Семимостье

"Is it a dream? All the ones I have loved calling out my name. The sun warms my face. All the days of my life, I see them passing me by". «И мне во сне опять дана Обетованная страна, Давно оплаканное счастье» (Н. Гумилев "Вечер") Тишина, царившая вокруг, была живой и подвижной: то с неровных каменных стен осыпалась мелкая крошка, то вода, доходившая до колен, шла рябью и облизывала темные своды, то казалось, что кто-то зовет по имени. И последнее было самым страшным, продирало, как прикосновение ледяной руки к коже между лопаток. — Ты слышишь то, что хочешь слышать, — Юри замедлил шаг и поравнялся с Отабеком. — Только если там, в твоем мире, твои желания понимают правильно, здесь их выкручивают наизнанку. — И многие идут сюда добровольно? — спросил Отабек, скосив на него взгляд, но не поднимая опущенной головы. Здесь хотелось стать как можно меньше, превратиться в точку, в песчинку на серых гранитных сводах, лишь бы привлекать как можно меньше внимания. Вокруг было пусто и гулко, как на дне глубокого колодца. — Думаешь, ты первый, кто решил отыскать того, кого любит? — Юри сохранял отстраненное выражение лица, но уголок его рта презрительно скривился. — А еще есть те, кто и при жизни не отличался особым умом, но не набрал достаточно грешков на душу, чтобы оказаться здесь. И все они идут ко мне, просят провести в ад, верят в какие-то непонятные бредни, которые прихватили с собой из своих жизней. И все вы, как один, цепляетесь за воспоминания. Такова человеческая природа — даже в аду люди ищут способ жить так, как привыкли. Тебя еще быстро отпустило. — Находили? — произнес Отабек, стараясь не прислушиваться к шорохам и шепоту, которые ползли оттуда, где сгущались черные краски. — Любимых? — переспросил Юри. — Да, находили, — он остановился и, задрав голову, посмотрел на сходившийся полукругом высокий каменный потолок. — Находили и бежали в страхе, словно за ними несся сам дьявол, порой даже не успевая сказать «прощай», — закончил он. Отабека передернуло. Он вспомнил людей, толпившихся на горном перевале, словно потерянное стадо скота, скованных цепями и собственными иллюзиями, ищущих чего-то, о чем даже не имели представления. — Что это было за место? — спросил он, тоже останавливаясь и глядя на Юри. Тот так и стоял, рассматривая трещины на потолке. Они отвели Милу к пустырю, с которого начали свой путь, и там Отабек с ней простился. Юри с уверенностью сказал, что она найдет дорогу обратно. «Проводники всегда привязаны к собственному миру даже больше, чем те, кто даже толком не покидает его границ», — объяснил он. Когда Отабек обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее, она снова приняла свой образ — тот, в котором он ее помнил. Ее рыжие волосы в этих темных и сизых красках казались настоящим пожаром.  — У ада множество лиц, — ответил Юри, моргнул, посмотрел на Отабека. — И даже я не знаю их все. — Зачем ты делаешь это? У тебя ведь тоже есть свой мир, так почему? — Не бывает одинаковых душ. И у каждой есть своя собственная роль. Ты же не думаешь, что все такие, как ты, или как Юра? У тебя ведь была тетя, там, при жизни? — Юри продолжал смотреть на Отабека, и его голос снова казался чем-то чужеродным во всей окружающей обстановке. Как звон колокольчика в пыльном, замкнутом пространстве ветхого чердака. — Карина? Откуда ты знаешь? И при чем тут она? — недоумевал Отабек. Внутри будто гулял ледяной ветер, обволакивая каждую кость стылым холодом. — Я здесь слишком давно, чтобы не знать, с кем имею дело, — строго ответил Юри. — И твоя тетка не просто душа — она маяк. — Маяк? — переспросил