***
У Шуги было немного времени, чтобы подумать о том, как себя вести и что говорить, пока он шел до танцзала. Хотя думать об этом он не особо был намерен. Просто спросит напрямую, да и все. На самом деле, Юнги жутко волновался за Хосока. Он вообще за него все чаще переживать в последнее время начал. Потому что только слепой не заметит, что с ним не все в порядке. Это его странное поведение и… Чон все реже разговаривал с ним просто по душам, не на публику, а как с другом и близким человеком. Без дурачеств на камеру и всего прочего. Они как-то… Отдалились друг от друга? И связано такое состояние Хоупа было с этой чертовой меткой. Это Мин понимал наверняка. А вот мысли о том, что это связано не только с надписью, но и с самим Юнги, да еще и с Чимином, он старательно отпихивал подальше в дебри сознания. Едва ступив в зал, Мин почувствовал, насколько напряженная здесь царит атмосфера. Даже воздух будто плотнее был. Пару секунд Шуга задумчиво наблюдал за двигающимся в танце, явно уставшим Чоном. Даже в таком плачевном состоянии тот умудрялся выполнять все движения пусть и не идеально, но как-то по-особенному завораживающе. Чувственно. Да, эмоции плескали через край, это было заметно. Капля злости, щепотка чего-то нераспознаваемого, неясного Мину и много, очень много отчаяния. Юнги хмурится, потому что ему это не нравится. Потому что так неправильно. Потому что намного лучше, когда Хоуп танцует, заряжая всех вокруг, когда он излучает тепло и свет. Когда он танцует, потому что хочет танцевать. Когда это приносит ему радость. Шуга хочет остановить, окликнуть, но Хосок внезапно сам замирает и медленно оседает на пол. У Юнги внутри что-то замирает, а потом щелкает, и он срывается с места. Хоуп сидит на коленях, опустив голову, и тяжело дышит. А Мин осторожно опускается рядом, пытаясь сохранить непроницаемое выражение лица. Получатся плохо. Потому что он сейчас, кажется, тоже задыхается. То чувство, чувство вины, усиливается вдруг в сто крат. И он даже не знает почему. Видеть улыбчивого, солнечного Хосока таким Юнги по-настоящему больно. Руки сами касаются дрожащих от сбитого дыхания плеч Чона, чуть сжимая их. Парень вздрагивает и поднимает голову, невидящим взглядом упираясь в Шугу, который уже просто забыл о том, что вообще-то он тут морду кирпичом пытался состроить. Как будто это кому-то нужно было. Глаза Хоупа постепенно застилает пеленой готовых вот-вот пролиться слез, но вот дышать ему явно легче стало. А Юнги нет. Потому что ему страшно. Потому что он не знает, почему Чону так плохо. И чувствует себя каким-то бессильным. Шуга притягивает Хосока ближе, гладит по макушке, не зная, что еще может сделать. А тот утыкается ему в плечо и, несмотря на слезы, явно начинает успокаиваться. Дыхание постепенно выравнивается, а плачет он как-то совсем тихо, почти беззвучно. Юнги бормочет что-то совсем банальное, вроде «тише, успокойся, все будет хорошо». И он сейчас вообще-то немного в замешательстве, потому что не так уж и хорош в утешении людей. Но Чону и этого, похоже, достаточно, потому что он немного отодвигается и пытается улыбнуться. Выходит как-то затравленно. Но он пытался. — Спасибо… — только и шепчет он чуть охрипшим голосом. А Юнги делает мрачно-строгое лицо, хмурясь пуще прежнего и, не давая опомниться, прямо спрашивает, заглядывая в темные глаза: — Может объяснишь уже, какого черта с тобой происходит? - потому что если он не поймет прямо сейчас, он, наверное, с ума сойдет. А Хосок и рад бы сказать правду. Но что он ответит? «Хен, да я тут просто втюрился в тебя по самые помидоры, вот теперь и плачу в одиночестве как девочка-подросток. Ах да, еще ты мой соулмейт, но ты не пугайся». Хоуп мысленно передергивается. И почему он такой трус? Это не так уж сложно сказать вообще-то, правда. Не прямо этими словами, конечно. Просто взять и… Но как же, черт возьми, страшно. Хосок на самом деле трус. Потому что жутко боится Юнги потерять. Просто, что будет, после того, как тот узнает все? И ладно бы Чон не был влюблен по-настоящему. Ладно