Семимостье

Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь. (С. Есенин "Черный человек") Небо громыхнуло, как будто где-то высоко-высоко, под самыми звездами, взорвалась атомная бомба. Мила дернулась и сделала шаг вперед, когда налетевший порыв ветра едва не сбил ее с ног. Стремительно темнело, как перед бурей. — Бек, мне жаль! — громко сказала Мила, пытаясь перекричать начинавшийся ураган. Отабек сжимал и разжимал кулаки, борясь с желанием разрушить все, что его окружало, к чертовой матери. Это ведь так легко — стоит только захотеть. Стоит только захотеть — и весь мир застывает, покрываясь коркой льда и превращаясь в вечную мерзлоту. Стоит только захотеть — и в безлюдном парке-заповеднике находится жилье с уютной верандой и окнами до пола. Стоит только захотеть — и ты встречаешь давно потерянного друга. Теперь же не хотелось ничего. — Кто придумал эту чушь? Кто это решает? — выдавил из себя Отабек. Воздух выходил из легких толчками, застревал в горле, царапал и душил изнутри. — Никто не решает. Правил нет, — ответила Мила. — Но одно я знаю точно — никто ни разу не видел здесь самоубийц! — Не называй его так! — Отабек сделал шаг вперед и вцепился в запястья Милы с такой силой, что она охнула, хотя и не могла чувствовать боль. — Откуда ты это знаешь? Ты только недавно с ужасом смотрела на то, что здесь происходило! Сама же говорила, что не понимаешь нашей связи! Это не приговор, Мила! — Бек, ты не осознаешь, с чем имеешь дело! — свистящим шепотом ответила Мила, и Отабек увидел в ее глазах то, что не видел никогда — ни при жизни, ни здесь — ярость. И страх. — Откуда я это знаю? Юра взял в аренду машину и въехал на огромной скорости в отбойник на Выборгском шоссе! — Прекрати, — выдохнул Отабек, еще крепче сжимая ее руки.  — И если там, внизу, еще можно сомневаться, что это, то здесь нет полутонов! Ясно? Это самоубийство! — продолжала Мила. Ее губы побелели. — Я сказал, прекрати! — Отабек зажмурился и невероятным усилием заставил себя разжать пальцы, и Мила тут же отдернула руки, потирая запястья.  — Бек... — начала она, но Отабек выставил вперед руку, заставив ее замолчать. — Это несправедливо, Мила. Он столько мучился! Теперь все позади, и я его увижу. И никто мне не указ, мне плевать, чего это будет стоить! — произнес он, пытаясь выровнять дыхание. Внутри все переворачивалось, тряслось и сжималось. Правил нет. Их нет. А если их нет, никто не может решать за них. Даже если Юра пошел на такой шаг. Даже если сдался. — Ты хоть представляешь, о чем говоришь? — Мила смотрела на него с такой смесью эмоций, что Отабек даже не мог понять главную. Страх, сожаление, обида, боль... Сколько чувств может вместить в себя один человеческий взгляд? — Это порядок, который нельзя нарушать. — Порядок? — переспросил Отабек, еле разжав губы. — Какой порядок? Что все самоубийцы отправляются в ад?! Последнее слово разнеслось эхом по занесенному снегом лесу, вмерзло в лед на поверхности реки, заскрежетало по покрытым инеем веткам деревьев. — Ад здесь это не то, о чем тебе, возможно, говорили, о чем ты читал в книгах, — наконец, произнесла Мила. — Ад для таких душ — это жизнь впустую. Когда не знаешь, что умер. Когда человек не понимает, что стало с ним. И живет в постоянном чувстве вины за содеянное. — Вы нас не знаете, — Отабек покачал головой. Под ребрами будто били соборные колокола. — Я его найду. Слышишь? Мила не ответила, лишь стояла, обхватив себя руками. Начиналась метель. И Отабек будто слышал в этой метели давным-давно звучавшие слова. "Они с отцом разбились на машине, когда мне было семь". "Бедный мальчик, потерять всех близких в авариях". "Это я во всем виноват".  * * * — Юрка, у тебя завтра экзамен, — Отабек погладил тонкую руку, лежавшую на его животе, провел ладонью от запястья до локтя. — Ну и хрен бы с ним, — ответили рядом. Отабек жмурился от яркого солнечного света, но упорно продолжал смотреть на проплывавшие над головой облака. Мягкая трава приятно ощущалась под спиной и затылком, щекотно колола ухо. Юра лежал рядом, закинув на Отабека одну ногу, и обнимал его рукой за талию.  — Ага, кажется, я понял, — Отабек улыбнулся, потом резко поднялся, переворачиваясь и подминая Юру под себя. — Ты специально затащил меня сюда, чтобы я не заставлял тебя заниматься, да? Юра под ним нахмурился и попытался сделать серьезное лицо, однако губы, расползавшиеся в улыбке, выдавали его с головой.  — Что ты, Бек, конечно, нет, — ответил он. Отабек усмехнулся и поцеловал его в кончик носа. Юра хихикнул и посмотрел на него. Глаза цветом — как трава, на которой они бездумно валялись, глядя на проплывавшие над ними облака. Нечасто в Питере выдаются такие прекрасные дни без дождя и ветра. — Ты не умеешь врать, Плисецкий. — Зато ты умеешь просрать момент, — сказал Юра, обхватив его ногами за талию в пнув пяткой по заднице. — Смотри вон, облако какое. Отабек приподнялся на руках и повернул голову, глядя в небо. — Похоже на шлем Дарта Вейдера, — прокомментировал он. — Или на хуй с глазами. — Юра! Юра рассмеялся, сжимая бока Отабека бедрами. Тот повернулся к нему, внимательно заглянул в лицо. Бестия. — У тебя экзамен по литературе. А ты ничего не учишь. Где родился Сергей Есенин? — Какая разница, где он родился, если нам надо знать его стихи? — резонно спросил Юра и закинул руки за голову. Длинные свободные рукава толстовки задрались, обнажая светлую тонкую кожу. — "Друг мой, друг мой, я очень и очень болен". — Поэма "Черный человек"? — спросил Отабек, узнав знакомые строки. — Она, — кивнул Юра, прикрывая глаза. — Я выучил ее наизусть еще в школе. — Не знал, что ты любишь Есенина, — Отабек лег на него сверху, упираясь локтями в землю. — Ай, волосы-волосы! — зашипел Юра, дернув головой. — Я с тобой скоро полысею! — Прости, — Отабек приподнялся, освобождая случайно попавшую под руку светлую прядь. — А ты чем-то на него похож, — помолчав, сказал он. — На кого? — На Есенина. — Чем? — Такой же красивый, — начал Отабек, проводя носом по его щеке. Юра улыбнулся, не открывая глаз. — Такой же скандалист и хулиган, — продолжил он, опускаясь ниже и слегка прикусывая кожу на шее.  — Это и все сходство. Я не умею писать стихи. Щекотно! — Юра дернул плечом, повернулся, зажимая лицо Отабека в сгибе шеи. Отабек высвободился, погладил его ладонью по лбу. Юра посмотрел на него. — А для этого стихи писать и необязательно. Все это искусство. Ты катаешься. Танцуешь. Он писал стихи. — Ну да. И повесился.  — Не факт. — Факт. Да, многие пишут, что это не доказано, но почитай его поздние стихи. Не которые про березы и родину. Все же и так понятно, — произнес Юра. — Это ты, пока готовился к экзамену, выяснил? — спросил Отабек, вглядываясь в пронзительную зелень глаз напротив. — Нет. Я это и так знал, — ответил Юра. — Гляди вон, еще одно облако, похожее на хуй. — Юра... Пора ехать домой. Завалишь сессию, Барановская скрутит тебя в бараний рог. — Барановский рог. Она и так это делает каждый день. Давай просто останемся здесь. Тут же так круто! Отабек смотрел на улыбку на этих тонких губах, на светлые волосы, растрепавшиеся и укрывавшие траву, как расплавленное бледное золото, на чуть нахмуренные из-за солнечного света брови.  — Прочитаешь им наизусть Есенина, и тебе все поставят автоматом, — вздохнув, согласился он, двигаясь ниже и укладывая голову Юре на грудь. — Щас прям, — хохотнул Юра. — Я бы поставил, — заупрямился Отабек. — В декабре в той стране  Снег до дьявола чист,  И метели заводят  Веселые прялки.  Был человек тот авантюрист,  Но самой высокой  И лучшей марки, — ровно и спокойно прочитал Юра, и Отабек чувствовал, как его голос вибрирует в голове. * * * — Кто он? — спросил Отабек, глядя на бившую о корму длинной деревянной лодки темную воду. — Проводник, — ответила Мила, ловко управляясь с парусом. — Но не как я. Он веками не был внизу. Сам увидишь. Отабек хотел было задать еще несколько вопросов, но передумал и прикусил нижнюю губу. Город, в котором жили многие души, не пожелавшие создавать свой собственный мир, был похож на какую-то древнюю столицу, в которой смешались исторические эпохи. Здесь были и мосты, просто висевшие в воздухе без всяких креплений, и узкие улочки, и небоскребы, цеплявшие верхушками закатное небо, и низенькие приземистые дома. Каждый творил то, что хотел, и у этого не было никаких границ.  