Отабек. Слишком громко — его голос эхом окатил каменные стены. Он поежился. — Знаешь, сколько родственных душ собирается вокруг нее? Все они, как слепые, идут к ней, даже не осознавая, зачем. И все они находят то, что ищут. Твои родители, вы двое — это лишь малая часть тех, кто вот так встретился. А она всегда оказывается рядом. При этом ты никогда не думал, почему она одна? — Юри провел пальцем по губам. — Она целая. Для нее не существует половины, потому что она ей не нужна. — Как и тебе, верно? — догадался Отабек. — Я жил много веков назад. Тогда за подобные разговорчики о родственных душах и боге, поделившем мир напополам, предавали гонениям или сжигали на костре, как ведьм. Но люди все равно встречались, слышали друг друга, чувствовали чужую боль, как собственную, шли на зов и боялись того, что их ждет. Я был свидетелем десятков таких встреч и каждый раз не понимал, как можно нуждаться в ком-то, чтобы быть счастливым. Отабек слушал Юри и осознавал, что, наконец, понял что-то очень важное, что-то, чего так и не смог до конца познать при жизни. Мир не делился на белое и черное. Мир — не бинарный код, где либо один, либо ноль. Мир намного больше и глубже, чем кто-то может представить. И в нем было возможно все. Может, множество лиц существует не только у ада? — Ты же не знаешь, где Юра, так? — Отабек почувствовал, как собственные потрескавшиеся сухие губы растягиваются в слабой улыбке. Улыбка порой лучше всего скрывает отчаяние. — Не имею представления, — в глазах Юри невозможно было рассмотреть ничего, кроме клубившейся в них густой вишневой дымки. — Единственный, кто может знать об этом, это ты. Я лишь привязан к тебе — куда ты, туда и я. Впереди был лишь длинный и широкий коридор, весь каменный и серый, как и все, что они видели в аду. Сотни оттенков серого и черного и ни единой краски, ни одного намека на что-то яркое или хотя бы цветное. Сплошной гранит, осыпающийся и ветхий. В этом месте у Отабека было ощущение, будто он бесконечно блуждает среди развалин древнего города, затопленного водой, сквозь которую невозможно было разглядеть дно. И чем дальше они шли, тем сильнее отчаяние сдавливало сердце колючими ледяными пальцами.  В аду не было огня, смолы, раскаленной лавы и бурлящих котлов — лишь непроглядная, бесцветная, мертвая тоска.  Отабек хотел было задать Юри следующий вопрос, как почувствовал, как что-то скользнуло по ноге, словно щиколотку зацепило какое-то растение или тонкая веревка. Он опустил голову, наклонился и вгляделся в черную воду, доходившую до колен. Ничего — только толща с будто пролитыми в нее чернилами, которые растекались и закручивались в ней, как вьюга. Юри рядом пошевелился, переступая с ноги на ногу и посылая по поверхности воды полосы кругов. Перед глазами все зарябило, и Отабек прикрыл веки, зажмурился, пытаясь бороться с подступающим страхом, что, если он откроет их, увидит что-то, чего видеть не хотел. — Отабек, — окликнули совсем рядом, но это был явно не голос Юри. По спине заплясали мелкие ледяные искры. Отабек распахнул глаза и застыл, в изумлении глядя в воду. Прямо перед ним, как под матовым затемненным стеклом, лежала девушка в белом платье, и ее лицо заставило громко втянуть ртом затхлый сырой воздух и отпрянуть, как от огня.  