Думаешь, это судьба?

Вокруг было шумно. Как-то слишком. Кто-то громко топал мимо комнаты, носился туда-сюда, чем-то гремел. Юнги с трудом разлепил глаза и потянулся к телефону. Не найдя его на привычном месте, парень понял внезапно, что на привычном месте нет не мобильника, а его самого. Потому что, похоже, он так и уснул в комнате Намджуна и Сокджина, а те и не стали его будить, оставив досыпать положенные часы. Телефон же попросту остался на его кровати. Посторонние звуки, тем временем, прекращаться не собирались. Шуга провел рукой по лицу, пытаясь проснуться. Который час? Он, конечно, понимал, что у них фансайн вечером, но сейчас не могло быть больше одиннадцати, судя по виду за окном. А потому так суетиться не имеет абсолютно никакого смысла. Взгляд зацепился за электронные часы на столе. Без двадцати одиннадцать. Ну вот. Он был прав. Юнги раздраженно фыркнул и поднялся, наконец, из кресла, в котором его вырубило после всех этих разговоров о том, что он чувствует. К слову, они ни хрена не помогли, да. За дверью что-то с грохотом падает, слышится приглушенный бас Тэхена, и Юнги не выдерживает, распахивает дверь, почти рыча и втайне надеясь, что кого-нибудь прихлопнет. Он проспал-то всего-ничего. И сейчас хочется рвать и метать. — А я тебе еще раз повторяю, не нужно этого! — успевает бросить Намджун, явно обращаясь к Тэ, прежде чем замечает разъяренного Мина. Лидер тут же замолкает, а Ви, открывший было рот, чтобы что-то ответить, так и замирает. Потому что от Юнги сейчас расходятся почти физически ощутимые волны гнева, он выглядит жутко помятым, уставшим, у него синяки под глазами, над которыми сегодня будут мучиться стилисты. И вообще. В общежитии каждый знает — Шугу лучше не будить. Простое правило, если хочешь жить. Поэтому Тэхен растерянно хлопает глазами, подхватывает упавшее ведро, из-за которого и было столько грохота, и, пока никто ничего не успел понять, поспешно ретируется в ванную комнату, оставляя лужу пролитой воды расплываться по паркету. — Ну и какого хуя это было? — отвисает замеревший на пару мгновений Юнги, возмущенно шипя. Он чувствует, как его носки начинает пропитывать влага, и немедленно отступает подальше от мокрого места. Хочется пойти сейчас в ванную и поймать Тэ за шкирку, потребовать объяснений. Но ведь младший наверняка закрылся, он же не дурак. Ебанутый, но не дурак. Поэтому Мин лишь начинает буравить взглядом Намджуна, явно надеясь, что в нем появится дырка. Мон, не смутившись, просто разводит руками, мол, это же Тэхен, чего ты хочешь. Юнги такое объяснение не устраивает, но он громко цыкает и прекращает попытки прожечь дыру в Намджуне, вместо этого уставляясь на маленький потоп, устроенный Ви. — Он… Чонгука разбудить хотел, — кривится лидер. — Чего? А обычным способом уже никак? — недоуменно приподнимает одну бровь Шуга, внутренне все еще охреневая. — Никак. Он не хочет вставать. — Ну и в чем проблема? Дали бы ему поспать, времени дофига еще, — закатывает глаза Юнги, а лидер фыркает. Ну еще бы Мин не поддержал макнэ в желании подольше поспать. А через мгновение Намджун становится серьезнее. Совсем чуточку, но Юнги замечает. — Просто Тэхен не хочет, чтобы Гук спал, когда Хосоку плохо, — вздыхает Мон. А Шуга бледнеет, враз вспоминая все произошедшее, которое казалось каким-то далеким и незначительным до этого момента. А теперь все резко наваливается тяжким грузом, и Мину становится как-то сразу еще хуже, чем ночью. — Это… — Не из-за тебя. По крайней мере, не совсем, — успокаивающе похлопывает по плечу Намджун. А Юнги почему-то легче не становится. Потому что если Чону плохо не из-за него, то из-за чего тогда? Страх опутывает с головы до ног. И если б Шуга знал, как с ним справиться. Он уже и сам понимал, что слишком сильно волнуется за Хосока в последнее время. И нет, это не связано с именем. Абсолютно. Потому что страшно было еще тогда, на холодном полу танцевальной студии, когда Чон почти задыхался. Это же нормально, да? То, что он так волнуется? Юнги почти уверен, что любой из мемберов тоже жутко перепугался бы за Хоупа в такой ситуации. Да. Тем не менее, сейчас хотелось сорваться в комнату к Хосоку, чтобы поскорее узнать, что с ним. Но Шуга сдерживается, выдыхает коротко и вопросительно смотрит на Намджуна, чувствуя, как поутихшее было раздражение снова начинает нарастать. Потому что, черт возьми, сложно так сразу все сказать что ли? — Он заболел. Температура и… Доктор приходил, сказал, что это от переутомления, перенапряжения и, вероятно, стресса и скоро все придет в норму, — терпеливо поясняет Намджун, мгновенно замечая состояние друга. — Менеджер хотел, чтобы его в клинику забрали, но врач заверил, что в этом нет никакой необходимости. Нужно просто несколько дней отдыха. Ну, Сэджин вечно из мухи слона раздувает… Юнги уже не слушает. Просто быстрым шагом направляется к комнате Хосока с Чимином. Молча и с каменным лицом. Лидер на это лишь тихонько усмехается и идет к ванной, собираясь достучаться до Тэхена, чтобы тот вылез и убрал за собой все это безобразие на паркете.

