондиночка, но твёрдости её взгляда хватило бы на дюжину мужчин.       Впрочем, личная жизнь сотрудников Ольгу не слишком заботила, чего не скажешь про их научные интересы.       Будучи сугубым практиком, Федя с большим подозрением относился к любым абстрактным теориям — Горный институт, как-никак. Однако в последнее время Ольга часто заставала его за чтением статей по трансмагнетизму — новой теме, от инженерной практики весьма далёкой.       Вне всяких сомнений, Федя работал над каким-то своим проектом, но ни разу даже не упомянул о нём, и это, конечно же, задевало.       Внезапно Ольга поймала себя на мысли, что уже битых пять минут просто стоит и мёрзнет на ветру.       Нужно было торопиться.       Если не транжирить время попусту, то уже к утру можно получить результат. И какой!       А значит, пришла пора звонить начальству. Озябшие пальцы вновь застучали по кнопкам, и в трубке запели гудки.       — Суханов у аппарата.       — Добрый день, Александр Николаевич.       — Оль, это вы?       — Да-да-да. Простите, что беспокою, но мне нужна дистиллированная вода.       — Оль, а почему вы мне по этому поводу звоните? Пойдите к завхозу и возьмите, сколько вам нужно.       — Видите ли… Мне нужно много. Сколько у нас есть?       — Не знаю… Литров пятьсот…       — Тогда мне нужна вся.       — Пятьсот литров?! — проревели из трубки. — Но зачем?!       — В ступе толочь…