Семимостье

"Hide the misdemeanors Never lead an open life, My hands were never cleaner, Not a trace for you to find" — Тетя Карина встретит тебя на вокзале. Ехать всего четыре часа, — мать Отабека копалась в шкафу, доставая его вещи и скидывая на диван за собой. Отабек при этом сидел у стола, склонившись набок и уронив голову на согнутый локоть. — Мам, зачем я ей там? Лишняя обуза. У нее работа в эти дни, для чего вы... — начал он, но она перебила его. — Как зачем? Посмотришь Москву — это раз. Развеешься хоть немного, а то вечно сидишь за ноутбуком, у меня от твоих экспериментов с музыкой уже уши вянут. Хорошо, отец не слышит! — мать грозно глянула на него из-за дверцы шкафа, и Отабек понял, что спорить с ней совершенно бесполезно. Всегда было бесполезно. — Мне что, надо будет идти с ней на фигурное катание? Вот что я там забыл? Я даже спортсменов не знаю — ни наших, ни русских, — попытался еще раз Отабек, абсолютно не веря в то, что эти слова возымеют какое-то действие. — Хм, ну, от России там, кажется, должен быть Никифоров. И еще молоденький совсем мальчик, не помню, как его звать, балетная какая-то фамилия, — мать на секунду задумалась, но потом лишь махнула рукой. — Это совсем необязательно. Тетка будет занята своими делами, у нее дежурство выпадает на короткую и произвольную программы, по-моему, так это называется. Она тебе все расскажет. В конце концов, она сестра твоего отца, она тебя видела последний раз, когда тебе было сколько? Лет десять? Вот и повидаешься! И наверняка ей потребуется помощь. — Ага, ей-то и помощь? — печально изрек Отабек. — Не паясничай, — мать сузила свои миндалевидные темные глаза и сжала губы в тонкую линию. Отабек как-то отстраненно подумал, что в свои восемнадцать он все больше становился на нее похож. Особенно, когда злился, хоть это и случалось редко. — Делай, что она говорит. В свободное время можешь погулять, но сходи с ней на Ростелеком, вдруг тебе понравится. — О да, и я брошу музыку и пойду в фигуристы, — усмехнулся Отабек. — То, что ты делаешь, это не музыка, а... — она не договорила, так как из гостиной послышался громкий возглас. — Лола! Счастье мое, напомни мне, зачем мы взяли этого кота? Весь костюм теперь в белых волосах! — кричал отец, впрочем, в его голосе не было слышно и капли злости. Ни для кого не было секретом, что кота по кличке Луи Виттон (Луша, как его звала мама) отец любил больше, чем это делали остальные члены семьи. Когда Мила перед отъездом пожаловалась, что ее любимого котика они увезти не могут, семья Отабека пришла на помощь. Прошло два года, Отабек порой до сих пор слал на электронный адрес Бабичевой фотографии Луи, хотя ответы получал лишь в течение первого года. Мила даже не поздравила его с восемнадцатилетием, хотя раньше всегда была первой, кто в полночь обрывал ему телефон. Как будто ее стерли. Как будто ее и не было. — Милый, я сейчас! — откликнулась мать, кидая в Отабека его толстовкой. — А тебе пора обновить гардероб. Поедешь к тетке в той жуткой куртке с заклепками, я тебя придушу. — Мало того, что меня ссылают в столицу, так еще и куртка виновата, — пробурчал Отабек, однако толстовку аккуратно свернул, а не кинул обратно. — Не ссылают, не выдумывай. Можем мы с отцом хоть раз нормально съездить отдохнуть? — Так и ехали бы, зачем мне при этом идти на фигурку? А на концерт, вместо Ростелекома, нельзя? И почему Карина не работает на скорой и не дежурит на каком-нибудь концерте 30 Seconds to Mars? Почему именно "Мегаспорт"? — Потому что тетя Карина уже давно спец именно по спортивным травмам, — мать захлопнула дверцу шкафа и направилась к выходу из комнаты. — Как будто ты не знаешь, ты с ней общаешься больше нас. И нет, на концерт нельзя, — обернувшись, отрезала она, после чего, вскинув голову, вышла в коридор, не закрыв за собой дверь. — Мама, дверь! — крикнул Отабек, глядя в потолок, но никто не отозвался. В щель просунулась кошачья голова. — Луи, а