xiubaek box

Бэкхён не собирался плакать. Всё получилось как-то само по себе. И вот он уже стоит на светофоре, а красный свет мерцает перед ним, расплываясь бликами — он вытирает щеки рукавом пальто, а потом понимает — это бессмысленно. Потому что слезы не прекращаются. И он просто старается не смотреть на свое отражение в боковом и переднем зеркалах, чтобы не расплакаться еще больше. Ничего особенного — просто жизненные трудности. А Бэкхён давно перестал быть сильным, и всё это: только что — сорвавшийся на него начальник, до этого — потерявшиеся утром ключи, и еще чуть раньше — сломавшийся душ, — это всё мелочи, он и сам знает. Ничего такого, просто Бэкхёну надо отдохнуть. Он делает глубокий вдох и замечает сбоку какое-то движение, хотя еще до сих пор, так чертовски долго, горит красный. Водитель в машине, что стоит в соседнем ряду, машет Бэкхёну рукой вверх-вниз прямо в открытое окно. Бэкхён нажимает кнопку сбоку на дверце — в салон врываются прохладные минус шесть и, если честно, помогают успокоиться. — Эй, с вами всё в порядке? — спрашивает парень из другой машины, нагибаясь ближе к открытому окну прямо через пустое пассажирское сидение. Бэкхён замирает на пару секунд, не зная, что ответить, но потом надевает свою дежурную рабочую улыбку и кивает: — Всё хорошо, спасибо. А изнутри тихонько борется с самим собой, чтобы сказать незнакомцу, что нет, ему очень тяжело и ему нужна помощь — ему нужно любое доброе слово, хотя бы одно. Бэкхён поднимает стекло обратно, всматриваясь в какую-то, одному ему видимую, пустоту — прямо там, впереди, и медленно трогается с места, когда эту пустоту наконец освещает зеленый свет. Он доезжает до дома в какой-то прострации, полностью подавленным и бесконечно долго кружит по парковке, проезжая вниз этаж за этажом, пока не находит свободное место. Бэкхён уверен на девяносто девять процентов своей усталости, что лифт сейчас либо уже сломан, либо сломается прямо сейчас, и ему придется топать пешком наверх до самого своего десятого этажа, плюс пара этажей подземной парковки. Его шаги гулко отдаются эхом, когда он проходит мимо рядов машин, в основном, дорогих, представительского класса, и оказывается, что он тут совсем один — в этом огромном, заставленном только кучей железок, спрятанном под землей месте. Его пробивает дрожь — может, это просто от холода. Бэкхён проходит половину пути до лифта и понимает, что забыл свой грязный костюм в машине — там всегда есть один запасной, и именно сегодня Бэкхён облился кофе, но по крайней мере у него была сменная одежда. Он идет обратно, думая, а не плевать ли ему на заляпанную коричневыми разводами белую рубашку, которая, наверно, еще и не отстирается без химчистки — и впереди раздается сигнал. Бэкхён от неожиданности вздрагивает и по привычке отходит в сторону с дороги, давая проехать. Но автомобиль останавливается где-то там, впереди, чуть ли не прямо посреди проезда, и из него выходит тот самый парень, что говорил с Бэкхёном на светофоре. Первое, что думает Бэкхён — за ним следят. А после — сразу успокаивает себя, потому что кто он вообще такой, кому сдался, чтобы за ним следили. Он же никто. — Привет, — неловко здоровается с ним подошедший парень. Бэкхён лишь кивает головой и идет дальше — парень увязывается за ним. — Я поехал за вами, почему-то подумал, что у вас проблемы, и вы можете ну… Сделать что-то неправильное. Не бойтесь, я не какой-то сталкер, — быстро говорит парень, мило улыбаясь — располагает к себе, сразу видно. Незнакомец волновался из-за него — Бэкхён думает об этом скорее в том ключе, что даже так он приносит кому-то проблемы. И совсем не думает, что это мило со стороны незнакомца. — Я Ким Минсок, — говорит парень, протягивая руку, будто бы не обращая внимания на то, что Бэкхён совсем ему не отвечает. Бэкхён щелкает кнопкой на ключах, открывая машину, достает с заднего сидения костюм, сложенный в чехол, и идет обратно — путь кажется бесконечно долгим. Он закидывает чехол на плечо и смотрит на этого Минсока — парень его возраста, странно, что такой поехал вслед за незнакомым, так глупо расплакавшимся, считай, на улице человеком. Скорее бы это сделал кто-то более взрослый, у кого нет никого, чтобы о них позаботиться — такие люди и проявляют доброту к чужакам. — И что вы от меня хотите? — спокойно спрашивает Бэкхён. — Что-то продать? — Нет-нет, я не из этих, — усмехается Минсок. — Просто хотел поговорить. Мне показалось, вам нужна помощь. Бэкхён закусывает губу, стараясь сдержать громкое «да». Неужели так видно, что ему плохо? Вообще Бэкхён почему-то