Хосок еще никогда не чувствовал себя таким, как сейчас. Он заливает в себя сотни граммов джина-тоника. Сам того не понимая, в объятиях Оливии
танцует под какую-то глупую клубную песню в набитом другими выпускниками клубе и веселится со своими друзьями, совершенно ни о чем не думая — даже о том, что сегодняшним утром он, должно быть, проснется в состоянии «ни рыба ни мясо». Он чувствовал себя
нормальным. Оказывается, чтобы почувствовать себя обычным, нормальным подростком, достаточно было переехать в Лондон, найти себе друзей и в хламину набухаться в ближайшем ночном клубе. Но как же сейчас он был счастлив. Никакими словами он не мог выразить свою бескрайнюю любовь к этим трем дуракам, которые сейчас, смеясь, танцевали этот свой тупой танец червячка.
Яркие цветные огни мельтешили, мигали перед глазами Хосока. Спертый душный воздух давил на легкие, а громкие, отдающиеся глубоко в барабанной перепонке басы звонко вибрировали у него в голове, и у Хосока закружилась голова. И он не знал, то ли из-за чересчур выпитого алкоголя это, то ли из-за какофонии раздражающих окружающих его вещей.
Трой, заметив это, приобнял парня и вывел из центра танцпола к пустующему дивану в дальнем углу.
— Все хорошо?
Хосоку хотелось ответить, что все отлично, но изо рта лишь что-то неразборчивое и скомканное вышло, и Трой, как и только-только подошедшие Оливия и Томас, понял, что с него уже хватит.
— Хосеокей, я принесу тебе водички, а потом подышим вместе воздухом, хорошо? — как заботливая мамочка проворковала Оливия и убежала в сторону бара.
— Вы т-такие все клас-ые, — изрыгнул, заикаясь, в полусознательном состоянии Чон и смазано в щеку поцеловал Томаса. — Я так люблу в-ас. Поч-чему вы не вст-етились мне раньше?
Хосок соскользнул с плеча Томаса на его колени, грозясь вот-вот уснуть. В голове творилось черте что, а сознание то и дело клонило в сон, несмотря на слишком громкую музыку. Раньше он никогда не пил, поэтому подобное состояние было для Хосока в новинку, и ему это будто даже нравилось. Необычно.
— Если честно, я не особо разобрал сказанное, но, чувак, ты тоже классный. Только интересно, почему ты в дрянь пьяный, а у нас ни в одном глазу.
Трой пожал плечами в ответ и улыбнулся, перебирая пальцами растрепанную шевелюру Чона.
— Кажется, это его первый раз. Мы пили намного больше, чем он. Хосок, тебе предстоит еще учиться и учиться искусству употребления алкоголя!
— Не надо наставлять ребенка на путь неистинный! — тут же вмешалась подошедшая с четырьмя бутылками негазированной воды Оливия, садясь на диванчик напротив парней.
Девушка открыла одну из них, приподняла Хосока и дала ему в руки бутылку, которая за считанные секунды оказалась опустошенной. Парень плюхнулся обратно, явно намереваясь сладко уснуть прямо здесь и сейчас.
Трой попросил друзей дать Хосоку немного времени на отдых, чтобы затем вызвать такси и отправиться обратно в общежитие. И пока Томас и Оливия болтали о чем-то своем, скучающим видом оглянул все помещение.
В клубе было уж слишком много пьяных и неадекватных людей, которых Трой пытался остерегаться. Вот, например, какой-то накаченный француз, танцуя на краю танцпола, изо всех сил пытается дотронуться попы впереди танцующей блондиночки на красных каблуках. Вот она разворачивается и дает ему, должно быть, звонкую пощечину — сквозь весь этот шум, к огорчению Троя, шлепок ладони о бородатую щеку расслышать не удалось.
Вот, чуть поодаль барной стойки, дрыщавый парень в гавайской рубашке опустошает на черную, глянцевую плитку пола свой желудок. А в самом дальнем от Троя углу на диванчике самозабвенно занимается сексом молодая пара.