В голове пронеслись воспоминания. Холодное летнее утро, сонный Санкт-Петербург, пустая улица и юная босая девушка, не глядя бегущая наперерез его байку. Говорят, люди хорошо запоминают то, что видят перед смертью. Отабек не мог поверить в то, насколько это было правдивым, и не осознавал, как это лицо впечаталось в память, оказалось выжжено на сетчатке. Значит, он погиб напрасно? Он был в аду, и прямо из-под воды, широко раскрыв светло-серые глаза, на него смотрела та самая девушка. — Я думал, что спас тебя, — прошептал Отабек, но даже не почувствовал движения собственных губ. Девушка казалась неподвижной, распластанной в толще воды, как бабочка в альбоме коллекционера, надетая на иглу. Только глаза смотрели пристально, обезоруживающе. Губы были слегка распахнуты, кожа была полупрозрачной и вспухшей, напитанная водой. Отабек вновь наклонился, протянул к ней руку. — Отабек, — предостерегающе позвал его Юри, и у Отабека мелькнула мысль, что он впервые назвал его по имени. — Почему?.. — Отабек! Девушка, не сводя глаз с Отабека, шевельнула губами: — Ты пришел, Бек. Голос Юры ударил по стенам, как эхо от огромного соборного колокола. Внутри все сжалось в маленькую точку, ухнуло вниз с высоты, чтобы разлететься в пыль. Если это и была иллюзия, Отабеку было уже плевать. Девушка вытащила руку из воды и, прежде чем он успел отшатнуться, схватила его за воротник рубашки и потянула на себя. Вода не казалась холодной, пока они шли. Теперь же у Отабека было ощущение, что он провалился под лед. * * * В ушах тоненько и протяжно звенело, руки и ноги казались ватными, в голове звучало эхо собственного имени. Во рту ощущался привкус ржавой воды и чего-то кислого. Затылок болел, как будто он только что приложился им о кирпичную кладку. — Вот всегда вы так, — заговорил Юри прямо за его головой, — не слушаете меня и вытаскиваете из своего сознания самые глубинные страхи. Как ни изучай душу со всех сторон, как ни спрашивай, все равно найдется вот такая заноза, которая выплывет в самый неподходящий момент. Хотя в нашем случае это оказалось на руку. — Где мы? — Отабек не открывал глаза — снова боялся увидеть что-то, из-за чего вот так потеряет связь с реальностью. От собственного голоса в ушах засвистело еще сильнее. — Это твой любимый вопрос, я посмотрю, — хмыкнул Юри и замолчал. — Я думал, что смог ее спасти, — произнес Отабек, не надеясь, что ему что-то на это ответят, но он ошибся. — Спас, — Юри зашевелился, и Отабек все же распахнул глаза, уставившись в высокий светло-серый потолок с трещинами и паутиной. — Тебе понадобился знак, и твое сознание услужливо его предоставило, иначе мы бы не оказались здесь. Если тебе интересно, девушка, которую ты тогда видел на дороге, находится в добром здравии. Просто тогда у нее был плохой день. В остальные подробности тебе лучше не лезть. Отабек выдохнул и провел ладонью по лицу. Гул в ушах немного утих, и он с трудом поднялся и сел, осматриваясь. Вокруг все напоминало какую-то школу: пустые коридоры с высокими потолками, пол, устланный широкой каменной плиткой, деревянные окна с обветшалыми шторами. Одно из окон было открыто. На стенах в потрескавшихся рамках висели какие-то грамоты и дипломы, но, как Отабек ни старался, он не мог прочитать ни буквы со своего места на полу. Он повернул голову и наткнулся взглядом на сосредоточенного Юри, который, сжав губы, осматривал коридор. — Мне кажется, что я… — начал Отабек, но его перебили. — Знаешь это место? Тебе не кажется. Скажу честно, я удивлен, но ты нашел его, — Юри тряхнул головой, из-за чего его уже растрепавшиеся смоляные волосы скользнули по щекам. Отабек невольно дернулся, тут же вскакивая на ноги. От такого резкого движения в голове тут же что-то отозвалось тупой болью, перед глазами все качнулось. — А вот теперь слушай меня очень внимательно, — серьезно сказал Юри, пристально глядя на Отабека и подходя ближе. — Найти душу — это лишь половина дела, причем