Save me save you

      Все подготовления к предстоящему конкурсу были успешно завершены. За несколько дней до него комитету сообщили, что сразу после окончания мероприятия будет устроена вечеринка. Для учеников это был лишний повод для веселья и танцев, а для комитета — еще одна морока с украшением спортивного зала, где эта самая вечеринка проводиться и будет. Намджун едва ли успел расслабленно выдохнуть и погрузиться в подготовку к экзаменам, как вдруг эта новость словно снег на голову посреди лета свалилась. Благо, он был не один — остальные шесть парней, включая Хосока, с охотой вызвались помочь ему с оформлением, поэтому спортивный зал точно к сроку сиял, как диско-шар, и обставлен вдоль стен партами, где должны будут появиться различные закуски и напитки.       Хосок был очень воодушевлен, так как никогда еще не участвовал в подобных организациях и никогда не чувствовал себя важным для кого-то. Но в то же время его волновало кое-что, а именно Юнги, точнее, то, как он смотрит на младшего.       С того дня, когда Юнги вызвался проводить Хосока до дома, они не перебрасывались друг с другом и парой слов: не выпадало подходящей возможности, нечего было сказать друг другу, да и смущались порядком оба, ведь каждый раз, стоило им встретиться взглядами, у каждого в памяти всплывал отчетливо тот неловкий снежный вечер. И теперь, когда парни все вместе занимались делами комитета в общем кабинете, Хосок постоянно чувствовал на себе прожигающий до дыр взгляд. Всякий раз, как он поднимал глаза, видел, как быстро и неловко опускает голову Мин Юнги, и это его порядком напрягало, но в то же время он надеялся, что вскоре эти странности пройдут.       И такими темпами настал день всеми долгожданного конкурса — конкурса, где с помощью жюри — в состав которого входил также Намджун — из числа десяти пар будет выбрана одна самая гармоничная, талантливая, красивая — словом, лучшая пара.       За пятнадцать минут до начала Хосоку поручили проверить за кулисами, все ли участники на месте. На кистях рук каждой из пар на круглых бумажках были написаны их порядковые номера от одного до десяти. А проверку парень проводил так: сначала записывал на листок каждый номер, и как только видел один из них — сразу же зачеркивал. Это не требовало много знаний или труда, достаточно было внимательности — поэтому поручение было вскоре завершено, а взволнованные пары, взявшись за ручку, как только зазвучала музыка и им дали команду, с улыбками поднялись на сцену и друг за другом продефилировали на сцену, словно модели. Первым этапом конкурса было знакомство.       Хосок, чтобы видеть все собственными глазами, незаметно прошмыгнул из-за кулис в сторону дверей и стал наблюдать оттуда. Все пары были очень красивы и одеты в опрятные роскошные костюмы и платья; свет софитов только подчеркивал их безупречность, а Хосок же в свою очередь очень завидовал всем этим людям на сцене. Он никогда не считал себя симпатичным, более того, стоило подойти к зеркалу — он видел перед собой лицо совсем некрасивого подростка, обсыпанное прыщиками, с которыми Хосок уже не знал как бороться. И поэтому, смотря сейчас на все эти красивые лица, парень никак не мог отделаться от мысли, что находиться с ними в одном помещении ему даже в какой-то степени стыдно. Но это уже паранойя, конечно же, ведь никто кроме него уродом его на самом деле не считал. Особенно Мин Юнги, в этот момент стоящий от младшего неподалеку.       Если бы они находились в каком-нибудь мультфильме, то любой бы заметил искрящиеся в его глазах красные сердечки, когда он смотрит на этого крайне застенчивого мальчика. Впрочем, это было прекрасно видно и в этой реальности. Стоило немного присмотреться — легко можно было бы увидеть эту детскую влюбленность. И Намджун увидел, при том давно.       Даже сидя спиной к тем двум на судейском кресле, он ощущал те феромоны, которые источал Юнги, испепеляя взглядом ничего не подозревающего Хосока. Однако он не относился к этому как к чему-то необычному, ведь знал Юнги достаточно долгое время. Этот парень всегда был довольно легкомысленен в плане отношений. За все время дружбы с ним, у Юнги менялись партнеры (как девушки, так и парни тоже) десяток раз, и не то чтобы старший был против этого, просто немного волновался за будущее своего донсена. Но конкретно сейчас он волновался уже не за него, а за Хосока. Из-за чувства одиночества он может поддаться флирту, и несмотря на то, что он совсем парнями не увлекается, может внушить себе симпатию или даже любовь к Юнги. И если эти двое начнут встречаться, в конечном итоге больно будет лишь младшему. А Намджун никак не хотел, чтобы Хосок страдал и чувствовал себя брошенным и еще более одиноким, поэтому даже несмотря на то, что он не подавал виду, в душе очень переживал за друга.       