***
Внезапно споткнувшись, Софья обронила свёрток. Фирменная бумага, логотип… Судя по всему, покупка из ГУМа, но почему-то из головы напрочь вылетело, что именно Софья там покупала. Должно быть, какую-то приятную мелочёвку или очередной подарок для Андрея… Подобрав свёрток, девушка растерянно огляделась по сторонам. Залитая солнцем, пустынная Красная площадь выглядела как на открытке. На краткий миг Софье даже показалось, что знамя над Кремлёвским дворцом застыло, будто бы само время остановилось. Нет, вроде полощется… Однако странно, что оно полностью красное, это знамя. Ещё более странным казалось новое здание подле Сенатской башни — ступенчатая пирамида из красного и чёрного гранита. И когда только выстроить успели?! Двери распахнуты настежь, но лишь темень внутри. — Угрюмая мгла, — прошептала Софья. — Неужели мне туда? Зачем? Мгла дышала морозным паром, который стелился по брусчатке, словно из дым-машины на концерте. Холодно было даже смотреть, как клубится это ледяное варево, как изморозь въедается в гранит, а уж нырять-то в него совершенно не хотелось. Мрачновато выглядело здание. Кажется, ещё в гимназии им рассказывали, что именно так свои храмы строили древние шумеры. Назывались они зиккуратами, а четыре яруса пирамиды, якобы, символизировали четыре уровня познания и четырёх главных божеств их пантеона. — Ленина, Сталина, Дзержинского и Крупскую, — продолжил кто-то тоненьким чуть картавым голоском. — Ныне, присно и вовеки веков! От неожиданности Софья вздрогнула. На нижнем ярусе зиккурата, болтая босыми ножками, сидел Распутин в синем тренировочном костюме. Его лысину прикрывал знакомый по портретам котелок, а на носу болталось пенсне. Распутин курил дорогую сигару и покровительственно улыбался. — Ленина, Сталина, Дзержинского и Крупскую! — менторским тоном повторил он. — Кто это? — удивилась Софья. — Я таких не знаю… — Боги, — пожал плечами Распутин. — Ты же сама сказала. — Я ничего такого не говорила… — Ты подумала, а здесь это одно и то же. — Но я никого из них не знаю… — Зато я знаю! — голос Распутина сорвался на визг. — И перестань, наконец, кривляться! Это не к лицу барышне из общества! — Я не кривляюсь! — возмутилась Софья. — Зато я кривляюсь! Распутин захохотал. Смеялся он долго, до слёз, несколько раз поправляя сползающее с носа пенсне. Затем он как-то резко переменился, его прищуренные глазки уже светились добротой и нежностью. — Итак, зачем же ты меня позвала? «Он щурится совсем как Волконская, — подумала Софья. — Только взгляд не такой колючий…» — Я никого не звала, — ответила она. — Как же, как же! — Распутин порылся в карманах, извлёк оттуда мятый тетрадный листок и, развернув его, принялся зачитывать: — «Добрый дедушка Григорий Ефимович! Подари мне, пожалуйста, на Рождество…» Пожелания сыпались как из рога изобилия: хочу то, хочу это, бочку варенья, корзину печенья — всё, на что только способна детская фантазия. — «А ещё хочу куклу, как у Кристины! Только у меня пускай будет рыжая с зелёными глазами! А ещё чтобы Кристина не вредничала! И чтобы зимой было тепло, а летом — холодно… А ещё…» Софью бросило в жар, девушка почувствовала, как от стыда заливается краской. — Но ведь это же было давно, — оборвала она Распутина. — Пятнадцать лет назад… — Тут ещё нехилый списочек, — веско подытожил он, глядя поверх пенсне. — Запросы непомерные, а скромности недостаёт. Пятнадцать лет, эка невидаль! Думаешь, ты у меня одна такая?! С вашими хотелками и за пятьсот не управишься! — Но мне ничего из этого уже не нужно… — Как?! Совсем ничего?! — удивился Распутин. — Даже печеньки не нужны?! — Даже печеньки! — решительно ответила Софья. — Вообще-то я на диете! Распутин пожал плечами, скомкал злополучное послание и небрежно швырнул его через плечо — куда-то за Кремлёвскую стену. — Стало быть, — Распутин тяжело вздохнул, — придётся загадки отгадывать… — Какие ещё загадки? — Но ты ведь хочешь войти в этот морозильник? — он кивнул на двери зиккурата. — Или не хочешь? Софья сомневалась. Что-то безудержно тянуло её внутрь, но ледяная мгла отпугивала. — Подумай хорошенько! — продолжал Распутин. — Здесь у тебя буду я, мы ведь наверняка подружимся. А там тебя всё равно съедят! Схомячат, и никто про тебя не вспомнит! — Кто схомячит? — Боги, — Распутин развёл руками. — Они, родимые! — А почему меня никто не вспомнит? — Потому, что вспомнят не тебя! — А кого? — Не знаю, — буркнул Распутин. — Какую-нибудь лицемерную святошу, навроде Риты Бенкендорф… Тебе-то какая разница?! Это её портретам начнут поклоняться, её изваяния поставят на площадях, принося им человеческие жертвы! А скажут! Скажут, что это ты! Твоим именем будут творить беззакония, а тебя настоящую вычеркнут, как будто и не было тебя вовсе… Поверь, я-то знаю, о чём говорю! При упоминании соперницы Софью передёрнуло. Она внезапно вспомнила, как оказалась здесь, — скользкую трассу, трамвай, частокол