Они плыли по реке, вода в которой была до странного темной, почти черной. У лодки был темно-серый парус, который был похож на огромное дождливое облако. Пару раз Отабек видел под водой людей, и Мила объяснила ему, что есть те, кто предпочел жить там. "Это довольно интересно, просто не всем подходит", — прокомментировала тогда она. — Мы почти приплыли, — сказала Мила, усаживаясь на массивный борт. — Ничего не говори, только слушай. И не спорь. Эта встреча стоила мне огромных усилий, — она поежилась. Было видно, что она не любила бывать в этих местах. Чем дальше они отплывали от города, тем более мрачной она становилась. Черные волосы были уложены косой вокруг головы, привычные белые платья, похожие на свадебные, сменила простая светлая туника, сцепленная на плечах золотистыми заклепками.  Впереди виднелись огромные ворота, будто росшие из-под воды. Даже с этого расстояния было слышно, как тяжело и грузно ударяют о металл волны. Отабек поежился, глядя на них. Неужели это и была граница вселенной, у которой этих самых границ не должно существовать? Отабек не понимал, почему Мила все же согласилась помочь ему найти проводника. Она не обязана была этого делать, не должна была соглашаться на такое безумие. Верила ли она в то, на что собирался пойти Отабек? Или считала, что все это не может хорошо кончиться? А может, хотела, чтобы Отабек сам убедился в том, что в данной ситуации сделать ничего нельзя. — Мила, — позвал Отабек, не глядя на нее. — Что? — боковым зрением он увидел, что она обернулась. Просторная туника шевельнулась в такт ее движению. — Прости, что сорвался на тебя, — произнес Отабек и провел ладонью по лицу, выдыхая. — Я просто не могу смириться с этим. Понимаешь? Мила помолчала. Слышно было лишь плеск воды и отдаленные голоса у берегов. — Я... — Отабек осекся, но потом сделал над собой усилие и продолжил, — я просто не смогу без него, понимаешь? Ты сама говорила, что наша связь — это что-то особенное. Так поверь мне. Я должен его найти, даже если это значит перерыть голыми руками гребаный ад. — Я знаю, — отозвалась Мила, и Отабек поднял голову, наконец, глядя ей в глаза. — Поэтому и иду на это.  * * * По полу были разбросаны книги, бумаги, документы, карандаши, а сверху это все, как идеально круглые блестящие кляксы, усыпали медали на лентах. Отабек, стараясь ни на что не наступить, прошел к окну. Юра сидел на подоконнике, прислонившись лбом к стеклу, за которым почти беззвучно осыпала двор мелкая осенняя морось. — По какому поводу погром? — спросил Отабек, дотрагиваясь до чужого плеча, но Юра дернулся и сбросил его руку, не отрывая взгляда от улицы. Было тихо, только тикали в коридоре настенные часы, которые Юра все порывался отнести на свалку, так как они его дико бесили этим звуком.  — Юр? — попытался снова Отабек, переступая с ноги на ногу. Под пяткой хрустнуло, и он ойкнул, опустил взгляд вниз, обнаружив под ступней уже сломанный карандаш. Юра вдруг резко повернулся к нему. Собранные в хвост волосы мотнулись, хлестко ударив его по шее. Глаза были злые. Отабек нахмурился, скрестил руки на груди. — Что случилось? — Ничего, — буркнул Юра, продолжая неотрывно смотреть на него. Потом подтянул колени к груди, обнял их обеими руками, уложил на них подбородок. Вздохнул, прикрыл на мгновение глаза, будто они у него болели. Отабек охнул, увидев его ступни — все в лиловых синяках и свежих мозолях. — Ничего? Ты не ночевал дома. Я думал, у меня съедет крыша, пока не дозвонился Барановской, — сказал он. — Да, она была очень счастлива тебя слышать в три часа ночи, — безучастно ответил Юра. — Это она мне сообщила утром, когда пришла в Ледовый. — Это потому что ты выключил телефон. Юр, зачем ты тренировался ночью? Как тебя оттуда вообще не выгнали? — не унимался Отабек. Ладони вспотели, и он отер их о джинсы. Больше всего он ненавидел, когда Юра вот так вот замыкался в себе и не отвечал на вопросы. Это пугало. — Потому что я звезда, меня все любят и ценят, как надежду всея Руси, ты не знал? — выплюнул Юра, сильнее стискивая руками колени. Отабек вздохнул, бесцеремонно обхватил Юру за плечи, отрывая