Наконец все участники представились и покинули сцену, чтобы подготовиться ко второму этапу конкурса, где будут показывать свои таланты. Буквально через десять минут фоновая музыка сменилась на медленную мелодию, на сцену вышла первая пара, держа в руках микрофоны. Девушка и парень спели песню «Dream» исполнителей которой Хосок не знал и знать не хотел.       Вторая пара показала отличный гимнастический номер, но в конце немного облажалась, ибо парень забыл движения. Третья проявила свои художественные таланты, нарисовав прямо на сцене портреты членов жюри. Четвертая пара решила блеснуть оригинальностью и сыграть очень драматичную сцену из пьесы «Ромео и Джульетта» (все девчонки зал слезами едва не затопили). Пятая пара станцевала индийский танец, а на шестом номере Хосоку захотелось спать, поэтому он уткнулся в телефон и не поднимал голову вплоть до объявления результатов всего конкурса. Это было самое скучное мероприятие в его жизни.       Наконец результаты были известны (победила парочка из класса 1-А). Все, включая и унылого Хосока, воодушевленно повставали со своих мест и направились прямиком в спортзал — на долгожданную дискотеку. Хосок уже заранее сказал Намджуну, что лично ему делать там нечего и на танцы он не пойдет, но был заткнут. «Ты теперь член комитета и должен присутствовать на каждом мероприятии», — вот что тот ему ответил. Поэтому и был вынужден подняться на второй этаж вместе с остальными.       Еще в коридоре парень услышал исходящую из зала быструю музыку, но даже думать не думал о том, чтобы танцевать. Он вошел внутрь и сел на лавочку, снова выудив из кармана телефон. Хосок никогда не любил танцевать, даже под дулом пистолета никогда бы не стал делать этого, поэтому каждый раз, когда ему приходится посещать такого рода вечеринки, он просто сидит и смотрит на то, как развлекаются другие. И это его более чем устраивало.       — Веселишься? — саркастично спросил Юнги и сел рядом с младшим под пристальным взглядом стоящего у стенда для фотографий Намджуна.       Он бы хотел занять место рядом с младшим раньше, чем это сделал Юнги, но его вечно звали фотографироваться то конкурсанты, то еще кто-то, поэтому он не смог. И все, что ему оставалось делать сейчас, — это терпеливо фотографироваться, нервно поглядывать в сторону друзей и мысленно надеяться на то, что Юнги ничего с Хосоком не сделает.       — Ага, — ответил Хосок, неловко отводя взгляд в противоположную от Юнги сторону.       Дальше говорить никто не решался еще как минимум полчаса. До тех пор, пока быстрая песня не сменилась незнакомой Хосоку балладой. Периферийным зрением он заметил, как встал с места Юнги, и уже готов был расслабленно выдохнуть, но вдруг старший встал напротив него, вытянул вперед ладонь и с легким румянцем на лице произнес:       — Не против потанцевать со мной?       — Э… — Хосок растерянно посмотрел на своего хена. Казалось, цвет лица его в тот момент был идентичен цвету спелого помидора. — Но мы же с тобой парни, хен. Медляки ведь танцуют парень с девушкой.       — Если девушка с девушкой может танцевать медленные танцы, тогда почему парню с парнем нельзя? Это же дискриминация.       Хосоку нечего было ответить на слова хена. Хоть он и против был танцев вообще и считал его предложение крайне нелогичным (потому что Юнги нравился многим девушкам в школе, поэтому выбрать себе другую пару ему не доставило бы труда), как-то так получилось, что он согласился немного потанцевать с ним. Так что теперь, чувствуя на своей талии чужие ладони и пытаясь не обращать внимания на насмешливые взгляды со всех сторон, он проклинал себя за неумение отказывать другим. Он знал, что все это выглядело очень неправильно и беспокоился на этот счет. Что, если те одноклассники, которые видели их в этот момент, начнут издеваться над Хосоком из-за этого? Парня одна лишь мысль об этом выводила из зоны комфорта.       Песня казалась младшему бесконечной. Его ладони, лежащие на плечах старшего, уже порядком вспотели (что было странно, ведь в зале температура не столь высокая), и с каждой секундой ему казалось, что Юнги приближался к нему все ближе и ближе — Хосок уже чувствовал его дыхание на своей щеке, что его очень нервировало.       Внезапно заигравшая клубная песня стала для него настоящим спасением. Хосок мог наконец расслабленно выдохнуть, убрать с друга руки и вернуться на свое место, где никто его не замечал. Но стоило ему лишь шаг сделать, его схватили за запястье и потащили в сторону выхода сквозь танцующую толпу.       — Пить хочу, умираю. Пойдем со мной к автомату, — перекричал громкую музыку Юнги.       