За неделю до Рождества
Несмотря на те предупреждения и наказание, которое Юнги пришлось смиренно понести неделю назад, Хосок продолжал чувствовать на себе его до дыр прожигающий взгляд, который порядком напрягал. И хоть Юнги не рисковал подходить к младшему, обходясь лишь короткими взглядами, тому все равно казалось, будто этим самым старший лапал его где только можно и лишь ждал момента, когда можно будет нанести контрольный удар. Хосок знал, что мозгоправка Намджуна не подействовала ни на йоту — то, что он до сих пор не прижат к стенке — лишь вопрос времени, который вскоре себя исчерпал. Школьные коридоры и кабинеты уже давно опустели, солнце начинало медленно скрываться за горизонтом, когда Намджун лениво перелистывал страницы исписанной тетради по биологии, а Хосок со скучающим видом шелестел альбомными листами с какими-то списками имен. Взгляд случайно зацепился за слово «поездка», и парень заинтересованно пробежался по тексту: он гласил, что со второго по пятое января будет организована поездка-лагерь вблизи деревни Намсанголь Ханок в сопровождении президента школы и одного из учителей. Ниже располагалась небольшая таблица с именами в одной колонке, с классами — в другой. Среди десяти незнакомых имен Хосок нашел свое, а также Намджуна и, к его великому сожалению, Чимина. — Чимин поедет с нами? — расстроенно промямлил он и отложил бумаги. — Да, он сказал, что у него нет никаких планов на каникулы, поэтому решил составить нам компанию. Поездка была испорчена еще задолго до нее. Хосок знал, что теперь ему не отделаться от этих надменных и презрительных взглядов, и они будут преследовать его на протяжении всех трех дней, заставляя чувствовать напряжение и даже некоторый страх. Напряжение — от злой Чиминовой ауры, которая распространялась за километр, а страх — от воспоминаний прошлого, которые младший, как бы сильно он ни желал, стереть из памяти не мог. Ему оставалось, расстроенно лежа на сложенных на парте руках, смириться с неизбежным, надеяться только на лучшее и успокаивать себя тем, что рядом с ним будет Намджун, а тот его непременно защитит. Взгляд мельком скользнул по сосредоточенному лицу Намджуна и остановился у окна за его спиной. Улицу за стеклами окон неспешно покрывал тонким белоснежным одеялом снег, так гармонично контрастирующий с розовато-оранжевым небом, за горизонтом которого тонким ярким светом лишь едва виднелось солнце. Хосок довольно прикрыл глаза, позволяя последним горячим лучам скользить по лицу, чтобы затем скрыться во тьме снежного вечера. — Уже поздно, Хосок, нечего тебе сидеть тут просто так. Намджун отложил тетрадь и устало потянулся на стуле, разминая затекшие мышцы. Завтра у него был важный тест по биологии, к которому он готовился с особой тщательностью вот уже третий день. Для президента школы в первую очередь важно иметь хорошие оценки и оставаться хотя бы в пятерке ТОПа школы, и Хосок искренне не понимал, где его хен находит силы для работы, подготовки к экзаменам и для управления и контроля за учениками. Это, должно быть, очень трудно. Он не мог представить, каково на самом деле сейчас Намджуну, который ни слова жалобы не произнес за все время их дружбы, и Хосока его поражало. Ведь он всегда, сколько себя помнит, был довольно ленив и лишний раз пятую точку с места не поднимал. То, что он каждый день ходит в школу — уже было удивительным явлением, ведь он на самом деле был не против вместо уроков понежиться в теплой кровати и посидеть за компьютером, бездумно играя во всякие игры, потупляющие ум. Намджун, безусловно, был для него героем. — Ты не устал от всего этого? — спросил Хосок, подняв на друга глаза. И Намджуну не требовалось объяснять, что конкретно имел в виду младший. Прикусив кончик простого карандаша, он немного задумался, и только затем, подняв хмурый взгляд на Хосока, сказал: — Я с начальных классов мечтал стать президентом школы. Это было моей