Семимостье

"The sun begins to rise And wash away the sky, The turning of the tide - Don't leave it all behind And I will never say goodbye" Когда некоторые гости стали засыпать прямо за столами или барной стойкой, Отабек понял, что вечеринку пора сворачивать. К моменту, когда он закончил разгребать провода и попрощался с уже совсем изнуренным хозяином, на улице вовсю разливались рассветные сумерки. Белые ночи были прекрасны тем, что грань между ночным временем и утренним была лишь в красках — когда небо начинало окрашиваться в рыжий и персиковый, наступал новый день. Отабек вышел через служебный коридор на задворки, где в переулке стоял его байк. Юра радовался, как ребенок, когда Отабек его наконец-то купил, а у родителей больше не осталось доводов против — сын уже вырос, живет своей жизнью, отлично водит и мотоциклы, и машины — что здесь скажешь? Отабек погладил кожаное сиденье. Уже года три как они с Юрой не садились в автомобиль — разве что в такси, — а передвигались по Питеру только на этом чуде. А зимой можно было поездить и на метро. У Петербурга летним утром была какая-то особенная красота, шарм, какого, как уверял Юра, не было ни в одном другом городе даже заграницей: ни в Барселоне, ни в Марселе, ни в Токио. Все казалось таким прозрачным и тихим. Было ощущение, что смотришь на солнечный свет сквозь янтарь, внутри которого застыли растения и мелкие насекомые. Отабек вспомнил, как они с Юрой в первый день их встречи выдали одновременно признание в любви Питеру. И оба по-настоящему любили этот город, пусть он и не являлся родиной ни для одного, ни для другого. Отабек натянул на себя кожаную куртку и сел на байк. Потом покопался в карманах джинсов, вынул телефон и чертыхнулся, вспомнив, что так и не зарядил его после ночного разговора с Юрой. Значит, позвонить не получится, хотя очень хотелось узнать, где Юра и нужно ли что-то купить домой. Хотя Юрка все равно отправит его в магазин по приезду, ибо, даже если Отабек что-то купит, там точно не будет того, что хочет Юра именно здесь и сейчас. Отабек усмехнулся, сунул телефон в карман куртки, надел шлем и завелся. Звук мотора прорезал тишину еще спящего проулка. Питер просыпался медленно, с какой-то ленивой грацией огромного кота. "Если Чеширский кот улыбается, значит, это кому-нибудь нужно", — вспомнил Отабек. Они с Милой много лет назад выписывали цитаты из "Алисы в стране чудес". Это была одна из ее самых любимых книг. "Каждый понимает ее по-разному — даже один и тот же человек, если читает ее в разном возрасте и разном настроении", — говорила Мила. На улицах было совсем немного людей. Утро субботы, лето. Работяги спят, студенты и школьники либо гуляли всю ночь, либо готовились к экзаменам. Было искренне жаль, что так много народу пропускает очарование раннего-раннего утра в любимом городе. Или, может, если бы все не спали, не было бы и очарования? Отабек ехал по практически пустой дороге, изредка объезжая велосипедистов и лавируя между машинами. Настроение было немного странным, будто перед каким-то ответственным мероприятием. Отабек перебирал в голове варианты, что именно может его так волновать, но не нашел ничего. Все было, наоборот, хорошо и правильно, именно так, как хотелось. В чем же было дело? Метрах в ста от него у перекрестка мелькнуло что-то белое, но скорость не позволила присмотреться. Или все же стоило? Мозг как-то запоздало дал сигнал опасности, который буквально парализовал все тело — прямо на дорогу, не глядя, выскочила девушка. Кажется, у нее было светлое платье. Кажется, она была босиком. Отабек и сам не понял, почему в момент, когда он пытался затормозить, он думал о такой чуши, как ее ноги. "Если бы тебе пришлось выбирать между своей жизнью и чужой, что бы ты выбрал?" — всплыл в голове голос Милы. Они тогда обсуждали очередную казахскую сказку; Миле было тринадцать, и она лежала, свесив голову с его кровати и задрав ноги к потолку. Забавно, что спустя несколько лет тот же вопрос ему задал Юра. Кажется, после просмотра какого-то фильма. Но какого именно? "Если бы человек был мне дорог, я спас бы его. А с чужими сложнее", — так он тогда ответил. Тело среагировало очень