Конечно, Хосок не мог отказать ему. Но в то же время он чуял, будто бы здесь что-то не так, и отнесся к внезапно появившейся жажде хена с некоторой опаской.       «То прикосновение, этот танец… Надеюсь, следом за этим ничего не последует», — подумал он.       Они вышли в темный пустой коридор, откуда музыка звучала более приглушенно, поэтому перекрикивать шум не было необходимости:       — Ты мог и один сходить к автомату, — осторожно, боясь не прозвучать осуждающе, произнес младший. Его глаза поневоле опустились к руке Юнги, которая по-прежнему держала его запястье.       Однако тот, видимо, решил оставить возражение без ответа.       Автомат с напитками находился почти в самом конце коридора, поэтому за то время, что парни шли к нему, Хосок успел лишний раз насладиться темнотой в школьных коридорах. Ему всегда нравилось допоздна оставаться в школе. Было в пустоте темного здания что-то захватывающее и в то же время романтичное и загадочное. Вообще, этот парень всегда больше предпочитал ночь дню, и даже сам не знал по какой причине.       Наконец они дошли до автомата. Хосок, по-прежнему смотрящий сквозь окно на ночное небо, где все звезды скрывали облака, и напрочь забывший о том, что минуты назад он ждал от хена подвоха, в момент оказался прижатым к холодному стеклу автомата спиной. Последнее и единственное, что он успел осознать, — это лицо Юнги, выражающее крайнее желание. Далее — лишь спутанные мысли и помутившийся за мгновение разум, сосредоточенный лишь на чужих теплых губах, что покрывали нежным поцелуем его губы.       Так странно было ощущать на своей коже чужие трепетные прикосновения, что с каждой секундой по телу распространяли незнакомые прежде ощущения, схожие с импульсом тока; так непривычно было чувствовать, как твои губы любовно сминаются такими теплыми, мягкими и полными губами; и доселе неизведанная страсть другого человека, что впитывалась в каждую клеточку тела и заставляла сердце биться как никогда прежде быстро и гулко. Это был его первый поцелуй.       Юнги со всей нежностью и осторожностью прижимал тонкое дрожащее в его руках тело ближе, словно боялся, что этот человек вдруг вырвется из объятий, убежит, и он больше никогда не увидит его; он боялся потерять Хосока. Было что-то в этом странном парне необычное; Юнги не считал младшего супер-красавцем, никогда не думал о нем как об обаятельном человеке, наоборот — он был очень закомплексован, стеснителен, немногословен, но в то же время было что-то в нем манящее, что-то, что заставило его влюбиться в этого парня, а что именно — он не знал. Но все это сейчас было совершенно не важным, ведь ощущение тепла губ Хосока и их интимная близость сводили с ума.       Но сам младший считал совершенно иначе. Помутнение разума развеялось, словно туманная дымка, и на смену этому пришли страх, паника и дикая неловкость. Он понятия не имел, что нужно было сделать в таком случае, поэтому начал сопротивляться и отталкивать Юнги от себя.       Одна лишь мысль о неправильности и абсурдности данной ситуации приводила его в состояние паники, ведь всегда, стоило ему лишь на секунду подумать об однополых отношениях, он понять не мог: как это вообще можно? Для Хосока это было что-то вроде сбоя в человеческой природе.       — По-подожди, хен. — Хосок наконец смог отцепить от себя Юнги и отдышаться; губы горели и пульсировали от столь напористых поцелуев. — Как ты так можешь? Мы ведь оба парни!       — Ты думаешь, это имеет значение? — усмехнулся Юнги.       — Конечно имеет! Во-первых, нужно сначала спрашивать разрешение, а во-вторых, с чего ты решил, что мне это понравится?       Хосок никогда не чувствовал себя более смущенным и глупым, как в этот момент. Его губы по-прежнему чувствовали чужое прикосновение, и парня это порядком выводило из себя.       Он хотел сказать еще что-то, но Юнги, увидев вдалеке выходящего из зала Намджуна, тут же дал деру.       Хосок довольно редко злился на кого-то, но прямо сейчас ему хотелось догнать хена и раздать ему парочку хуков справа, чтобы отомстить за украденный первый поцелуй, который тот хранил для той единственной девушки, а ведь она у него рано или поздно бы появилась! Парень сжал кулаки и попытался сбавить пыл.       В этот момент к нему подошел Намджун, и вдруг вся уверенность словно улетучилась. Он почувствовал слабость, когда посмотрел в глаза хену; отчего-то хотелось пожаловаться ему, как маленький ребенок своей маме, поплакать на плече и получить немножко сочувствия и утешения. В конце концов, его слабостью просто воспользовались, и ладно, если бы это была девушка, но ведь нет. Это был его друг и при этом парень!       — Чего это Юнги так рванул при виде меня? — спросил Намджун и легко подтолкнул младшего, что находился в это время на грани истерики, к окну.       