мотивацией, главной целью, к которой я стремился день ото дня — свои правила, свои устои, свои методы, которые никто тебе не навяжет. И не то чтобы я люблю управлять людьми, все совсем не так. Мне нравится менять что-то, пусть даже совсем незначительное, в лучшую сторону. — Парень помолчал пару мгновений и продолжил: — Мне никогда не нравились эти дурацкие правила о том как должен ходить ученик, что он должен делать и каким образом; половину школьного устава я бы кинул в топку. Поэтому, сразу после того, как меня избрали президентом, я посоветовался с директором — благо, человек он современный и понимающий — и немного подкорректировал правила, как видишь, — он с ухмылкой и будто невзначай коснулся пальцами выбеленных волос. — Я считаю, что неважно, будь у тебя красные волосы или обычные каштановые, тоннели у тебя в ушах или обычные гвоздики — это никоим образом не влияет на твои оценки. И, мне кажется, такая свобода индивидуальности гораздо больше способствует улучшению успеваемости учеников, ведь чем больше запретов, тем меньше хочется находиться там, где все, словно одно серое и блеклое пятно, сидят как в тюрьме. Ради этого я и хотел стать президентом. Намджун уткнулся задумчивым взглядом на свои руки, думая о чем-то. Хосок же переваривал полученную информацию в голове. Он всегда думал, что у стремления хена к посту президента школы был совсем иной подтекст — ну, там, наказывание плохих учеников, раздавание наказаний направо-налево, авторитет и всякое прочее, и сейчас, поняв, что это не так, чувствовал себя немного виновато. Ведь и правда, он замечал у некоторых учеников специфического цвета волосы, украшения, которые в других школах категорично запретили бы, у некоторых девушек — яркий макияж, но даже в уголке подсознания не догадывался о том, что вся эта работа принадлежит Намджуну. И он был чертовски прав, ведь и сам Хосок терпеть не мог постоянные школьные ограничения в плане внешнего вида, которые были для большинства школьников, словно кандалы. — У всего есть обратная сторона монеты, — вдруг подал голос Намджун. — У меня, как у президента школы, она тоже имеется. На меня постоянно возлагают надежды, ждут от меня чего-то и нагружают работой в то время, как на носу у меня итоговый экзамен, и провались я — в престижный университет уже не возьмут, и им плевать какие там у меня были проблемы в школе и из-за чего нужное количество баллов набрано не было. Иногда, когда все это начинает надоедать, когда становится тошно и мозг готов буквально взорваться от всей этой информации, хочется просто изолироваться от всего мира, расслабиться, и только потом вернуться в бой с новыми силами. Да, это трудно. Да, надоедает порой так, что охота все бросить и где-нибудь спрятаться, чтобы никто не нашел. Но, знаешь, это лишь секундная слабость, ведь когда я стремился к этому президентскому креслу в кабинете комитета, делал каждый свой шаг осознанно и обдуманно. И пусть сейчас мне довольно трудно справляться со всеми навалившимися проблемами, я вспоминаю для какой цели все это начиналось и нахожу в себе силы продолжать идти вперед. Ведь, в конце концов, я не один. — Намджун подмигнул младшему, заставив того засмущаться и опустить взгляд на свои руки. — И раз уж я ответил на твой вопрос, теперь ты можешь наконец уйти домой? Родители, должно быть, уже заждались тебя. Хосок робко кивнул головой и встал с места, попутно надевая куртку и рюкзак. — Знаю, что тебе трудно, хен, поэтому я бы хотел, чтобы ты помнил: я всегда рядом и в любую секунду готов помочь, и тебе нужно лишь позвать меня, — тихо произнес он, неловко теребя лямку рюкзака. — И спасибо, что рассказал мне все это. Парень под благодарный взгляд хена вышел из кабинета и направился по длинному коридору к главному выходу, у которого он еще издалека заметил темную неподвижную фигуру. Хосок подумал, что, должно быть, какой-то ученик остался в библиотеке допоздна, поэтому