Быть героем

Каллен не проронил ни слова с тех самых пор, когда Ивона случайно столкнулась с ним возле таверны. Все ее сожаления начали таять, стоило увидеть человека, которого она еще несколько часов назад мысленно похоронила, вместо них почему-то возрастала обида. Каллен держался отстраненно и не желал посвящать никого в цели своего пребывания здесь. Несмотря на его в целом доброжелательное отношение к магам, на Йована он бросал короткие настороженные взгляды, как будто заочно подозревал в каком-то преступлении. Конечно, в глазах храмовника тот был малефикаром, чью вину просто не успели доказать, но Ивоне не хотелось тратить силы на то, чтобы убедить его в обратном. Несмотря на появление Каллена, который едва ли не сразу обозначил, что теперь они фактически под арестом и будут держаться вместе вплоть до встречи с Владычицей Церкви в Денериме, это их с Йованом ничуть не сплотило. Каллен же создавал видимость скорее попутчика, нежели стражника, и любые формы субординации вызывали дискомфорт. Ивона сказала бы, что он ощущал себя виноватым в том, что встретил их, ведь теперь ему нужно проследить, чтоб малефикар и его сообщница понесли наказание. Но преступницей осознать себя было трудно, потому что в ее мировоззрении ими должны были становиться лишь сильные и опасные маги, доведенные до отчаяния или в корне отрицающие Создателя. Но Ивона не оценивала себя и в половину так — ее магический потенциал не был уникальным, любопытство ограничивалось изучением только того, что ей позволяли изучать, а вера в Создателя, даже если иногда казалось, будто Церковь поступает как-то неправильно, была искренней и даже наивной. Как только Каллен узнал, что Ивона была здесь с Йованом, то поставил известность, что ее спутник подвергнется ритуалу Усмирения, как только они дойдут до Денерима. На самом деле подобное развитие было самым очевидным из тех, которые могли последовать за этой встречей, но от этого оно не становилось менее суровым. Йован, кажется, отреагировал на это более, чем прохладно, что ставило под сомнение полезность данного ритуала — он уже вел себя как усмиренный, так в чем тогда был смысл? Ивона перебрала множество вариантов, как можно было спасти его, и ей казалось, что Каллен это замечал. Похоже, что чужое отчаяние приносило ему боль, как и собственный долг, от которого он не мог отречься.  — А что будет со мной? Меня тоже усмирят? — как-то спросила она, поймав один из таких взглядов.  — Нет, но… накажут, — кажется, Каллен и сам не знал, как, и, наверное, боялся, что это наказание будет слишком жестким. Они ужинали в той самой таверне, только теперь Каллен доплатил за комнату побольше и ужин посытнее. Толку с этого было не очень много, потому что у Йована уже давно пропал аппетит, а Ивона решила бойкотировать любую оказанную любезность.  — И в чем меня обвинят? Я не изучала магию крови.  — Ты помогла магу крови сбежать и сама стала отступницей.  — Разве Круг еще существует?  — Башня не была разрушена, если ты об этом. И то, что ты застала — не самая главная катастрофа, которая там произошла. Ивоне хотелось знать больше, но детское упрямство не позволяло задавать больше вопросов. Если для Каллена она теперь преступница, значит, и вести они должны себя соответствующе. А попытки наладить контакт казались унизительными, потому что давали иллюзию равенства, которого на самом деле не было. Ивона украдкой глянула на Йована — тот уже больше получаса безразлично смотрел сквозь пламя в камине, вновь походя больше на голема, чем на человека. Присутствие Каллена не пошло ему на пользу, и это разбивало вдребезги все последние надежды, которые у Ивоны остались. Они ночевали все в одной комнате — мера предосторожности, не приносившая Каллену никакого удовольствия. Он старался не смотреть в сторону единственной женщины в помещении и забивал себе голову всякой чепухой, чтобы было