бы это действительно была просто метка. Тогда они бы поржали вместе, да и забили на это. Потому что Шуге не важен набор букв на пальце. И не только Шуге. Хосоку он тоже не важен. Хосоку важно то, что он чувствует. И вот в этих самых чувствах, будь они не ладны, и была вся проблема. Из-за этого он не мог просто посмеяться и забыть. А Юнги наверняка мог. И поэтому на стенку лезть хотелось. Но это еще не так страшно. Куда страшнее было думать о том, что Шуга вообще его не примет. Совсем. Поэтому, услышав вопрос, Хоби на мгновение замирает, искренне не зная, что сказать, а потом чисто инстинктивно бросает взгляд на левую руку. Всего на секунду. Но Юнги хватает. Хватает этой секунды, чтобы окончательно удостовериться, что все дело именно в метке, как он и думал. Шуга досадливо цокает языком и, мягко обхватывая запястье Хосока, несильно тянет его руку вверх. Чон дергается, пытается освободиться из захвата, но хен держит цепко. — Серьезно? Из-за имени? — тихо хмыкает Юнги, неверяще вглядываясь во вмиг побледневшее лицо. Мин тут же прикусывает язык, потому что в глазах Хосока заметна медленно нарастающая паника. И Шуга понимает, что хоть Чон и не верил раньше в предназначение, но сейчас все изменилось. Что все серьезней некуда. Неужели действительно влюблен? А разве если бы не был, то мучился бы так? И почему он так боится, что Юнги имя узнает? Это же не… Шуга вдруг резко выдыхает и кончиками пальцев свободной руки касается холодного металла. А Хосок так и замирает с широко раскрытыми глазами, словно в замедленной съемке наблюдая за тем, как широкое серебристое кольцо плавно соскальзывает с его пальца, обнажая самое сокровенное.***
Когда вслед за Хосоком ушел еще и Юнги, фильм окончательно перестал кого-либо интересовать. Потому что после такого, пожалуй, не расслабишься уже с пачкой чипсов. Да и основную часть сюжета они все благополучно пропустили, так что понять происходящее на экране стало довольно трудной задачей. Тэхен растерянно бурчал себе под нос что-то про «непонятных хенов». Хотя по мнению Чонгука сам Тэхен в эту категорию попадал тоже, так что не ему возмущаться. Ви, впрочем, мнение младшего по этому вопросу было до лампочки. — Намджун-хе-ен… — тянет осторожно Чимин. Осторожно — потому что помнит, как на него смотрели всего пару минут назад. Мон устало отрывает голову от макушки уютно устроившегося в его объятиях Джина и мычит что-то невнятно, давая знать, что слышит. — Ты ведь знаешь что-то, да? — Пак задумчиво покусывает губы, а Чонгук, перебравшийся на место Юнги, заинтересованно подпирает голову рукой, готовясь слушать. — Знаю, — соглашается Намджун. И тут же усмехается, зарываясь носом в мягкие волосы, кажется, задремавшего после тяжелого дня Сокджина — Но вам это знать не обязательно. Тэхен, который тоже навострил уши, разочарованно выдыхает, макнэ подозрительно щурится, но молчит, а Чимин молчать не хочет. Потому что это точно как-то его касается. И поэтому он последние десять минут себе места не находит от волнения. — Хен, ну скажи~… — начинает канючить он. Но Намджун смотрит так пристально, что Чимин поджимает губы и тихо, но твердо продолжает уже вполне серьезным тоном. — Это важно ведь. У меня такое чувство, что я в чем-то провинился, но мне никто не говорит в чем. Я просто не понимаю. Но я хочу понять. И помочь. Но как я узнаю, как это сделать, если вы нам ничего не говорите? Взгляд Мона вдруг теплеет, а на губах играет ласковая улыбка. Потому что Чимин и правда искренне хочет помочь. И он правда не знает и не понимает. А потому глупо винить его в чем-то. Да Намджун и не винил, в общем-то, просто… Поддался эмоциям? Лидер некоторое время смотрит Паку в глаза, пытаясь принять верное решение. Но в конце концов тяжело вздыхает, который уже раз за эти несколько дней, и качает головой. Потому что не имеет он права выдавать чужие тайны. Чимин еще сильней поджимает губы, понимая, что, кажется, ничего не добьется. Как вдруг слышится немного сонный голос Сокджина: — Думаю, вы и сами скоро узнаете…