Трой ненавидел подобные места. Ненавидел плотные скопления пьяных свиней и наркоманов и эту тупую светомузыку. Он пошел сюда только ради Хосока, ведь, как ни странно, именно он предложил отметить окончание университета в клубе, хоть и изначально планировалась цивильная вечеринка в гостиной общежития с чаем и яблочными пирогами.
Трой наклонил голову, чтобы взглянуть на скрытое тенью спящее лицо своего друга. Интересно, вернется ли он обратно в Южную Корею? Австралиец надеялся, что да, хоть и кусочком своего сердца протестовал против этого, ведь не хотел отпускать Хосока, к которому так сильно привязался. Это не любовь — совсем нет. Просто... просто он ему очень и очень нравился, и Трой определенно точно будет по нему скучать, и, кто знает, увидятся ли они когда-нибудь снова?
Он отчаянно жалел о том, что учеба закончилась так скоро, и уже сегодня днем четверо друзей разойдутся по разным дорогам, лишь изредка поддерживая общение по телефону. Кто-то в будущем обзаведется семьей, кто-то, возможно, как Трой улетит жить в другую страну, желая обеспечить себе лучшую жизнь — и тогда их связь может оборваться насовсем. Могло бы прозвучать эгоистично, произнеси это вслух, но Трой слишком сильно привязался к своим друзьям, и не хотел бы, чтобы жизнь заставила их расстаться.
Но в случае Хосока он понимал, что так для него будет лучше. Трой искренне желает ему счастья и надеется, что этот Ким Намджин — или как его там — наконец позвонит, напишет или хотя бы отправит письмо голубем о том, что хочет увидеть Хосока спустя столько времени. Если он этого не сделает, Трой определенно точно разочаруется в этом человеке, хоть и совсем его не знает.
— Думаю, нам пора, — спустя долгое время подала голос Оливия и встала на ноги. — Меня парень забирает на машине около двух часов дня, нужно успеть поспать хоть немного и собрать вещи.
— У тебя есть парень?! — резко вскинулся Томас, во все глаза уставившись на подругу. — Почему я не знал об этом?!
Оливия замялась и неловко почесала затылок.
— А я... разве не говорила?
Между ними образовалась некая нагнетающая и натянутая атмосфера, которую можно было бы разрезать ножницами, и ни Трою, ни даже внезапно проснувшемуся Хосоку это совсем не нравилось.
— Эй, давайте сначала вернемся в общежитие, — подал на удивление бодрый голос Чон, — а там потом можете сколько угодно... эм... драть...
— Драться, — участливо подсказал сидящий рядом Трой.
— Да...
— Он прав, — тут же нашлась Оливия и схватила в руки телефон, избегая зрительного контакта с Томасом. — Я закажу нам такси.
Друзья вышли из клуба на улицу в полном молчании, в одну шеренгу плятясь за спиной Оливии.
— Вы тоже не знали, что у нее появился парень? — спросил отчего-то расстроенный Томас, получая затем в ответ два согласных кивка.
Хосок был безумно рад выйти на свежий, хоть и прокуренный у входа воздух. Отойдя подальше, он жадно вдыхал его носом и выдыхал ртом, наслаждаясь долгожданной прохладой и освобождая свои легкие от оков клубной духоты и запахов чужих людей. Его тошнило немного от выпитого алкоголя, да и разум по-прежнему помутнен был, но после недолгого сна ему определенно стало лучше.
Лондон — шикарен, и Хосок который раз убеждался в этом, глядя вдаль, на возвышающиеся высотки. Особенно шикарным он становился ночью, когда город накрывала черная звездная тень, улицы опустошались и включались яркие огни по всем узким улочкам и дорогам. За эти пять лет ему все же удалось взглянуть на ночную Башню Елизаветы — Биг-Бен, — и даже до сих пор, когда парень вспоминает об этом, его сердце замирает от красоты этой башни, однако картинка, нарисованная воображением — это совсем не то. Хосок хотел бы еще разок сходить к ней и запечатлеть ее в своем телефоне.