тебя куда ссылают? К папкиным в Мариинку? Будешь слушать там Паганини, — выдохнул Отабек, наклоняясь и подзывая кота к себе. — Скучаешь по хозяйке? — когда Виттон подошел ближе, Отабек ласково почесал его между ушек. — И я тоже скучаю... Пропала. Испарилась. Как будто и не было. По оконному стеклу забарабанили капли осеннего дождя. * * * Первое, что сделала тетя Карина, увидев Отабека на Ленинградском вокзале, когда тот вышел из "Сапсана", — это крепко обняла его и шепнула на ухо: — Помнишь наше правило? Назовешь меня тетей, сядешь под домашний арест. Отабек рассмеялся. Тетка была младше отца на десять лет, и ей едва исполнилось сорок, что она тщательно скрывала. Даже когда Отабеку было десять, и она приезжала из Москвы в Алматы на его день рождения, она запрещала называть себя "тетя". Просто Карина. Отабек любил ее, потому что с ней можно было обсуждать что угодно, а миксы, которые он делал на известные композиции классического рока, приводили ее в дикий восторг, в отличие от родителей. Все новое в первую очередь отправлялось Карине, только потом — на сайт. Отабек ненавидел соцсети, зато сделал для себя сайт всего за пару дней. — Есть, мэм, — ответил он, отстраняясь от нее с улыбкой. Карина, несмотря на возраст, выглядела лет на тридцать пять (о чем всегда сообщала, когда ей задавали подобный каверзный вопрос). Она так и не завела семью и не родила детей, зато занималась спортом, из-за чего ее фигура оставалась такой же, как в юные годы. Она носила тугой высокий хвост и очень гордилась тем, что ее волосы — черные, как уголь, — остались нетронутыми сединой. У всей семьи Отабека были темные глаза, едва можно было увидеть границу зрачка и радужки. Карина же была единственной, чьи глаза имели приятный шоколадный оттенок — очень теплый, солнечный. Отабек разглядывал ее, пытаясь понять, куда эта ведьма дела те восемь лет, что они виделись только по скайпу — она не изменилась. Даже пахла так, как он помнил: легкими и свежими древесными духами и детским кремом для рук. — Добро пожаловать в Москву, дорогой, — Карина крепко поцеловала Отабека в щеку, явно оставив на коже след от губной помады. — Сегодня можем погулять, а завтра поедешь со мной в "Мегаспорт". — Разве кубок не послезавтра начинается? — с сомнением в голосе переспросил Отабек, вытирая щеку. — Завтра тренировки, нужно побыть там. Думаешь, фигуристы убиваются только на соревнованиях? — хмыкнула тетя. — У нас завтра по расписанию целая толпа, и придут они туда с самого утра. Так что не засиживаемся допоздна. Ну что, пойдем? Кинешь вещи и отправимся на Красную площадь. — Что, вот так вот тривиально? — Кремль, Красная площадь, здание Детского мира и кофе в "Старбаксе" — мой стандартный маршрут со всеми, кто впервые приезжает в столицу. Отабек кивнул, перехватывая дорожную сумку. Это будет забавная неделя. На душе стало легко и спокойно, чего нельзя было сказать о том времени, что он провел в поезде. Сердце билось рвано и неровно всю дорогу в столицу, и Отабек никак не мог понять, почему так нервничает, ведь это обычное путешествие. Он ездил и на более дальние расстояния, когда сопровождал отца, в чем же было дело? Ответа так и не нашлось, и он вышел на перрон с ощущением, будто вот-вот темно-серое московское небо должно было обрушиться ему на голову. Но небо было немым и неподвижным — не таким, как питерское. Ощущение, что что-то должно было произойти, немного утихло, чтобы разгореться с новой силой спустя пару часов. Они с Кариной неспешно прогуливались по небольшому парку недалеко от Красной площади и музея Маяковского, который оказался закрыт, что не помешало Отабеку полчаса проговорить с работником и даже приобрести пару потрепанных книг, явно сменивших не одного хозяина. Взятый в «Старбаксе» ореховый капучино в самом большом стакане приятно грел руку, так что на мелкий дождик было наплевать — он же из Питера. — Ну, а как поживает мой дорогой брат Заир? Читала