на что отвлекаться; заставлял себя не пробовать даже развивать те мысли, которые лежали за пределами поля их формальных отношений; всякий раз, когда один только неосторожный взгляд в нежелательную сторону, отправлял его сознание в вольный полет, тряс головой, как промокшая собака, как будто вцепившиеся в него «если бы» могут с такой же легкостью исчезнуть, как вода. Ивону же, похоже, это забавляло — она намерено торопилась снять одежду перед тем как храмовник пойдет спать, удивительно ловко балансируя между спешкой и грациозностью. Каллен краснел и отворачивался к стене, не решаясь сделать замечание и проклиная всю природу женщин за то, что она так сильно его манила. И почему-то чувствовал вину за это, пусть и понимал, что Ивоне нравилось его провоцировать. Во сне путы, которыми он сдерживал свое сознание, растворялись под давлением разыгравшегося воображения, и бороться с собой было невозможно. Схватка с демоном желания, не иначе. Только Ивона существовала во плоти, живая и дышащая, и она бы продолжила существовать независимо от того, поддастся Каллен искушению или нет, в любом из вариантов развития событий утягивая его в пропасть. Он проснулся раньше всех и остро почувствовал необходимость сбежать из общей комнаты как можно быстрее, дабы скрыть последствия своего сна. Вне действительности, в плену у собственного вожделения поддаться ему было не просто легко, но и как будто правильно. А теперь придя в себя, Каллен только и ждал, когда же его разразит гром за это грехопадение, если не в буквальном смысле, то в качестве насмехающейся с его биологических реакций Ивоны. Прохладная вода и несколько минут наедине с самим собой немного привели его в чувства. Каллен спустился к трактирщику распорядиться о завтраке для всех троих, занял столик у лестницы, чтобы не пропустить своих спутников, и попытался отвлечься на раздумья о том, что ждет их в Денериме.  — Значит, вот куда ты нас ведешь, — ответила Ивона, когда позже они с Йованом присоединились. Она ковырялась ложкой в тарелке с холодной кашей, которая резко потеряла вкус после того, как сама же Ивона загнала себя в ловушку размышлений о том, что будет в самом Денериме.  — Я отведу вас к Преподобной матери, так что, решать вашу судьбу будет она. У меня есть срочные дела, поэтому я не смогу дать вам время… надышаться свободой. Нам и сейчас не стоило бы задерживаться, если честно.  — Почему же тогда мы здесь? — вопрос прозвучал немного грубо, но Каллен не обиделся на подобный тон. Он не спешил с ответом, но его взгляд давал его вместо слов. Чувство долга у Каллена чрезвычайно сильное, почти непробиваемое, но сейчас оно, очевидно, противоречило милосердию, которое нельзя проявлять по отношению к малефикару и его сообщнице. Невысказанное чувство вины повисло над столом глухой тишиной, и на мгновение стало и жарко, и холодно одновременно. Беспомощность, застрявшая комом в горле, то вытесняла, то уступала надежде на то, что в какой-то момент долг будет нарушен. Может, лучшей участью была бы уверенность в собственном приговоре, чтобы так же смиренно, как Йован, идти навстречу собственной судьбе, но Ивоне отчаянно хотелось иметь хотя бы малейшую возможность изменить их общую конечную цель.  — В моих интересах проследить за тем, чтобы вы могли нормально поесть и поспать.  — Почему?  — Вы не превратите меня в жабу, — он едва приподнял уголки губ. Ивоне шутка не пришлась по вкусу. Вместо этого она глянула на Йована, который, кажется, молча объявил голодовку. Жалость к близкому другу все яснее сменялась раздражением от того, что тот совершенно не пытался поспособствовать улучшению своего самочувствия, а только вредил. Неужели расставание с Лили так сильно повлияло на него? Ей не нравилась даже мысль о том, что Йована могут усмирить, но когда он вел себя подобным образом, она не могла отличить его апатию от эмоционального штиля, вызванного магической кастрацией.  — Я не считаю ритуал лучшей участью, чем смерть, — произнес между тем Каллен тихо, тоже переведя взгляд на Йована. — Но поднять меч на человека, который выглядит… вот так, мне трудно.  — Ты хочешь его убить? — Ивона будто бы очнулась, резко повернувшись обратно к храмовнику.  — Нет, но… я знаю, что его ждет в Денериме. Мы оба знаем.  — Возможно, он одумается и сбежит от тебя.  — Возможно, — нехотя согласился Каллен, — но до сих пор он не предпринял ни единой попытки.  — До сих пор и ты его не убил, — Ивона фыркнула, отведя взгляд. Каллен хотел возразить, но не стал себе этого позволять. Магам всегда хотелось, чтобы последнее слово оставалось за ними, потому что всю жизнь они вынуждены делать то, что им приказывают. Ему несложно уступить, особенно Ивоне — ей Каллен старался уступать всегда, и не только потому, что испытывал какие-то чувства. На самом деле она казалась куда более мудрой, чем многие маги, которые встречались в башне, и, если бы не этот побег, у него не было бы никакой причины сомневаться в том, что Ивона будет принимать правильные решения и никак не навредит ни себе, ни окружающим. Они вышли сразу после завтрака и двинулись в путь. Йован шел впереди, медленно перебирая ногами и безразлично глядя вперед. За ним следовала Ивона, следя за лучшим другом и то и дело бросая взгляды на идущего позади Каллена. Тот старался смотреть по сторонам, пытаясь любоваться красотами Баннорна, но те как будто тускнели с каждым часом пути, а взгляд то и дело возвращался к пленникам. Ивона чувствовала спиной, как Каллен сверлил ее недолгими, но внимательными взглядами, в какой-то момент даже обернулась, чтобы попросить не делать этого, но почему-то не решилась произнести ни слова. К вечеру они снова оказались на тракте, однако быстро свернули с него, завидев вдалеке небольшую группку людей в легких кожаных доспехах. Даже если это не были бандиты, Каллен не хотел рисковать лишний раз, ведь защитить даже от плохо вооруженной группы двух магов было чрезвычайно сложно. Ивона тоже не возражала, так как сама едва ли хотела встречаться с кем-либо в ближнем бою, не имея ни посоха, ни должной подготовки после недель сокрытия своей магии. Впрочем, наткнись они на бандитов, можно было бы попробовать сбежать… Оглядываясь на все те дни, проведенные в пути с храмовником, она удивлялась, как до сих пор еще не предприняла ни единой попытки. Когда солнце скрылось за горизонтом, они сделали привал на опушке изрядно поредевшего леса. Здесь было тихо, нетронутая природа вокруг говорила о том, что едва ли здесь бывают даже мимо идущие путники. Каллен, убедившись, что им ничего не угрожает, принялся снимать тяжелые латы — методично и долго он развязывал каждую веревку и раскручивал каждую деталь, как проделывал это множеств раз, но движения его были медленными и немного неуклюжими, так как с тяжелыми доспехами было трудно справляться в одиночку. Ивона какое-то время смотрела на его безуспешные попытки снять наплечники. От того, что эти несколько дней Каллен проделывал все это один, нити, удерживающие материю, изрядно запутались. Она больше не могла смотреть на безмолвное отчаяние избавиться от тяжелой ноши после долгого дня в пути, отодвинулась от сидящего рядом с костром Йована и решила, что просто обязана оказать в этом нелегком занятии поддержку.  — Помочь? — она сама не верила в то, что сказала. Так бы могла сказать Ивона из прошлого, которая еще не была травмирована ни событиями в башне, ни побегом из нее, ни этой долгой дорогой с целью принять свое наказание. Но она изменилась, и теперь ей нужно презирать Каллена за свою участь — или хотя бы не способствовать исполнению его цели, которая в итоге ей навредит. Удивительно, но спустя продолжительный диалог с самой собой, у нее ничего не вышло. Ивоне казалось, что каким-то похожим образом должен был мыслить и Каллен, но его реакция тоже оказалась непредсказуемой и удивительной. Смущенный вопросом, он не мог не вызывать робкой улыбки, хоть и последнее, что Ивона планировала делать, это веселиться по такому поводу или как-то еще демонстрировать свое расположение. Особенно учитывая то, в какой ситуации находились они с Йованом.  — Я не кусаюсь, — тем не менее произнесла она тихо, не дожидаясь пока Каллен примет от нее помощь, обошла его и встала сбоку. — У тебя тут… мертвый узел. Ивона подняла руки и принялась аккуратно распутывать толстую кожаную веревку. Руки отчего-то стали мелко дрожать, мышцы лица замерли, выдавая глубокую сосредоточенность, и Каллену казалось, будто Ивона впала в какой-то транс. Стоя с приоткрытым ртом и щурясь, она как будто совершенно не замечала, как медленно приближалась к плечу Каллена лицом, пока между ними почти не осталось расстояния. Если бы это было его кожа, то неприменно он бы ощутил ею чужое дыхание. Наконец справившись с узлом, Ивона снова пришла в себя и немного пугливо отстранилась. Каллен ощутил, как его щеки вспыхнули, отчего смутился еще больше и отвел взгляд. Буркнув едва разборчивое «спасибо», он снял наплечник и небрежно бросил его на траву. Ивона же медленно обошла его со спины, прикоснулась пальцами к другому плечу и принялась развязывать другой узел.  — Спасибо, — повторил Каллен тихо, заставляя пялиться себя в пламя костра на тех пор, пока глаза не разболелись от концентрированно яркого света. Ивона оставила чужую благодарность без ответа, то ли пренебрегая этой формальностью, то ли боясь, что дрожь в собственном голосе выдаст нечто сокровенное, что она хотела бы оставить только самой себе. Быстро справившись с веревками, Ивона самостоятельно сняла наплечник и аккуратно положила его рядом с тем, первым.  — Есть какая-то еда? — спросила она, стараясь придать своему голосу будничное равнодушие. Отходя от Каллена как можно дальше, Ивона старалась не смотреть на него, хоть и знала, что их взгляды из-за взаимного смущения в ближайшее время точно не встретятся. Он только нахмурился. Стоило сказать, что нужно было наедаться вчера вечером или сегодня утром, но Каллен не мог и рта открыть — как младенец, которого убаюкали ласковым голосом, рассказывающим сказку на ночь, и плавными покачиваниями колыбели. На самом деле он предполагал, что кто-то из его спутников — скорее всего, Ивона, — проголодается, поэтому взял немного еды с собой. Та была уже остывшей и сухой, но во всяком случае она была, а значит ему не придется идти на спонтанную охоту. Тем более, что, владея лишь одноручным мечом и не зная ничего о диких зверях, охотником Каллен был ужасным. Его бы здорово выручил лук, пусть даже навык стрельбы его был низок, но лука не было, как и стрел или какого-либо другого оружия дальнего боя.  — В сумке есть немного мяса, — ответил Каллен наконец и, отвлекая себя от очередного быстрого взора в сторону спутников, принялся развязывать веревки по бокам, чтобы снять нагрудник. Ивона кивнула и опустилась к узелку, который Каллен обычно носил на поясе, но, когда они сделали привал, оставил рядом с его ремнями, щитом и мечом. Она удивилась тому, насколько сильно он ей доверял, раз позволил приблизиться к своему оружию. Или просто предполагал, что хрупкая девушка-маг не сможет поднять такую тяжесть? Ивона отбросила эти мысли, наклоняясь над маленькой тканевой сумкой и развязывая узелок. Еда уже была немного испорченной, это чувствовалось по терпкому запаху, но ей было все равно, так как желудок нещадно требовал хоть чем-то его наполнить. Взяв осторожно один кусок, Ивона поднесла его ко рту, но остановила в дюйме от лица, поймав взглядом свернутый свиток рядом с поясом. Она вдруг вспомнила, как Каллен говорил о важном деле в Денериме, и это пробудило внезапное любопытство. На самом деле до этого момента она считала, что он просто