xiubaek box

Бэкхён — мягкое пушистое одеяло, укрывающее и согревающее морозной ночью, такое, из-под которого потом долго не хочется вылезать. С Бэкхёном не хочется расставаться, но Минсоку приходится вставать, хотя Бэкхён — это безмерный уют. И он же — нежные лучи солнца, от которых чуть жмуришься с непривычки, едва проснувшись, и которые бросают блики на лицо Минсока через полупрозрачную кружевную занавеску, когда он пьет свой утренний кофе. Минсок всегда встает первым, и Бэкхён редко может застать его спящим и полюбоваться на мило приоткрытый рот и длинные ресницы на таких очаровательных, даже когда они закрыты, глазах. Зато он встает прямо к тому моменту, когда Минсока можно увидеть до невозможности милым в своей большой белой футболке, с чашкой в руках сидящего у окна на кухне и рассматривающего просыпающийся город. От утреннего Минсока у Бэкхёна всегда замирает сердце, и он, переполнившись своей нежностью, всегда обнимает его со спины — аккуратно, чтобы горячий кофе в чужих руках случайно не выплеснулся на голые коленки. У них дома утро всегда доброе, но Бэкхёну ничего не мешает сказать это вслух. — Доброе утро, хён. Он заглядывает в глаза Минсока, согнувшись над ним и нависнув сверху, почти касаясь своей длинной челкой кончика его носа — они чуть ли не превращаются в щелочки, когда Минсок широко улыбается. Он никогда не может удержаться — эти ежедневные жесты любви и заботы от Бэкхёна не надоедают и продолжают радовать каждое новое утро. — Ты снова скулил во сне, — говорит Минсок, пока Бэкхён отходит от него, чтобы тоже наполнить себе чашечку кофе и сделать сэндвич. — Да? — зачем-то спрашивает он, и так зная, что каждую вторую-третью ночь мешает Минсоку спать своими вздохами. — Прости. — Да ничего, мне даже нравится их слушать, — смеется Минсок. — Похоже на звуки щеночка. Если Бэкхён похож на щеночка — не только своими звуками, но и поведением, — то Минсок определенно в прошлой жизни был котом. Таким пушистым, величавым, который со стороны кажется совсем не дружелюбным и заносчивым, но едва ты дашь ему обнюхать свою руку, а потом — погладишь его, он сразу запрыгнет тебе на колени, теряя всю свою спесь, и будет мурчать от каждого прикосновения. И Бэкхён, если честно, всегда хотел собаку, но оказалось, что кот — это очень даже неплохо. Бэкхён садится рядом, отпивает из своей кружки, и принимается поглаживать Минсока по голове, запуская пальцы в спутанные после сна волосы, то приглаживая их, то снова растрепывая — он даже гладит его совсем как кота. И он почти слышит мурчание Минсока, так что наклоняется к нему поближе, отставляя кружку в сторону, и целует в щеку. Минсок не отпускает его просто так, и сам уже целует Бэкхёна чуть интимнее, но не менее нежно, в губы. Утром Минсок горчит, потому что пьет кофе без сливок и сахара, в отличие от Бэкхёна с его молочным привкусом, и Бэкхён в шутку ворчит: — Сколько можно пить такой крепкий кофе? Ему бы пора привыкнуть, как он уже привык ко всему, что касается Минсока, да и к самому Минсоку, но сегодня Бэкхёну хочется чего-то сладенького. Этим утром у него слишком хорошее настроение, чтобы позволить хоть чему-то горчить в его жизни, даже если это вкус губ Минсока. Он достает из вазочки на столе карамельку, разворачивает ее и закидывает в рот, а потом возвращается к Минсоку и целует его так сладко, как только можно — у губы Бэкхёна буквально становятся сахарными, и вместе с ним — и губы Минсока, который удивленно их облизывает, когда Бэкхён отстраняется от него. — Не такой уж он и горький, — говорит Минсок, громко раскусывая конфетку зубами — что-то вишневое, но без присущей вишне кислинки. Как и хотелось Бэкхёну. — Теперь — нет, — улыбается Бэкхён и берет себе еще одну карамельку. Котик Минсок должен быть сладким, и Бэкхён всегда не против помочь ему с этим.