не придал этому никакого значения и пожалел, когда, дойдя до дверей, его глаза встретились с глазами Юнги, которые при виде его тут же загорелись радостными огоньками. — Я подумал, что ты уже ушел, — сказал мятноволосый с лицом, будто в этот момент не происходило ничего необычного и он просто ждал своего друга. — Чего ты хочешь от меня? — выдохнул устало младший, избегая встречи с чужим взглядом. — Намджун запретил мне приближаться к тебе, и я старался все это время держаться на расстоянии, но это оказалось для меня непосильной задачей, ведь ты мне, знаешь... нравишься, вообще-то... Черт, никогда бы не подумал, что это так трудно произнести. — Юнги почесал затылок и неловко улыбнулся. — Я знаю, что именно ты думаешь обо мне, поэтому хочу извиниться перед тобой за тот инцидент. Ты, наверное, жутко зол на меня за это. Извини. Хосоку еще никогда не говорили ничего подобного, и он был, если говорить откровенно, тронут и в то же время удивлен. Но он не знал, как реагировать на все происходящее, что говорить и какую мимику при этом использовать, поэтому тупо стоял, пожевывая нижнюю губу, и теребил ключи в кармане зимней куртки. — Знаешь... — начал неуверенно он, — мне не нравятся парни, ты уж извини. А тот поцелуй... Поначалу я был зол, но сейчас остался лишь неприятный осадок от того, как ты поступил со мной. Предлагаю забыть об этом и оставить все как есть, и прекрати, кстати, меня взглядом испепелять, это нервирует. Просто притворимся, будто ничего не было, и останемся друзьями, хорошо? — Я не могу быть «просто друзьями» с тем, при виде кого мое сердце так непривычно отбивает сумасшедший ритм. — Юнги наклонился к покрасневшему, словно рак Хосоку ближе и тихо произнес: — Даже если сейчас я не нравлюсь тебе, это можно изменить. Я буду добиваться тебя и ждать столько, сколько потребуется, поверь мне. — И Юнги, судя по серьезному виду, не шутил; кончиками пальцем он приподнял голову испуганного и растерянного Хосока, чтобы затем с улыбкой прошептать: — Знаешь, еще никогда я не чувствовал ничего подобного к кому-то. Почему же именно такой, как ты, без особых усилий смог затронуть мое сердце, Хосок? Что в тебе такого? — Ошибаешься, я никаким образом не могу нравиться тебе. Посмотри на меня внимательнее: я некрасив, безумно туп, необщителен и замкнут. Не глупо ли чувствовать симпатию к такому человеку, как я? Мне было бы неимоверно стыдно осознавать даже тот факт, что этот человек — парень. — Ты прав, — усмехнулся Юнги. — Но, знаешь, в этот раз я все-таки предпочту быть глупым. — Он выпрямился и, посмотрев за спину младшего и кинув напоследок: — Жаль, что я не смогу проводить тебя, — вышел из здания школы, оставляя ошарашенного Хосока, у которого почему-то сердце в ушах стучало, словно каменное изваяние стоять неподвижно на одном месте. — Ты еще здесь? — голос Намджуна вывел его из ступора и заставил осознать наконец всю серьезность произошедшего. — Почему не ушел? — Хен, я, кажется, с ума схожу, — смог лишь выдавить из себя хрипло Хосок, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Юнги сквозь прозрачное стекло двери.***
Родители были успешно уговорены, рюкзак собран, а Хосок полностью готов к предстоящей поездке, которая явно не предвещала ничего веселого благодаря одной персоне, что ухмылялась сейчас, смотря на сжавшегося в куртку Хосока на парковке возле уже подъехавшего микроавтобуса. И Хосок понятия не имел, каким образом в этом автобусе для муравьев поместятся одиннадцать взрослых человек. Пока он старательно думал над этим, пытаясь хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей, к месту сбора с планшетом в руках и рюкзаком на спине подошел Намджун и стал отмечать присутствующих. И через некоторое время ученикам наконец разрешили занять места в автобусе, худшее из которых конечно же досталось именно Хосоку. Когда Намджун пристроился на сиденье у окна, Хосок, только зашедший в автобус, едва