***

Когда Шуга заходит в комнату, Чимин как раз меняет компресс на лбу Хоби. Вид у него при этом крайне напряженный и немного растерянный. Кажется, Пак совсем погружен в свои мысли, потому что не реагирует даже тогда, когда Юнги подходит вплотную. — Хей, как он? — негромко окликает Шуга, но Чимин все равно вздрагивает, чуть не выронив полоску ткани, готовую коснуться чужого лба. Оборачивается на Мина, смотрит нечитаемым взглядом. — Лучше, я думаю. Температура вроде начала падать, — бормочет Чимин тихо, а Юнги смотрит на него внимательно и спрашивает серьезно: — А ты как? — Я? Так это же Хосок-хен заболел, я-то здоров… — отвечает Пак как-то слишком поспешно, даже рассмеяться пытается. И вид сделать старается такой, будто не понимает вовсе, что Шуга в виду имеет. На деле, понимает, конечно. А потому глаза отводит, полотенце на лбу Чона поправляет, словно не знает, куда себя деть. Юнги цыкает тихонько, а потом перехватывает подбородок младшего пальцами и мягко, но требовательно просит: — На меня посмотри… И Чимин, поколебавшись с секунду и поняв, что не отвертится, смотрит. Смотрит немного с опаской, как-то тоскливо-виновато, а на глаза вот-вот слезы навернутся. Пак вытягивает губы в тонкую линию, лишь очень отдаленно напоминающую улыбку, не в силах выдавить из себя большее. И Шуге хочется громко выругаться, потому что Чимин чертов идиот. Мин откровенно не понимает, почему во взгляде младшего так отчетливо читается вина. Будто из-за него Хосоку сейчас плохо. Будто из-за него Хосок заболел и мучается с температурой. Будто он эти черные буквы на пальце Чона собственноручно вывел. — Дурак, — едва слышно выдыхает Юнги, утыкаясь Паку куда-то в плечо, не разжимая пальцев. Чимин издает какой-то полувздох-полувсхлип, абсолютно теряясь. Может, и дурак. Он ведь не знает, что делать теперь и как себя вести. Теплота, распаляющаяся в груди при виде Шуги, никуда не исчезла. Вот только «Мин Юнги» почему-то на пальце Хосока, а не на его собственном. И Чимин не имеет понятия, что он сделал не так. И что еще не так сделать может. Ему страшно делать хоть что-то. Потому что влюблен в Юнги, уже бесполезно отрицать это. Потому что влюблен в Юнги и дорожит Хосоком. И какого хрена все так сложно. Надо бы поговорить, наверное. Но Чимин прикрывает влажные глаза, а потом мягко Шугу отстраняет. Молчит. Вообще-то, они оба не знают, что сказать. — Дурак, — повторяет Юнги снова. Чимин на этот раз кивает, улыбается грустно, но в глаза смотрит честно, взгляда не отводит. Шуга глядит в ответ сурово, а потом качает указательным пальцем у младшего перед носом: — Прекращай винить себя, понял? Потому что я вообще не понимаю, какого хрена у тебя взгляд такой, словно ты во всех бедах мира виноват, от наличия блох у бездомных кошек до голодающих детей в Африке. Завязывай, — он легонько тюкает ребром ладони по чужой макушке и неслышно добавляет. — Не одному тебе нелегко. Чимин трет ушибленное место, больше для вида, чем потому что действительно больно. А взгляд теплеет. Нет, легче, как по мановению волшебной палочки, не становится. Но Юнги все понимает. Юнги рядом. И Чимин внезапно улыбается светло, хоть и грустно. И пусть они оба совершенно не знают, что делать, но они что-нибудь придумают. Может, после Пак будет счастлив. Может, ему будет больно. Но он не будет один. Это он знает точно. — Спасибо, хен, — Шуга лишь горько усмехается.