в новостях о его последнем концерте в Мариинке, снова сольник. Кто бы мог подумать, что он добьется такой славы, — Карина отпила из стаканчика с фирменным логотипом, на котором, как Отабеку всегда казалось, было изображено божество Шива, хотя вряд ли лого "Старбакса" имело что-то общее с индуизмом. Вроде Отабек когда-то читал, что на стаканчиках на самом деле была русалка. — Все хорошо. Они с матерью уехали в Италию. Будут ходить там в оперу, — Отабек разглядывал яркие клены, которые к началу ноября уже успели частично облететь из-за постоянных ветров, и на душе становилось немного грустно. — Я тебя умоляю, — фыркнула Карина, поворачивая к нему голову. — Они будут лежать на пляже и пить коктейли. И съездят на какую-нибудь винную плантацию на дегустацию. Даже твоему всегда такому правильному отцу стоит иногда отдыхать от своих вечных костюмов, фраков и смычков. — Он не может от этого отдыхать. Как-то ночью он перебудил половину дома, начав играть "Радость любви" Крейслера. — Ого! — Карина хихикнула, чуть не подавившись кофе. — Чего это вдруг? Решил молодость вспомнить? — Без понятия. Я надел наушники и занялся своими делами, — сказал Отабек, махнув рукой. — Заир талантлив. Он всегда таким был. А мне достались, как говорят спортсмены, золотые руки, — Карина вытянула вперед руку, глядя на свои пальцы. Несмотря на ее любовь к косметике, руки выдавали в ней настоящего медика: аккуратно и очень коротко подстриженные ногти, светлая кожа, почти выбеленная всякими обеззараживающими растворами. — Разве это плохо? — покосился на нее Отабек. — Ты оказываешь первую помощь. Без тебя никак. Я посмотрел в поезде видео, как падают фигуристы. Честно говоря, я вообще в шоке, что кто-то добровольно идет в спорт, где можно упасть с высоты чужого роста и пропахать грудной клеткой лед. Бррр, — он поежился, вспоминая страшное падение Елены Бережной из парного катания. — Ох, да. Парники. Они жутко бьются. Представь, каково партнеру, если не удержал девушку, — вздохнула Карина. — Да... А одиночники? — Одиночники так же летают со своих акселей и тулупов. И, как я тебе говорила, это случается не только на соревнованиях. Вон однажды двое налетели друг на друга прямо перед откатом на разминке. Одному вроде ничего, а второй — вся голова в кровь. И медики еще долго тупили. Он лежал на льду, а к нему, думаешь, сразу кто подошел? Нет. Я бы мгновенно на лед вылетела; травма башки — это не шутки, — Карина дернула головой, из-за чего ее прямые черные волосы, забранные в тугой хвост, взметнулись вверх и легли ей на правое плечо. — Надеюсь, завтра обойдется без приключений, — сказал Отабек. — Не очень горю желанием наблюдать за травмами. Они даже на видео выглядели устрашающе. — Хах, это точно, — кивнула Карина. — Был у меня один из юниоров, он завтра тоже будет катать, первый год во взрослом. Так вот он любитель был этих видео насмотреться перед выступлением. Говорил, на чужих ошибках учится. Не знаю, насколько там учится, но юниорский чемпионат он выиграл. — Это который Никифоров? — спросил Отабек, вспоминая названную матерью фамилию. — Ты что, совсем новости спорта не смотришь? — усмехнулась Карина. — Никифоров взрослый уже, ему под тридцатник. Нет, мелкий который, Плисецкий. Забавный он — завтра насмотришься. В мои руки еще ни разу не попадал, и слава всему. Отабек кивнул, разглядывая под ногами мокрый асфальт. И правда, хорошо, что не попадал, кем бы этот мальчишка с балетной фамилией ни был. * * * Дворец спорта "Мегаспорт" был похож на упавшую летающую тарелку или просто витую булочку, украшенную красной и синей глазурью. Отабек прошел вслед за тетей через служебный коридор, где его все равно попросили "просветить" рюкзак. — Безопасность превыше всего, — подмигнула Карина. Даже вне мероприятий здесь было полно народу. Техники, инженеры, администраторы, медработники, уборщики, — Отабек смотрел на то, как они быстро ходят из одной двери в другую, как