Но больше всего на свете он хотел, чтобы это увидел Намджун. Хосок, прикрыв веки, уже представлял лицо хена, когда тот увидит ночной Биг-Бен своими глазами, и слабо улыбнулся — скорее, наверное, от сожаления, чем от счастья. Увы, но не всем желаниям пророчено сбыться.
Кстати говоря, Хосок ведь так и не отписался Намджуну о том, как прошла церемония вручения диплома. С этим клубом он совсем забыл о существовании телефона.
Но, стоило только парню взять в руки телефон, разблокировать его и увидеть висящее оповещение об одном новом сообщении, его тут же затолкали в подъехавшее такси, и память о Намджуне отбило напрочь.
Тело Хосока уже давно молило об отдыхе, и парень едва не уснул по дороге в общежитие. Кажется, друзья были с ним более чем солидарны, ведь весь путь Хосок то и дело ловил слухом глухие звуки зевков, а Трой и вовсе через какое-то время уснул на его плече. Что ж, этот длинный день у всех выдался нелегким.
Интересно, с кем из них Чон попрощается навсегда, проснувшись наутро?
Хосок по приезде домой незамедлительно поднялся в свою комнату и тут же плюхнулся на холодную, не расстеленную постель, и утонул глубоко в своих снах, словно по щелчку пальцев.
Ему снилось, как величественно горящий огнями Биг-Бен возвышался над ним. И рядом был Намджун. Он держал его руку в своей теплой ладони и улыбался ярко-ярко — ярче, чем огни самого Биг-Бена. И Хосок улыбался ему столь же радостной улыбкой, чувствуя, как переполняется его сердце счастьем — и не столько от мысли о том, что Намджун с ним, сколько от осознания, что за его спиной также стояли его друзья и в их любимой манере травили глупые шутки, звонко смеясь. Наверное, все-таки Хосоку хотелось, чтобы его будущее было именно таким. Нет. Он
точно хотел, чтобы его будущее было таким же, как в этом сне. Он бы хотел провести остаток своей жизни рядом с людьми, которых любит.
Но Хосок больше не чувствует тепла чужих рук, яркая башня больше не слепит его глаза, да и смех за спиной куда-то растворился, словно и не было его вовсе. Хосок падает в бесконечную черную бездну. Пытается руками за воздух зацепиться, будто надеясь, что кто-то спасет его от неминуемой смерти. Но не было никого, кроме густой, холодной и до того неприветливой тьмы и безликого чувства безысходности.
Хосок резко просыпается на своей смятой постели.
— Боже, что за идиотские сны мне снятся? — пробубнил он, потирая от боли ноющие глаза. — По-моему, пора прекращать пить на заре своей карьеры алкоголика.
По голове словно били молотком ночь напролет, тело нещадно ломило, а во рту ощущался привкус коровьего помета — не лучшая встреча с новым днем.
Оливия внезапно с пинка открывает дверь его комнаты и с радостным визгом виснет на шее парня, словно бы радуясь чему-то.
— Хорошо, что ты уже проснулся, Хосеокей, а я как раз шла будить тебя, чтобы попрощаться!
Ржавым шестеренкам в голове Хосока потребовалось некоторое время, чтобы осознать происходящее, и он резко сел на кровати, непонимающе смотря на подругу.
— Кого? — тупо спросил он, даже особо не задумываясь о своем вопросе.
— Ты имел в виду «куда»?
Оливия громко посмеялась, постукивая себя по коленке, и обняла еще не проснувшегося толком парня.
— Ты потихоньку начинаешь разучивать английский, а, Хосеокей? Я уезжаю домой, в Шеффилд. Я ведь говорила, помнишь?
— Но почему так рано? Подожди, я хотя бы провожу тебя.
Хосок вскочил на ноги и тут же принялся искать в шкафу более-менее чистую одежду, чтобы переодеться. Честно говоря, он совсем не помнил о том,
что говорила ему Оливия о своем уезде — все события этой ночи скомкались в один неразборчивый клубок.