быстро. Как можно было подумать о таком количестве вещей за доли секунды? Девушка вскрикнула, но как-то странно и коротко, скорее удивленно, чем испуганно. Юрка будет волноваться. Юрка будет его искать. Юрка будет звонить, а телефон сел. Надо было все-таки купить аккумулятор. А еще не забыть позвонить родителям и съездить к дедушке. Интересно, как там его нога — последнее время совсем разболелась. Надо все же будет отправить его в санаторий. И с Юркой съездить в Выборг еще разочек — давно они никуда не выбирались. В Монрепо сейчас, наверное, просто удивительно красиво. Зимой они туда так и не попали, хотя Юрка очень хотел. Наверное, в это время года там жуткие сугробы — по пояс утонешь. А сейчас красота, сейчас там дивно. Куртка порвалась, придется покупать новую. И по глазам течет что-то теплое — дождь что ли пошел? — Бек... Какой знакомый голос. И будто в голове, будто в сознании, будто далеко и одновременно так близко. Кто его так называл, кроме Юры? — Бек... Так тихо и спокойно, наверное, бывает лишь в Санкт-Петербурге на рассвете после белой ночи. Кто-то все звал и звал его по имени.  "Юра, прости, что опаздываю", — сказал Отабек, но не услышал звука собственного голоса.  Забвение — это покой. И чужая жизнь — все-таки очень дорогая штука. * * * В гостиной было полно народу. Когда они с Юрой снимали эту квартиру, он и подумать не мог, что сюда может столько поместиться. Справа стоял лучший друг отца. На каком инструменте он играл? Почему-то не получалось вспомнить. Рядом с ним — женщина с длинной косой, заплетенной набок. Кажется, его супруга. Отабек ее не очень любил, она всегда спорила с его матерью и вообще была не очень приветливой и доброжелательной особой. Почему он не мог вспомнить, как ее зовут? Юркин дедушка. Зачем он сам сюда приехал, они бы и сами добрались. В таком возрасте ехать на метро — не самая лучшая затея, и как Юрка это допустил? Совсем рядом мелькнуло какое-то размытое пятно, напоминавшее очертаниями человеческую фигуру. Рассмотреть не получалось — что-то мешало, будто солнечный свет слепил глаза. — Бек. Женский голос. Красивый, сильный. Именно тот, что звал его. Сколько времени прошло с момента, когда он был на пути домой? И как та девушка, которая выскочила на дорогу? — Ты кто? — спросил Отабек, и вновь не услышал собственных слов. Ему не ответили, и он опустил глаза, разглядывая себя. Он был в той же одежде, в которой работал в клубе. Джинсы были в пыли, куртка порвалась на рукаве в лохмотья. Ну и видок. Как он будет объяснять это Юре и остальным? В голове роились сотни мыслей, но одновременно с этим было ощущение, что в сознании блаженно пусто. Отабек увидел в толпе людей Виктора. У него было какое-то землисто-серое лицо, уголки губ опущены вниз. Карман пиджака надорван, рубашка, заправленная в брюки, наполовину выбилась из-за пояса и висела сбоку, как сбежавшее молоко поверх стенки кастрюли.  Отец с матерью. Отабек до этого медленно шел, огибая столпившихся людей, но, увидев родных, остановился, как вкопанный. Отец сидел на диване и смотрел на собственные колени, сложив на них руки и низко опустив голову. Мать опиралась на его плечо почти всем весом и закрывала лицо руками с зажатым между пальцев платком. Ее плечи тряслись, и сама она периодически крупно вздрагивала. Что здесь произошло? — Бек, ты меня слышишь? Снова этот голос. — Слышу, — ответил Отабек, и на этот раз собственные слова прозвучали в голове эхом. — Это твои поминки. Отабек помотал головой. Этого не может быть. Внутри все было спокойно, словно все эмоции заморозили или, наоборот, выжгли напалмом. Не было ни страха, ни боли, ни заполошного биения сердца — тихо, как в то утро... Внутри так тихо. — Я... умер? — спросил он, продолжая оглядывать людей вокруг.  — Да, — спокойно ответил женский голос.  В поле зрения снова появилась размытая светлая фигура. Отабек посмотрел прямо на нее, но, как ни старался, не мог разглядеть лица. — Кто ты? — Пока можешь звать меня Вера. Тебе так будет удобнее, — нечто взмахнуло руками, и от этого движения воздух вокруг окрасился в ярко-золотистый, как будто фигура была одета в солнечный балахон. — Юра... — Он там, — размытая рука из света дернулась, указывая в сторону кухни.  