Осколки

— Ты развела огонь, — говорит Король. Я подбрасываю полено в камин, но тепла не ощущаю. Автоматически подбрасываю еще одно. Король садится в кресло рядом. — А ты наблюдателен, — хмыкаю я. Король издает странный звук — то ли фырканье, то ли кашель. Сомневаюсь, что он физически может кашлять, поэтому расцениваю это, как смех. Король никогда не смеется. Никогда не злится, даже если я на протяжении нескольких часов заваливаю его вопросами. Никогда не волнуется. Никогда. Ничего. Не чувствует. И я начинаю задумываться о том, что так действительно проще. Письма, которые я пишу, но не отправляю, становятся все более странными. «Герхард, я больше не чувствую холода. Снежный Король сделал так, чтобы тени не смогли больше пытать меня своими чарами — но я до сих пор их иногда слышу. Я начинаю привыкать. Снежный Король говорит ждать — тени сейчас слишком настороже, чтобы выпустить из рук хотя бы один осколок, а мы собираемся уничтожить все. Может, тогда он сможет сделать что-то и с тем, который в моем глазу — но пока что никаких изменений. Самое тяжелое — это тишина. Я даже сама с собой разговаривала — но это звучало так жалко, что я перестала. Король теперь приходит чаще — почти каждый день — но говорить с ним все равно как-то неудобно. Не страшно, но очень странно. Я никак не спрошу у него, что он такое. Никак не решусь задать вопрос прямо — и узнать, что из того, что нам рассказывала бабушка, правда. Я не могу решиться — и почему-то все больше убеждаюсь в том, что решаться не хочу. Кем бы он ни был, только он может спасти мне жизнь. И он — единственный, с кем я могу…» Я замираю. Качаю головой. Зачеркиваю последнее предложение. «Единственный, кто здесь». — Зачем ты зажигаешь огонь, если больше не чувствуешь холода? — Король щурится. Он редко о чем-то меня спрашивает, но раз уж спросил, я не могу потерять шанс хоть на какой-либо разговор. — Привычка, наверное, — я пожимаю плечами, — делать все равно нечего. — Да, но зачем жечь огонь, если это ничего не дает? — Король заинтересованно склоняет голову. Чуть ли не единственная привычка, которую я в нем замечаю — будто бы хищная птица, немигающе высматривающая добычу. — Дает, — возражаю я, словно упрямый ребенок. Снежный Король вскидывает брови, и я понимаю, что обязана продолжить, раз уж начала. Я нехотя поворачиваюсь к мужчине и подбираю ноги под себя, — иногда я смотрю на огонь и… Король молчит, высверливая во мне взглядом дырки. Почему-то неуютно, почему-то странно и неправильно как-то. Я знаю, что он не поймет. По его бесцветным глазам вижу, что понять он не может в принципе — будто бы чего-то не хватает в его взгляде, чего-то, к чему я привыкла, глядя в глаза Герхарда или бабушки. Будто бы они сделаны из стекла. Его зрачки никогда не расширяются от удивления, не сужаются, когда вспыхивает пламя в камине. Это жутко. Но я отвечаю, тем не менее. — Это — просто способ притвориться, что все в порядке, — тихо отвечаю я, — что все по-старому. Иногда я смотрю на огонь и мне кажется, что ничего этого не случалось. Тени. Осколок. Замок. Будто бы всего этого не было. Снежный Король смотрит на меня исподлобья, и я понимаю, что сболтнула лишнего, что вышла за рамки холодного, отмороженного оцепенения, которое стало для меня привычным состоянием за последние пару недель. — Больше делать все равно нечего, — качаю головой я, — пускай я и сама это выбрала, но… так я хотя бы не превращаюсь в кусочек льда, как… — Как я? — Снежный Король подает голос, и меня пробирает дрожь. Его глаза безжизненны и пусты. Голос ровный, сухой какой-то до жути. Я помню ощущение, которое его губы оставили на моей коже — пугающий холод. Мои пальцы сжимаются на полене на несколько секунд, прежде чем я осторожно подбрасываю его в огонь. — Нет, не как ты. По-другому. Снежный Король хмыкает, отводя глаза. — По-другому, — эхом повторяет Король, глядя за окно. Я продолжаю пялиться в огонь.