***

Хосоку хреново. Юнги понимает это, как только переводит на него взгляд после разговора. Он дышит тяжело, глаза жмурит, на лбу выступили капли пота. И если это, как утверждает Чимин, лучше, то Мин не особо хочет знать, что было раньше. Потому что даже сейчас собственное дыхание сбивается на секунду, брови плотно сдвигаются к переносице, а зубы больно смыкаются с внутренней стороны нижней губы. Юнги уходит буквально на десять минут, быстро закинув в желудок что-то, что Сокджин им на завтрак готовил, даже не поняв толком, что это, не почувствовав вкуса. А потом Шуга возвращается и сидит рядом с кроватью добрые пару часов, чувствуя себя персонажем тупой романтической дорамы, прежде чем дыхание Чона не успокаивается и он не начинает просто мирно сопеть. Другие ребята приходят периодически, обеспокоенные состоянием Хосока. Чонгук тоже приходил. Мокрый весь и злой как черт. Видно, Тэхен-таки добрался. Мин поржал, за что его тут же одарили обиженным гневным взглядом, из-за которого еще смешнее стало. Юнги размышлял всю ночь. И вообще все то время, что бодрствовал. Все это не было «потому что метка». Потому что то, как Хосок смотрел на него, его эмоции, его слезы… Все это не могло быть просто из-за метки, сколько бы Мин об этом не думал. Юнги понимал это слишком хорошо. И от этого понимания в груди нехорошо сдавливало. Потому что Хоуп не железный. И эта внезапная болезнь, в которой Шуга, глупо отрицать, винит по большей части себя, а не только их плотный график, хорошо демонстрирует этот факт. Мин не хочет причинять боль Хосоку. Потому что каким-то совершенно нелепым образом боль Чона становится его собственной. И Юнги правда не знает, как это происходит. Мин не верит в судьбу. Зато он верит чувствам Хосока. Своим нет. В своих он запутался. Слишком боится шагнуть в бездну. Глупо, наверное. Может, даже стоило бы? Юнги прикрывает глаза и чуть крепче сжимает чужую руку со своим именем. Нет. А вдруг он разобьется? Утонет? Вдруг он не сможет справиться? Нет, не сейчас. Сейчас он нужен. Он не может упасть вниз сейчас. Не может. Не может? Чимин тихо проскальзывает в комнату. Все это время он где-то рядом. Взгляд грустный. Понимает все. Вот так вот быстро, да. Только вчера не понимал ничего, а сегодня уже, кажется, больше самого Юнги видит. Вообще-то, Паку хватает минут двадцати, чтобы понять — будет больно. Потому что уже. И не то чтобы он был против. Не то чтобы он мог что-то сделать, по крайней мере, сейчас. Так что да, он не против, можно и так сказать. А Мину от того, что мелкий рядом, на душе теплее. Это немного успокаивает. Не сильно, ведь Шуга все равно на взводе, натянут, как струна. Но лучше, чем если бы Чимина рядом не было. Лучше, чем одному. Одному страшно. Когда один, слишком много мыслей в голову лезет. Пак тихонько прижимается к плечу старшего, и в этом жесте Юнги чувствует столько тоски, что свободная рука сама тянется к волосам младшего. Тот льнет к ней буквально несколько секунд. А потом отстраняется, смотрит печально и коротко целует. Просто касается чужих губ, тут же отстраняясь. Мин хмурится. И лучше бы Чимин этого не делал. Потому что в голову ударяет мысль о том, что рядом Хосок. И по законам жанра он сейчас должен смотреть на них широко раскрытыми от шока глазами. А потом обозвать Юнги предателем, или что-то в этом роде, и на еще слабых от болезни ногах выбежать из комнаты в слезах. Даже не учитывая, что, вообще-то, это Чимин Шугу поцеловал, а не наоборот. Но когда Юнги скашивает глаза на Чона, тот все еще мирно сопит и явно его предателем обозвать не может. Но Мин с этим и сам справляется прекрасно, чувствуя, как в районе грудной клетки кто-то словно узлы вяжет. И ему сейчас как-то совсем дерьмово становится. Иррационально совершенно. И вроде бы еще вчера Юнги был бы не против повторить поцелуй. Желательно, не так скромно. А сейчас… В тумане бездны что-то всколыхнулось. Чимин видит все прекрасно. Впивается короткими аккуратными ногтями себе в ладони и шепотом извиняется. А Шуга чувствует, что ему еще хуже стало. Как и мелкому, должно быть. Юнги хочет что-то сказать, попросить не извиняться, или черт знает, чего еще. Но Пак бормочет что-то о том, что такого не повторится, и старший не может выдавить из себя ни слова. Мин как-то заторможено кивает, когда Чимин добавляет про то, что скоро надо ехать на фансайн и ему надо бы подготовиться. И молча провожает взглядом вылетевшего из комнаты младшего. Юнги запоздало думает о том, что это комната самого Чимина тоже, где он собрался готовиться, если не здесь? Да и чего готовиться-то? Времени еще предостаточно вообще-то. И их стилисты готовить должны, а не… Впрочем, вполне очевидно, зачем ушел Пак на самом деле. Чимина хотелось окликнуть, остановить, но Юнги лишь бессильно прикрыл глаза, понимая, что тому лучше дать время. А еще рядом, на кровати, все еще лежит Хосок. Шуга все еще сжимает его руку, сам того не осознавая. И чувствует, как его ладонь крепко сжимают в ответ.