Думаешь, это судьба?

— И все-таки, Хосок-а, в каких же вы с Юнги отношениях после появления имени? — лукаво улыбается симпатичная ведущая. Чону хочется скривиться, как от зубной боли, но он только смеется и тянет улыбку шире. — А вас не учили, что такие вопросы задавать неприлично? — заискивающе вытягивает губы в трубочку, кривляясь, делая вид, что глубоко поражен бестактностью девушки. И на самом деле, лучше не знать, что при этом творится у него внутри. Но позволить вырваться этому наружу на глазах стольких людей — нет, не сегодня. Да, поначалу, слыша подобные вопросы, он терялся, чувствуя, как почва уходит из-под ног, и это было заметно. Но после нескольких недель привык прятать все, тем более, что менеджер не был в восторге от такой демонстрации эмоций. Однако чувствовал Хосок ровно то же самое, с тем лишь отличием, что запихивал это поглубже, не показывая публике. Хорошо хоть, когда он оставался один, в этом нужды не было. — Но ведь нам всем так интересно! — строит девушка обиженную мордашку. Хосоку хочется взвыть. «Оставьте меня в покое, я с саморазрушением прекрасно справляюсь и без вашей помощи». Со всех сторон уже вот как несколько недель кричат об одном и том же. Во всех социальных сетях, в журналах и газетах, на фансайнах, на шоу, когда берут интервью… Иногда Хоби кажется, что вокруг него все просто помешались на имени на его пальце. И даже если на самом деле это было не так, легче от этого не становилось. Честно говоря, Хоупу уже хочется, чтобы его просто все в покое оставили. Меньше всего хочется обсуждать свое положение и то, что он чувствует. Но нет, не в этой жизни. Всем же надо потыкать его в и так ни черта не заживающую рану, расковырять ее еще больше. В тот вечер они с Юнги так и не поговорили. Хосок благополучно вырубился, едва голова коснулась подушки. Не поговорили они и на следующий день, и через день, и через неделю… Сперва Шуга и сам не слишком рвался о чем-то с ним беседовать, видимо, погрузился в себя, размышлял. Но когда спустя несколько дней Чон вернулся к их обычному расписанию, то все чаще стал ловить на себе обеспокоенные взгляды. Тогда их двоих как раз начали доставать с этими вопросами, напоминаниями и прочей ахинеей. Но Юнги к Хоупу для разговора все еще не подходил. И несмотря на то, что поговорить Мин явно хотел, Хоби казалось, что он это все либо выдумал для себя, либо это чисто дружеское волнение. И скорее всего так и было. Хосок достаточно быстро попросту закрылся в себе, на людях показывая того, прежнего, веселого-позитивного Хоби. Но Юнги видел все и чувствовал. Хотел подойти. Но не знал как. Не разобравшись в себе до конца? Вообще-то, он запутался. Что там, он был в смятении, правда. И если вам кажется, что нескольких недель вполне хватит, чтобы разгрести завал на дне той пропасти, в которую свалился Шуга, то нет, вы ошибаетесь. Не хватит. Знаете то чувство, когда знаешь, что должен что-то сделать, хочешь этого, но не можешь никак решиться, потому что страшно все испортить к чертовой бабушке, сделать не так? При этом прекрасно осознаешь, что часики тикают, нужно поторопиться, пока все и без тебя совсем хреново не стало. Но все равно не делаешь ничего. Сидишь, сложа ручки, и смотришь, как все рушится. Боишься, что вместо того, чтобы остановить разрушение, только ускоришь его. Глупо. Черт. — А это секрет, — продолжает улыбаться Хосок, уже немного натянуто. Юнги слышит, как вымученно звучит эта фраза. С такой наигранной веселостью. Наверное, он один это и слышит. Потому что ведущая смеется, как кажется Мину, немного противно, и продолжает канючить. Ну, возможно она просто садистка. А веселая маска Хоби уже трескается, еще немного, и рассыплется в мелкую пыль. Юнги скрипит зубами, подавляя желание зажмуриться. Это похоже на пытку. И Шуга, честно, абсолютно не понимает, как Чон это терпит. Какова цена этой веселой маски? Чего ему стоит запихнуть свои чувства поглубже? Натянуть улыбку? Почему это так