Думаешь, это судьба?

Хосок не верит. Он, черт возьми, все еще не верит в произошедшее. Ну какого хрена, Мин Юнги? Что это вообще, блять, было? То есть, Хоуп не то чтобы был против. Очень даже за, на самом деле. Вот только не так. Потому что Шуга сказал те слова не оттого, что хотел их сказать. Скорее, он был вынужден. Да. Пусть и сделал Юнги это добровольно. Хосок горько усмехается. Но знаете что? Даже осознавая, что слова Мина не от чистого сердца, Чон чувствовал себя непривычно окрыленным. Да, разум кричал, что это глупо, что это воздушное чувство в груди — просто иллюзия. Что надеяться на что-то сейчас не стоит, совсем не стоит, ведь тогда будет куда больнее чуть позже. Но надежда маленькой незатейливой птичкой уже успела проскользнуть в его душу, и выгнать ее оттуда было уже не так-то просто и безболезненно. Поэтому что решил Хосок? Правильно, он решил оставить все как есть. Даже если потом птичку застрелят из ружья и ощипают яркие перья. Он успеет хоть немного послушать ее мелодичные трели. Хосок смущенно прячет глаза, как какая-нибудь школьница, когда они едут домой. Он не смотрит на Юнги, не смотрит на остальных, не смотрит в окно. Смотрит в никуда. И судорожно думает, куда себя деть. И почему молчание так давит. Он испуганно дергается, едва не подпрыгнув на месте, когда руку ободряюще сжимают чужие прохладные пальцы. Прямо как около получаса назад, в прямом, мать его, эфире. По позвоночнику пробегает табун мурашек, а спрятаться хочется еще сильнее, чем до этого. — Юнги, ты… — шепотом пытается заговорить Хоби. Но его руку сжимают побольней, и Чон снова замолкает, все так же уперев взгляд куда-то в обивку спинки кресла, что впереди. Когда они выходят из машины, Шуге руку приходится отпустить, и Хосок пулей залетает в общежитие быстрее всех, едва это происходит. Чон быстро стягивает осточертевшие за день шмотки, натягивает домашние и пластом падает на кровать, пытаясь перевести дух. Что вообще происходит? Наверное, он идиот, раз не ловит момент? Юнги же сам делает шаги навстречу, что еще надо? Хосок приглушенно стонет в подушку и переворачивается на спину. — Разве это не потому, что я его друг? — бурчит под нос Хоуп. — Он просто… Устал видеть, как я хожу словно призрак вот и… — усмехается над собой. — То есть. Это из жалости? — Чон хмурится, на секунду зависает, а потом понимает. Юнги бы не стал. Хосок слишком хорошо его знает, и Юнги бы не стал. Тогда что им движет?.. — Какая, блять, жалость? Ты меня оскорбляешь, серьезно, — подтверждает недовольный, с ясно читаемыми нотками наигранной обиды голос. Хосок резко садится и большими глазами смотрит на прикрывающего дверь в комнату Шугу. А потом стремительно краснеет. — Это просто размышления… Я не… Я так не считаю… — бубнит Чон что-то в оправдание, ведь он и в самом деле так не считает. Думать в следующий раз лучше про себя, кстати. Он прячет лицо в ладонях, теряясь абсолютно, не зная, что сказать. А Мин, хмыкнув, просто падает на спину поперек кровати, аккурат рядом с носками согнутых в колене ног Хоби. — Поговорить нормально не хочешь? — устраивая руки под головой вместо подушки, ворчливо вопрошает Юнги. И кто бы знал, как сильно у него при этом колотится сердце. Мин все же надеялся, что никто не узнает никогда, да. Хосок немного запоздало кивает и пытается успокоиться, когда кончиками пальцев на ногах начинает чувствовать тепло чужого бока. Такое неприметное касание. Но хочется внезапно этот бок почувствовать еще и пальцами рук, и ладонями, и… Хоуп вдыхает глубоко и так же глубоко выдыхает. Ни к чему это сейчас. Вот вообще. Между ними повисает неловкое молчание. Поговорить-то Юнги предложил. А вот что дальше делать, как-то не спланировал. Поэтому прежде, чем подать голос, Шуга с минуту лежит молча, уставившись в потолок и судорожно соображая, что же все-таки сказать. А потом переворачивается на бок, смотрит своими лисьими глазами на Хосока в упор и медленно бормочет: — То, что я сказал, эм… Я это всерьез. Мы вместе, понял? Хосок широко распахивает глаза и смотрит шокировано. Его состояние сейчас очень близко к тому, что было сегодня на шоу. Может, он даже еще больше ошарашен, потому что тут никого кроме них нет, и нужды говорить подобные вещи у Шуги тоже нет. Смотрит Хосок, смотрит, и чувствует, как