придумал это. Придумал, боясь признаться в том, что на самом деле просто хотел ее разыскать и убедиться, что она жива, после чего передать на милость церкви, где Преподобная мать должна была решить ее судьбу. Рука сама потянулась к свитку. Ивона обернулась, убедившись, что внимание Каллена было целиком и полностью приковано к доспехам, и спешно развернула пергамент. Внизу сразу бросилась в глаза подпись Рыцаря-командора Грегора. Не нужно было вчитываться, чтобы понять, что же именно поручили Каллену. До этого о подобных приказах она лишь читала, но враждебная магии риторика в каждом написанном предложении, говорила сама за себя. Ивона выронила свиток из рук и подняла взгляд на Каллена. Тот уже закончил снимать свои доспехи и бережно складывал их в одну кучу рядом со спальным мешком. Был в его движениях какой-то особый трепет, словно это не просто латы, но особая реликвия, определяющая его предназначение. Если Каллен относился с такой серьезностью к своим доспехам, стоит ли сомневаться в том, что запрос на Право Уничтожения будет доставлен куда нужно? Ивона растерялась, совершенно не понимая, как ей спросить об этом и как вообще начать этот разговор. С другой стороны, молчать об этом она хотела еще меньше, поэтому, когда Каллен закончил, Ивона тут же подняла свиток с земли, сжала его в руке и встала, расправив плечи.  — Это и есть твое срочное дело? — она помахала пергаментом в воздухе, привлекая к себе внимание обоих спутников. — Право Уничтожения? Как ты… — она запнулась и замерла, пристально всматриваясь в светлые глаза Каллена и не чувствуя ничего, кроме внезапно вспыхнувшей ярости. Увидев пергамент в руке Ивоны, тот побледнел. Несколько секунд он смотрел то на нее, то на свиток, пытаясь сказать хоть что-нибудь, но ни одно слово не задерживалось в его голове. Мысли беспорядочно перемешались в голове, а лицо застыло. Ивона, устав ждать ответа, поднесла пергамент к костру. Каллен вскочил на ноги и резко оттолкнул ее от огня, схватив ее и сжав запястье. Пальцы расслабились, свиток выскользнул, медленно раскачиваясь в воздухе и опускаясь на землю. Ивона дернулась, попытавшись вырваться, но Каллен крепко удерживал ее, отводя от упавшего пергамента подальше.  — Йован! — крикнула она надломившимся голосом, предприняв еще одну попытку освободиться. Услышав свое имя, Йован впервые за долгое время дал знать, что все еще откликается на него. Это сначала заставило Ивону надеяться на то, что друг наконец приходит в себя, но потом она увидела, что кроме флегматичного взгляда в ее сторону, никакой реакции более не последовало. В его глазах на секунду промелькнула тревога, однако делать он ничего не стал. Молча уставившись на Каллена и Ивону, он как будто чего-то ждал, и лишь когда его имя снова повторили, наконец поднялся.  — Сожги его!  — Нет! — запротестовал Каллен. Йован приблизился к свитку, однако поднимать не стал. Пауза, которая длилась всего несколько секунд, казалась вечностью. Еще раз глянув сначала на Ивону, затем на Каллена, он наконец пошевелился опять. Сначала он немного наклонился, рука вытянулась вниз, как будто Йован собирался поднять свиток с земли. Но потом что-то опять щелкнуло в его голове — выпрямившись и уйдя обратно на свое место, он так и оставил лежать пергамент на земле. Ивона вмиг перестала сопротивляться, уставившись на друга большими удивленными глазами: верить в то, что только что Йован предал ее и своих собратьев по Кругу, она отказывалась, однако отрицать увиденного не могла. Осев в руках Каллена, она готовилась упасть наземь, но чужие руки удерживали ее на ногах. Произошедшее словно стало точкой невозврата. Даже Каллен удивился такому поведению Йована. Ослабив хватку, он даже не сразу решился Ивону отпустить и поднять свиток. Но та, казалось, передумала противиться и только отвернулась, когда Каллен свернул его и положил обратно к своим вещам.