Отабек, чувствуя лишь, как все тело налилось странной тяжестью, словно от десятков свинцовых грузов, прошел по коридору и заглянул на кухню. Юра сидел прямо на столе, опираясь на него обеими руками, и смотрел в окно. Отабек подошел ближе, чтобы увидеть его лицо, а, когда увидел, отшатнулся.  Юра выглядел, как фарфоровая кукла. Губы были белые и тонкие, сжатые в линию, глаза — сухие и такие темные, что Отабек едва разглядел в них привычный зеленый цвет. Или скорее захотел разглядеть. Волосы спутаны и забраны в растрепанный хвост, сползший куда-то набок к шее. Кто-то вошел в кухню вслед за Отабеком. — Юрочка, тебе нужно хоть что-то съесть. И зачем ты подрался с Виктором? — раздался чей-то смутно знакомый голос. Кажется, кто-то из женской сборной. Они-то здесь зачем? Или Отабек их знал? Память была похожа на витраж — все ясно, четко, понятно, но все же были тонкие, едва уловимые пробелы, как ластиком провели. — Я хочу, чтобы все ушли, — произнес Юра, даже не двинувшись, не моргнув. Отабека продрало по позвоночнику от его голоса. У Юры не могло быть такого голоса, просто не могло. Так, наверное, звучала бы виниловая пластинка, если бы ее перед воспроизведением хорошо потерли наждачной бумагой. — Юра, — тихо позвал Отабек. Внутри не было ничего, абсолютно ничего, но откуда-то из глубины, из-под ребер, из самого центра груди поднимался страх, затапливая все удушливой волной. — Юрка... Юра медленно и как-то неуверенно повернул к нему голову, но так и не перевел взгляд с окна. — Он меня не слышит? — спросил Отабек шепотом. — Нет, — отозвалась Вера, которая все это время стояла рядом, но не привлекала к себе внимания. — Не слышит, Бек. Отабек поднял руку и замер в нерешительности, протянув пальцы к лицу Юры, едва-едва касаясь кожи. Юра вдруг вздрогнул и низко опустил голову. Растрепанные пряди, выбившиеся из хвоста, упали ему на лицо. Плечи дернулись. Страх внутри Отабека заменила такая боль, что он отступил на несколько шагов к стене. В этот момент в кухню, шурша длинной черной юбкой, вошла мать. Отабек перевел на нее взгляд и сильнее вжался в стену, которая, в свою очередь, ощущалась как препятствие, но не более — ни текстуры, ни температуры, ничего. Мать, не говоря ни слова, подошла к Юре и крепко обняла его со спины, поцеловала в макушку, вжалась лицом в его спутанные светлые волосы, глотая слезы. — Мальчик мой, — придушенно произнесла она и заплакала. Юра что-то пробормотал в ответ, развернулся и прижался к ее груди. Его лица не было видно, но Отабеку и без этого было так больно, что смотреть на это больше не было сил. Он развернулся и опрометью бросился к двери. В гостиной он натыкался на людей, но те никак на это не реагировали, и Отабек все больше чувствовал, что он уже не здесь. "Здесь" больше не существовало. Реальности — тоже. Все казалось реальным, но это был лишь обман. Витраж памяти вспыхивал различными цветами, подкидывая картинки и запахи. Книги из детства. Шелест страниц. Руки матери, пахнувшие лавандовым маслом. Старая скрипка отца со сколом на корпусе. Рыжие волосы Милы. Вкус Юриных губ, его тепло, его горьковатый, как полынь, но такой солнечный запах. — Бек! Бек, остановись! — кричали вслед. Отабек выскочил на улицу и замер, глядя на прохожих во дворе. Заметил смятые, чуть пожухшие цветы у подъезда, осел на грязный пол. Похоже, утром был дождь — плитка у парадной была мокрой. — Бек! — фигура Веры — яркая и солнечная — застыла рядом. — Я уже... Меня уже... — выдавил Отабек. Губы не слушались. — Похоронили? Да. Утром, — был ответ. — Боже... — Постарайся не метаться, так ты будешь хуже ощущать все, а потом с этим могут быть проблемы, — вкрадчиво сказала Вера. — Ты... ты бог? — глупее ничего нельзя было придумать, но в голове будто звучали колокола. — Нет, — кажется, Вера рассмеялась. — Разумеется, нет. — Ангел? — Ты меня еще чертом лысым назови, Бек, — хихикнула солнечная девушка. — Почему я тебя не вижу? — Может, потому что не готов? Увидишь. Когда ты лучше осознаешь себя. И захочешь видеть. Отабек сглотнул и посмотрел на нее, борясь со слепящим глаза светом. Кажется, у единственной