у него начинает дергаться глаз. Так и с ума сойти не долго. Он краснеет, не понятно только, от чего — смущения или возмущения. — Это не потому, что мы соулмейты… То есть, не только поэтому… Аргх… — Юнги в какой-то растерянности запускает руку в ворох крашенных волос. А через секунду Хосок неожиданно оказывается слишком близко. Юнги чувствует, как чужое дыхание теплотой оседает на губах, а его собственное предательски сбивается. — Ты уверен, хен? — тихий шепот словно обжигает, а неожиданно прямой взгляд выбивает из головы все остатки связных мыслей. Мин сглатывает и отводит глаза, не выдерживая. Сердце не успокаивается. «Наверное, надо сходить к врачу», — думает Шуга. Потому что нет, это не оттого, что Хоуп почти касается своими губами его, нет. Это все аритмия. Да, определенно, аритмия. И нет, ни черта Мин не уверен. Он ни в чем не уверен уже. Чон усмехается ему в губы, чуть отстраняясь. И Шуге кажется, что он правда ощущает теперь вкус горечи на своих губах. «Ты что, идиот?» — думает Юнги. «Ты что, слепой?» — думает Юнги. «Я что, схожу с ума?» — думает Юнги. Думает и дергается вдруг, цепляет его за растянутый край домашней футболки, притягивая назад, не позволяя отодвинуться. А потом делает то, чего не ожидает ни Хосок, ни он сам. Целует. Мягко, невесомо, лишь касается чужих губ, ничего больше. Но этого вполне хватает, чтобы Хоуп застыл, замер, не шевелясь. Юнги отстраняется буквально через несколько секунд, заглядывая в глаза напротив. Он смотрит серьезно, даже почти строго. — Уверен, — отвечает наконец тихо, но твердо. — И ты когда-нибудь научишься не делать поспешных выводов? Хосок вздыхает прерывисто, чувствуя, как птичка-надежда расправляет свои яркие крылья и взлетает ввысь. Как эти крылья вдруг словно за его спиной расправляются тоже. Как улыбка сама расцветает на лице, и Хоби если и хочет, то все равно ничего не может с этим поделать. Он тянется к Юнги снова, но тот поспешно выставляет вперед ладонь, на которую Чон тут же натыкается губами. — Еще на свидании даже ни разу не были, а он уже целоваться лезет, — бурчит смущенно Шуга, чувствуя, как стремительно краснеет. Он уже совсем не понимает, что творит. Просто все это кажется каким-то… Правильным, что ли? А раз так, то… Почему нет? — Ты первый начал, — Хосок чувствует, как губы растягиваются еще шире. А Мин фыркает, совсем как кот, и краснеет еще сильнее. Словно девчонка, честное слово. Чон наконец видит все это. Видит, как старший смущается, как нервничает и краснеет. Смеется внезапно громко и, игнорируя вялое сопротивление, сгребает Юнги в охапку. Прижимает ближе, утыкается в чужие волосы, слушает недовольное «Охренел?», «Чего творишь, блять?» и совсем тихое «Пусти…» и улыбается, улыбается. Понимает, что нужно просто запастись терпением.

***

— Хе-ен, ну пожалуйста, просто иди сюда, — стонет Чонгук обессиленно, плюхаясь на диван. Тэхен смотрит на него в упор, потом отводит глаза и смотрит теперь в никуда. Хмыкает на что-то сам себе, и собирается уже развернуться, чтобы уйти, но макнэ внезапно подрывается с дивана, видимо, собрав последние остатки сил, и хватает его за запястье, не давая сбежать. — Я же попросил. Пожалуйста, — повторяет Чон слегка раздраженно. Однако через секунду его тон снова смягчается. — Иди ко мне, — макнэ тянет Тэхена за руку вниз, заставляя опуститься на диван рядом с собой. Ким послушно садится, уже даже не сопротивляясь. Но взгляд все еще в одну точку направлен, так что Чонгук его руку не выпускает, а только опускает свою ниже, сжимая чужую ладонь покрепче. На всякий случай. — Хен… — начинает Чонгук, тут же замолкая. Он не знает, что именно должен говорить, на самом деле. Чон, вообще-то, прекрасно понимает, отчего старший себя так ведет и отчего он так раздражен. Потому что Чонгук сам раздражен по той же причине. Вот только макнэ пытается взять себя в руки. А Ви иной раз бывает большим ребенком, чем кто-либо еще из группы, а потому сейчас дуется и обижается. Младший вздыхает громко и скашивает глаза на Тэ, уставившегося прямо перед собой и забавно надувшего щеки. С губ невольно слетает смешок. Какой-то особый, ласковый, предназначенный только Тэхену и больше никому. — Чего? — сдувает щеки Ким, всем своим видом демонстрируя раздражение. — Так ты будешь говорить, что