Хен, стоило ему лишь взглядом встретиться с чужим, заподозрил неладное. Еще когда те двое вышли в коридор, он уже заранее знал, что этот хитрожопый Юнги что-то учудит, но пойти вслед за ними не мог, потому что каждую минуту, будто бы нарочно, кто-то постоянно хотел сфотографироваться с президентом, и это его бесило!       Намджун поднял голову Хосока за подбородок, чтобы затем заглянуть в глаза, полные грусти. Его взгляд поневоле очертил все лицо друга и остановился на алых припухших губах, как если бы его донсен с кем-то целовался, при том довольно-таки не по-детски. Здесь даже и думать не надо было, кому принадлежала эта работа.       — Мне не нравятся парни, — тут же стал оправдываться Хосок; в уголках покрасневших глаз выступили блестящие под лунным светом слезинки.       — Разве я тебя спрашивал о чем-то таком? — вздохнул старший.       Он чувствовал перед своим донсеном вину. Он должен был предугадать действия Юнги, ведь всегда, когда тот окучивает того, кто ему нравится, последовательность его действий не меняется. И ему плевать, взаимна ли его симпатия. Теперь уже ничего не изменишь, Намджун это прекрасно понимал и мало что мог уже сделать.       — Хочешь в приставку поиграть?       — Что? — не понял Хосок.       — У меня дома есть игровая приставка. — Намджун закинул руку на плечо ничего не понимающего друга и потащил его к лестничному пролету. — Идем, развеешься. А с Юнги мы еще разберемся, обещаю.

***

      Солоноватые слезы неспешно стекали по щекам вниз, теряясь в плотной серой ткани школьного пиджака; громкие хлюпанья заглушали успокаивающие слова удивленного друга, который понять не мог, чем конкретным вызваны рыдания его донсена. Намджун ободряюще похлопал по спине съежившегося Хосока, который в этот момент так жалобно сидел на полу и обнимал ноги, прижимая их к груди.       Прошло около часа с того момента, как они зашли в пустую квартиру старшего. Намджун надеялся на то, что Хосок поиграет с ним в приставку и успокоится, но все вышло совсем по-другому: только сели они на пол перед плазменным широким телевизором и взяли в руки по джойстику, как Чон начал топить квартиру слезами без особой на то причины. Нет, Намджун знал, что это из-за Юнги, но разве плакать только потому, что тебя поцеловали — не слишком странно?       — Я так хотел найти себе милую девушку, с которой мы прожили бы вместе всю оставшуюся жизнь, — сквозь слезы, шмыгая, сказал Хосок. — Хотел, чтобы мой первый поцелуй принадлежал лишь ей единственной, а все вышло по-другому, и даже не самым лучшим образом! — Он с жалобным выражением лица повернулся к рядом сидящему Намджуну и спросил: — Почему я такой неудачник, хен? Почему это все происходит со мной?       — Ты только из-за своего первого поцелуя так рыдаешь? — недоумевал тот, успокаивающе продолжая гладить младшего по спине. — Знаешь, можно просто забыть об этом и представить, что ничего не было. По сути, целовал-то тебя парень, а это значит, что первого поцелуя конкретно с девушками у тебя еще не было. — Намджун с трудом додумался до такой нелогичной ерунды, но лишь потому, что был на грани отчаяния.       Хосок, выслушав все это, на секунду перестал рыдать, но только затем, чтобы повернуться к хену с выражением лица, по которому можно было прочесть «Хен, ты идиот?», снова уткнуться в свои колени и возобновить безудержные рыдания.       Намджун сдался. Он не был психологом от Бога, не умел успокаивать и подбирать нужные слова в таких ситуациях, поэтому использовал последнее, на что был способен в этот момент. Он осторожно обнял Хосока за трясущиеся плечи и крепко прижал его к своей груди, ласково проводя ладонью по мягким русым волосам, и стал шептать над ухом:       — Все хорошо, Хосок. В конце концов, с этим конец света не наступит. Ну был поцелуй и был, ничего теперь не изменить, поэтому перестань плакать. Даже если это был парень… Все равно, ничего страшного ведь не произошло? Жизнь продолжается, и ей все равно, был это твой первый поцелуй или же десятый.       Мгновения спустя прежде подрагивающее под ним тело успокоилось, рыдания прекратились, как и громкие всхлипы и шмыганья. Хосок отстранился от Намджуна, вытирая влажные покрасневшие глаза тыльной стороной ладони. Ему было стыдно за все происходящее здесь в течение полутора часа, потому что никогда за всю сознательную жизнь он не позволял себе плакать перед чужими людьми. И даже если это Намджун — все равно позорно.       — Извини, я такой идиот, — начал оправдываться он. — На самом деле, я редко плачу, просто сейчас... Не знаю, что на меня нашло.       — Главное, что ты успокоился, — наконец облегченно вздохнул Намджун. Он никогда не любил смотреть на то, как плачут другие люди — зрелище такое себе. — Хочешь, сделаю чаю?       