задевает самого Мина? Это все влияние метки? Или его собственная боль? Блять. И вот вроде как девушка должна уже вот-вот успокоиться и оставить Хоупа с Шугой в покое, эфирное время ведь не резиновое. Но Юнги ловит стеклянный, ничего не выражающий взгляд Хосока, устремленный куда-то в пол, застывшую, будто у куклы, улыбку. И сердце подскакивает куда-то к горлу. Хватит. Это невыносимо. Рука сама тянется к чужой, пальцы переплетаются с пальцами Хоби, сжимают несильно, словно говоря: «Рядом, я рядом». Шуга не до конца осознает свои действия. Не успевает задуматься. Действует почти инстинктивно, стремясь заглушить ноющую боль. Свою или чужую?.. И свою, и чужую. Чон переводит взгляд на их руки, пару секунд тупо пялится, а потом вдруг до боли сжимает в ответ. Мин тихо шипит, прикрывая это тут же смешком. Для публики. — Мы вместе, — заявляет Юнги посмеиваясь, мол, ладно, уговорили, расскажем мы вам наш секрет. Смеяться вообще-то не хочется. Мин искренне не понимает ни одно из своих действий. Но руку держит крепко, не выпускает. А сердце колотится, как ненормальное. И если это только из-за метки, то Шуга почти готов с разбегу прыгнуть вон в то окно на другом конце студии. Какой тут этаж? Должно быть, достаточно высоко. Нет, проблема не в метке. Проблема в нем. Юнги бросает в жар. Он дает себе мысленную оплеуху, потому что камеры пишут, народ смотрит и вообще. Надо придти в себя. Хосок смотрит на него ошарашенно, не понимая что происходит. Мин тоже не понимает. Он был бы рад, если бы ему объяснили. Но никто не объясняет. Увы, здесь только самому разбираться. Рука Хоупа все еще в его, слова сказаны, а сердце отчего-то все так же колотится. Юнги пытается как можно быстрее убедить себя в том, что все его действия обусловлены желанием прекратить мучения Хосока. Хотя чего убеждать, так и есть. Вот только это глубже и сложнее. Это задевает и самого Шугу, задевает куда больше, чем должно бы. И простым: «Он же мой друг», — оправдываться все труднее. Юнги даже кажется, что глупо. То, что он делает, где-то на грани. Это пугает. Остальных мемберов заявление Шуги тоже слегка выбивает из колеи. Намджун, попытавшийся было отвлечь ведущую на себя, вставив свои пять копеек, резко замолкает. Чимин рвано выдыхает, закусывая губу и тут же улыбается картонно. В целом, все быстро приходят в себя, так что если об этом не задумываться, краткого замешательства на их лицах можно и не заметить. Один Хосок продолжает растерянно рассматривать лицо Юнги, надеясь прочитать хоть часть ответов. Девушка-ведущая, воодушевившись, продолжает что-то щебетать, Шуга не слушает совсем уже. На автопилоте отвечает на проскальзывающие вопросы. Намджун помогает. — Не пялься, — едва слышно сквозь зубы шипит Юнги, когда камера, наконец, переключается на лидера. Мин чувствует, как щеки розовеют против воли, глаза отводит, — Черт. Чувствую себя шестнадцатилетним подростком. Камера вновь берет в фокус всю группу, потому Юнги замолкает, но руку Хосока не отпускает, только крепче стискивает. А Чон сейчас тоже себя подростком чувствует. Влюбленным. По уши. Впервые за все это время Хоупу кажется, что не все потеряно. Его эта мысль почти окрыляет. И хотя наверняка Шуга сказал это не потому, что действительно хочет начать отношения, на сердце все равно теплеет. — Это так мило, — смеется немного смущенно, обнажая зубы. Это и правда мило. Потому что даже если это только дружеское, Мин переживает за него. Настолько, что готов пойти на подобное. И Хосок, правда, не хочет думать о грустной части этих своих выводов. — Тебе лучше заткнуться, — возмущенно шипит Юнги, против воли краснея еще сильнее. Хоуп смеется еще громче, сжимая и не выпуская руку Мина, которую тот пытается выдернуть. Хотя несмотря на все возмущение, Шуга чувствует себя намного лучше. Потому что, черт возьми, он так давно не слышал искреннего смеха Хосока. И плевать ему, что теперь все фанаты думают, что у них отношения. Это того стоило.