от холодной стены, затем сам уселся сзади, заставляя его упереться спиной себе в грудь. Из щели в раме потянуло ледяным. Отабек подумал, что надо будет все же поставить пластиковые окна. — Прыжки? — спросил он, целуя враз обмякшего Юру в затылок. — Да все, — ответил Юра. — Просто все через жопу. Барановская сказала, что я похож на дуб. Который у Лукоморья, — он зло усмехнулся. — Интересно, а она тогда кто? Кот ученый? — Ты не дуб, — вопреки серьезности ситуации, Отабек улыбнулся, вдохнул полной грудью запах Юриных волос. — А насчет нее и кота не знаю. Хорошо, не Чеширский. Юра коротко хихикнул, потом подался назад, прижался спиной еще сильнее.  — Я щас представил Лилию с этой улыбочкой. Отабек рассмеялся. У Юры бывали срывы — спорт не щадил никого, даже такого талантливого, как Плисецкий. Ожидания собственной страны, тренера, близких порой давили на него сильнее, чем его собственные амбиции. Но Отабек уже научился с этим бороться. Спорить было нельзя. Ругаться — тем более. Доказывать что-то — ни за что. Только ласка и тихая забота. И это устраивало их обоих. — В прошлый раз ты чуть не закинул медаль в канал Грибоедова. Теперь вот это. Хорошо, из окна не выбросил, — сказал Отабек, потерев начавший чесаться от волос нос о Юркино плечо. — Повторяешься, Юр. — Вот и Лилия обвинила меня в отсутствии фантазии. И чувства такта. И терпения. И... — Ч-ш-ш-ш, — Отабек наклонил голову и поцеловал Юру в шею сзади. — Ты злишься — это хорошо. Это придает сил. И прекрати бросаться медалями — ты их заслужил. Знаешь, — он отстранился и потянул Юру за руку, заставляя чуть развернуться и посмотреть на него, — я никого сильнее тебя не видел.  — Опять ты про глаза воина? — Юра шмыгнул носом и опустил взгляд. — И про них тоже, — Отабек улыбнулся и подцепил пальцами его подбородок. — Я бы с тобой куда угодно пошел — хоть в разведку, хоть куда. — И в Мордор? — пробормотал Юра. — И в Мордор, — усмехнулся Отабек, погладил его по скуле. — И крепости брать, и штурмовать ад. — Ад — это серьезное заявление, — Юра, наконец, слабо улыбнулся. Зато искренне. Отабеку стало легче, когда он увидел эту улыбку. — Никогда не сдавайся. — Хорошо. И ты тоже. * * * Ворота распахнулись с неприятным лязгом, вздымая вверх сотни брызг. Мила направила лодку через них, и Отабек мог лишь озираться по сторонам, чувствуя себя маленьким и потерянным, по сравнению с этой громадиной. За пределами города все казалось мрачным и заброшенным. Узкий коридор, обрамленный высокими каменными стенами и залитый водой, казалось, не имел конца. Отабек не мог точно сказать, сколько они вот так вот плыли, слушая лишь собственное дыхание и шорох воды о камень, пока лодка не ткнулась днищем во что-то твердое. — Нам пора, — скомандовала Мила и перемахнула через борт, оказываясь по колено в воде. Отабек последовал ее примеру. Вода, вопреки всему, ощущалась теплой и густой, и от этого стало еще неприятнее. — Где мы? — Если я скажу тебе, что это граница, станет что-то понятнее? — вздохнула Мила. — Чистилище? — попытался предположить Отабек. — Бек, ты Данте перечитал? Забудь то, что когда-то слышал о жизни на этой стороне. Здесь все иначе. Пойдем, нам сюда, — сказав это, Мила взяла его за запястье и потянула за собой. Они прошли по воде, которая постепенно становилась все мельче и мельче, пока не вышли на темный песок, больше всего похожий на вулканическую пыль. Или пепел. Сравнение с пеплом Отабеку совершенно не нравилось. Из головы никак не получалось выбить прочитанные книги и просмотренные фильмы, где ад рисовали как... как ад. С кипящими котлами, лавой и жаром. Отабек понял, что не слышит ничего. Вокруг было так тихо и пусто, словно его заперли в вакууме. Воздух ощущался густым и лип к коже. Он уже начал жалеть о том, что так рвался чувствовать все, как в жизни — здесь хотелось не чувствовать ничего. Небо над головой, казалось, вот-вот разразится ливнем, настолько тяжелым и темным оно было. Сизые, налитые влагой тучи клубились, как над океаном перед штормом. Мила все шла и шла вперед по равнине — стены, которые до этого просто ширились, давая больше пространства, теперь оказались совсем далеко. Отабек пригляделся и осознал, что это и не стены вовсе, а скалы — серые и громоздкие.  — Мила, ты его все-таки привела? — раздался голос за их спинами, и Отабек развернулся так резко, что Мила не успела отпустить его запястье и дернулась следом за ним, едва не оступившись. — Я думал, ты шутишь. На Отабека смотрела пара глубоких карих глаз, на дне которых словно плескался вишневый сок — так сильно в них угадывался багряный цвет. На бледном лице они выделялись настолько, что приковывали к себе все внимание. Отабек с большим усилием оторвался от чужого взгляда, чтобы оглядеть встретившего их человека. Это был не очень высокий мужчина. Довольно молодой, если здесь вообще можно было судить о возрасте. Гладкое лицо, светлая-светлая кожа, но не как у Юры, намного белее и будто бы прозрачнее. Черные волосы, зачесанные назад, четко очерченные брови. Но глаза... Отабек снова влип в этот взгляд, будто в винную смолу. Он никогда не видел таких глаз — ни здесь, ни при жизни. И они пугали и очаровывали одновременно. Незнакомец был одет в черное. — Здравствуй, Юри, — подала голос Мила и отпустила руку Отабека, чтобы протянуть открытую ладонь мужчине. Тот пожал ее со скучающим выражением на лице, продолжая при этом смотреть на Отабека. Его имя резануло больнее, чем ожидалось. — Значит, вот как выглядят смельчаки, которые думают, что смогут найти душу в аду, — произнес Юри. — Он... — начала Мила, но Отабека как будто неожиданно что-то толкнуло изнутри так, что он даже сделал шаг вперед. — Да, смельчаки выглядят именно так, — сказал он, глядя прямо в лицо проводнику. — Ты отведешь меня? Юри вдруг рассмеялся — звонко и чисто. Этот звук был таким, будто не принадлежал этому месту.  — Отвести не проблема. Ад открыт для посещений, знаешь ли? — сказал он, и его губы, до этого улыбавшиеся, вновь сжались в тонкую линию. — Просто мало кому это оказывается надо. — А тебе? — с нажимом спросил Отабек. — Зачем ты здесь? — Я нигде, — непонятно ответил Юри и провел пальцами по волосам, из-за чего пряди, до этого лежавшие копной, распались и легли черными стрелами на его лоб. — Я взялся за это только потому, что это любопытно. Вечность — очень скучная штука. Это единственное, в чем люди оказались правы, говоря о жизни после смерти. — Я пришел не для того, чтобы тебя развлекать, — разозлился Отабек. Мила поймала его руку и сжала пальцы — молчи, я же просила. — О, я знаю, зачем ты пришел, — Юри смотрел на него неотрывно, будто искал что-то. — Даже если ты найдешь его, даже если сможешь пройти через такое испытание, у тебя будет лишь пять минут. Увидишь его. Простишься. И мы пойдем обратно. Это мое условие. Отабек сжал зубы с такой силой, что хрустнула челюсть. — Он не узнает тебя, — продолжал Юри. — Не поймет, кто ты. Для него реальность навеки заперта в собственном сознании. И это нерушимый закон. — Отведи меня. А потом поговорим об условиях, — сказал Отабек. — На нас с Юрой никогда не действовали никакие законы. — Неужели? — Юри скривил губы в усмешке. — Что ж, пойдем, — он обошел Отабека по большой дуге, продолжая будто ощупывать его взглядом. Внутри разливалась тягучая кислота, которая жглась, как угли. — Это даже интересно. Отабек было пошел за ним, но потом вспомнил, что все это время Мила крепко держала его ладонь. Их руки натянулись между ними, как канат. Отабек обернулся, встретил ее потерянный взгляд. Она боялась. — Не ходи со мной, — сказал он. — Спасибо тебе за все, что ты сделала. И за то, каким другом ты была. И осталась, — Отабек сделал шаг к ней, высвободил пальцы из ее хватки и погладил ее по плечу. — Я пойду с тобой. Не обещаю, что до конца, но столько, сколько смогу, — Мила нахмурилась, опустила глаза, но потом подняла их снова. — Знаешь, я верю, что... — Если хотите идти, то сейчас, — раздался голос Юри. Становилось холодно. Отабек помолчал, кивнул и развернулся, готовый уже ко всему, лишь бы то, во что верил он сам, оказалось правдой. Они сделали несколько шагов в сторону видневшихся вдали скал, но вдруг проводник остановился. — Здесь только одна проблема, — Юри обернулся и смерил Отабека внимательным взглядом. — Можно сойти с ума.