Это был Дождь

Я с самого начала знала, что эта Занзасова покупка ещё порядком потреплет мне нервы. Первая неделя существования Бешеного на территории Варии была поразительно тихой — парень висел в ведомстве Лусса на вытяжке и особо показывать характер не мог. А так как босс, воспитывая в Бешеном уважение к начальству, сломал тому челюсть, то особой разговорчивостью он тоже не страдал. Но через неделю, когда здоровье новому приобретению поправили, парня доставили Занзасу на ковёр. Подросток, судя по тому, что передал на него Псарь, ему было пятнадцать, сломленным не выглядел. Смотрел всё так же нагло и зло, раскаянья за свой поступок он тоже не ощущал и чуть ли не прямым текстом обещал повторить, если будет возможность. Самым странным было то, что Занзаса это не задевало, наоборот, он был на удивление весел. — Имя! — приказал босс, когда двое рядовых из отряда Лусса, которые и доставили Бешеного пред наши очи, вышли. Но подросток молчал и продолжал сверлить Занзаса взглядом, показательно разминая руки. К кровати последнюю пару дней его привязывали, потому что Бешеный дважды предпринимал попытки к побегу. — Мусор, ты немой? — всё ещё молчит — Занзас начал закипать, но это не Ярость, а некая весёлая злость: его забавляет это сопротивление, но при этом ему не нравиться тратить время впустую. — Имя! — ещё раз повторил он, давя на подростка своим Пламенем. Бешеный сдавленно выдохнул и дёрнул руками, словно пытаясь прикрыть рот и нос. Удушливое Пламя Ярости воспринималось как жар и доставалось даже мне, стоящей за спиной у Занзаса, а щенку явно было в разы хуже, но он упрямо молчал и стоял ровно. Ну что можно сказать? Я вижу, чем он приглянулся боссу. Упрямством и силой воли. Тот же Леви выдерживает не больше двух минут такого давления, Бел продержится минуту, Лусс около пяти за счёт пламени, а этот... Скашиваю взгляд на часы. Уже третью минуту стоит, хотя, кажется, он неосознанно помогает себе Пламенем. Вокруг Бешеного виднеется слабая светло-оранжевая дымка. Небо? Неожиданно. Хотя и не чистое, делаю вывод, присмотревшись повнимательнее. — Имя, мусор, — спросил Занзас, когда щенок больше не смог сопротивляться и осел на пол, тяжело хватая ртом воздух. — Нет, — прохрипел он, с ненавистью глядя на босса и меня. Тяжело с ним будет. А вот то, что у него нет имени, не сильно удивляет. По словам Псаря, щенка он подобрал на развалинах Эстранео, а экспериментам имена не обязательны, в лучшем случае номера. Тут Бешеный покачнулся и просто упал в обморок. — ВРООООЙ! Он ещё и припадочный! Лусс! — рявкнула в рацию. — Живо в кабинет, у нас тут труп на ковре! *** Он давно уже забыл своё имя. А было ли оно у него? Может быть, те странные воспоминания о любящих его людях — это просто фантазии измученного разума? Ему было всё равно. Он просто мечтал умереть. Но его смерть явно не входила в планы тех, кто держал его в клетке. Он не смог бы точно сказать, где он и как он туда попал. Языка, на котором говорили учёные, он не знал. А это, наверное, были всё-таки учёные. Они носили белые халаты и ставили опыты. На нём самом и на других детях. Других он видел редко, реже, чем учёных. Хотя это его не волновало, ему было просто всё равно. На боль. На окружение. Он просыпался с разочарованием в том, что проснулся и засыпал с надеждой не открыть глаз. Смерть давно была для него мечтой, а от попытки самоубийства удерживали лишь размытые воспоминания о женщине, читавшей ему книгу, та женщина говорила, что самоубийство — это самый худший путь. И поэтому он не пытался умереть сам, зато всячески подталкивал к своему убийству других. Однажды лаборатории сменились другой тюрьмой, более просторной, но от того не менее противной. Его теперь окружали подростки, почти такие же, как он сам, и редкие взрослые, которые учили их чему-то. Плохое знание языка сильно мешало пониманию и общению. Хотя если быть честным, он и не стремился к этому общению, довольствуясь тем, что его лишний раз старались не трогать. Учили их