— Рано? Время два часа дня. Некоторые выпускники уже давно съехали. Кстати, а когда собираешься съезжать ты? Нас ведь выселяют сегодня.
Хосок резко остановился, обдумывая услышанное. Он совсем забыл об этом и даже не предупредил маму и отчима о том, что собирается некоторое время пожить в их квартире.
— Я не знаю... я еще не собрал вещи, — промямлил в ответ он, снимая с ног потные носки. — А Томас и Трой? Они еще тут?
— Да, они еще тут, — ответил ему стоящий в дверях Трой с тройными мешками под глазами после сегодняшней бурной ночки.
Рядом с ним стоял отчего-то непривычно молчащий Томас, который прожигал светлый ламинат под собой взглядом. Хосок понял, что что-то случилось, и это «что-то» определенно касалось Оливии. Но промолчал, ведь подобные вещи точно не стоило обсуждать при ней. И лишь взглядом Трою он задал немой вопрос, получая неоднозначный кивок головой в ответ.
Парни помогли вынести чемоданы девушки из общежития, где эстафету принял какой-то темнокожий высокий парень, заталкивая вещи Оливии в свой черный «Вольво». Все то время, что друзья прощались, он не произнес ни слова, терпеливо ожидая девушку у машины.
— Я так не хочу прощаться с вами, — понуро произнесла Оливия парням, подолгу обнимая каждого из них. — Пожалуйста, обещайте, что будете писать или звонить мне. И что соберетесь вместе и приедете ко мне в Шеффилд. Это такой красивый город, я столько хочу показать вам!
По загорелым щекам девушки потекли прозрачные слезы. Оливия поспешно отвернулась, чтобы скрыть этот позор, ведь как же сильно она ненавидела плакать. И Хосок тут же прильнул к ее спине, словно пытаясь успокоить.
— Мы обязательно приедем к тебе, сестренка. Ты даже доехать до дома не успеешь — как мы сразу окажемся там! — подал голос он.
— Да-да, о, наша любимая сестра, мы никогда-никогда о тебе не забудем и будем навещать тебя каждый день, звонить каждый день и писать по одной смс-ке в минуту! — присоединился Трой, обнимая ее справа, и головой тут же стал жестикулировать Томасу, чтобы тот обнял Оливию с другой стороны. Томас, хоть и с неохотой, но приобнял девушку, кладя свою голову на ее макушку.
— Вы у меня такие придурки, но я вас так обожаю.
Оливия смеялась сквозь слезы, и, признаться честно, у самого Хосока в глазах стояла влага. Он не меньше других не хотел, чтобы Оливия уезжала домой.
Девушка резко оттолкнула от себя парней и развернулась, собрав всю волю в кулак. Затем подошла к Хосоку и, сурово смотря ему в глаза, произнесла:
— Хосеокей. Если этот Намджин так и не напишет тебе, что ты для него — самое драгоценное сокровище, и если не станет умолять о твоем возвращении к нему — похорони его в своих мыслях и забудь. Он не стоит твоих страданий.
С этими словами девушка развернулась и села в машину. А парням лишь оставалось, маш
а на прощание руками, провожать взглядом машину, с каждой минутой удаляющуюся все дальше и дальше, в итоге превращаясь в маленькую черную точку вдали.
Томас и Трой ушли паковать свои вещи. И лишь Хосок остался стоять на месте в окружении мельтешащих туда-сюда выпускников.
Он прикрыл глаза ладонью на манеру козырька и поднял голову к нежно-голубому яркому небу. Хорошо бы, если пошел дождь. Но в небесах ни облачка. Дождь как ничто другое контрастировал бы с пустотой в его сердце.
Оливия уехала. Трой уже заканчивает собирать вещи, ведь у него самолет в Канберру через три с лишним часа. А Томас вот-вот уедет вслед за подругой в Керби. А Хосок... Он останется здесь, в Лондоне, однако ничего это не изменит. Что останется после? Увидятся ли они вообще когда-нибудь? Тоска, что поглощала Хосока сейчас — неизмерима. Но как же он благодарен этим людям за то, что они раскрасили яркими красками его последние пять лет.
