Save me save you

      Хосок правда не знал когда прекратится весь этот ад, царящий вокруг него. Бесконечные ссоры дома, нагнетающие экзамены, которые парень понятия не имел как сдать, порой приводили к нервным срывам, а те — к нескончаемым слезам, рыданиям, синякам на скулах от папиной тяжелой руки и побегам из дома в квартиру Юнги в три ночи.        Хосок не хотел этого. Не хотел просить помощи у того, кого видеть даже не хотелось, но Юнги слишком не вовремя подвернулся под руку, как это бывало обычно, и все обернулось совершенно неожиданным для Хосока образом, ведь по непонятной причине стал находить успокоение и расслабление рядом с Юнги. Но это еще не означало абсолютно ничего. Не означали ничего даже те бессонные часы в теплых объятиях парня, тихий успокаивающий голос над ухом и гипнотизирующая эйфория, что была способна заставить Хосока забыть обо всем.       Заботливые движения рук, втирающих в болезненные синяки мазь, ворчание в адрес отца младшего и внимательный взгляд, который своей влюбленностью готов был вот-вот съесть Хосока без остатка. Неспешные прогулки под полуденным солнцем, разговоры о всякой чепухе, и теплые ладони. Юнги не говорил с Хосоком о его проблемах, это нагнетало бы еще больше, и Хосок был безмерно благодарен ему за это. Больше всего не хотелось вспоминать о царящем каждый вечер в его доме аде. Хотелось думать и надеяться на то, что все это на самом деле просто сон, и, возвращаясь с очередной с Юнги прогулки, стены квартиры встретят его семейным теплом и любовью, а не отчужденностью и чувством пустоты в ней. Именно по этой причине Хосок все больше времени стал проводить на улице. Не было никаких сил находиться в окружении этих холодных стен, которые не давали ощущения родного дома. Он находил его в безлюдных тихих парках, под теньком высокого старого дуба на влажной после прошедшего дождя траве и в журчании реки у причала. Находил его порой в тихом одиночестве и своих бесконечных мыслях. И все чаще в последнее время уютная комната Юнги давала ему это самое ощущение. Ощущение, что он дома.       Только благодаря хену младшему удалось не свихнуться окончательно. Только благодаря настойчивому хену Хосоку удалось спустя долгие и каждодневные подготовки хорошо сдать экзамены и перевестись в следующий класс — выпускной. И это был еще один пункт в благодарственном списке Хосока. Наверное, он никогда не отплатит то, что сделал для него Юнги, в полном размере. Взамен он мог лишь быть рядом и делать вид, что относится к нему не столь негативно и поддакивать, играть в эту глупую игру, и старшего это даже более чем устраивало. Однако было одно но.       Спустя пролетевшие как одно мгновение месяцы, проведенные с Юнги, Хосок не мог отделаться от терзающего сердце ощущения. И, казалось ему, этим ощущением была совесть.       Он пользовался тем, что давал ему Юнги и был уверен в том, что ни при каких обстоятельствах вместе они не будут, и каждый раз, стоило хену произнести «Я люблю тебя», Хосок не знал, что ответить. Хосок понимал, что чувства Юнги не взаимны, и тот тоже прекрасно знал об этом, но отчего-то продолжал вести себя как ни в чем не бывало, а Хосока это выводило из себя, ведь он отчаянно желал, чтобы хен наконец послал его к черту, ведь сам этого сделать не мог. Поэтому цирк этот продолжался изо дня в день, и Хосок молчал.       Юнги был для него другом. Очень хорошим другом. И он единственный, к кому Хосок мог прийти и излить свои чувства, поэтому тот и не мог взять волю в руки и послать его куда подальше, ведь Юнги для Хосока столько сделал, что и перечислить трудно! Будет очень некрасиво и эгоистично, вонзи Хосок ему нож в спину.       Однако Юнги все замечал, несмотря на тщательную конспирацию его донсена. Со стороны с болью на душе наблюдал за Хосоком: за тем, как натянуто улыбался он в ответ, как осторожно отталкивал его, когда Юнги хотел его обнять. Поэтому Юнги находился в замешательстве и не понимал, почему его друг по-прежнему приходит к нему и усердно пытается делать вид, что ничего не происходит.       Тем не менее, несмотря на эти непонятные отношения, ни один из двух так ничего сказать и не решался, продолжая делать вид, будто все хорошо, терпеть и надеяться, что однажды кто-то из них решит наконец сдаться, оборвать все связи друг с другом и уйти в тень.