порой бегом передвигаются по коридорам. Пару раз он даже слышал английскую речь из-за приоткрытой двери кабинета Карины, но не разглядел, кто именно говорил. — Сейчас приедет группа Якова Фельцмана. Русские, — сообщила Карина. — Хорошо, — кивнул Отабек. Фамилию Фельцман он где-то слышал, но не мог припомнить, где именно. — Тебе нужна помощь? — Да. Можешь перенести носилки к сектору А1? Левый коридор, который прям выходит к ледовой арене. Не заблудишься, если русские уже приехали, их будет слышно за километр. Будем надеяться, что сегодня все тренировки пройдут гладко, — Карина что-то писала в толстой широкой тетради, разбирая медицинский чемоданчик. — Я сейчас закончу опись и приду, мне уже пора бы перебираться туда. Отабек кивнул. Он даже обрадовался, что ему нашлось занятие и что он может помочь тете. Без труда найдя нужный коридор, Отабек прислушался к звукам, доносившимся с ледовой арены: шороху лезвий по льду, не слишком громкой ненавязчивой музыке на фоне, чьему-то строгому голосу, то и дело выкрикивающему указания. Тренер, наверное, подумал Отабек. Сердце отчего-то забилось чаще, когда он, оставив носилки в указанном месте, все же прошел до конца коридора и выглянул на освещенную арену. Мимо бортика совсем рядом на огромной скорости пронесся высокий фигурист, тут же заходя на большой круг по катку. Светло-серые спортивные штаны, светлая водолазка, коньки с золотыми лезвиями. У них так принято? Отабек следил за ним взглядом, пока тот вдруг не взмыл в воздух, сделав, кажется, аж три оборота и приземлившись на лед изящной "ласточкой". Отабек даже на мгновение зажмурился, представив себе, что было бы, если бы приземление оказалось менее удачным. Фигурист неожиданно остановился, развернулся к нему, тряхнув светлыми платиновыми волосами, улыбнулся и совершенно без стеснения помахал рукой. Отабек на всякий случай обернулся, но сзади никого не было. Это он ему? — Витя! — раздался зычный голос с другого конца арены. — Забудь про своих фанатов хотя бы на тренировке! Отабек хотел было возмутиться, что он не фанат и вообще этого человека видит впервые в жизни, но доказывать это было уже некому. "Витя" тут же сорвался с места, заходя на новый круг, а найти того, кто кричал, на противоположной стороне арены Отабек почему-то не смог. Сердце вновь дернулось, и Отабек поморщился. Что с ним такое? Он даже кофе с утра из-за этого не пил. Что за странное... Мысль оборвалась на середине, когда в поле его зрения вдруг появился хрупкий юноша, который, едва выехав на лед, закрутился в волчке так, что даже у Отабека закружилась голова. Потом он раскинул руки в стороны и быстро метнулся вправо, делая ногами какие-то совершенно зверские шаги. Отабек максимум, что пробовал на катке на какой-нибудь Новый год — это шаги назад, и то получалось не очень, да и в уличном хоккее особо не требовалось. Интересно, как это все называется? В этом спорте ведь у всех элементов есть названия, верно? Парень был одет в черное: черные спортивки, черная водолазка с рукавом три четверти. На правом запястье — ряды разноцветных резинок. Кажется, для волос, судя по тому, что его длинные светлые волосы были забраны в растрепавшийся от первого же волчка хвост. Выбившаяся прядь прилипла к уголку губ — бледных и четко очерченных. Он вдруг затормозил и поднял взгляд на Отабека, и тому захотелось отступить на шаг. Фигурист был от него метрах в трех, но даже так он мог видеть, какие у него строгие и взрослые глаза. Кажется, светлые. Не совсем понятно из-за освещения, голубые или зеленые. Взгляд, как у солдата. И он такой юный. Фигурист вдруг мотнул головой, отводя взгляд в сторону, и снова взял разгон. Руки жили будто отдельно от него, то взлетая вверх, то описывая окружности на уровне грудной клетки. Маленькие тонкие запястья, казалось, готовы были переломиться от любого неосторожного движения. Однако при взгляде на него у Отабека не возникало даже мысли назвать