Быть героем

Запах горьких трав, которыми пропахли повязки — первое, что почувствовал Фергюс, когда пришел в себя. Кровать, на которой он лежал, была слишком маленькой для него, и пришлось слегка поджать колени, чтобы ноги не свисали над полом. Приподнявшись на локтях, Фергюс зашипел сквозь зубы. Ребра с левой стороны заныли, а под бинтами на ноге нещадно чесалось. Зажмурившись, он сделал несколько глубоких вдохов. Стараясь не двигаться, осмотрел помещение, в котором оказался — тесная деревянная лачуга с двумя маленькими окнами почти под потолком и низкой дверью по левую сторону от кровати. Полки были заставлены сосудами, наполненными жидкостью и травами, отчего Фергюс предположил, что находится в доме какой-нибудь знахарки. Память подводила его, давая лишь краткие обрывки из прошлого, по которым было трудно понять, что с ним случилось. Фергюс помнил сражение, пробитые доспехи с левой стороны, ранение в плечо и попавшую стрелу в бедро; он был в окружении солдат, которые, кажется, не пережили его. Из прошлого вернулось чувство обреченности, которое он испытывал в тот момент, но после все будто стерлось из памяти подчистую.  — Глаза твои открылись наконец. Довольна будет мать. Голос раздался откуда-то слева. Низкий, бархатный, будто обволакивающий, принадлежащий женщине. Фергюс не слышал, как она вошла в хижину. Выглядела под стать своему жилью — дикая, одетая в обрывки тканей и кожи, почти не прикрывающих бледное стройное тело. Она была абсолютно не похожа на ферелденку и обладала особенной красотой, которую не нужно было подчеркивать платьями или украшениями. Для варварки выглядела весьма утонченно, а кожу белее Фергюс не видел ни у кого прежде. Она напоминала ведьму, но сейчас это предположение почему-то совершенно не пугало — наоборот, вызвало интерес. Фергюс никогда не видел воочию ни хасиндов, ни авваров, ни других представителей диких племен, ассоциируя их скорее с героями легендарных историй старика Олдоса, нежели с реальными людьми. И вот перед ним стояла героиня сказок, которые Фергюс когда-то слушал в детстве, вполне живая. Некоторое время он молча рассматривал незнакомку, которая, кажется, совсем не была смущена его взглядом. Она тоже глядела изучающе, вместо удивления в ее глазах читалось что-то похожее на облегчение. Потому что раненый солдат наконец очнулся? Интересно, сколько Фергюс так пролежал? Ведьма приблизилась, однако нарушать личное пространство не стала, остановившись в полуметре от кровати.  — Я — Морриган, — представилась она.  — Фергюс… Голос звучал хрипло и тихо, отчего он закашлялся и вновь предпринял попытку подняться.  — Рано пока тебе вставать, — произнесла Морриган, прислонившись плечом к стене. — Но скоро ты выздоровеешь, хоть и какое-то время будешь хромать. Сев на кровать, она медленно убрала грубый плед, которым Фергюс был укрыт по пояс, и принялась разматывать повязку на бедре. Руки ее были холодными, но мягкими и приятными на ощупь; Фергюс чувствовал себя неловко, лежа почти обнаженным перед женщиной, о которой не знает ничего, кроме имени. Резкий запах, ударивший в нос как только Морриган сняла бинты, вызвал легкое головокружение. Он снова прикрыл глаза.  — Что произошло? — Орда порождений тьмы настигла твой отряд перед сражением. Мать вовремя нашла тебя и унесла оттуда, а твари двинулись на север. Король не смог остановить их, и армия его погибла. Странной и непривычной для него была речь Морриган, однако ее голос успокаивал и завораживал, несмотря на то, какой смысл несли ее слова. Фергюс не сразу осознал то, что услышал, но новости повергли его в краткое, но сильное оцепенение. Он видел, какую большую армию собрал Кайлан, внушительная часть этого войска прибыла из родного Хайевера. Неужели все погибли? И король, и Хоу, и даже его отец? Морриган закончила с бедром и, осторожно подняв подол его рубашки, запятнанной кое-где кровью, принялась снимать слой за слоем бинты чуть пониже грудной клетки.  — Никого не осталось в живых? Фергюс старался не смотреть на свои раны, но ярко-красный участок кожи не мог не бросаться в глаза, а едкий металлический запах говорил о том, что даже если он пролежал в таком состоянии уже несколько дней, кровь еще не свернулась. — Один военачальник, чья армия была в резерве, покинул поле боя, но имени его не знаю. У матери спроси, она с ним виделась когда-то, — Морриган опустила рубашку обратно. — Плечо твое уже почти в порядке, но меч держать придется пока в левой руке. Мысли наслаивались одна на другую, и Фергюсу трудно было сосредоточиться на чем-то одном. Какого военачальника имеет ввиду эта женщина? Получится ли у него фехтовать левой хоть вполовину так же хорошо, как и ведущей рукой? Придется много заниматься с мечом, но сначала ему бы вообще встать на ноги.  — Спасибо. Морриган в ответ лишь пожала плечами, будто для нее это был сущий пустяк. Вновь накрыв Фергюса пледом, она взяла со стола около входа посудину с приятно пахнущей жидкостью и поднесла к его губам.  — Какое-то время придется провести в постели, но, уснув, ты не заметишь, как оно быстро пролетит. Фергюс даже не думал сопротивляться. К тому же он почувствовал, что умирает от жажды. Сделав несколько больших глотков, он едва не закашлялся. Несколько капель полупрозрачной жидкости скатились по его подбородку, но Морриган осторожно вытерла их тыльной стороной ладони. Поставив пустую посудину обратно на стол, она молча вышла, и Фергюс почти сразу провалился в сон. Ему снился Хайевер, охваченный скверной и огнем. Замок был полуразрушен, а все его жители мертвы. У ворот лежали бездыханные тела короля Кайлана, эрла Хоу, нескольких баннов внутренних земель и отца. Чуть поодаль порождения тьмы пировали за столом, который когда-то стоял в трапезной Кусландов, а под ним, корчились от боли Орен и банн Франдерел. На самой дальней башне загорелся огонь, но на него никто не отвечал. У начала тракта стояла лошадь с наездником, в котором Фергюс с трудом узнал собственного брата. Элиот надменно смотрел на руины замка, пряча за пояс отцовский меч. Фергюс сделал несколько шагов в его сторону, но младший брат отвернулся, и его лошадь галопом умчалась на запад. Небо потемнело, а из-за облаков показался черный дракон. Пролетев над замком, он приземлился на башню и издал громкий рев. Обломки камня посыпались вниз с грохотом, поднимая огромную лавину из пыли, сносящую все на своем пути. Фергюс почувствовал резкую боль в боку. Открыв глаза, он почувствовал, как тело пробирает холодный пот. Морриган склонилась над ним, вновь меняя бинты на ране возле ребер, а рядом с ней стояла старуха, не отводя от него взгляда. Почему-то казалось, что она видела, какой сон ему снился.  — Не было никаких вестей из Хайевера? — спросил он тихо.  — Думаешь, сюда доезжают гонцы? — она ухмылялась, но взгляд оставался серьезным. — Порождения тьмы еще не захватили его, если ты это имеешь ввиду. Пострадал пока только юг, но очень скоро скверна распространится дальше. Хайевер выстоит, но своего сына ты спасти не сможешь. Сердце пропустило удар. Фергюс поморщился и попытался встать, но какая-то сила будто удерживала его в лежачем положении.  — Даже если ты пешком доковыляешь до первого поселка, уведешь чужую лошадь и помчишься в Хайевер, он уже будет мертв. Да и сейчас тебе стоит подумать о себе.  — Как я могу думать о себе, если вы только что сказали, что моему сыну грозит опасность? — Фергюс снова предпринял попытку встать, но острая боль парализовала его.  — Порождения тьмы заразили тебя скверной. Если не станешь Серым Стражем, она убьет тебя.  — И какое вам до меня дело? Старуха рассмеялась.  — Мне — никакого. Но на весь Ферелден ты будешь единственным, кто сможет противостоять скверне. Лорды будут воевать друг с другом, и Мор поглотит их всех. Когда же появится Архидемон, убить его сможет только Серый Страж. Осознание того, что с ним может сделать скверна, никак не приходило, потому что все мысли сейчас были о сыне. Откуда эта старуха знала, что Орен умрет? А как же Ориана и мать? Как же Элиот? Фергюс не мог поверить в то, что кто-то из них допустит смерть ребенка. Уверенность пошатнулась, когда стали возвращаться отдельные воспоминания из сна. Его сын лежал мертв в родовом замке, а Элиот на лошади уходил прочь, словно не имел к нему никакого отношения.  — Какая глупость… — на выдохе прошептал он, тряся головой.  — В Ферелдене я чую лишь двоих, в чьих жилах течет оскверненная кровь, но все они находятся очень далеко. — Старуха проигнорировала реакцию Фергюса, но отчего-то ему казалось, будто она знала, что именно его сейчас беспокоило. — Я помогу тебе найти их, чтобы спасти твой народ и спастись самому.  — Зачем? — Фергюс обреченно посмотрел в пол. — Только что я узнал, что мой сын не переживет Мор и я не смогу ничего с этим сделать.  — Затем, что кроме тебя никто не сделает то, что должно. Думаешь, после смерти твоего короля лорды объединятся против страшной угрозы, на время забыв о своих амбициях? Ты не можешь быть настолько наивным. А теперь подумай о своих подданных в Хайевере или других ферелденцах, у которых, как и у тебя, есть дети. Поставишь на кон тысячи жизней ради одной? Он не знал, что говорить. Все перевернулось вверх дном, и Фергюс не мог поверить в происходящее. Больше всего хотелось, чтобы все это оказалось кошмаром.  — Медлить нельзя, — голос старухи звучал решительно, — завтра вы с Морриган отправляетесь на поиски Серого Стража, который проведет обряд Посвящения. Не дав Фергюсу ответить, она вышла из хижины и заперла за собой дверь. Морриган обернулась, будто тоже хотела возразить ей, но момент был упущен. Не сказав ни слова, она подбросила поленья в очаг и села рядом с огнем.  — Что еще за обряд Посвящения? — спросил Фергюс, дабы нарушить воцарившуюся тишину.  — О ритуале мало рассказать могу, лишь знаю, что есть риск для жизни. А если не умрешь — услышишь песню Архидемона, как слышат порождения тьмы. Это не особо помогло ему, но суть была предельно ясна: либо он умрет, либо станет чем-то вроде порождения тьмы. Трудно определить, какой из вариантов ужаснее. Вопросов больше не осталось, и в то же время их образовалось еще несколько десятков, но все они неумолимо растворялись в нежелании воспринимать существующую действительность. Как не было желания думать о том, что будет завтра. Он медленно, чтобы не навредить своим ранам, отвернулся, обреченно уставившись в стену хижины. Судьба не предоставляла ему выбора, сопротивляться обстоятельствам не хватило бы сил. Фергюс понимал, что смириться и плыть по течению — это бездействие, которое повлечет за собой плохие последствия, но не мог ничего поделать. Возможно, завтра он придумает, как выбраться из капкана, в который угодил, и, более того, спасти сына, которому старуха пророчила смерть. Будущее ведь нельзя предвидеть, зато его можно изменить, если действовать обдуманно. Орен не умрет, Фергюс не должен это допустить. С этими мыслями он уснул, на этот раз не увидев ни одного сновидения.