***

      Хосок не знал, что он делал здесь. Не знал, какая такая мистическая сила заставила его прийти сюда.       Он не мог потянуть прозрачную дверь с висящей на ней табличкой «Открыто» на себя, не мог решиться войти, но и убежать тоже, сжимая в ладонях пропитанный теплом рук потертый брелок в кармане толстовки и пустым взглядом смотря в мужскую спину вдалеке. Столь родную, желанную до дрожи в конечностях, до горячей пульсации в висках и сумасшедшего биения сердца, что с каждым ударом отдавалось глухой болью.       Хосок готов был простоять на одном месте целую вечность. Он был счастлив смотреть на него хотя бы так — хотя бы издали, сквозь прозрачную и такую, казалось бы, непреодолимую стену.       На аккуратно уложенных бледно-розового оттенка волосах при каждом движении играли оранжевые лучи заката, просачивающиеся сквозь стекла магазина. Хосоку хотелось протянуть руку, невесомо и незаметно коснуться этих мягких волос. Хотелось нежно ввести в них свои тонкие пальцы, чуть перебирая. Как когда-то давно. Хосоку хотелось приблизиться к этой широкой и изящной спине и осторожно, чуть боязливо приобнять за талию. Уткнуться носом в чужую горячую шею, что источала столь сладкий и родной аромат. И закрыть глаза, слыша, как бьются сердца в унисон.       Намджун был далеко, но в то же время совсем близко, словно сверкающая на ночном небе звезда — такая же манящая, по-особенному яркая, желанная и далекая, хотя и кажется, что достаточно лишь протянуть к ней руку, чтобы коснуться. Хосок наблюдал за ее сиянием издалека. Наблюдал и трепетно хранил в дальнем уголке своего сердца неугасаемые чувства.       — Молодой человек, вы заходите или нет?       Женский скрипучий голос за спиной вернул парня с небес на землю. Хосок хотел было по-быстрому ушлепать от этого места подальше, но тело, как всегда, решило все за него: парень в панике открыл дверь и вошел внутрь — оповещающий звоночек над дверью тут же дал знать Намджуну, что пришел покупатель. Парень по инерции повернулся к выходу и поклонился в знак приветствия, но осекся, когда встретился с испуганными глазами Хосока, что тут же вжался в толстовку и поспешил скрыться за ближайшим стеллажом.       Ох, как же не любил Чон, когда в таких ситуациях мозг отказывается соображать, благодаря чему в итоге он оказывался по пояс дерьме. Ну и что ему теперь делать?! Сделать вид, что зашел купить пакетик рамена?       Парень прошерстил карманы: всего сто вон — этого хватит лишь на одну мятную конфетку. Если он просто выйдет, так ничего не купив, то это будет выглядеть странно, а для Намджуна — вдвойне. Он может подумать, что Хосок занялся сталкерством — что отчасти так, но лишь отчасти! — и преследует его. Хотя куда более страннее будет выглядеть, купи парень всего одну конфетку за сто вонн.       Господи, Чон Хосок, какой же ты дурак. Какой же дурак!       Судорожно продумывая в голове план, он сделал вид, будто рассматривает полку с прокладками — о Боже, почему нужно было завернуть именно сюда?! — стараясь никакого внимания не обращать на пристальный и хмурый взгляд хена — видимо, он и сам мучился догадками, чего делает там Хосок.       В конце концов, Хосок пришел к выводу, что так он выглядит еще страннее, поэтому, с особым усердием удерживая спокойное выражение лица, медленно двинулся к кассе, где с крайне задумчивым видом уже ждал его Намджун. Парень, будто так и надо, взял из стоящей рядом коробки с конфетами одну и положил перед кассиром.       — С вас сто пять вон, — волевым усилием сдерживая смех произнес старший.       — И когда это они успели так подорожать? — Хосок чувствовал себя полным идиотом и безумно хотел, чтобы земля под ним провалилась прямо сейчас, и желательно до самого земного ядра. — Э... А есть что подешевле?       — Есть жвачка за девяносто вон.       Парень согласно кивнул и выложил девяносто вон мелочью по десять монет. Не спеша высчитывая мелочь, Намджун как бы невзначай заметил, помолчав секунду:       — А ты изменился.       — Разве?       — Выше стал и взрослее, кажется. — Захлопнув кассу, Намджун поднял на друга глаза. — Отношения с Юнги хорошо действуют на тебя, не так ли?       