его слабым. Хрупким — да. Слабым — ни за что. В каждом взмахе руки, в каждом шаге, в каждом прогибе чувствовалась сила — внутренняя, которая есть далеко не у каждого. В голове Отабека вдруг вспыхнула мысль, что вот оно — то, зачем идут в этот красивый и опасный спорт. Потому что, кроме падений, в нем были и полеты. Фигурист прыгнул, и Отабек понял, что вцепился руками в узкий бортик так, что запульсировали кончики пальцев. Один оборот, второй, третий, выход в уже знакомой Отабеку "ласточке". Юноша вновь коротко глянул на него, тряхнув головой, чтобы убрать мешающую прядь волос. Он приближался, выписывая круг, и вдруг ускорился. Отабек сделал шаг назад, вытягивая руки и так и не отпуская бортик. Зеленые. Глаза все же зеленые. Такой же чистый цвет, как был у Милы — прозрачный, ясный и будто пылающий изнутри. Отабек замер, опять считая обороты, когда фигурист вновь взмыл вверх. Три, последний недокручен, и Отабек, как в замедленной съемке, увидел, как больно даже на вид подгибается опорная нога и как юноша падает на лед при приземлении. — Юра! — раздался чей-то голос справа, но Отабек даже головы не повернул, глядя на упавшее на лед тело. Физическая реакция была быстрее мыслей, и Отабек, даже не думая, перемахнул через бортик, хорошенько оттолкнувшись ногами и, кажется, громыхнув ограждением на всю арену. Он вылетел на лед прямо как был, в ботинках, и едва сам не распластался на нем, пока делал эти несколько шагов до упавшего парня. Тот уже сидел и тихо матерился себе под нос. — Ты в порядке? — выпалил Отабек, бухаясь рядом с ним на колени и хватая его за плечи. — Встать можешь? Где же тетя, когда она так нужна? В голове вновь всплыли ужасные последствия таких вот падений, о которых он успел наслушаться в поезде, благодаря Youtube. — Эм... да, — враз прекратив осыпать проклятьями, хоть и тихими, все на свете, ответил он. — Плисецкий! Целый? — окликнул уже знакомый Отабеку голос. Наверное, это все же был Фельцман. — Да! — так же громко ответил, как выяснилось, сам "мальчик с балетной фамилией" собственной персоной. — Еще одна попытка прыгнуть четверной сегодня, и я закатаю тебя в лед и скажу, что так и было! — завопили в ответ так громко, что по арене разнеслось эхо. Плисецкий сжал зубы, потом мотнул головой и перевел взгляд на Отабека, который по-прежнему держал его за плечи. — Ты кто? — спросил он, хмуря светлые брови. — Чего как кинулся-то? Подумаешь, прыжок не докрутил. Нервный какой! Едва Отабек собрался ответить, как голос, до этого бранивший Плисецкого, послышался сверху, прямо над его головой. — Молодой человек, а вы кто? Еще один, подумал Отабек. — Сегодня вроде не хоккейный день, вы откуда взялись? — Я... — начал Отабек и поднял глаза на подошедшего ближе мужчину в черном плаще с темной шляпой на голове. На его шее висел длинный синий шарф, завязанный спереди в неаккуратный узел. — Яков Васильевич, он со мной! — послышался голос Карины, и Отабек вздохнул. Где вот она была раньше? И это все же на самом деле тот самый Яков Фельцман. Он перевел взгляд на притихшего Плисецкого, которого он, черт возьми, по-прежнему держал за плечи, будто пальцы к нему примерзли. — А, Кариночка! Что ж вы как, пропустили тут феерию, как ваш бравый рыцарь кинулся поднимать нашего Юру. Врачом тоже будет? — Яков рассмеялся, упирая руки в бока. Отабек боковым зрением увидел, как Карина, осторожно ступая по льду, чтобы не поскользнуться, подошла ближе. — Это мой племянник Отабек. Помогать приехал. Извините, если... — начала она, но Яков ее перебил. — И еще как помогает! Юра! — обратился он к Плисецкому, и тот вздрогнул, будто его холодной водой окатили, хотя до этого неотрывно смотрел Отабеку в глаза. Отабек своими ладонями ощутил, как сжались плотные мышцы. — Встань со льда! Давно с ангиной не катался? Как ваши дела, Кариночка? — продолжил он, как ни в чем не бывало. Отабек почувствовал, как плечи под его руками дернулись, а потом Юра