фонарных столбов… «Неужели же я умерла?! — перепугалась Софья. — Разбилась насмерть?!» Но теперь она уже ясно осознавала, зачем ей нужно внутрь. Там, через угрюмую мглу, лежала дорога назад — к жизни и счастью, к Андрею, которого она любит, несмотря ни на что! Любит всей душой! — А Андрей?! Он тоже забудет меня?! — Ах, Андрюшка, любимая наша игрушка! — Распутин всхлипнул, картинно утирая слёзы грязным носовым платком. — Он уже забыл тебя! Я даже не уверен, что он когда-нибудь тебя помнил. Он первым распознал в тебе её черты и полюбил именно за них. — Замолчите! — у Софьи подкашивались ноги. — Давайте уже ваши загадки! — Значит, хочешь войти? — Хочу! — выпалила Софья. — Хочу! Хочу! Хочу! — А дружить со мной ты, стало быть, не хочешь? — Распутин изобразил обиду. — Но учти, если ошибёшься, то тебя съем я! — Мне уже все равно! — Вот и я про то! — плотоядно облизываясь, Распутин захихикал. — Тебе всё равно, а мне — ужин. Итак! Почему ночью темно? — Ну, это просто! — обрадовалась Софья. — Ночью ведь солнца нет, потому и темно! — Тебя каким вином запивать? — глумился Распутин, размахивая сигарой. — Или всухомятку сожрать? Лао-цзы, Фома Аквинский, Генрих Ольберс! Величайшие умы человечества веками бились над этой проблемой, а ей, видите ли, просто! Я же не спрашивал, почему днём светло! — А разве это не одно и то же? — Отнюдь! — ответил Распутин, торжествующе поправляя пенсне. — Свету и тьме не положено ходить рука об руку, но у тьмы нет источника. Её природа предвечна, а Чёрное Солнце алхимиков, — на мгновение он задумался, — красивая, но неуклюжая выдумка, нужная лишь затем… «Бред какой-то!» — негодовала Софья. Но вслух возражать не посмела. Так или иначе первый раунд остался за Распутиным. — А дальше?! — Что «дальше»?! — Загадок ведь должно быть три?! — Ах, да… Загадки! — Распутин недовольно поморщился и почесал затылок. — Почему зеркало меняет правое и левое, но не меняет верх с низом? «Ничего себе загадка! — Софья опешила. — С ума сойти можно!» — Потому… Потому… — мямлила она, даже не представляя, какой из учебников следует вспоминать. — Потому что… Распутин молчал, демонстративно глотая слюнки. — И почему?! — сдалась Софья. — Не знаешь! Не знаешь! — Распутин захлопал в ладоши. — Ещё одна загадка, и я тебя съем! — Почему?! Почему не меняет?! — На самом деле меняет, — посерьёзнев, ответил он, — просто что наверху, то и внизу! Нет разницы! Или «Изумрудную скрижаль» в ваших гимназиях уже не проходят?! — Не проходят… — Тьфу! Вот ведь времена поганые! — взбеленился Распутин. — Развалили образование! До ручки страну довели! Он хотел ещё что-то добавить, но тут его взгляд застыл на свёртке, который Софья по-прежнему сжимала в руках. — Ути-пути, какой у нас свёрточек! — просюсюкал Распутин. — Ты держала бы его покрепче, а то в следующий раз уронишь, разобьётся, не ровен час! Мало ведь не покажется! — Я постараюсь, — неуверенно пообещала Софья. — Кстати, что у тебя там? — Не знаю, — вертя свёрток, пролепетала Софья. — Самой интересно. Я забыла… — Не знаешь! — просиял Распутин. — Я выиграл! Я выиграл! — Так это была загадка?! — Конечно! А ты как думала?! — Так не считается! — подобной подлости Софья не ждала. — Так нечестно! — А кто тебе сказал, что всё будет честно?! «Всё! Я пропала!» Ужас сменился отчаянием, затем, расплескавшись, — злобой. «Хватит! Распинаюсь тут перед ним, как гимназистка сопливая! — вскипела Софья. — Давно уже пора брать пример с Кристины!» Решение созрело мгновенно — дерзкое, сумасбродное, — вполне в духе любимой подруги. — Да пошёл ты! — бросила Софья Распутину. — Сфинкс недоделанный! Наградив его напоследок презрительным взглядом, она устремилась к заветным дверям в зиккурат. — Эй! Ты куда?! — обиделся Распутин. — А как же мой ужин?! Он что-то ещё визжал ей во след, гремели за спиной Кремлёвские куранты, но Софья уже не слушала их. Прижимая к груди драгоценный свёрток, она шагала сквозь липкую ледяную мглу — всё дальше и дальше, пока не растворилась в ней окончательно…***
Лошадка не подвела. Тридцатая «Ока» всё-таки! Ремни, подушка, тормоза — вся система безопасности отработала на «отлично». Машина застыла в полутора метрах от обочины, а на Софье — ни царапинки. Тряхнуло, впрочем, изрядно, а в окошко кто-то уже барабанил полосатым жезлом, но это всё, что омрачало картину. — Простите, пожалуйста — Софья опустила стекло. — Немножко не справилась… Трасса обледенела… — Сержант Петрухин, — представился обладатель жезла. — У вас всё в порядке, барышня? «Скорая» не нужна? — Нет, спасибо. У меня всё хорошо. — А раз всё хорошо, тогда готовим документики! Насчёт гиббонов Софья не парилась, — протягивая сержанту права, она была спокойна, как слон, — если твой папа — министр внутренних дел, то многие проблемы решаются сами собой. Никто не пострадал, и слава богу! — Счастливого пути, Софья Денисовна! — сержант взял под козырёк. — Вы уж поаккуратнее там…