не самая сложная. Ты осознал, где ты находишься? Все вокруг было таким смутно знакомым, будто он уже видел эту обстановку при жизни. Возможно, мельком, или даже на фотографиях. А может, по чьим-то рассказам? От желания докопаться и достучаться до собственной памяти, которая до этого активно блокировалась, чтобы не сбивать с пути, все внутри скручивалось в плотные узлы. Такое знакомое место… — Это балетная студия, — через минуту напряженного молчания выдохнул Отабек и снова огляделся. — Здесь занимался Юра до того, как они переехали в новое здание. Юри кивнул; его взгляд становился все более серьезным и колючим. Едва Отабек хотел сделать шаг в сторону одной из высоких дверей, выкрашенных потрескавшейся белой краской, за которой, как он помнил, или просто знал, находился балетный класс, его запястье оказалось в твердой и крепкой хватке. — Кажется, я сказал тебе послушать меня, — произнес Юри. — Ты помнишь, что я говорил тебе и твоему райскому проводнику с самого начала? Помнишь условие, на котором мы шли сюда? Только попрощаться и обратно, — всплыло в памяти Отабека. Он кивнул. — Он тебя не помнит. И не знает, что умер, ты это понимаешь? — дождавшись еще одного кивка, Юри продолжил. — Если ты будешь вести себя с ним так, будто требуешь от него что-то вспомнить, будто все, что было между вами при жизни, здесь имеет значение, ты натолкнешься на реакцию, которая сделает лишь хуже. Увидишь его. Простишься. Может, даже сможешь сказать то, что не успел. И назад. Я буду здесь.  — Хорошо, — выдавил из себя Отабек, делая шаг к двери, от которой не мог оторвать глаз. — Отабек, — позвал Юри, и Отабек обернулся. Юри стоял, прислонившись спиной к высокому подоконнику и скрестив руки на груди. — Здесь ничего не поделаешь. Это непреложный закон. У тебя совсем немного времени, или его реальность, его ад станут твоими. Отабек ничего не ответил, взялся за холодную круглую ручку двери и повернул ее. Дверь скрипнула и отворилась. * * * Каждый раз, когда мы ждем чего-то так сильно-сильно, мы порой теряем понимание того, что будем чувствовать, дождавшись. Радость? Восторг? Удивление? Когда хочется послать к черту настоящее и немедленно оказаться там, где мы хотим, с теми, с кем хотим. Пускай даже это будет стоить мгновений нашей жизни. На все наплевать, если ты всей душой рвешься в одну единственную точку в пространстве и времени, где, как ты считаешь, тебе будет хорошо. Отабек стоял в комнате, все стены которой были увешаны зеркалами. Пол под ногами был покрыт пылью, пахло застоявшимся воздухом и старой сырой штукатуркой. На зеркалах кое-где были видны трещины и пятна от пальцев. У дальней стены прямо на грязном паркетном полу спиной к нему сидел Юра. Его волосы были неровно и коротко острижены, как тогда, когда Отабек видел его в последний раз — на Семимостье, за несколько дней до аварии. Он был одет в черные спортивные штаны и такого же цвета водолазку. При одном только взгляде на него в груди образовалась огромная дыра, которая пульсировала и болела, не давая даже нормально подумать. Отабек сделал еще несколько шагов к нему, когда Юра обернулся. От этого пустого и потерянного взгляда хотелось бежать, не оглядываясь. Отабек замер, сглотнул и смог, наконец, выдавить: — Привет. — Привет, — бесцветно ответил Юра. — Я думал, здесь уже никто не занимается. Ты из чьей группы? — Я новенький, — ответил Отабек, чувствуя, как от напряжения подрагивают руки.  — Понятно, — Юра поднялся на ноги, отряхнулся и медленно прошел к станку. — Надеюсь, у тебя дела пойдут получше, чем у меня, — он взялся рукой за станок, поднял вторую вверх. — Тело все деревянное. — Может, тебе помочь? — спросил Отабек, подходя ближе, но тут же натолкнулся на раздраженный взгляд зеленых глаз. — Похоже, что я нуждаюсь в твоей… — Юра не договорил и вдруг отдернул руку от станка, словно он был раскаленным. — Чертовы твари, они здесь повсюду! — он потряс рукой, а Отабек увидел, как по станку быстро ползет огромный темно-серый паук.  Юра ненавидел пауков. Отабек огляделся, отошел на пару шагов, схватил с пола какую-то пыльную тряпку, смахнул ею паука на пол и тут же накрыл его сверху ботинком. — Все, его нет, — сказал он, поднимая глаза на Юру. Тот стоял, прижав руки к груди и пристально глядя на него. — Спасибо, — тихо сказал он. Помолчал, потом добавил: — Тебе лучше уйти. — Я уйду, — кивнул Отабек, тяжело сглатывая ком, который то и дело вспухал в горле, не давая дышать. — Я просто проверяю, нет ли здесь вокруг еще пауков. Юра вздохнул, роняя руки вдоль тела. — Бек так всегда говорил, — Юра дернул плечом. — Каждый раз, как мы ходили в лес. Постой, говорил, я проверю, нет ли там пауков, а то ты опять вляпаешься в паутину и будешь всю прогулку чесаться и дергаться, — он криво улыбнулся, обхватил себя руками. Дыра, образовавшаяся у Отабека внутри, едва он его увидел, стала еще больше. — Расскажи мне о нем, — попросил он. — Он умер, понятно? — сказал Юра, вздрагивая всем телом. — Он один меня понимал, только ради него и хотелось двигаться вперед. Всегда просил меня не сдаваться, — он хмыкнул, прикрыл глаза, — а теперь его больше нет. Сейчас, или никогда, пронеслось в голове у Отабека. — Это не так, — сказал Отабек, делая шаг к нему, потом еще один. — Он не исчез, — он подошел к Юре, взял его за напряженные плечи. Юра посмотрел на него, но не отстранился. — Я тебя научу. Это как… как программы откатывать. Нужно просто доверять себе. Закрой глаза, — он провел ладонью по лицу Юры, и тот послушно опустил веки, только светлые ресницы подрагивали. У Отабека руки ходили ходуном, оставалось лишь надеяться, что Юра на это не обратит внимания. — Думай о нем. Вспоминай те моменты, которые вас связывали. Как вы ездили куда-то, где вам было хорошо. Были же такие? — Юра слабо кивнул, и Отабек, облизав сухие губы, продолжил. — Он не исчез, он бы тебя не бросил. Он совсем рядом, нужно только поверить. Он тебя так любил, разве он мог бы тебя оставить? — Но оставил, — тихо ответил Юра и зажмурился. Из-под плотно прикрытых век выкатилась слеза, и Отабек осторожно стер ее большим пальцем. — Нет, ты же знаешь это, Юр. Юра открыл глаза и зло посмотрел на Отабека. — Откуда ты знаешь мое имя? Я тебе его не говорил, — он сбросил с себя руки Отабека и метнулся в сторону. — Уходи! Я не дам тебе вот так просто копаться в моей голове! Это мои воспоминания! Все, что у меня осталось! Уходи! — Хорошо, — Отабек поднял вверх руки и отступил на несколько шагов в сторону двери. — Хорошо, я уйду. Дыра внутри переворачивалась, выла и болела так, что хотелось осесть на грязный паркет и выть вместе с ней. Наверное, он сделал все, что мог. * * * Юри стоял в той же позе, в какой Отабек его оставил в коридоре. Когда он вышел, Юри лишь поднял на него глаза и поджал губы. — Я тебе об этом говорил, — без каких-либо эмоций сказал он. — Говорил, — кивнул Отабек. Голова болела, в висках гулко стучало. — Возвращайся, Юри. Спасибо тебе за то, что согласился на все это. Но я обратно не пойду. — То есть? — Юри нахмурился и отклеился от подоконника, роняя скрещенные до этого на груди руки вдоль тела.  — Я остаюсь. — Где, в аду? — последнее слово Юри выделил, и оно эхом пролетело под потолком. — С ним, — поправил Отабек. Какая разница, ад или рай, если, как оказалось, оба этих понятия легко заменялись одно на другое. Впервые на лице Юри появилось искреннее удивление. Его лицо мгновенно стало каким-то молодым и беззащитным. — Кажется, ты сошел с ума незаметно для меня, — он покачал головой. — Ты понимаешь, что еще хотя бы пять минут в этом месте, хотя бы пять минут рядом с ним, и ты уже сам не вспомнишь, кто он и зачем ты тут? Если его реальность станет твоей, пути назад уже не будет, — глаза Юри казались двумя яркими камнями граната, внутри которых полыхало пламя. Отабек даже подумать не мог, что этот отстраненный и скептически настроенный человек может выглядеть вот так. — Понимаю, — Отабек улыбнулся. — Такого в твоей практике еще не было, верно? — Это безумие! — Безумие — наше с ним общее имя. * * * Юра обернулся, сидя на полу, едва услышав шаги Отабека и скрип двери. Тот не стал ничего объяснять, просто подошел, рухнул рядом с ним на колени и взял обе его руки в свои ладони. Юра попытался вывернуться из этой хватки, но Отабек держал его очень крепко. — Послушай, Юр, времени мало, — Отабек улыбнулся и посмотрел на Юру. Юра вдруг замер под этим взглядом и вырываться прекратил. — Скоро я не узнаю тебя, как ты сейчас не узнаешь меня, поэтому пока просто послушай меня. Просто послушай, — повторил Отабек и, подняв одну руку, легонько коснулся чужого лица. — Хорошо? Юра кивнул, опуская глаза. — Я не говорил тебе этого при жизни. И какая ирония, что говорю сейчас, — Отабек прочистил горло, вновь глотая вставший в гортани ком. — Спасибо тебе за все то, что ты мне подарил. За все эти годы, что был рядом. За твои понимание и чуткость, за все те истерики и скандалы, что ты мне устраивал. О, как мы иногда ссорились, — Отабек усмехнулся, пытаясь сдержать слезы, — я думал, ты меня убьешь когда-нибудь. Несмешная шутка, да? Юра молча плакал, не шевелясь и даже, кажется, не дыша. Просто сидел, закрыв глаза, покорно сложив руки в ладонях Отабека, а слезы текли по его лицу. — Спасибо за твою силу, которую я увидел в первый же день, когда ты упал прямо мне под ноги. И которая потом становилась лишь больше и крепче. Спасибо за то, что показал мне, что такое — иметь родственную душу. Какое это счастье — просто просыпаться рядом и смотреть, как Луи грызет твои волосы. Почему-то они ему очень нравились. Помнишь, ты все шутил, что у тебя шампунь с валерьянкой? — Отабек почувствовал, что из глаз все же полились слезы, но не останавливался. — Спасибо, что боролся до самого конца, настолько, насколько хватило сил. За каждый день, что я провел с тобой. И еще проведу, пусть даже не буду знать, кто ты такой. Я с легкостью меняю рай на ад, потому что и то, и другое без тебя не имеет никакого смысла. Мы… Отабек замолчал. Становилось так холодно. Тени в углах начали сгущаться, а потом вдруг замерли. В нос ударил резкий запах пыли. Зеркала с трещинами… Серые стены… — Что это за место? Ну и холод тут, — Отабек поежился и посмотрел на сидящего напротив парня, который глядел на него, широко распахнув зеленые глаза. Разве такие вообще бывают? — Ты кто? — Бек, — тихо прошептал юноша, едва шевельнув сухими бледными губами. В его взгляде зажглось странное узнавание. Голова раскалывалась, руки мерзли так, что на них болела кожа. Отабек опустил взгляд на собственные ладони, все еще сжимавшие чужие расслабленные пальцы. Как он вообще здесь оказался? Это что, какой-то танцевальный класс? — Бек! — вдруг громко закричали рядом. В запястья вцепились тонкие пальцы. — Бек! Нет-нет-нет! Посмотри на меня! Не сдавайся, борись, борись, не забывай меня! Нет-нет-нет! НЕТ!