зашевелился и поднялся, пряча взгляд. Руки едва двигались, когда Отабек все же опустил их, сжимая почему-то покалывающие пальцы в кулаки. Юра окинул его взглядом и молча отъехал в сторону. — Юрка, ты в порядке? — спросил его уже знакомый Отабеку Витя, проезжая мимо. — Эй, рыцарь, тебе повезло, что руки не откусили за такое святотатство! — Никифоров, отставить разговоры! — рявкнул Яков. Кажется, Отабек теперь знал как минимум двух российских фигуристов, о которых говорили мама с тетей. В голове звенело, связных мыслей не было ни одной, хотя, казалось бы, ничего не произошло. Все закончилось вполне мирно. Юра даже виду не подавал, что у него что-то болело. Отабек наблюдал за тем, как он — пока неторопливо — нарезает новые круги в самом дальнем конце катка. Хотя наверняка ему больно — Отабек собственными глазами видел, как у него нога подвернулась. И бедро, на которое он упал, уж точно теперь ноет. Рядом слышались голоса Карины и Якова, даже прозвучало его, Отабека, имя. Суть их разговора он так и не смог понять. Сердце билось где-то в самом горле. * * * Кубок Ростелекома являлся частью серии Гран-при по фигурному катанию, как Отабеку объяснила тетя. "Можешь, племянничек, посидеть вместе со зрителями, посмотреть программы, можешь со мной помотаться — как захочешь". Так она ему и сообщила, и Отабек твердо сказал, что хочет спокойно посмотреть программы. И даже подколы Карины, что он вдруг заинтересовался фигурным катанием, не возымели особого действия. — Только, пожалуйста, не прыгай на лед, чтобы спасать фигуристов после каждого неудачного прыжка, как вчера, — попросила Карина, хлопая Отабека по спине, когда они уже стояли в коридоре "Мегаспорта". Арена постепенно заполнялась зрителями. — Они умеют падать, поверь. Это первое, чему их учат, едва они приходят. Отабек только кивнул на эту просьбу. Даже если бы ему сообщили об этом еще вчера, он вряд ли смог бы спокойно стоять и смотреть на такое падение. Не быть ему врачом. Это была извечная проблема — любую боль он переносил на себя, примерял, словно одежду, а оттого всегда очень остро реагировал, когда кто-то при нем падал, бился или резался. Один день был отведен на короткую программу, другой — на произвольную. Отабек быстро погуглил, чем одна отличалась от другой, но особой разницы для себя как для зрителя не нашел. И та, и та, как говорили, были красивым зрелищем. Мужчины выступали после танцев на льду. Отабек с тихим ужасом наблюдал за поддержками. Как можно набраться смелости, чтобы так крутить девушку надо льдом? Однако это все равно напоминало полет. Фигурное катание оказалось намного красивее, чем он о нем думал. Когда пришло время мужских одиночных выступлений, Отабек еще раз сверился с распределением. Никифоров и Плисецкий шли друг за другом почти в самом конце. После них был только фигурист из Японии. Виктор Никифоров был сегодня совсем другим — не таким, каким Отабек видел его на тренировке, когда он казался таким расслабленным и домашним. На льду перед такой огромной аудиторией и под светом софитов он выглядел собранным и даже капельку властным — как будто все вокруг, насколько хватало глаз, принадлежало ему одному. И после его отката Отабек понял, почему он имел на это полное право — все взгляды были буквально прикованы к нему. Его тело пело и танцевало. И мелодия — по-весеннему яркая — ему очень подходила. Следом шел Юра, и Отабек только спустя минуту заметил, что задерживает дыхание чуть ли не на каждом элементе. На Плисецком был серебристый костюм, который делал его похожим на хрупкий осколок льда. Волосы были собраны назад, закручены у висков в тугие жгуты и залачены. Отабек слегка улыбнулся, глядя на него. Неудивительно, что его волосы так уложили — на тренировке они нещадно ему мешали, а терпения нормально их заколоть кому-то явно не хватало. Музыка, под которую он катался, была такой печальной и нежной, что перехватывало дыхание. Отабек не мог сразу