Хосок согласно кивнул головой, и старший, встав на ноги, скрылся за дверью, которая вела на кухню.       Хосок, успокоившись окончательно, мог наконец как следует осмотреть дом старшего. Гостиная, в которой он сейчас находился, была достаточно большой и обставлена довольно просто, но со вкусом и без лишней броскости: обои на стенах имели спокойный и теплый тон — если быть конкретным, то они были цвета охры, — на стене напротив Хосока висели небольшие фотографии в рамках, на которых была запечатлена вся семья Ким, а под ними стоял телевизор на шоколадного цвета тумбе; диван, кресла были подобраны под общую палитру. К теплому тону были также добавлены разнообразные мелкие вещи, служащие предметами декора, которые, как заметил Хосок, подобраны были очень хорошо, потому что в общем весь вид смотрелся гармонично. Короче говоря, как горе художника, Хосока устраивал интерьер гостиной даже более чем — сразу видно, в этой квартире живет порядочная семья с достатком, и Чон был рад этому. Его грела мысль о том, что его хен живет в благополучной семье.       — А вот и чай, — подал голос заходящий в комнату Намджун, держа в руках две дымящиеся кружки с чаем. Хосок тут же почувствовал аромат клубники и мысленно заликовал. — Надеюсь, ты не против клубники. У нас только такой остался.       — Ничего. Спасибо тебе, хен. — Хосок благодарно принял врученную ему желтую кружку с изображением цыплят; горячая керамическая поверхность приятно жгла кожу ладони.       Когда Намджун сел на пол рядом с другом, гостиная, наполненная сладким ароматом клубники, погрузилась в тишину. Хосок не знал, сколько они просидели вот так, бок о бок, не спеша опустошая свои кружки, но ему нравилось. Ему всегда нравилось сидеть в тишине, пребывать в своих мыслях, подсознательно осознавая, что его лучший друг находится рядом, и просто радоваться таким пустяковым, казалось бы, моментам, которые он ценил больше всего на свете.       Осознание того, что Намджун рядом, заставляло его испытывать счастье, в которое, на самом деле, порой поверить было трудно, потому что, если говорить откровенно, он чувствовал страх. Нельзя сказать, что у Хосока никогда не было друзей, ведь они были, и не один, и не два. Но каждый раз, стоило ему почувствовать себя по-настоящему нужным, стоило ему довериться этим людям, он оставался один. В один момент дружба испарялась, словно по щелчку, и Хосок становился ненужным, точно наскучившая игрушка, которой нашли замену. Поэтому Хосок научился ценить каждую секунду, проведенную с дорогим ему человеком, потому что в любой момент он мог все потерять и остаться в одиночестве вновь. Сейчас он наслаждался присутствием и заботой Намджуна и больше всего на свете боялся его потерять.       — Я приструню Юнги. Такого больше не повторится, — нарушил тишину старший и повернул голову к Хосоку, чуть улыбаясь. — Но тебе все-таки следует быть осторожным, потому что полностью я его контролировать при всем желании не смогу.       — Хорошо, хен. — Хосок искренне улыбнулся другу.       Слова Намджуна всегда дарили ему уверенность и незримую защиту. Он мог доверять своему другу как никому другому в этом мире. С некоторых пор этот человек единственный, кому Хосок мог довериться всецело.       Немного подумав и вспомнив о давно вертящемся в мозге вопросе, он вдруг спросил:       — Хен, а где твои родители? Ты живешь один?       — Нет, они уехали в Бразилию. Не хотели, так сказать, мешать мне готовиться к экзаменам. — Намджун усмехнулся в кружку. — Сейчас им там весело.       Кстати о родителях. Хосок хотел было уже расслабиться и продолжить беззаботно пить чай, как вдруг осознание реальности тяжелым грузом свалилось на его голову.       Он быстрым движением выудил из кармана сотовый и с неподдельным ужасом понял, что ему конец. Двадцать пропущенных звонков от мамы и пять сообщений с явно гневным содержанием, которые парень ну совсем читать не желал. Разве прошло уже столько времени? Они вышли из школы в седьмом часу, так почему сейчас часы показывают одиннадцать ночи?!       — Хен, мне пора, — с дрожью в голосе произнес младший и быстро встал на ноги, суетливо приводя школьную форму в нормальный вид. Злость его мамы — не шутки, ведь порой она может привести к ужасным последствиям. — Спасибо за чай и вообще…       — Но время уже позднее, может, останешься у меня? — Намджун был удивлен такой резкой смене настроения младшего.       — Я не могу, хен. Мне нужно как можно быстрее вернуться домой, или в скором времени ты придешь на мои похороны.       Хосок, захватив с тобой рюкзак, выбежал в коридор, быстрыми движениями надел обувь и натянул на себя куртку. Он благодарно поклонился все еще ничего не понимающему Намджуну и попрощался к ним, прежде чем пулей выйти из квартиры.