успел заметить это и подумать о том, что неплохо было бы занять место рядом, как это сделал за него Чимин с самым что ни есть довольным видом. Все, что оставалось Хосоку, — это проигнорировать извиняющийся взгляд хена и сесть на последнее оставшееся место рядом с вонючим толстяком, имени которого он не знал и знать не хотел. Наконец автобус тронулся, все радостно загалдели, и только Чон Хосок безмолвно пялился в спинку стоящего впереди кресла в синей обивке и мысленно убивал этого чертового Пак Чимина, из-за которого все пошло по наклонной. Намджун выбирал место поездки с особой тщательностью: никто не хотел ехать в душном и тесном автобусе за тридевять земель, чтобы потом замерзнуть в каком-нибудь лесу насмерть, поэтому президент рассмотрел все места, отвечающие требованиям учеников, и в итоге выбрал деревню Намсанголь Ханок, расположенную вблизи Пусана — она подходила просто идеально. Намджун никогда там не был, но судя по тому, что говорят о ней на форуме, о своем выборе он пожалеет вряд ли. В душном автобусе, воздух в котором был пропитан запахом пота — а может быть, Хосоку просто казалось так из-за этого толстяка рядом, — парня неумолимо всю дорогу клонило в сон, и вот тогда, когда он наконец поддался тяжелым, понемногу опускающимся векам, Намджун вдруг объявил, что они приехали — и сон как рукой сняло. Как оказалось, с дремотой боролся не он один — встав с места, он обратил внимание на то, как с сонным видом зевали остальные ученики, потягиваясь вялым строем к выходу из жаркого микроавтобуса. Хосок наконец выбрался из этой душной атмосферы и с удовольствием отметил, что воздух в этой местности гораздо чище и легче дышится, словно его отфильтровали; его было невозможно сравнить с тем тяжелым воздухом города, который так и источал едкий запах выбросов и химикатов. — В каждом из трех арендованных домиков по две комнаты. Если вы заселитесь по два человека, тогда никто без кровати не останется, — тут же разнесся по лесной снежной глуши громкий голос президента, обращая все внимание на себя. — Что насчет гигиены и пропитания: в каждой комнате расположена ванная комната, так что бомжами ходить тут все три дня мы не будем, а что касается еды, мы с учителем Кан взяли с собой всю необходимую пищу, и во время завтраков, обедов и ужинов будем делить ее на каждого по столько, по сколько нужно, чтобы растянуть на три дня. Парень оглянулся по сторонам, оценивая окружение: сейчас ученики находились в лесу, а поодаль, если немного приглядеться, можно было увидеть три деревянных домика у берега замерзшей реки. — Не советую уходить далеко от домиков, иначе можно заблудиться, и хотелось бы напомнить, что если вы вдруг захотите порыбачить, то эта река довольно глубокая, и если вдруг случится так, что вы провалитесь в воду, спасти вас будет трудновато. — Намджун усмехнулся, смотря на испуганные лица школьников. Да, этот парень умеет приободрить. — Ну все, расходитесь по домикам, занимайте комнаты, обустраивайтесь. Я оповещу вас, когда состоится сбор у костра. Ученики тут же шумно направились в сторону места их временной дислокации, Хосок же уныло поплелся за ними следом, попутно думая о том, с кем придется ему ночевать в одной комнате все три дня. Если это будет не Намджун, то пусть хотя бы кто-то нормальный, кто не будет выносить ему мозги и надоедать своей болтовней. — Эй, Хосок, — позвал его со спины голос хена, и тот обернулся к нему. — Не против разделить со мной комнату? — А как же Чимин? — Чимин уже взрослый мальчик, а тебя одного оставлять я не хочу. Ну так что? — Конечно, почему бы и нет. От смущения и накрывшей его радости Хосок не знал куда деть себя. Он вдруг почувствовал обжигающий жар на своих щеках и из ниоткуда взявшийся трепет где-то в области живота, и понять не мог, что с ним происходило. Хотя эти явления и не были для него сверхъестественными, рядом с Намджуном он уже давно перестал чувствовать