***

Чимин соврет, если скажет, что все хорошо. Что он переболел. Неправда это. Потому что когда Юнги врет про их с Хосоком отношения, Пака затапливает какая-то детская обида. И вроде как глупо, и прав на Шугу у него нет никаких, по сути, но ревнует все равно. Тэхен говорит, что Чимин похож на маленького ребенка, у которого отобрали любимую игрушку и дали ее младшему братику, ведь он младше, ему нужно уступать. А братик ее и не вернет. Пак фыркает на это возмущенно, уточняя, не сравнил ли Ви Шугу с игрушкой. На что Тэ лишь хмыкает и, прищурившись, говорит, что это у самого Чимина спросить надо. Это заставляет Пака надолго задуматься. Нет, он никогда не относился к Юнги как к вещи. И не стал бы. Дело не в этом. Дело в отношении вообще. Да, Чимин сильно привязан к старшему. Да, он хочет быть рядом, причем желательно как можно дольше и чаще. Да, он не хочет его ни с кем делить. Достаточно ли этого, чтобы с полной уверенностью сказать, что Пак чувствует к Юнги то же, что и Хосок? Чимин не уверен. Он знает, что Шуга ему нравится очень. И любит он своего хена тоже. Но эти «нравится» и «любит» — разные. Не относятся к одному и тому же. «Нравится» — это как влюбленность. Такое чувство, которое может перерасти в нечто большее, если не мешать. А может и не перерасти. «Любит» — это как хена, как близкого человека. Не в том же смысле, что и Хосок. То же самое и с самим Юнги. Он любит Чимина, наверняка. Только вот тоже не так. А его «нравится» уже начало угасать. Пак это видит прекрасно и ничего с этим сделать не может. Не хочет. Чимину действительно трудно прийти к этому выводу. Странно осознавать. Но ему, на самом деле, становится легче после этого. Начинает казаться, что он сможет это пережить. Да, это болезненно, но Пак же может потерпеть, верно? Ради хенов. А он сам еще встретит настоящую любовь. Да. Романтик чертов. Так что пока он молча кусает губы и молчит, переживая все в себе. Вообще, Чимину со своей позиции куда виднее и понятнее чувства Юнги. Пак не знает, надумал он себе или нет, но Мин влюбляется. Сам наверняка сваливает все на метку, не осознает еще до конца, но так оно и есть. Чимину и грустно от этого, но, кажется, лишь вопрос времени, когда хен примет свои и чужие чувства. Пак вообще-то думает, что Юнги мог бы понять все и раньше, даже раньше Хосока, просто не догадался хоть раз подумать о нем не как о друге. Когда после съемок к нему, хмурясь настороженно, подходит Шуга, Чимин, чуть склонив голову, почти искренне улыбается. Почти. Паку все еще жутко хочется подойти и ткнуться носом в чужое плечо. Но он сдерживается и только смотрит вопросительно. Мин набирает в легкие воздуха и разжимает зубы, чтобы что-то сказать. — Я в порядке, хен, если ты об этом, — опережает вопрос Чимин. Юнги снова захлопывает рот и кивает серьезно, но не уходит, сверлит взглядом все так же. А потом вздыхает и мягко треплет младшего по волосам. — Прости, Чиминни. Разобраться в себе не могу я, а страдаете от этого вы, — он отводит взгляд и, задержав руку на секунду дольше на чужой голове, идет за Намджуном, у которого накопилось некоторое количество вопросов, к лифту. Остальные уже внизу. Чимин усмехается грустно, машет рукой Мону, чтобы отправлялись на лифте без него, а сам направляется к лестнице. Пешком пройтись. Проветрить мысли. Утихомирить сердце.