***

      — Итак, господа, — вздохнул Намджун и встал со стула, возвышаясь над центром овального стола, где в это время сидели еще двое, и закрывая спиной ярко палящее солнце за окном. — Хотелось бы еще раз напомнить вам двоим о том, что независимо от того, учебное это время или же время мероприятия — поддаваться плотским утехам в стенах школы запрещено. И это, как вы уже знаете, одно из самых главных правил на сегодняшний день.       Намджун неоднозначно посмотрел на Юнги, который в это время сидел с ухмылочкой и без зазрения совести выжигал в коварствующем в этот момент Хосоке дыру. Как же младший любил, когда торжествовала справедливость.       — Поэтому, Юнги, — продолжил президент, — сегодня ты останешься после уроков и как следует подумаешь над своим поведением. А также попрошу тебя впредь не приближаться к Хосоку и в последующем держать при себе свою «войну гормонов» в стенах школы. Если ты снова будешь замечен в чем-то подобном — я созову весь комитет, и тогда твою судьбу будем решать уже вместе, всем составом, и, уверяю, тебе это не понравится.       Хосок в это время праздно ликовал в душе: «Получи, фашист, гранату! Будешь знать теперь как без спросу целоваться лезть!» Он был готов довольно заурчать, словно кот, но неожиданный ответ Юнги заставил забыть его о ликовании и напрячься в страхе:       — Хорошо, с этим все ясно, но в конце концов, я же не с самим собой целовался, верно? Тогда почему наказан один я? — приподняв одну бровь, спросил синеволосый.       Ни один из двух не знал, что на это ответить. В кабинете школьного комитета повисло напряженное молчание. Однако президент наконец нашелся и, прочистив горло, уверенно сказал:       — Насколько мне известно, этот поцелуй был насильственным действием, то есть произведен без согласия второй стороны. Поэтому, я думаю, будет правильнее наказать только провокатора данного телесного контакта, а не жертву, которая в этом случае невиновна. Я ответил на твой вопрос?       Юнги промычал что-то неопределенное и недовольно кивнул. Видимо, принимать поражения он не привык.       — Тогда жду тебя сегодня после уроков, — улыбнулся Намджун, кивком указывая на выход.       — Хен, ты такой крутой, — довольно промурлыкал Хосок, когда за Юнги закрылась дверь. — Недаром тебя избрали президентом школы.       Намджун тяжело вздохнул, плюхнулся на свой стул и устало потер глаза, под нос бормоча что-то похожее на «С ума сойти можно», а Хосок же в свою очередь был очень и очень доволен произошедшим, даже, казалось, готов был от счастья взмыть на облака.       — Скажи лучше, куда ты в субботу так стремительно умотал.       — Ну... — Младший почесал затылок; ликование вдруг сменилось смятением. — Моя мама очень не любит, когда я прихожу домой не вовремя. Она, на самом деле, очень добрая и нежная женщина, но если ее разозлить, становится совсем другим человеком. И иногда мне кажется, что в такие моменты она способна на убийство. — Хосок закусил губу и опустил взгляд на деревянный стол.       Ему не раз случалось видеть свою до пика доведенную мать. Конечно, поводом яростных вспышек был не он, а его отец, но это совсем не имело значения, потому что тумаков в любом случае зарабатывал и Хосок просто за факт своего существования.       Поневоле в памяти всплыл ее образ в те самые моменты: покрасневшие от слез глаза, растрепанные каштановые волосы, прежде аккуратно собранные в пучок; выступившие на лбу вены, рука, сжимающая рукоять кухонного ножа... Когда Хосок произносил слово «убийство» — не шутил. Но в тот день, то ли по чистому везению, то ли по каким-либо другим обстоятельствам, его мать не стала закатывать скандал — просто поругалась и со спокойным сердцем легла спать.       — Вот как, — задумчиво протянул Намджун; в его глазах вдруг вспыхнул огонек, как будто бы он вспомнил о чем-то важном и интересном. — Кстати говоря, в пятницу я разговаривал кое о чем с директором. — Президент заговорчески и со странной хитрой улыбкой взглянул на второклассника. — Скажи, Хосок, есть ли у тебя какие-то планы на зимние каникулы?       — Вроде бы нет, а что?       — Тогда приглашаю тебя в зимний лагерь, — торжественно произнес тот со всей важностью. — Я уже долгое время уговаривал директора на эту поездку, и в конце концов он сдался и дал добро. Так что через две недели будет устроена поездка за город. Ты только представь: чистый воздух, экология, не загрязненная человеком; заснеженные леса, веселые вечера перед костром, теплые и уютные домики у замерзшей реки... — Намджун мечтательно посмотрел вдаль. — Давай, соглашайся!       — Скучно, — равнодушно ответил младший. Хосок ненавидел зиму и холод, а тем более ненавидел жить вне цивилизации. — Не хочу никуда.       — Там не будет Юнги, — сразу же нашелся Намджун.       — Когда там, говоришь, поездка? Через две недели? Пойду тогда, заранее соберу вещи.       Ведь на самом деле Хосок был готов пойти куда угодно, лишь бы с Намджуном и без назойливого Юнги.

***

      Две недели пролетели, точно одна. Все удачно сдавшие экзамены ученики могли наконец свободно выдохнуть, забыть на какое-то время о занятиях, домашке и подготовке к весенним экзаменам и отдаться атмосфере предстоящего праздника — нового года.       Вся планета в преддверии суетится: украшает дома, ставит елки; ломает голову над тем, что подарить друзьям и близким. Многие говорят, что новый год — это волшебство, которое вселяет в сердца людей доброту, надежду, любовь; волшебство, которое сплачивает всех воедино и дарит веру на светлое будущее и шанс на новую жизнь. И Хосок почему-то считал, что его одного никоим образом не затрагивает это самое волшебство.       С каждым годом этот праздник для него тускнел и в конце концов померк. В детстве его всегда окружала настоящая праздничная атмосфера, которую создавали его любимые сестры и брат. Прежде он действительно любил это время. Время, когда ты действительно чувствовал себя счастливым, и единственным желанием ровно в полночь было одним: чтобы каждый год был таким, как этот, прошедший. Но спустя годы все иначе. Теперь Хосок один, и нет рядом ни сестер, ни брата, который, вероятно, уже и забыл о существовании младшего.       Парень сжимал в ладони теплое одеяло, неотрывно наблюдая за стрелками на стене напротив висящих часов. Ровно одиннадцать. Через час улицы окрасятся яркими красками салютов. Через час люди озарятся улыбками и начнут поздравлять друг друга. Через час все будут счастливы. Через час одиночество, подобно черной дыре, окончательно поглотит Хосока тупой болью в сердце. Через час с уголков глаз тронутся прозрачные слезы, чтобы затем упасть и раствориться в ткани наволочки.       Хосок уже и забыл каково это — встречать новый год с кем-то. Каждый год его отец в ночь с тридцать первого на первое пропадает на работе, а мать развлекается со своими подругами. Хосок не знал, быть может, не стоило говорить, что у него все нормально и он отметит новый год с друзьями. Быть может, стоило сказать, что ему так не хватает их и он хочет встретить этот новый год не в одиночестве, как это происходило из года в год, а с ними, с его любимыми родителями. Темная комната, холодная опустевшая квартира, тиканье настенных часов, разрезающее тишину новогодней ночи, пустой взгляд, направленный в никуда — вот и все, что осталось.       Парень даже не знал, что делает сейчас Намджун. Впрочем, если бы его другу не хватало рядом Хосока — он позвонил бы, и Чон был уверен в этом. Сейчас, вероятно, Намджуну весело. Опустив веки, он представил на секунду хена в окружении лучших друзей где-нибудь у главной елки Пусана. В его фантазии Намджун улыбался, и улыбался так искренне и счастливо, как никогда прежде, наблюдая за тем, как окрашивают черное небо яркими цветами салюты. Хосок лишь сильнее обнял мягкую подушку, лежа на холодной кровати.       В том, что происходит сейчас, ничьей вины нет.       