сущности, которая была рядом и могла его слышать, были красивые прямые темные волосы. * * * Все вокруг ощущалось, словно огромный и спокойный океан. Смерть оказалась вовсе не такой, как о ней писали где бы то ни было. Это как быть везде и одновременно ощущать себя, словно на обочине огромной трассы. Машины проносятся мимо, а ты не можешь ступить и шага. Жизнь больше тебе не принадлежит, тело — всего лишь мираж, кодировка сознания. Одежда, прикосновения к предметам, запахи — все это не более чем шутка мозга, который привык, что лед — холодный, а чужая кожа — теплая, что роза имеет яркий и чувственный аромат, а черный кофе горчит.  Отабек сидел на подоконнике в своей съемной квартире и смотрел на закатный город. Хороший все же вид был с их девятого этажа — видно крыши домов, что пониже, трамвайные пути, спешащих куда-то прохожих, мелких, как муравьи. Он умер — это было понятно. У него было нечто, представившееся Верой, сопровождавшее его повсюду, но ничего толком не объяснявшее. И была квартира, в которой он обитал теперь, как призрак. — Ты не призрак, — цокнула языком Вера. Свет вокруг нее чуть рассеялся за прошедшие два дня, но разглядеть ее по-прежнему можно было с трудом. — А кто же я тогда? — спросил Отабек, решив не узнавать у нее, читала ли она мысли. А были ли у него эти самые мысли? — Душа. Сущность. Естество. Называй, как хочешь. Отабек перевел взгляд на сидевшего на диване с ногами Юру. Смотреть на него было страшнее всего. Он никуда не выходил вот уже два дня с момента похорон. Лицо не выражало никаких эмоций, губы были обкусаны до кровяной корки, волосы сбились в огромный колтун, который Юра то и дело связывал резинками, порой надевая одну на другую, так как предыдущую невозможно было выпутать. Он не плакал, не кричал. Отабек пару раз думал, что лучше бы он плакал. А еще он практически не ел, только пил воду, и это пугало еще больше. Отабек слез с подоконника, подошел к Юре, опустился перед ним на корточки. Все эти дни он не подходил к нему, помня о том, что было в прошлый раз на поминках. Но теперь решил попробовать снова. — Юра, что ж ты делаешь, родной, — тихо произнес он, заглядывая в его темные глаза. Отабек так скучал по этой яркой малахитовой зелени его радужки, но сейчас там словно поселилась беспроглядная тьма, в которую было страшно смотреть. Коснуться захотелось настолько, что будто сводило руки. Отабек сглотнул, опустился на колени на пол и, опираясь одной рукой на диван, потянулся к Юре. Близко-близко, но не касаясь, провел пальцами по его руке от локтя до плеча, скрытого рукавом футболки. Попытался дотронуться до пряди волос. Юра, казалось, перестал дышать. Потом прикрыл глаза. Отабек выдохнул, хотя не был уверен, нужен ли был ему самому воздух — просто тело вело себя так, как привыкло.  Из-под светлых ресниц выкатилась слеза. За ней еще одна. Юра вздрогнул всем телом, и Отабек отдернул руку. Юра подался вперед, уткнулся лицом в колени и зарыдал в голос. Отабек перевел взгляд на Веру. Та стояла у окна и, казалось, сливалась с закатными солнечными лучами. * * * — Я теперь нереален? — спросил Отабек, медленно идя по дорожке между могил. Юра шел впереди, не оборачиваясь и не делая остановок. — Что есть реальность? — спросила Вера рядом. — Ты реален. Он реален. Просто реальность намного больше, чем привыкли думать люди. — Что теперь будет? — Тебе решать, — послышался ответ. Отабек прекрасно понимал, куда идет Юра, и перспектива увидеть собственную могилу пугала до чертиков. Он не помнил ничего после того, что случилось на дороге в то утро. Он разбился на мотоцикле. Так прозаично и одновременно откровенно хреново. Мать ведь так боялась, так отговаривала его от этой покупки. А Юра наверняка винит себя, что не настоял на приобретении машины или... И почему они просто не ездили на метро?  