В ответ Хосок лишь неопределенно промычал себе под нос, отводя глаза. Не об этом он все это время хотел поговорить в их первую после столь долгой разлуки встречу.       — Мы не встречаемся. Лишь хорошо дружим.       В магазине воцарилась нагнетающая неловкость. Парни не знали что еще сказать друг другу, хотя, казалось бы, спустя столько времени набралось огромное количество новостей, которыми оба не против были поделиться друг с другом. Но слишком сложно это было — вот так запросто заговорить с тем, с кем отношения оборвались не самым лучшим образом.       — Кстати, — решился нарушить тишину Намджун, — хорошо что ты зашел сегодня, меня тут попросили недавно провести небольшую лекцию в одной школе. Придешь?       — Конечно. — Хосок несколько опешил от столь неожиданного приглашения, однако быстро нашелся: — Где и когда?       — Средняя школа Чунган, завтра в пять вечера в актовом зале на первом этаже. Можешь взять с собой Юнги, ему тоже будет полезно послушать. Буду ждать. — Намджун слабо улыбнулся младшему.       Хосок не знал что еще сказать хену, неловко теребя в руках жвачку и глупо улыбаясь в ответ. Сказать, что он рад его видеть? Что скучает по нему и тому времени их дружбы? Что жаль, что так вышло?       Поколебавшись с минуту, Чон все же неуверенно отвернулся к двери выхода. Ему нечего было сказать хену, уже слишком поздно.       — Я рад, что ты зашел ко мне. Приходи еще, ладно?       Уже открывающий дверь Хосок замер на мгновение, резко повернув голову к уже полностью погрузившемуся в работу хену. Он ощущал, как сладостно сжался тугой узелок в животе в этот момент, как радостно затрепетали внутри крылья бабочек, которые, как казалось парню, испарились там уже давным-давно. Что это значило? Намджун простил его?       Чувства смешались. Счастье, грусть, радость, недоумение запутались в один клубок, приправленный щепоткой ликования в сердце — Хосоку впервые за длительное время удалось даже если так, но все же поговорить с хеном, услышать его голос, который не был пропитан ненавистью, отвращением или злобой. Вовсе нет. Намджун был рад видеть его? Так, будто ничего не произошло, будто не было тех месяцев, в течение которых они были друг для друга чужими людьми?       Хосоку с трудом удавалось сдержать улыбку, идя по узкому переулку вдоль трехэтажного жилого дома. Он правда все это время искренне надеялся на то, что хен не изменил свое к нему отношение, не стал презирать и обвинять, и, видимо, его надежды оказались оправданными. Это ли не значит, что Хосоку теперь можно надеяться на возобновление утерянной дружбы?       Хосок безумно скучал по хену все это время: сильно, до дрожи в коленках. А ведь не такой уж и глупой идеей было это сталкерство?       Хосок как по умолчанию свернул на дорогу, ведущую к дому Юнги. Сегодня воскресенье, поэтому парни договорились провести его вместе, как это бывало обычно, и посмотреть какой-нибудь фильм. И как бы сильно ни пытался Хосок сопротивляться этому, он просто должен был и даже как будто обязан, иначе хен расстроится, а парень обижать его ни в коем случае не хотел. Наверное, именно по этой причине Хосок не решался порвать это бессмысленное неловкое общение, которое и без того держалось на волоске лишь благодаря бесхребетности Хосока.       Дорога заняла в этот раз больше времени, чем обычно. Хосок хотел как следует обдумать произошедшее, взвесить все и сделать из этого какой-то вывод, попутно довольствуясь воскресной июньской погодой, которая в последнее время радовала жителей Пусана лишь зноем и жарой, что было не совсем привычно для тех, кто с собой каждый раз привык брать зонт, выходя из дома, а не крем от загара и бутылку питьевой воды. В общем-то, ненавистник жары Чон Хосок был несказанно рад недавно прошедшему дождю, что оставил после себя влагу на асфальтах и освежающую прохладу, хотя и вкупе с некоторой духотой. В любом случае, этот день, как казалось ему, не способно было омрачить ничто, будь то даже сорокоградусная жара или конец света.       