Кай исчезает с первыми морозами.
За секунду до того, как она разворачивается и бросается прочь, я вижу в её глазах не просто страх, а ужас даже — и ничего не могу поделать, потому что она исчезает слишком, черт подери, быстро.
Я правда не могу сделать ничего — вообще ничего, до дрожи ничего, до крика ничего.
Я объясняю это её бабушке — нашей бабушке — как могу. Долго, невыносимо долго говорю, что я искал, я искал её везде, где только мог, что её нет в городе, нет в лесу, нет нигде.
Её видели на площади, а потом — все. Пустота. Тишина. Как сквозь землю провалилась.
Её просто не стало.
Бабушка кивает и говорит то, чего я совершенно не ожидал.
— Снежный Король забрал её, — произносит бабушка, и я вижу впервые, как дрожат её узловатые пальцы.
— С чего ты взяла? — несмотря на ситуацию, хочется смеяться, хрипло и истерично. Снежный Король, ну что за глупости, чем рассказывать сказки, лучше бы обошли еще раз всех её знакомых, вдруг…
— Они уже встречались когда-то, — бабушка закрывает глаза, — той зимой. Много лет назад.
Той зимой — я прекрасно понимаю, что она имеет в виду.
Кай уже исчезала однажды — но всего лишь на пару часов. И мы никогда, никогда, ни при каких обстоятельствах об этом не говорили.
Но теперь, кажется, пора.
— Она ведь просто потерялась, — мой собственный голос звучит отсутствующе как-то, — на несколько часов.
Бабушка смотрит на меня изучающе.
Тяжело вздыхает.
— Кай — не совсем обычная девушка, Герхард. Ты сам знаешь, когда это началось.
Сам знаю.
Я вздыхаю и прикрываю глаза на секунду.
Да, это началось тринадцать лет назад.
Когда она исчезла в праздник начала зимы, а затем вернулась спустя несколько часов, ничего не помня о том, где была. Когда она вернулась…
Она стала другой.
Тише. Задумчивее. На первый взгляд все было в порядке — она была все такой же искренней, доброй, смышленной девчушкой, что и раньше, но…
Но что-то в ней неумолимо, неуловимо изменилось. В поведении, во взгляде, в привычках.
Кай утверждала, что не помнила, что происходило те несколько часов.
Но какая-то её часть — я был в этом почти уверен — все же помнила.
Помнила и изредка напоминала о себе.
В тот день что-то в ней сломалось и встало по-другому. Будто бы часть её исчезла, и вместо неё появилось что-то другое, чужое, жуткое. Что-то, что особенно явно читалось в её взгляде зимой, в вечера, когда снег заваливал город, а Кай замирала, глядя в окно так, будто…
Будто бы что-то там видела.
Что-то, чего не видел я.
Мне казалось, что Кай имеет право быть странной — в конце концов, она потеряла родителей, будучи еще совсем ребенком. В конце концов, она росла с бабкой-ведуньей.
Да и когда она пропала тогда — очевидно, случилось что-то страшное, что-то, чего помнить ей совершенно не хотелось, и именно поэтому она забыла. Детская память выборочна.
Но, судя по глазам бабушки, обращенным на меня, дело не только в этом.
— Кай родилась в ужасно холодную зиму, — бабушка вздыхает, сев в кресло и уставившись в огонь, — в такую метель, что даже её первый плач не было слышно из-за ветра. У нас есть поверье — ребенок, рожденный в снежную бурю, умеет слышать голос духов зимы. Но в отместку ветер уносит первый крик ребенка в места, куда сам приходит умирать — и там его слышат существа, которые слышать его не должны.
— Но… — я хмурюсь.
— Я знаю, что это звучит, как бред. Но когда родители Кай исчезли, — бабушка жестом прерывает меня, — мне все казалось, что и она исчезнет тоже. А потом она действительно пропала — на несколько часов той зимой тринадцать лет назад. А когда она вернулась… Она стала другой. Её память… будто бы у неё отобрали. Ты ведь видел её глаза, Герхард, ты знаешь.
Подавленно молчу.
Бабушка продолжает.
— И все то, что случилось потом, весь этот холод, который она испытывала, эти приступы кошмаров, это… — бабушка запнулась, — я прожила долгую жизнь, Герхард, и я могу отличить болезнь от проклятия. Проклятия кого-то, кому мои травяные отвары — что горький чай.