Жизнь совершенно чужого человека и правда стоила слишком многого. Но ведь это была жизнь. Кто знает, может, эта девушка заслуживала ее больше, чем он. Юра... Быть рядом, но не иметь возможности поговорить, утешить, прижать к себе, — это было похоже на настоящую пытку. И как такая хорошая судьба, в которой исполнялись желания, вдруг оборвалась? Поверить было невозможно до сих пор. "Бедный мальчик, потерять всех близких в авариях", — слышал Отабек в день похорон шепот в собственной квартире. Родители Юры тоже погибли на дороге. И кого можно было в этом обвинить? Юра вдруг остановился, и Отабек замер в десяти шагах от него. Холм, венки, мокрая земля и трава в каплях от недавно прошедшего дождя вокруг. В горле встал ком, хотя Отабек понимал, что это лишь его сознание пытается цепляться за ощущения жизни. Он подошел ближе. Юра опустился на колени прямо в траву, но молчал, просто сидел и смотрел на мокрые венки, на живые цветы на могиле. — Ты не большой любитель цветов, так что я их не принес, — хрипло произнес Юра. Потом тряхнул плечами, сбрасывая рюкзак, повернул его к себе, открыл, достал бутылку вина. Это было то самое вино, что они пили на новоселье. Отабек смотрел, как Юра открывает бутылку, как наполняет гранатово-красной жидкостью два пластиковых стакана. У него были такие худые запястья, такая прозрачная кожа... Нельзя так, просто нельзя, но Отабек не знал, как помочь, как утешить, как дать понять, что все... — Это я во всем виноват, — сказал вдруг Юра, опрокинув содержимое одного стакана в рот. — Я тебя не отговорил работать в этом блядском клубе. И сам уехал... А если бы остался, если бы мы тогда просто никуда не поехали. Ты бы сейчас сидел и бухтел, что мы скучно живем, наверное, но зато был бы жив. Мне так плохо без тебя, — на грани слышимости прошептал Юра, качнувшись вперед, как кукла.  Отабек не выдержал. В голове будто взрывались атомные бомбы, внутри все кричало и выворачивало наизнанку, резко контрастируя с тем, как тихо было вокруг. Он бросился к Юре, опускаясь за его спиной на колени, обхватил за плечи, желая притянуть к себе, буквально впечатать в себя, чтобы ни сантиметра между ними не осталось... — Я здесь, Юр, я с тобой, я никуда не уйду. Крик, сорвавшийся с губ Юры, был похож на звериный вой. Отабек дернулся, глядя на то, как Юра сложился пополам, утыкаясь лбом в мокрую траву и не переставая кричать и рыдать. — Бек, не делай так, — глухо сказала Вера. Она все это видела, все это время была за спиной. Какого черта... — Какого черта? Ты... ты... — Отабек вскочил на ноги, делая шаг к ней. — Что ты такое? Ты ничего не знаешь о нас! Я не могу его оставить, я не могу, я... — Он страдает, потому что ты это делаешь с ним! — жестко отрезала Вера, не двигаясь. — Что? — выдохнул Отабек, уронив руки вдоль тела. Он все еще был в одежде, в которой попал в аварию. Гребаное подсознание. — Ты не отпускаешь его. И он не может отпустить тебя, пока ты здесь, — ответила Вера. Отабек повернул голову и посмотрел на Юру. Тот уже молчал, только плечи тяжело вздымались, и он так и сидел, вжавшись лбом в мокрую траву. — Как... — начал Отабек, но замолчал, сглатывая. — Как мне отпустить? Я не хочу, чтобы он мучился. — Ты можешь уйти.  — Куда, в рай? — горько усмехнулся Отабек. Рай... Ад... Было ли вообще что-то подобное, если он умер, но вот он, здесь, на земле, наблюдает, как его жизнь сгорает, словно бумага в костре, как страдают его близкие. — Я бы не назвала это раем, — отозвалась Вера. — Но на ту сторону. Душам здесь не место. — Тогда почему я здесь? — Это и значит отпустить, Бек. Отпустить... Если Юре так будет лучше, если он будет жить полной жизнью, если... — Хорошо, — кивнул Отабек. — Я готов. Я... я уйду.  Он присел рядом с Юрой, но не делал больше попыток прикоснуться к нему. Просто сидел, смотрел, запоминал. Запоминал каждую прядь, каждый изгиб, каждое пятнышко на белой коже. Юра... — Живи, Юр. Нужно жить дальше, ладно? — произнес он. — Бек... — тихо произнес Юра куда-то в землю. Больно было настолько, что Отабек думал, что можно умереть второй раз только от этой боли. Господи... Господи... Если ты есть, пусть он перестанет так мучиться. — Я тебя подожду, — произнес Отабек и зажмурился, чувствуя, как к его спине прикоснулась рука Веры. Ее ладонь была теплой, и это Отабек ощущал очень явно. — Люблю тебя. Юра поднял от земли залитое слезами лицо и огляделся. Отабек видел, как порыв ветра всколыхнул его волосы, видел, как он сделал вдох и как дрогнула при этом его грудь.  — До встречи.