хотел? Я устал и хочу в душ, — недовольно ворчит старший. — Ты злишься, — внезапно улыбается Чонгук. Ви резко поворачивает к нему голову, ловит чужой взгляд и, кажется, надеется путем зрительного контакта передать все свое возмущение. Чон лишь продолжает улыбаться как-то непозволительно счастливо, по мнению Тэхена. Они сидят так несколько долгих секунд, пока старший пытается понять, почему в глазах напротив плескается неподдельная радость, вперемешку с нежностью и… Предвкушением? Как будто младший ждет чего-то. Ви фыркает, чувствуя, как раздражение потихоньку начинает сходить на нет. Ну вот, он ведь не собирался так быстро успокаиваться. Но младший просто не оставляет выбора. Невозможно всерьез злиться на человека, который так смотрит на тебя. Чонгуку же в чужие глаза сейчас заглядывать даже не нужно. Он и без того прекрасно знает, что чувствует Ким. Но он все равно заглядывает. Потому что просто не может не сделать этого лишний раз. Он просто безумно любит тонуть в темно-карей глубине. Но в конце концов он отрывается, возвращаясь из маленького, уютного, сейчас немного неспокойного мирка на дне родных глаз. А потом наклоняется к чужому уху и почти неслышно произносит: — Ревнуешь, — Тэхен мгновенно вспыхивает и давит младшему на плечи, желая оттолкнуть. Но Чонгук сам отодвигается, усмехается и тихо добавляет, отводя глаза и чуть поджимая губы. — Я тоже. Ви, кажется, слегка подвисает, замирая с чуть приоткрытым ртом, а потом растерянно моргает, опуская взгляд. Он как-то… Не учел. Не учел, что они оба в группе потенциально свободные для окружающих. А раз потенциально свободны — значит открыты для флирта. Вот только ничего подобного. Ким жутко раздражается, когда кто-нибудь начинает проявлять повышенное внимание к младшему. Это его. Его Чон Чонгук. Да, на нем не написано. К сожалению. Но это вовсе не значило, что Тэхен готов его отдать. Только не теперь. Он совсем не подумал, что макнэ наверняка чувствует нечто подобное. Ким успокаивается тут же, начинает ерзать на месте и кусать губы, словно провинившийся ребенок. Чонгук смеется тихонько, наблюдая за старшим и чувствуя, как необыкновенно теплеет на сердце. А потом вспоминает кое-что и запускает руку в карман толстовки. — Я подумал… Мы можем… Эм… Разобраться с этим, — Чон внезапно теряет все слова и способность к связной речи. Это ведь не звучало слишком холодно, нет? Черт. Он набирает в легкие воздуха, чтобы сказать еще что-то, но в итоге просто резко выдыхает и молча вкладывает светло-голубой бархатный мешочек старшему в ладонь. Тэхен замирает, чувствуя, как с каждой секундой от волнения ускоряется биение сердца. В голове образуется пустота, ни одной мысли, одиноко пролетающее перекати-поле на пустыре прекрасно иллюстрирует его текущее состояние. Лишь пальцы чуть заторможено тянутся к плетеным веревочкам. Раскрыв маленький мешочек, он все так же медленно его переворачивает и, чуть встряхнув рукой, завороженно наблюдает, как на ладонь, едва слышно звякнув друг о друга, скатываются два кольца. Два парных кольца. — Они… Парные…? — шепчет Тэхен, смотря на блестящий на свету металл колец, выгравированные на нем имена и глупо хлопая пушистыми ресницами. Чонгук чуть краснеет и кивает, стараясь смотреть куда угодно, только не в сторону Ви. Старший восхищенно приоткрывает рот и тут же его захлопывает, становясь внезапно очень серьёзным. — Гуки. — Ты… Я же вижу, что тебе не нравится, когда со мной все флиртуют, думая, что им есть, на что рассчитывать, — смеется Чонгук, все еще глядя куда-то в пространство. Он и сам чертовски ревнует. Он правда сейчас этого не скажет, да. Ведь к Тэхену почему-то липнут куда больше, чем к нему самому. И нет, ему не кажется. Правда. Честно. Он жмурится крепко. — Гуки, — чужие ладони ласково обхватывают лицо и макнэ резко распахивает глаза. Тэхен напротив и улыбается нежно, так, что в груди щемит. И что-то подсказывает, что сейчас происходит нечто очень важное, сокровенное. Его глаза светятся так ярко, как никогда прежде. Ким трется о чужой кончик носа своим, а потом прижимается ко лбу младшего. И в этих действиях столько интимности, что кажется, ничто бы не выразило его чувств лучше. Ни один из них не говорит «люблю». Им это попросту не нужно. Они и так это видят в глазах друг