***
Перед фансайном фанатам уже сообщили о болезни одного из мемберов. Естественно те были расстроены и взволнованы, а многие вопросы касались состояния Хосока, даже несмотря на то, что ребята сразу сказали, что ему уже лучше и с ним все в порядке. «Относительно». Добавляет про себя Юнги. Весь фансайн он сидит, как на иголках. Потому что мысли против воли возвращаются к Чону. Хочется бросить тут все и вернуться в общежитие. Но он не может, конечно. Шуга сидит мрачнее тучи и даже самые отчаянные фанаты предпочитают сегодня его особо не трогать. И мемберы тоже. Чимин вон сам сидит подавленный какой-то. Бодрится, мило улыбается фанатам, пусть и несколько натянуто. Он как Юнги не может, не хочет обижать никого. Вообще, их с ним поведение сегодня незамеченным точно не останется. Ох и слухов поползет. Арми любят строить теории. Иногда глупые и бессмысленные, до нелепости. А иногда крайне пугающе близкие к истине. Впрочем, все нормально, пока они не в курсе, какая из их теорий действительно похожа на правду, а какая — лишь плод фантазий. Наверное, от менеджера им с Чимином все-таки влетит. Потому что слишком уж явно эмоции демонстрируют. Но Шуге сейчас насрать, правда. Чонгук сидит, подписывает все, что ему пихают фанаты, успевает с улыбкой перебрасываться парой слов с ними, прежде чем они перейдут к сидящему рядом Ви. А сам нет-нет, да косится в сторону Сокджина. Они с Намджуном похожи на женатую парочку. В общем-то, фанаты это часто подмечают. И знаете, наверное, недалек день, когда они действительно таковой станут. Макнэ поджимает губы, чуть кривится и нервно трет кольцо на безымянном. Стандартное, серебряное. Скрывающее «Ким Сокджин». Не то чтобы оно действительно скрывало что-то. В смысле, все прекрасно знали, что он дефектный и все такое. Слово неприятное вообще-то. Но иначе и не скажешь. Потому что у Намджуна тоже «Ким Сокджин». А у Джина «Ким Намджун». И у них все хорошо. А у Чонгука нет. Чонгук третий лишний, что называется. Когда ровные буквы побежали по коже, Чон чувствовал себя счастливым. Наконец-то все будет хорошо. Наконец-то он нашел свою родственную душу. Хах. Счастлив он был, правда, недолго. Примерно с недельку. До тех пор, пока не увидел имя на руке Джина. Не свое имя. Тогда он не понял ничего, его захлестнула сначала ярость из-за того, что посчитал неудачной, издевательской шуткой. Потом непонимание, когда заглянул в глаза Сокджина, глядевшего виновато и понимающе. Как на человека, которому поставили смертельный диагноз, но который об этом не знает еще. Он до сих пор тот взгляд помнит. От него холодок по коже. И вот после этого макнэ почувствовал волной накатившее отчаяние, а в груди поселилась, свернувшись клубком, боль. Устроилась поудобней, так, чтобы Чону похуже было, да так и осталась на постоянное жительство. И да, не виноват ни Сокджин, ни Намджун, ни сам Чонгук. Просто тупой генетический сбой. Такое случается. Такое бывает. Хороший скандал из этого раздули. До сих пор эту херню обсуждали. Совсем не так бурно, как в первые месяцы, конечно, но все-таки. А как же, тема-то интересная. С тех пор Чонгук носит кольцо, чтобы не смущать никого. И себе лишний раз о своей дефектности не напоминать мелькающим перед глазами именем. Боль поутихла и притупилась, успокоилась. Перестала скрестись так мучительно. Не делась никуда, нет, слишком удобно обосновалась. Потому что если любишь по-настоящему, с осознанием, с меткой, то всю жизнь. Но макнэ привык терпеть уже. А хенов он любит. Одного не так, как другого, но счастья им обоим желает. И им трудно было тоже. Потому что Чонгук дорог им, да и вообще, у них же группа. Но это Чону тут судьба в лицо плюнула, так что по прошествии довольно длительного времени макнэ научился контролировать эмоции. А Намджун с Джином, видя, что Чонгук больше не реагирует так остро, расслабились. Какая-то часть Гука этому была даже рада. А другая часть металась и выла внутри раненым зверем, желая вернуть себе свое. Но нет, не свое, вообще-то. Чонгук прикрывает глаза устало. Слышит сбоку какое-то шебуршание, а через пару секунд чувствует, как плечи кольцом обхватывают чьи-то руки, а к макушке прижимается чужой лоб. Отчаянно, словно в попытке забрать хоть часть его боли себе. Понимающе. Чон дергается, раскрывая глаза, но тут же успокаивается, когда пальцы на плечах сжимаются чуть сильнее, потом разжимаются, а Тэхен возвращается на свое место. Макнэ кажется, что ему и правда чуть легче стало. Может, просто кажется. Он смотрит на Ви, который лопочет что-то подошедшей к нему фанатке и на Гука внимания больше не обращает, и тихо усмехается. Будто Тэ своей боли не хватает.***