странному: как приблизиться незаметно, как стрелять из пистолетов и винтовок, как пользоваться ножом, куда нужно бить, чтобы наверняка убить. Что-то в нём противилось этим урокам, хотя и не мешало быть лучшим. Оно печальным женским голосом говорило, что ужасен мир, где детей учат убивать. Иногда он использовал знания на практике, другие ученики были не слишком довольны его успехами и демонстрировали это достаточно понятно. Хотя иногда провокатором выступал и он сам, ведь желание умереть никуда не делось, но увы, пока он был сильнее. С трудом понимающий слова, он был чувствителен к настроению и одиночек, и толпы. Особенно толпы. Всех вокруг него охватило предвкушение. Болезненно острое, оно всё росло и достигло своего пика с въехавшим в гостеприимно распахнутые ворота микроавтобусом, следом, на заметном удалении, словно стесняясь своих размеров, ехал грузовик с крытым кузовом. — Вария. Вария, — слышалось со всех сторон. Были ещё какие-то слова, но он их не знал, только угадал что-то о крови и торговле. Но на торговцев вышедшие из машины люди не походили. Скорее уж на хозяина этого места, только во много, много раз сильнее. Попроси его кто-то в ту минуту описать смерть — и он бы указал на рассекающих толпу чудовищ. Но чудовища были равнодушны к суетящимся вокруг них людишкам, они шли спокойно, иногда кидая ленивые взгляды по сторонам. Чудовища были разными, яркими и легко запоминающимися, и всё равно в его представлении очень похожими. Презрением к ним в глазах, запахом крови, лицами с приклеившимися к ним масками. Он не думал, не знал, что попадёт прямо им в руки, что слова о "торговле" на самом деле относятся ко всему этому месту. Чудовища были сильны, и он надеялся, что они убьют его за грубость, но главный из них, с кровавыми глазами, лишь рассмеялся и избил. Сильно, но со знанием дела, так, чтобы оставить в живых. Неделя. Именно столько понадобилось, чтобы более-менее встать на ноги, хотя первую попытку сбежать он предпринял раньше. И куда делось равнодушие к своей судьбе? Но попытка провалилась, как и следующая, потом его просто привязали к кровати широкими ремнями. В больнице царствовало одно из Чудовищ. Самое яркое. — Самые ядовитые змеи всегда самые яркие, — вспомнился один из снов. Светлая комната, кровать, женщина излучающая тепло и свет и книга в её руках. — Так они показывают всем, что трогать их не стоит. Из больницы его вытаскивали силой, просто протащили по всем коридором к известной лишь конвоирам цели. Целью был кабинет на третьем этаже, конвоирам не было дела до него или может они боялись тех, кто ждал там — за дверью, поэтому они затащили его внутрь и почти сбежали. Но он их даже понимал. В кабинете были Чудовища. Двое. Тот самый, с кровавыми глазами, и второй, не менее жуткий чем первый, но какой-то другой. Они сливались и двоились, кружилась голова и рябило в глазах, но он всё равно старался стоять ровно и смотреть прямо. Чудовище спросило его имя, но у него давно уже не было имени. Он забыл его в затхлых лабораториях, и от него остались лишь обрывки снов. И больше ничего. Поэтому он молчал. Следующего вопроса он не понял, знания языка не хватало, но Чудовище об этом не знало, а потому разозлилось. Казалось, что Небо рухнуло ему на плечи и жаждет раздавить, придавить к земле или и вовсе стереть в пыль. Он держался, не хотел проигрывать. Не хотел поддаваться. Проклятая сила, которая не давала умереть в лаборатории, снова проснулась и немного облегчила ношу, но ненадолго. Давление снова усилилось. Что-то выжигало вокруг любой воздух, не давало дышать и мыслить. Чудовища ухмылялись, глядя на него, но, кажется, наслаждения от его мучений в них не было. Только насмешливое внимание, им было любопытно, сколько он продержится. Давление исчезло, когда он упал. И снова прозвучал вопрос. — Нет, — прохрипел он, не зная даже, на что отвечает. Потом сознание помутилось окончательно и пришла тьма, и тихий женский голос, поющий красивую песню. Как жаль, что он не понимает слов.