понять, подходит ли она Юре, но катался он явно на максимум, даже порой казалось, что он несколько сдерживал себя. Что силы в нем было больше, чем могла показать эта программа. Отабек смотрел на него и не мог не вспоминать, как ощущались под его ладонями эти плечи и как дрогнуло сердце, когда этот тогда еще совершенно незнакомый ему парень упал на льду прямо у него на глазах. Виктор Никифоров обошел Юру всего на 2,73 балла. Произвольная программа должна была многое прояснить. Досмотрев до середины женские одиночные выступления после церемонии открытия, Отабек отправился к Карине. Ее самой в кабинете не было, но там было намного тише, так что Отабек принял решение немного посидеть за ее столом, чтобы отойти от шума толпы и громкой музыки. Хотя ему и правда начало нравиться фигурное катание. Мама будет долго смеяться. Его одиночество длилось недолго, так как спустя всего минут десять дверь приоткрылась, и в кабинет тихо, как кошка, юркнул запыхавшийся Юра. Отабек уставился на него, как на внезапно появившийся мираж. — Т-с-с-с, — Юра закрыл дверь, подпирая ее плечом, и прижал палец к губам. — Тихо. — От кого ты прячешься? — вопроса поумнее у Отабека все равно не было. — Журналисты. Черт бы их побрал, терпеть не могу интервью после откатов. Яков все говорит, надо, Юра, надо, но сейчас не могу, все, Плисецкий на сегодня в полном оффлайне, — прошипел Юра. — А ты чего здесь? — Эм... Тетю жду, — Отабек пожал плечами, продолжая разглядывать Юру. Его волосы вновь растрепались и были чуть влажными у самого затылка — помыть помыл, но на досушить терпения явно не хватило. Олимпийка национальной сборной наброшена на плечи. Руки голые — под олимпийкой только черная футболка с кем-то из кошачьих. Отабек не смог разобрать, с кем именно, так как Юра держал руки у груди, продолжая прижиматься к двери, будто готовился к тому, что ее сейчас будут вышибать тараном. — Тебя как зовут? — тихо спросил Юра. Отабек услышал за дверью какой-то шум, но он, к облечению обоих, стал постепенно затихать. Просто кто-то прошел мимо. — Отабек. — А я Юра. — Я знаю. — Да и я тоже знаю. Слышал, как медсестра тебя назвала. Но надо же было что-то нормальное спросить, — Юра дернул плечом и отошел от двери, усаживаясь на стоявшую у стены кушетку и тут же начиная покачивать ногами в светлых кедах. И даже там что-то кошачье. Леопардовый принт? — Красивый откат. Мне очень понравилось, — похвалил Отабек, ни разу не соврав. — Спасибо, — ответил Юра. — А почему с журналистами общаться не хочешь? — Блин, это щас затянется на сто лет, а я жрать хочу, умираю, — Юра нахмурился и потер ладонью живот. Теперь Отабек разглядел, что на футболке был рыжий кот с пушистым хвостом, нарисованный, будто краской. — И за кофе готов душу продать. За большой-большой стаканище с этой бабой Шивой. — С кем? — неверяще протянул Отабек, опираясь локтями на теткин стол, заваленный журналами, бумажками и какими-то мелкими коробочками. Стол врача, называется. — Да из "Старбакса". С этой их русалкой. Ничего не могу поделать, Шиву она мне напоминает. Ну вот и... баба Шива. Божество такое. Отабек рассмеялся, да так громко, что Юра тут же зашипел на него, подаваясь вперед на кушетке и размахивая руками. — Прости, — Отабек зажал себе рот ладонью и произнес сквозь пальцы: — Боже, баба Шива, это надо же было такое придумать. Но на самом деле она мне тоже Шиву напоминает. — Правда? — Юра удивленно посмотрел на него. Зеленые. Теперь Отабек точно разглядел. Даже без яркого света — чистые и ясные зеленые глаза — как весеннее поле. — Правда, — кивнул он. — Я угощаю. Только тете скажу, что ухожу. Подождешь здесь? Отабек дождался кивка, а потом вышел в коридор, плотно прикрывая за собой дверь. Юра, как он заметил, так и остался сидеть на кушетке, только капюшон олимпийки на голову натянул. Уже дойдя до коридора с медиками, Отабек осознал, что сказал. Он только что пригласил фигуриста Юрия Плисецкого на кофе?