***

Ровно пятьдесят линий выстраиваются в ряд на пыльной стене, прежде чем Снежный Король говорит мне заветное «Пора». Я даже не успеваю отреагировать — Король хватает меня за руку, сжимает что есть силы, а потом мы оказываемся в совершенно другом месте. Совершенно новом. Глаза слепит от невероятно яркого света, и я инстинктивно делаю шаг назад. Первое, что я понимаю — в нос бьет тяжелый запах еды. Не яблок, хлеба и сушеного мяса, которыми я питалась все это время, а настоящей еды — со специями, маслом, приготовленной по-настоящему, а не слегка разогретой над огнем. Запах еды. Алкоголя. Мусора. Запах леса и воды, запах металла и дерева. Уши закладывает от звуков — ржание лошадей, крики людей, стук, грохот. Музыка. Смех. Все это непривычно, но знакомо. Несколько секунд я не могу понять, что происходит. Свет перестает слепить, и я ошалело оглядываюсь. Мы в городе. — Мы… — запахи вокруг щекочут в носу и заставляют голову кружиться, — где мы? — Там, где находится осколок, — Король отпускает мое запястье, — так быстрее. Я оглядываюсь. Хоть мы и стоим в подворотне, это точно не наш маленький городок — здесь людей намного больше, пахнет по-другому, а над домами высится совершенно незнакомая каменная стена. Но это город. И здесь люди. Оглядываются на нас, ускоряют шаг, качают головами, переговариваются. Люди с живыми глазами. С улыбками. С эмоциями. Я жадно разглядываю их, пока Снежный Король не трогает меня за плечо. — Идем. И мы идем. Осколок находится спустя всего десять минут — и находится он очень странно. Снежный Король останавливает меня у дверей ювелирной лавки и говорит: — Слушай, Кай. — Что? — сначала я искренне не понимаю, чего он от меня хочет, — я не… — Молчи, — Снежный Король сжимает мою руку, буравя меня своим обычным безжизненным взглядом, — и слушай. Дальше я ничего не чувствую, поэтому дело за тобой. И я начинаю слушать, продолжая смотреть Королю прямо в глаза. Будто бы пялиться на пустую стену. Смотреть в запотевшее окно, за которым едва-едва что-то угадывается. Я понимаю, о чем он говорит, спустя пару секунд. Осколок тихонько зовет меня. Зовет не так, как тени, а мягче — будто бы странные мурашки по коже, заставляющие тело неметь, будто бы кто-то обвязал меня ниткой за каждую конечность и тянет в нужную сторону. — Туда, — я киваю на ювелирную лавку, удивляясь тому, насколько уверенно звучит мой голос, — там. Он там. Король кивает и открывает дверь.