Парень уныло поплелся в свою комнату. Прежде всего надо было позвонить матери, объяснить всю ситуацию и попросить заехать за ним. Хосок, кстати, со вчерашнего дня телефон в руки так нормально и не взял. Впрочем, вряд ли кто-то кроме мамы и его оператора мог написать или позвонить ему.
В комнате царил хаос. Хосок давненько не прибирался в ней — времени из-за защиты диплома и выпускного совсем не было.
Парень неспешно поправил белье на своей кровати, собрал весь валяющийся на полу комнаты мусор, подмел крошки и наконец, сев на кровать, взял в руки телефон и тут же, даже не задумываясь, нажал на уведомление о новом сообщении.
Руки затряслись и сердце в груди вдруг заколотилось с невообразимой, бешеной скоростью. Хосок чувствовал себя так, словно находился на грани истерики. Но случается ли у людей истерика от счастья? Хосок не знал. Но, видимо, случается.
Парень упал лицом в подушку, визжа в нее что есть силы и ногами вороша только-только идеально выстеленное белье на кровати. И он не мог передать тех чувств, что каждый раз с новой силой взрывались в нем, точно фейерверки в ночном небе — яркие такие, цветные. Хосок не мог дышать, не мог здраво мыслить, ведь каждая клеточка его организма была сосредоточена только на одном — таком нужном, важном и очень-очень долгожданном.
— Ты чего визжишь тут, как девочка? — послышался сзади голос Троя.
Хосок тут же вскочил с кровати, с широкой, радостной улыбкой на лице показывая экран телефона с сообщением своему другу.
— Он... он написал мне! — неразборчиво верещал Чон, даже не осознавая, что говорит на корейском. — Он хочет, чтобы я приехал! Он хочет... он хочет, чтобы я вернулся к нему!
— Я ничего не понимаю ни из того, что ты говоришь, и ни даже из того, что ты показываешь мне, — сказал сбитый с толку Трой с таким выражением лица, словно его друг слетел с катушек.
Хосок дал себе секунду, чтобы отдышаться и собраться с мыслями, и сел на кровать, возможно даже не для того, чтобы нормально объяснить свое поведение другу, а просто сполна прежде всего
самому осознать происходящее.
— Он разобрался в своих чувствах, — тихо произнес он снова скорее самому себе, чем Трою. — И я возвращаюсь в Корею.
***
new hope club — love again
Полет домой длился мучительно долго — намного дольше, чем когда Хосок улетал в Великобританию, и это томительное ожидание встречи с Намджуном его уничтожало. Он даже не успел толком попрощаться с мамой и отчимом, когда те с общежития сразу же отвезли его в аэропорт.
Хосок соскреб все свои жалкие пожитки налички, которых едва хватило на билет в Сеул и на электричку до Пусана. Где и как он будет жить там — он даже не подумал, но решил, что будет разбираться с проблемами по мере их поступления, ведь важно было совсем другое. Хосок все-таки
нужен Намджуну. Намджун
хочет, чтобы Хосок вернулся к нему. Но почему же, чтобы осознать это, ему потребовалось столько лет?!
Чон пообещал себе, что выскажет все претензии хену при встрече и обязательно очень-очень сильно обнимет его до хруста ребер и раскусает его губы до крови. А пока стоило бы сосредоточиться на самоконтроле, ведь так хотелось рассказать о своем счастье и выразить все свои чувства кому-нибудь. Хоть
кому-нибудь — даже этому европейскому дядечке, спящему рядом. С Троем и Томасом он обсудить эту тему не успел, ведь к тому времени, как Хосок укротил свою истерику, они уже стояли на улице у входа в общежитие с полными тяжелыми сумками, ожидая свое такси.
Они успели лишь обняться на прощание и пожелать друг другу удачи. И в тот момент почему-то Хосок уверен был, что они еще встретятся, будто Намджун подарил ему некую надежду на совместные путешествия по миру. Поэтому сильно грустить не стал и пообещал однажды приехать к каждому в гости. Тем не менее, несмотря на все данные им обещания, кто знает, когда это случится. Быть может, с работой у Хосока сложится не так хорошо, как хотелось бы, и денег на подобную роскошь будет не хватать.