— Это смешно, — произношу я, чтобы хоть чем-то заполнить жуткую, давящую тишину, — ты действительно веришь в то, что её украл Снежный Король? Существо из сказок на ночь?
Бабушка молчит.
И это молчание решает все.
***
Я ухожу, как только наступает весна. Бабушка меня не держит, выходит проводить, чертит какие-то охранные знаки вслед.
Судя по всему, Кай она уже мысленно похоронила, но я на это пока что не способен. Я не могу сидеть сложа руки, зная, что она где-то там — а я точно знаю, что она где-то там.
Иначе и быть не может. Бездеятельность сжирает меня живьем.
Именно поэтому я отправляюсь искать её — искать её везде, где только можно. Десятки деревень, жители которых только руками разводят — десятки отчаянных «а может?..», которым не суждено сбыться.
Месяц тянется за месяцем. Я ищу.
Так проходит почти полгода.
Потом заканчиваются деньги, и я понимаю — вернуться домой означает смириться с тем, что Кай больше нет.
Поэтому я не возвращаюсь. В очередном городке, в который я заглядываю в поисках Кай, я Кай не нахожу, но зато нахожу трактир, до боли напоминающий трактир в нашем родном городе.
Трактирщик ищет кого-то, кто помог бы ему в летний сезон.
Я решаю подзаработать денег и остаться еще на несколько недель.
Я знаю, что найду Кай.
Иначе и быть не может.
***
Утром после летнего солнцестояния забот слишком много.
Я оставляю трактир буквально на несколько минут — нужно вынести мусор, убраться на кухне, черт знает что еще сделать, и…
И это — моя главная ошибка.
Потому что, когда я возвращаюсь через черный ход и захожу в зал, в воздухе еще висит перезвон колокольчиков при главном входе. Трактирщик до странного задумчив.
Он поворачивается ко мне и хмурится.
— Как зовут девушку, которую ты ищешь, Герхард? — спрашивает вдруг трактирщик, когда я прохожу мимо, — Случайно не Кай? Темноволосая, бледная, невысокая…
Я замираю.
Чашка падает из рук на каменный пол и разбивается.
Трактирщик молча кивает в сторону двери.
— Она была не одна, — догоняет меня тихий голос, когда я уже почти выскакиваю наружу.
Смысл фразы доходит до меня, когда я уже замечаю их в конце улицы.
Их.
Воздух выбивает из легких.
Сначала мне даже не верится, что это — она. Да, у неё такие же темные волосы, да, она движется точно так же плавно, как Кай, у неё походка Кай, и…
Девушка поворачивается, чтобы сказать что-то своему собеседнику.
Крик застревает в моих легких.
Это Кай, но это не… это не она.
В ней что-то чужое.
Что-то пугающе другое.
У этой девушки — белое, восковое лицо. Знакомые мне черты на белоснежной коже.
Это не может быть Кай. Не может.
Это — её лицо. Её глаза.
Её тяжелые темные волосы, заплетенные в толстые косы, гораздо длиннее, чем я запомнил.
Столько времени прошло.
Даже жутко.
Я бросаюсь вслед судорожно, и её имя — её имя? — замирает на губах.
Девушка шевелит губами, произнося какие-то слова. Это так знакомо, так страшно знакомо и так по-чужому дико. Это её мимика.
Но лицо…
Она опускает глаза — берет своего собеседника за локоть. Её лицо — слишком бледное, слишком холодное, слишком… слишком чужое.
Мужчина рядом склоняется к ней — я не вижу его лица, глаза закрывают седые волосы. Его губы изогнуты в полуулыбке, он выше Кай на полторы головы и весь угловатый какой-то, что ли. Он странно двигается, слишком вычурно одет, и… И у него, черт подери, седые волосы.
Да что за?..
Быстрее, еще быстрее. Я не могу кричать, даже слова сказать не могу, просто бегу за ними, словно одержимый.
Когда я забегаю за угол, там никого нет.
Вообще никого. Прямая улица тянется на метров двести вперед — ни одного поворота, ни одного человека. Пустота.
Кай нет. Ничего нет.
Седого человека нет тоже.
Я сползаю вниз по стене, тяжело дыша. Сажусь прямо на мостовую и чувствую, как внутри черепа бьется одна-единственная мысль.
Бабушка была права.
Кай действительно украл Снежный Король.