***

Осколок в сережке. Я застываю перед витриной, пока Снежный Король рассматривает побрякушки с другой стороны. Я думала, что он наложит заклятье, призовет кого-то, станет невидимым, но он просто вошел в лавку и потащил меня за собой, вцепившись в мой локоть. Будто бы я могу убежать. Будто бы в этом есть смысл. Я смотрю на пару, которая стоит на виду — в одну из тяжелых сережек вплетены горный хрусталь, слюда и бирюза, а вторая… Вторая притягивает мой взгляд, словно магнит. На первый взгляд точно такая же, как и предыдущая, вплоть до малейших деталей, но… Но другая. Совсем другая. Блестит по-другому, мерцает на зимнем солнце, будто бы резонирует в воздухе. — Вот он, — тихо говорю я подошедшему ко мне Королю. Тот вглядывается в украшение и кивает. Долго ждать не приходится. Король делает то, чего я от него не ожидала вовсе — просто покупает сережки. Не колдует, не заставляет, не ворует — просто покупает сережки, расплачивается золотой монетой, тускло блестящей в лучах обеденного солнца, и поворачивается к выходу из лавки. — Господин, — останавливает Короля лавочник, — мне нужно ваше имя, чтобы записать покупку в журнал. Снежный Король поворачивается в дверях, уже схватив меня за запястье, чтобы забрать обратно в замок. В какой-то момент мне кажется, что он сейчас скажет что-то совершенно глупое, уничижительное или угрожающее, но мужчина только кивает. — Холт, — тихо говорит Король, сжимая коробку с сережками в руках. Мы выходим за дверь, и город тут же взрывается разноцветной круговертью. Мы возвращаемся в замок точно так же, как и покинули его — за какое-то жуткое мгновение, во время которого я чувствую себя зависшей в абсолютном вакууме. Прошло от силы минут двадцать, но они тянулись, словно вечность — как бы глупо и банально это не звучало. Запахи, звуки, цвета — все это настолько ошеломляет, оглушает меня, что пустота замка и мертвая тишина вокруг кажутся благословением. Я пугаюсь собственных мыслей. Нет, нет. Король отпускает мое запястье и несет сережки к столу. Я следую за ним, словно собачка на привязи — он меня не останавливает, но внимания не обращает, полностью поглощенный осколком в руках. — Холт? — спрашиваю я, глядя, как он достает нужную сережку из коробки, — Ты это придумал, чтобы он отвязался? Король вскидывает на меня серьезный взгляд. — С чего ты взяла? Я сжимаю пальцами подол платья, лишь бы они не дрожали так сильно. Холт. Холт. Холт. — Это — твое имя, — тихо произношу я, подходя ближе, — твое настоящее имя. Холт. У тебя есть имя — значит, тебе его кто-то дал. Значит… Снежный Король смотрит на меня твердо, не мигая. Слова застревают у меня в горле. У теней нет имен. У нежити имен тоже нет — они им просто не нужны. Имена — прерогатива сентиментальных людей, которые настаивают на собственной индивидуальности. Ему дали имя. Значит, у него были родители. Был дом. Значит… — Все легенды где-то начинаются, — тихо отвечает Король. Затем он тихо шепчет что-то в сторону, и сережка в его ладони превращается в расплавленный кусок металла и чего-то еще, капли которого стекают вниз по пальцам мужчины. В ту последнюю секунду до того, как сережка плавится, Король выглядит почти… Почти человечным. Я не могу поверить. Снежный Король — Холт — выглядит усталым. Напряженным. Именно поэтому я вскрикиваю, когда металл начинает плавиться. Именно поэтому я дергаюсь и делаю шаг вперед.  — Осторожнее, — вырывается у меня, — не обожгись. Спустя несколько секунд я впервые слышу, как Снежный Король смеется. Его хохот отражается от каменных стен, ввинчивается в уши, увеличиваясь многократно, резонирует и затихает где-то под сводом потолка, оставляя только гулкое и жуткое эхо. Люди так не смеются. Король — Холт — смеется и смотрит на меня, но его глаза остаются безучастными. Когда смех затихает, он стряхивает капли металла с пальцев, словно обычную воду. Осколок извлечен. Я чувствую себя в крайней степени глупо — и немного испуганно. — Я не пойму, кем ты меня считаешь, — Холт вертит в руках вторую сережку, задумчиво глядя на нее, — чудовищем, у которого даже имени нет, или человеком, которому нужно напоминать об осторожности. Я замираю. Наверное, нужно что-то сказать — но я просто молчу. Холт бросает мне вторую сережку — я автоматически ловлю её и сжимаю в ладони. Он уходит молча.

***

Затем мы находим еще один осколок. И еще, и еще. С каждым разом все эти перемещения и поиски все привычнее и привычнее. Я отмечаю на стене комнаты с камином семидесятый день. Семьдесят пятый. Семьдесят восьмой. Я перестаю зажигать огонь в камине и вместо этого разглядываю снег. Это вызывает во мне что-то — странную эмоцию, которой нет названия. Дежа-вю на грани сознания — будто бы одна ассоциация цепляется за вторую, вторая — за третью, начиная выстраивать логическую цепочку, а дальше… А дальше тишина. Я разглядываю снег и вплетаю сережку без пары в волосы. — Красиво, — говорит Холт, имя которого все еще звучит странно из моих уст, а глаза все еще безразличны ко мне и ко всему окружающему. Могут ли существа с такими мертвыми глазами видеть красоту? Могут ли… Могут ли быть человечными? Я говорю тихое «Спасибо, Холт» и чувствую, как дыхание почему-то сбивается на секунду. «Герхард, у него есть имя. Это значит, что — возможно — когда-то он тоже был человеком. Таким же, как мы с тобой. Его имя — Холт. Оно звучит холодно, не так ли? В этом замке мне больше нечего делать, поэтому я изучаю его».