В общежитие они возвращаются уставшие, наверное, еще больше, чем вчера. По крайней мере, по ощущениям Юнги. Еще и Чимин пропал куда-то. Ну, не пропал, конечно. Когда Шуга задал вопрос, менеджер тут же откликнулся, ответив, что Пак решил погулять с Ви, пропажу которого Мин как раз и не заметил. А у них все равно выходной завтра, так что почему бы и нет. Действительно. Может, когда малой выговорится, ему лучше станет? Мин устало трет переносицу и плюхается на диван в гостиной, не доходя ни до комнаты Хосока, ни даже до своей. Юнги искренне не понимает, что за херня с ним происходит. Потому что все, о чем он мог думать всего полчаса назад — это Хосок. Да и сейчас, вообще-то, он только о нем и думает. Вот только к нему идти не спешит. Шуга даже не знает, проснулся тот или нет. И вроде как узнать хочется, но в то же время страшно. Потому что если не проснулся, то это плохо. А если проснулся… Мин откидывается на спинку дивана, запуская руку в карман узких джинсов и нащупывая холодный ободок кольца, снятого вчера с руки Хоупа. Оно так у него и осталось. Вот и повод зайти. Вернуть. Как будто наличие имени не достаточный повод. Юнги выдыхает сквозь зубы и поднимается наконец. — Долго думал, — фыркают ему вслед, когда он выходит из комнаты, сталкиваясь на выходе с Сокджином. Шуга на это лишь глаза закатывает. Ким все равно не видит. — Он проснулся, если что, — летит вдогонку. Ну естественно, все уже к Чону заходили. Даже Чимин с Тэхеном наверняка писали кому-нибудь, чтобы узнать о его самочувствии. А Юнги тут видите ли, боится. Эгоист, блин. Он шипит на самого себя и, больше не колеблясь, распахивает дверь. Хосок, скрестив ноги и прикрыв глаза, сидит на своей кровати в наушниках и чуть покачивает головой в такт музыке. Он немного бледный, у него тени под глазами, но ему, похоже, заметно лучше. Хоуп полностью погружен в музыку, и, если бы врач не запретил физические нагрузки, он бы наверняка так просто не сидел. Юнги, честно говоря, зависает, скользя взглядом по лицу Чона. Брови слегка сдвинуты к переносице, губы то и дело раскрываются и закрываются, беззвучно повторяя слова. А потом Хосок с непередаваемым и, если подумать, довольно комичным выражением лица выбрасывает руку вперед, в завершающем песню жесте, все же не удержавшись. Шуга резко выдыхает и чуть заметно усмехается, думая, что Чона даже болезнь не остановит. А еще пытается игнорировать внезапно разошедшееся сердце. Потому что Хосок сейчас кажется каким-то невыносимо родным, настоящим, живым. Наваждение исчезает, когда Хоуп раскрывает глаза и несколько секунд тупо пялится на Юнги. А Юнги пялится в ответ, почему-то слегка краснеет и первым отводит взгляд. Тут же берет себя в руки, заталкивая из ниоткуда возникшее смущение поглубже, и, кашлянув, интересуется: — Как ты? — тут отвисает и Хосок, прячет лицо в ладонях и мычит в них едва различимое «лучше». Мин только кивает, не сразу понимая, что Хоуп не видит этого. А потом медленно вдыхает сквозь зубы и подходит ближе. Выуживает из кармана кольцо и осторожно берет левую руку Чона в свою, заставляя отнять от лица. Хосок смотрит на него одним глазом, хлопает непонимающе ресницами. И Юнги его хочется обнять. Он понимает, чувствует, видит, что испытывает Хоуп. «Больно». Но вместо того, чтобы прижать к себе, как хочется, он лишь закусывает губу и сжимает чужие пальцы чуть сильней, чем нужно, когда вкладывает в теплую ладонь кольцо. — Это твое. Возвращаю. Чон смотрит на блестящий металл, чувствуя, как ком в горле становится все больше. Он сглатывает и прикрывает глаза, надеясь, что этот ком исчезнет. Не помогает. Юнги его руку все еще держит, не отпускает, поэтому Хосок опускает другую, открывая вторую половину лица. — Хочешь, чтобы я и дальше скрывал? — шепчет тихо. Даже почти не вопросительно. А Шуга смотрит на него и не знает, что ответить. Он внезапно понимает, что, несмотря на практически утвердительный тон Чона, не слишком уверен в том, хочет ли. А чего он хочет тогда, собственно? Юнги переводит взгляд на свои руки, в которых сжимает ладонь Хосока. И молчит. Хоуп хмыкает невесело, видимо, интерпретировав его молчание по-своему. А Мину дико не нравится, что он делает поспешные выводы. Неожиданно понимает, что отчего-то это ужасно раздражает. Хочется переубедить. — Тц. Ты… — он не успевает договорить, дверь в комнату распахивается, а на пороге появляется Тэхен, за спиной которого маячит крайне чем-то обеспокоенный Чимин. Все слова тут же теряются. А Ви, в одной руке которого зажат мобильный телефон, в два прыжка преодолевает расстояние до Юнги и тычет ему этим самым телефоном в лицо. Делает он это пугающе беззвучно и серьезно, но все-таки очень нетерпеливо. Шуга с видом крайне раздраженного человека выпускает руку Чона и аккуратно отводит аппарат от своего лица в сторону. — Да посмотри ты, — басит Тэхен. Он, конечно, на этом не успокоится, поэтому Юнги отбирает у него телефон и смотрит в экран сам, цедя сквозь зубы что-то нелестное в адрес Ви. А потом мгновенно забывает про него. Потому что перед глазами немного нечеткая фотография руки, на которой вполне различимо уже знакомое «Мин Юнги». А под фотографией тысячи комментариев. И кажется, переубеждать Хосока уже не понадобится.