Перевертыши

Однако, вечером они никуда не пошли. После обеда Нилу стало дурно. В свойственной ему ироничной манере он списал всё на не слишком свежих лангустов и решил немного отлежаться в каюте. Мол, к вечеру будет в норме. Вечером ему стало еще хуже. Поднялась температура. Начал бить озноб. Кенди, как квалифицированная медсестра, понимала, что дело не в лангустах или обеде. Скорее всего это был грипп. А значит, Нилу будет становиться еще хуже. И, поскольку лекарства от гриппа нет, можно только уповать на Божью волю и силу молодого организма. Естественно, Кенди ничего не сказала Нилу. Но все же настояла на том, чтобы местный доктор его осмотрел. — Ну-с, Вы совершенно правы, мисс. У Вашего мужа грипп. — Он мне не муж, — хотела было возмутиться Кенди, но прикусила язык. Еще не муж. А станет ли когда-нибудь? Сможет ли стать? А что если… Нет, не смей об этом даже думать!!! Он поправится и все будет хорошо. У него, у меня, у нас. Даже если и по отдельности! Доктор устало потер лоб. То и понятно — один случай гриппа на корабле, в замкнутом пространстве, означал, что возможна эпидемия. А это значит карантин в порту. А это значит… нет. Все обойдется. Главное, чтобы это была не «испанка». Только не она… Кенди тоже, не к месту, вспомнила про жуткую эпидемию, бушевавшую несколько лет назад… Она помнила сухие и страшные цифры статистики. Но статистика это одно, а любимый, близкий, родной человек — это совершенно другое. И липкий страх касался лба каждый раз, когда Кенди думала о том, что может его потерять. Нилу становилось все хуже. Ночью он метался в бреду по постели. Его била дрожь. У него был жар. Лицо приобрело землисто-синий оттенок. Кенди молилась. Молилась каждую секунду о том, чтобы организм Нила справился. Чтобы он не сдавался. Она не сомкнула глаз ни ночью, ни утром, ни днем. Она знала, что важны первые сутки болезни. Что потом горячка начнет отступать. Или не начнет, но, каждый раз, как только эта мысль касалась периферии сознания, девушка отмахивалась от нее, придумывая имена тех с Нилом будущим детям. Наверное, именно сейчас, в эту самую секунду, сидя у его постели и меняя неизвестно какой по счету компресс, она поняла, насколько он стал ей важен. Нет, она догадывалась, конечно. Злилась, ревновала, но сейчас она поняла, что ей, в сущности, абсолютно, совершенно все равно, будет ли он с ней, с Беннет или еще какой-то девушкой. Лишь бы он жил. Улыбался, шутил, смеялся, хмурился, крушил мебель, целовал… Но целовал, конечно, ее… Кенди тряхнула головой. Она начала проваливаться в сон, а спать нельзя. Не сейчас. Потом. Позже. Когда он будет вне опасности. Когда страшный вирус отступит и даст шанс жить дальше. Ведь даст? Точно даст! Ведь не может быть все так? Не может быть зря? Третьи сутки шла невидимая борьба Нила с болезнью. Борьба Нила за жизнь. Борьба Кенди за Нила. Она спала, от силы, часов 5. И то только тогда, когда доктор, насильно отправлял ее в каюту и сам оставался с больным. Кенди забывалась тревожным сном на пару часов и тут же спешила обратно. К нему. К любимому… Кенди поклялась Высшим силам, что если Нил выздоровеет… когда выздоровеет она больше никогда, ни единым намеком, ни словом не даст ему понять о своих чувствах. Она оградит его от навязанной вины. Она станет его другом, его советчиком, его жилеткой. Лишь бы он жил! Нил тяжело дышал. Лоб его покрывала испарина. Щеки ввалились. — Кенди… Ей послышалось? — Кенди… — голос его хрипел. Девушка склонилась над Нилом и начала гладить его по спутанным волосам. — Я здесь мой милый, здесь. Нил открыл глаза. Ему это стоило нечеловеческих усилий. Голова раскалывалась и звенела, как натянутая струна. В горле пересохло. Болели кости, мышцы. Болело все тело, как будто он только что проиграл спарринг с сильнейшим противником. И память… Обрывки… Он помнил обед и лангустов. Помнил, что его начало мутить и тошнить и дальше тишина. Провал… Милый? Он не ослышался? Она назвала его милым? Она — его ангел. Нил измученно улыбнулся… — Пить… — Кенди поднесла к его сухим губам чашку и он жадно пил. Потом закашлялся. — Тсссс. Ты еще слишком слаб. Поспи. — А ты побудешь рядом? — Ну конечно, — И Кенди смахнула спутанную прядь с его мокрого лба. Спустя несколько минут Нил провалился в глубокий и спокойный сон. Кенди сидела рядом с ним и гладила его по голове… А потом… уж совсем не ожидая от себя… быть может из-за перенесенного стресса, или же от беспокойства… или просто не желая упускать свой последний шанс… в общем она… легла рядом с ним и свернулась калачиком. «Хоть так. В забытьи. Воровато. Незаслуженно. Пусть. Но представить себя его, только его.» И, когда рука Нила, рефлекторно, обняла ее и притянула к себе, Кенди не стала сопротивляться. Она лишь закрыла глаза и улыбнулась. Уже был поздний вечер, когда он очнулся ото сна. Он так устал за время болезни, что этот живительный здоровый сон, казалось, вернул ему все растраченные силы. Он не сразу понял, где он и какое сейчас время суток. В окно светила луна. Значит ночь. Рука затекла и Нил попытался сменить положение. Он повернул голову и замер. Рядом с ним, на его подушке, на его плече рассыпались золотые кудри. Он узнал бы их из тысячи, из миллиона. — Кенди… — громко выдохнул молодой человек и девушка встрепенулась, часто заморгала, не понимая где она находится. Увидев Нила и осознав пикантность ситуации, она вскочила, густо покраснела и начала оправдываться. — Нил… Прости… Я… Это случайно… Я случайно… Уснула… «Оправдывается… Ну конечно, это просто жалость… Ей было жаль меня… Это же ее долг — спасать людей. Вот она и сидела рядом со мной… И, если бы на моем месте был кто-то другой - она с таким же рвением выхаживала бы его… А потом, когда опасность миновала, она отключилась… Случайно… Эх, братец… Пора бы тебе уже понять, что эти кудри, эта россыпь еле заметных веснушек на вздернутом носике, эти изумрудные глаза, чувственные губы. Это всё — не для тебя. Ты не достоин… Ты неудачник, Нил Леган!» Конечно же, вся эта эскапада была пронесена мысленно, про себя. Но на лице Нила она оставила отпечаток разочарования и злости. Кенди, естественно, как и всегда, истолковала это по-своему (ну, вы помните, очень уж она любила альтернативное толкование очевидных вещей). — Прости, — чуть не плача выдохнула она, — мне нужно переодеться! — и, прежде чем Нил успел что-либо сказать, нырнула в свою каюту и захлопнула за собой дверь. Там, по другую сторону двери она упала на колени и беззвучно зарыдала. Она оплакивала свою любовь, своих друзей, свое детство. Наверное, сказались бессонные ночи и напряжение, но она никак не могла остановиться. Это был катарсис, очищение. Она, как птица Феникс, сожгла себя дотла, чтобы возродиться. Новой, умной, остроумной, понимающей, но чужой Кенди. Так между ними снова выросла стена.