неловкость и смущение, поэтому сейчас эти чувства казались ему странными. Так, они с Намджуном, разговаривая о всякой ерунде, вошли в домик по центру и заняли одну из двух свободных комнат. Там они выгрузили свои тяжеленые рюкзаки, определились, кто какую кровать займет и проболтались в своей комнате вплоть до шести вечера, пока Намджун не вспомнил, что должен был уже давно подготовить все для вечерних посиделок у костра и уведомить об этом остальных учеников. Хосок вызвался помочь хену сдвинуть уже кем-то подготовленные бревна, которые будут служить им вместо сидений, по кругу, внутри этого круга очистить небольшую площадь земли от снега, чтобы затем разложить там принесенные из домиков дрова и разжечь костер. И он почти не замечал все это время рядом мельтешащего Чимина, который тоже чем-то помогал им. Хосок довольно сел на одну из бревен, подталкивая палкой выбившиеся из костра ветки поближе к распаляющемуся огню, и, задумчиво осмотревшись вокруг, выдал: — Жаль, что в этом году снега мало выпало, сейчас можно было бы слепить снеговика. — Можно слепить грязевого снеговика, — улыбнулся Намджун, получив в ответ короткую ухмылку от младшего. — Кстати говоря. — Парень вдруг вспомнил о чем-то, пошарился в кармане куртки и вынул оттуда какую-то маленькую вещицу, положив затем ее в ладонь Хосока. — Я проходил недавно мимо гик-магазина, и вспомнил, что так и не подарил тебе ничего на Рождество. Хосок раскрыл ладонь: на ней лежал маленький пластмассовый брелок-фигурка Капитана Америки. Парень поднял на смущенного хена глаза, полные счастья: в эту секунду ему хотелось кинуться ему на шею и радостно кричать слова благодарности, ведь этот маленький подарок для него был самым дорогим и ценным на свете. Но Хосок превозмог свои рвущиеся наружу порывы и лишь с нескрываемым восторгом пролепетал, чуть ли не плача: — Это самое лучшее, что мне когда-либо дарили. Хен, правда. Спасибо тебе. Я буду хранить его как зеницу ока! — Да ладно тебе, не утрируй. Хоть Намджун и был в какой-то степени смущен, в то же время был рад, что его подарок пришелся младшему по вкусу, и тоже ощущал счастье на сердце. Ему безумно нравилось, когда хмурый и грустный вид Хосока сменялся счастливой и лучезарной улыбкой, что способна была, наверное, растопить любое ледяное сердце. Его донсен улыбался в нечастые моменты, но и этого было достаточно, чтобы расположить к себе других людей. Только жаль, что пока он не понимал этого и считал себя гадким утенком, скрывая свое истинное лицо под маской, которую так боялся снимать. — Давай я сам, ты достаточно помог мне. Можешь пока погреться дома, если замерз. Но Хосок не замерз, даже наоборот — он чувствовал жар. Поэтому, встав на ноги и сжимая в ладони столь дорогой для него подарок, неспешным шагом поплелся в сторону густо растущих деревьев, голые ветви которых покрыты были тонким слоем белого снега. На уши давила непривычная глубокая тишина, заглушая издалека доносящиеся голоса школьников; зимняя прохлада приятно ласкала разгоряченную кожу щек и понемногу успокаивала бушующие в сердце Хосока чувства. Он понять не мог, что с ним происходило в последнее время: то в животе скручивалось узелком непонятное чувство, то сердце ни с того ни с сего начинало биться с бешеной скоростью и руки тряслись, как у последнего наркомана... С чем было все это связано — парень не знал, даже знать не хотел, ведь ему было страшно. Ноги сами привели его к замерзшей реке. Носом он уловил неприятный запах табачного дыма, который разъедал его легкие похлеще желчи — парень терпеть не мог этот мерзкий запах, — а пройдя дальше, заметил сидящую у берега мужскую фигуру, из-под шапки которой небрежно торчали рыжие волосы. Хосок с горьким сожалением осознал, кому именно принадлежала эта спина, и потихоньку стал давать назад, и бесследно ушел бы, если бы не предательски хрустнувшая под ногой ветка. Чимин незамедлительно обернулся; на его