Парень привычно поздоровался с консьержем как со старым другом, на автомате нажал на кнопку «пять» в лифте и одолженными ключами отворил дверь в просторную квартиру Юнги, что как обычно встретила его первозданной чистотой, порядком и свежестью — хоть и выглядело совсем иначе, но Юнги был тем еще чистюлей.       — Хен, я пришел, — крикнул Хосок, переобуваясь в заранее для него приготовленные тапочки.       Старший выбежал из своей комнаты в ту же секунду, оставляя после себя в воздухе шлейф из запаха алкоголя. Изо всех сил он прижал парня к себе, уткнулся носом в чужие вихры на макушке, бормоча себе под нос что-то похожее на «Я так скучал, Хосок-и».       — Хен, ты выпил?       — Совсем чуть-чуть, — промурлыкал в ответ тот, ластясь к младшему. — Идем со мной.       Юнги заговорчески улыбнулся самыми уголками губ, взял Хосока за руку и повел в свою комнату, в которой, в отличие от остальных комнат, царил настоящий бардак из пустых бутылок из-под пива. И Хосок узнать не мог это прежде светлое и опрятное место, где он провел огромное количество времени когда-то.       — Что-то произошло, хен? Это не похоже на тебя, ты раньше никогда не притрагивался алкоголю, — с опаской сказал он в то время, как Юнги подталкивал его к двухместной застеленной голубым льном кровати прямо по центру заваленной комнаты.       — Тише, ты разговариваешь слишком много.       Мин резко толкнул ничего непонимающего парня на кровать и, придавив его всем телом сверху и устроившись меж его ног, впился жадным поцелуем в губы. Он целовал настойчиво, нетерпеливо и страстно, вопреки упорным сопротивлениям младшего.       Хосок попытался ослабить хватку хена, оттолкнуть его от себя, однако неожиданно сильными оказавшиеся тонкие руки вцепились в младшего мертвой хваткой. Все, что оставалось Чону, — это стиснуть зубы, чтобы не позволить языку Юнги продвинуться дальше, и отчаянно отбиваться всеми возможными способами. И это возымело эффект: проворно шарящие под его футболкой пальцы замерли, а теплое прикосновение на губах исчезло, оставляя после себя на коже лишь терпкий запах алкоголя.       — Отпусти меня, хен! — Хосок попытался оттолкнуть парня вновь, однако спустя мгновение в ответ его руки оказались прижатыми к кровати над головой больной хваткой, а губы Юнги — на его шее, засосами впиваясь в тонкую кожу. — Хватит, пожалуйста... Хен, пожалуйста...       Хосок едва сдерживал себя, чтобы не податься в истерику и сохранить здравый смысл. Однако в этот момент он готов был кричать, молить, лишь бы не чувствовать больше прикосновений рук старшего, его тепла на своем теле; лишь бы прошло это неприятное чувство каждый раз, как припухшие губы касались его лица, шеи, постыдно открытых сосков.       Казалось, Юнги было абсолютно плевать. В ответ на жалобные мольбы и тщетное сопротивление он лишь усиливал хватку на чужих руках — до боли, до синяков, абсолютно игнорируя своего парня, не принуждать которого к сексу он поклялся когда-то давно. Слишком сильно пульсировало в жилах обжигающее возбуждение вперемешку с алкоголем — остановиться было нереально.       — Юнги, я не хочу этого, прекрати! — вскрикнул младший, почувствовав давление на пах. — Прошу, давай остановимся на этом...       — Почему нет?       От взгляда и ледяного тона Юнги холодок пробежался по позвоночнику; какое-то шестое чувство подсказывало Хосоку, что так просто сбежать ему уже не удастся.       — Я просто...       — Я, блять, слышал это много раз, Хосок. Назови мне эту блядскую причину, почему ты так настойчиво бегаешь от моих чувств к тебе, — едва заикающийся от выпитого алкоголя голос Юнги сквозил отчаянием, но в то же время злостью, а глаза его отражали сокрытую во тьме зрачков боль, какую Хосоку еще никогда не доводилось видеть.       Парень отпустил руки младшего и чуть отстранился, вопрошающе подняв брови.       — Я не хочу... Хен, мы ведь друзья! Мы просто друзья!       — Меня это не устраивает, Хосок. Я вижу все, что с тобой происходит, но это не то, чего хочется мне видеть... Я хочу видеть взаимные чувства, мать твою, а не эту лживую дичь, которую ты постоянно показываешь мне. — Юнги приподнял голову младшего, заглядывая прямо в покрасневшие от выступившей влаги глаза. — Я настолько хуже Намджуна? Насколько хуже, что ты так и не смог полюбить меня за все эти четыре месяца? Ты же по-прежнему сохнешь по нему? — грустно усмехнулся парень, до ноющей боли сжимая плечи младшего. — По этому сумасшедшему выблядку? А я не заслужил твоей любви, да? Чего тебе еще, блять, нужно? Скажи, что мне сделать, чтобы ты полюбил меня. Я уже на все готов, черт возьми!       — Я не могу, — сквозь подступившие к горлу слезы произнес Хосок, изо всех сил пытаясь унять пробирающую всю тело дрожь. — Прошу, прости меня, хен. Я не хотел всего этого, не хотел лгать тебе и делать больно...       — И что же, ты думаешь, простых извинений будет достаточно после всего этого, мелкий ублюдок?       Хосок опомниться не успел, как его грубым движением перевернули на живот, зафиксировав руки на пояснице, дабы даже сопротивляться не смел. Юнги без какой-либо нежности и осторожности, не обращая никакого внимания на протестующие выкрики, резко стянул с бедер парня джинсы, затем нижнее белье, обнажая белую задницу. Следом — звук расстегивающейся ширинки, а через мгновение — жгучая, до белых пятен перед глазами, до крупной дрожи в теле и помутнения разума ослепляющая боль.       Пробирающие до костей отчаянные крики разносились в стенах пустой квартиры при каждом резком движении бедер, сопровождающимся невыносимой агонией, отдающейся во всех клеточках тела, размашистыми шлепками по разгоряченной коже и яростными рыками над головой. Юнги вдалбливался в это неподготовленное тело как сумасшедший, теряя рассудок от ее горячей узости, от ее неподдатливости и первозданной девственности. Сейчас это было потрясающе, и плевать парню было на эти громкие стенания мученика под собой. Он ждал этого слишком долго.       Перед глазами плыло. Испарились все мысли, все приятные чувства после встречи с Намджуном, осталась лишь разрывающая на кусочки боль и желание, одно единственное, пульсирующее в затуманенном сознании желание — умереть, лишь бы избавиться от этой бесконечной муки при каждом резком толчке, убивающем волю к терпению и веру в то, что все это вскоре закончится. Но скрип кровати, удары бортиков о стену и глухие стоны над головой не прекращались, казалось, целую вечность.       Хосок находился на волоске от долгожданного забвения, когда комната погрузилась в тишину, а Юнги наконец вышел из него с удовлетворенными стонами, кончая на измазанную кровью задницу младшего.       Юнги осторожно лег рядом, приобнимая почти безжизненного парня за талию.       — Прости меня... — прошептал он несвязно. — Умоляю, прости...       Не было никаких сил пошевелить и пальцем. Хосок тихо всхлипнул и прикрыл заплаканные глаза. Пятая точка неумолимо горела, словно адским пламенем, и пульсировала; Хосока разрывала невыносимая боль. Юнги несчадно порвал его. Ради чего? Ради того, чтобы наконец добиться взаимных чувств и удовлетворить свое эго? Так это и называется любовью?       Хосок подождал, когда хен уснет под напором выпитого алкоголя. Попытался дрожащими руками натянуть штаны, встать на ватные ноги, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Он должен был терпеть, чтобы как можно дальше уйти от этого дома и забыть как страшный сон все произошедшее. Если бы это было возможно.       На улице заметно стемнело, у дома Юнги уже горели фонари, разрезая ярким светом темень переулка. Хосок обессилено оперся о первый попавшийся столб, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. Поднял застилающий застывшими на глазах слезами взгляд на небо. Луна, окруженная сияющими звездами, сегодня была по-особенному красива и ярка, точно одна огромная на ночном небе лампочка, только намного прекраснее.       И как же, наверное, глупо было это — плакать из-за своих же ошибок. Хосок рваным движением утер слезы. Точно так же было глупо считать, что жертва всей этой ситуации лишь он один. Так или иначе, Хосок сам заварил все это, за что и получил по заслугам. Сейчас оставалось лишь принять это и, стиснув зубы, перетерпеть последствия содеянного.       Собрав волю в кулак, парень возобновил неспешное движение вперед — домой, чтобы наконец обессиленно упасть на кровать и забыться во снах и забвении.