Хосок безумно скучал по своему дому. Как бы ни была сильна его ненависть к живущим в Корее людям, факт оставался фактом: это место, где он родился и вырос. Через иллюминатор самолета парень уже мог разглядеть вдали Сеул, скрывающийся за серыми облаками. Уже заметно вечерело.
Еще немножко.
Хосок отсчитывал секунды до приземления в Кимпхо, судорожно проверяя время на телефоне.
Словно находясь в вакууме, он слышал, как хлопали пассажиры, радуясь успешной посадке, и стоило молоденькой стройной стюардессе открыть двери, Хосок тут же рванул к выходу, не забыв захватить свой рюкзак, и побежал. Люди кто громко, кто тихо выражали свое недовольство, когда он пробирался сквозь эту бесконечную толпу тел, наступая всем подряд на ноги. И остановился лишь в зоне прибытия, выискивая в десятках чужих лиц знакомое, такое нужное ему.
Намджуна не было.
Сердце стучало в самых висках, отдаваясь звонким импульсом в черепной коробке, и легкие резало нещадно от быстрого бега.
Он должен быть здесь. Он обещал.
Хосок готов был вот-вот расплакаться от огорчения. Почему же хен не пришел, чтобы встретить его?..
Седовласый пожилой мужчина, улыбаясь, целует свою жену, спрашивает ее о чем-то, обнимает крепко-крепко. Берет ее за руку и отводит к выходу из аэропорта. И Хосок видит
его.
Заметно отчего-то сжавшись, Намджун стоит далеко, в самом уголочке, где Хосок никогда бы его не нашел. Бегает взглядом по незнакомым людям и ищет Хосока.
Их взгляды встречаются.
И Хосок снова бежит, случайно толкая плечами преграждающих ему путь людей, и вот он, спустя считанные секунды, стоит перед ним, улыбаясь самой искренней улыбкой, на какую только был способен, пытаясь отдышаться, и произносит тихое «Привет, хен». А Намджун целует.
Изо всех сил прижимает его к себе, целует горячо, страстно, вкладывая в поцелуй все слова любви, которые так хотел произнести на протяжении таких долгих и мучительных лет. А Хосок жадно и импульсивно, не жалея даже тех жалких остатков кислорода в легких, отвечает ему, льнется все ближе к столь желанному им телу и плачет. Он испытывает безумный, переливающийся всеми красками спектр эмоций: Хосок злится на хена, но в то же время бесконечно счастлив. Хочет ударить, но в то же время нещадно чужие губы истерзать жадными поцелуями. И он нехотя, но отстраняется, смотря в уставшие глаза своего Намджуна.
— Почему тебе потребовалось пять гребаных лет, чтобы разобраться в своих чувствах? — сквозь слезы зло спрашивал его Хосок, остервенело теребя воротник чужой белой рубашки. — Хен... Ты, долбаный ушлепок, почему заставил ждать меня столько времени?! Я скучал, боже, как же я скучал по тебе, хен!
Хосок задыхался от непрекращающегося потока слез, не в силах остановить это наваждение. И тот прижал его к себе, успокаивающе поглаживая по спине.
— Кто же научил тебя таким плохим словечкам, Хосок? Нужно наказать этого человека как следует.
Намджун улыбался. Впервые за все эти пять лет он улыбался от уха до уха, безо всякого стеснения давая волю скупым слезам.
И тогда, стоя в обнимку со своим любимым человеком, он дал себе обещание, что отныне никогда не отпустит его и ни за что на свете не оттолкнет, как делал это раньше. Он приложит все усилия, чтобы Хосок с этого момента больше никогда не плакал из-за него и не знал горести безответной любви. Намджун действительно разобрался в своих чувствах, и теперь он точно знает, что единственное нужное ему в этом мире — это Чон Хосок.