лице тут же появилась улыбка, стоило увидеть ему вдалеке испуганного Хосока. Жестом руки он подозвал младшего к себе, и тому ничего не оставалось, кроме как послушно подойти к своему бывшему обидчику. — Присаживайся, не стесняйся. — Чимин подвинулся на другой край бревна, освобождая пришедшему место. Сделав пару последних затяжек, парень бросил окурок в снег и, повернувшись к брюнету, улыбнулся. Хосок сказал бы, что Чимин красив и сексуален до одури, если бы не знал его настоящего — а это, если говорить откровенно, порядком портило впечатление об этом человеке и даже его внешности. Хосок молча смотрел себе под ноги, ожидая от своего соседа по бревну какой-нибудь подлянки или гадких слов в свой адрес. Сейчас он не чувствовал себя жалким и беззащитным пацаненком, коим был когда-то в прошлом, поэтому мог если что ответить Чимину колкостью на колкость. По крайней мере, он так думал. — Что это? — Чимин мотнул головой на ладонь младшего, по-прежнему бережно сжимающую подаренный ему брелок. — Это... подарок Намджуна. — Могу я посмотреть? — Его голос не источал ни зла, ни ненависти, а звучал вполне себе обыденно и даже как-то дружелюбно, поэтому Хосок хоть и неуверенно, но отдал ему свою самую драгоценную вещь на данный момент. — Намджун-хен всегда, сколько я его знаю, был очень добрым, честным и справедливым человеком, — произнес тот, задумчиво вертя в руках брелок. — Он всегда приходил на помощь другим, заботился о людях, которые больше всего нуждались в этом. И, знаешь, я им восхищен, ведь сам я — самая что ни есть его противоположность, но знаю, что для него плохо, а что — хорошо. Ты, верно, не понимаешь о чем речь. Позволь мне объяснить. — Чимин поднял на младшего голову и надменно ухмыльнулся. — Сейчас он должен думать об учебе, о работе и о своих обязанностях как президента школы. Но вместо этого он только и делает, что носится с тобой, как курица с яйцом. Хосок, ты как никто другой должен понимать, что ему сейчас трудно, ведь ты, как я понял, его друг — что, вообще-то, меня не очень устраивает. — О чем ты... — Такие как ты не должны путаться у него под ногами. Такие как ты только позорят его. Слышал, что говорят о тебе твои одноклассники в то время, как тебя нет рядом? «Жополиз, который прячется за спиной президента» — вот кто ты такой, Хосок. Ты из тех бессовестных людей, которые используют других только себе во благо. Издеваются одноклассники — беги жаловаться президенту; домогаются парни — президент все разрулит; Чимин говорит гадкие вещи — давай, расскажи об этом Намджуну, он тебя защитит, а меня оставит после уроков и пригрозит выгнать из комитета. Сделай одолжение — хватит использовать его как какую-то вещь, отвали от Намджуна, Хосок. Хватит строить из себя закадычного друга, — Чимин выплюнул эти слова со всей желчью и ненавистью в голосе, заставив младшего забыть о той уверенности, что сидела в нем какие-то минуты две назад, и в страхе вжаться в куртку. — Я даже помогу тебе покончить с этим. Чимин поднялся на ноги и, замахнувшись, выбросил брелок в сторону замерзшего озера, покрытого льдом. И Хосоку в этот момент показалось, что он выкинул не брелок, а его сердце, которое в ту секунду сжалось, отдаваясь по всему телу тупой болью. Чимин ушел, оставляя Хосока наедине с паникой и отчаянием. Ему не хотелось ни отомстить, ни ответить старшему тем же; в голове судорожно пульсировала одна единственная мысль: «Я должен поднять подарок, иначе Намджун расстроится, когда узнает, что я его потерял... Я не могу вот так оставить брелок на льду!» Хосок не помнил ни как ступил на лед, ни как под ним он с громким треском расползся тонкими и длинными трещинками. Было уже поздно осознавать что-то и начинать панику, ведь под ногами исчезла твердая опора, разлетаясь на мелкие частицы, и бездонная река поглотила Хосока, сжимающего в ладони самую важную для него вещь на свете, в свою ледяную ловушку, словно черная дыра.