Когда Хосок понемногу начал проваливаться в сон, из полудрема его вытащил короткий и столь громкий в этой тишине сигнал, оповещающий о новом входящем сообщении. В сердце парня вдруг загорелась маленьким огоньком надежда. Щурясь от непривычно яркого света, исходящего из телефона, он открыл сообщение; сердце пропустило удар, затем забилось снова, уже с удвоенной скоростью.       23:15: NJ: Что делаешь?       Хосок поневоле улыбнулся и быстро напечатал ответ:       23:16: hoseOk: Веселюсь в компании часов и четырех стен.       23:15: NJ: Не разрушу ли я веселье, присоединившись к вашей шумной компании?       И с того момента Хосок уже не особо осознавал происходящее. Он помнил лишь внезапно вспыхнувшую радость, то, как он вскочил с кровати и принялся убирать разведенный беспорядок и то, как в квартире в одно мгновение раздался звонок.       Прежде чем открыть дверь, Хосок привел свой устрашающий вид в более-менее приличное состояние. Не сумев скрыть наружу рвущуюся улыбку, он открыл дверь. Прежде замершее сердце, стоило лишь увидеть лицо друга, забилось как ненормальное, но Хосок списал эту странность на волнение и не стал обращать внимания на такую ерунду.       — Привет, — улыбнулся Намджун, стоя за порогом квартиры; щеки и нос его были красными от холода, и смотрелся так он довольно мило.       — Привет, — вторил ему младший. От того щемящего чувства одиночества, как ему показалось, теперь не осталось ни следа.       Когда старший зашел в квартиру и снял верхнюю одежду, он вдруг достал из-за пазухи бутылку с детским шампанским и под вопрошающим взглядом младшего серьезно ответил:       — Ты еще несовершеннолетний, так что напиваться мы с тобой сегодня будем этим.       Так, словно в этой квартире хозяин он, Намджун прошел в гостиную и, плюхнувшись на диван, включил телевизор.       — Тащи бокалы, сейчас обращение президента будет! — сказал он и принялся открывать бутылку с шампанским, крайне осторожно пытаясь избавиться от пробки в то время, как Хосок доставал из серванта два бокала, предназначенных для вина.       Когда он поставил их на столик напротив дивана, Намджун до краев наполнил бокалы шампанским, которое было не шампанским вовсе, а обычным лимонадом.       По телевизору уже заканчивались финальные сцены фильма «Один дома» — буквально через три минуты должен был наступить две тысячи восемнадцатый год. Два парня, удобно устроившись на диване с наполненными бокалами в руках, с нетерпением ждали, когда президент договорит свою речь и тогда, когда часы наконец пробили ровно двенадцать ночи, шумно чокнулись и выпили шампанское до дна.       — Чон Хосок-щи, — обратился к младшему Намджун, который смешно притворялся пьяным и специально заикался и говорил несвязно, — надеюсь, этот год будет для вас удачным. Найдите вы уже себе девушку и живите счастливо. — Затем показушно пожал тому руку и в следующую секунду расплылся в улыбке и залился заразительным смехом, заставляя поневоле засмеяться и Хосока.       Всего час назад Хосок думал, что и этот новый год пройдет в таком же одиночестве, что и предыдущие; что чуда, о котором все твердят, не произойдет. Но, быть может, судьба решила наконец изменить ситуацию в лучшую сторону или, может, это было лишь совпадение — в любом случае, Хосок был неимоверно счастлив. Счастлив настолько, что он, не контролируя себя, обнял за талию хена крепко-крепко и уткнулся носом в его ключицы, вдыхая до того знакомый и приятный до одури сладкий запах друга, который смешивал в себе аромат апельсинов и сосательных конфеток, которые тот всегда носил в кармане.       — Я так благодарен тебе, хен, — шептал младший едва слышно, и не был уверен точно, слышал ли его в этот момент удивленный Намджун, хотя это и не было столь важно. — Спасибо за все то, что ты делаешь для меня.       — Опять ты сопли развесил, — констатировал старший, поглаживая того по волосам. — Давай повеселимся лучше, новый год же.       — И как мы будем веселиться?       Намджун, отстранившись, посмотрел младшему в глаза и на полном серьезе сказал:       — Я притащил твистер.       И, да, этот новый год стал для Хосока и вправду самым лучшим за последние несколько лет.