друга, чувствуют через прикосновения. Обоим этого достаточно. Оба не нуждаются в каких-либо еще доказательствах. Оба просто знают, что любимы, и любят в ответ. А прошлое… Оно ведь на то и прошлое? И если старые шрамы и беспокоят иногда одного из них, то второй всегда оказывается рядом, чтобы утихомирить боль. Тэхен отпускает лицо младшего, чуть отодвигается и аккуратно подхватывает одно из колец с журнального столика, на который успел их положить минуту назад и зажимает золотистый ободок между губ. Бережно берет левую руку Чона, который не отрывает от него глаз, в свои, стягивая широкое серебряное кольцо, которое тут же роняет куда-то на диван. Но Ви не обращает внимания. Это неважно. Оно больше не понадобится. Тэхен хмурится видя никуда не исчезнувшее за такой длинный срок имя. А так хотелось увидеть свое. И хочется. Жаль, что так не бывает. Старший хмурится сильнее, пальцем водит по черным буковкам, сильно надавливая, точно желая стереть. Не выходит. Черт бы побрал эту генетику. Чонгук улыбается грустно, сжимает почти до боли чужие руки. Ким поднимает на него взгляд, словно очнувшись, и вынимает зажатое между губ кольцо. На ощупь находит безымянный палец, не в силах более оторваться от чужих глаз. Правда, ему все-таки приходится опустить свой взгляд, чтобы убедиться, что делает все верно. И просто чтобы с замиранием сердца проследить, как чужое, кажущееся Ви инородным «Ким Сокджин» заменяется выгравированным и таким правильным «Ким Тэхен». Он улыбается тепло, когда вновь поднимает взгляд на младшего. «Мой», — шепчет одними губами. Чонгук чувствует, как кожа покрывается мурашками. Когда Чон, в свою очередь, надевает на палец Кима кольцо, он смотрит печально и чувствует себя каким-то бессильным. Просто потому, что они не могут ничего изменить. А через мгновение вдруг понимает — нет, могут. Меняют прямо сейчас, вообще-то. А может, уже изменили. Тэхен настороженно наблюдает, как черная полоска, в свое время глубоко ранившая, исчезает под ободком кольца с именем «Чон Чонгук». И тоже чувствует это. — Жених, можете поцеловать невесту, — разрушая момент, врывается внезапно в их уютный мирок чей-то насмешливый голос. Тэхен дергается, поворачивает голову, при этом краснея как рак, и видит опершегося на дверной косяк и ухмыляющегося во весь рот чуть растрепанного Юнги. Ким хочет вскочить, но Чонгук внезапно ухмыляется тоже, подмигивает ему и тянет Тэ на себя, тут же увлекая в поцелуй. Тот возмущенно мычит что-то ему в губы, а через секунду расслабляется и позволяет чужому языку свободно проникнуть в свой рот. Шуга усмехается и поспешно ретируется. Он и так увидел слишком многое. Но он рад, что в их группе, кажется, стало на двух счастливых людей больше.

***

— Знаешь, Юнги рядом со мной хорошо, да. Но и когда меня рядом нет, ему не намного хуже. Это как планшет, если есть телефон. Вроде круто и удобно, но вообще-то можно и без него прожить, — он вздыхает, морщится и продолжает. — Может, я просто был временной заменой? Ну, когда ты очень хочешь собаку, а у тебя есть только плюшевый медведь, — нервный смешок. — А потом тебе наконец дарят собаку и старая игрушка уже и не так нужна. Зачем, если под боком живое существо, которое в тебе нуждается? И по прошествии некоторого времени ты без собаки уже не можешь. А вот про игрушку совсем забываешь — вырос же… — Чимин под конец переходит на шепот и сам не замечает, как по щекам начинают скатываться дорожки слез. Последние полчаса Пак только говорит и говорит. Говорит много. И его слушают. — Может, проблема в том, что плюшевый мишка не нуждается? — вдруг вставляет собеседник. И Чимин замолкает. — А ты нуждаешься в Юнги? — он щурится почти ласково, когда видит, что Пак жмурится крепко и опускает голову на сцепленные на столе руки. Собеседник вздыхает, прикрывая на секунду глаза, а потом шепчет: — Ты думаешь, это нормально, что ты сравниваешь себя с игрушкой, Чиминни? — на лежащую на столе макушку опускается рука. Пак слегка удивленно приподнимает голову, слыша в чужом голосе долю беспокойства и заботу. Или ему показалось? Тэмин руку не убирает и хмурится слегка. А Чимин внезапно успокаивается и опускает голову на стол вновь, только так, чтобы было видно человека напротив. Но потом все равно отводит глаза. — Нет… Наверное, нет…