не боится, и, может, ему уже все равно на то, что может с ним и его квартирой сделать случайный человек — он даже не против, когда Минсок, с его немого согласия, поднимается с ним на лифте, который, как ни странно, оказывается рабочим. У Бэкхёна не бывает гостей, кроме редко приезжающей матери, а сам он всегда слишком занят или просто не находит сил, чтобы прибраться дома, поэтому перед дверью, вводя пароль от замка, он ненадолго заминается — не стыдно ли приглашать кого-то в такой дом? Дверь щелкает и открывается — да неважно, он вообще ничего не ожидает от этого человека, позволяя ему пойти с ним лишь затем, чтобы не вляпаться в новые проблемы, отправив его прочь. О том, что эти проблемы скорее появятся вместе с его согласием, Бэкхён как-то не хочет думать из вежливости — они садятся за кухонный стол, на который Бэкхён ставит две чашки кофе, доливая в свою капельку коньяка. Думать о проблемах не хочется вообще, потому что Минсок выглядит добрым. И ему нет дела до того, что у Бэкхёна не самое чистое и уютное жилище. Ему, кажется, вообще нет дела до мелочей — только до самого Бэкхёна. И когда он говорит: — Можете рассказать что угодно, я выслушаю. — То Бэкхён молчит лишь две минуты, а после тихо начинает рассказывать: про то, что всё валится из рук, что всё ломается и жизнь, кажется, тоже. И с каждым словом ему становится чуточку легче, с каждым понимающим кивком Минсока по ту сторону стола, с каждой грустной улыбкой, которая на его лице все равно будто бы сияет. Становится легче, потому что его слушают. И когда Бэкхён выговаривает кажется всё, что скопилось у него за последние несколько месяцев, то он понимает, что ему стало намного лучше, по-настоящему лучше. Он вдруг даже смущается, отходя к раковине, чтобы вымыть кружки — выложил все свое личное первому встречному, еще и радуется. — Почему вы пришли? — спрашивает он Минсока, не оборачиваясь к нему, и, кажется, и так знает ответ. — Всем нужен тот, кто выслушает, — философски говорит парень. Они встречаются через каждые два-три дня. Бэкхён всегда приглашает Минсока к себе домой, потому что сидеть в каком-нибудь, пусть и не очень шумном, баре ему совсем не хочется — не хочется быть в окружении других людей. И Минсок не воспринимает это как что-то с подоплекой, с какими-то намеками — он полностью понимает Бэкхёна, понимает с полуслова и с одного взгляда. Понимает, что Бэкхён просто хочет поговорить, и дает ему это — а Бэкхён просто ему благодарен. Он замечает, что спустя пару недель вечерами он только и ждет окончания рабочего дня, чтобы позвонить или написать Минсоку и спросить, какой десерт к кофе он хочет попробовать сегодня — по дороге домой Бэкхён заезжает в один милый магазинчик и каждый раз покупает какой-то новый тортик или пирожные, какие они еще не пробовали. Так он отплачивает Минсоку за их разговоры, хотя он и уверен, что Минсок вполне сам может позволить себе такие угощения, но ему просто хочется позаботиться о нем хотя бы так, хотя бы просто увидеть его улыбку, когда он будет лакомиться сладостью. Бэкхён находит в себе новое чувство. И в один вечер он, уже уверенный в себе, совсем не тот, каким был в тот день, когда позволил себе расплакаться за рулем, спрашивает у Минсока самый личный вопрос. — Минсок, а у тебя есть пара? — Они уже давно перешли на «ты», хотя Бэкхён и не хотел этого, ведь Минсок для него хён — приевшаяся вежливость. — Да, — улыбаясь отвечает парень, а у Бэкхёна мигом падает процент этой уверенности в себе — почему-то такого он не ожидал, почему-то думал иначе. Они ведь всегда засиживаются у него до ночи, и хотя Минсок никогда не оставался ночевать, но все же — его партнер должен был заволноваться. — Расскажешь? А то мы всё про меня, да про меня… — Нет, ему правда интересно, но сейчас он спрашивает лишь чтобы разрядить собственную, дрогнувшую атмосферу — он правда хотел услышать другое. — Он очень милый, — начинает Минсок, и Бэкхён снова закусывает губу — «он» значит, — он часто нервничает, но это тоже как-то мило, знаешь? А еще он красивый, я бы любовался каждый день. Наверно, это глупо, но я влюблен по уши, совсем как мальчишка, — смеется Минсок. — А как вы познакомились? — Бэкхён продолжает мучить себя — в какой момент разговор стал настолько сложным для него? Минсок отпивает глоток кофе, смотря на Бэкхёна поверх чашки, а когда ставит ее обратно, то протягивает свою руку вперед, кончиками пальцев едва касаясь руки Бэкхёна, которой он вцепился в край стола. — Он плакал за рулем, а я сидел в соседней машине, — говорит Минсок. — Ты еще не понял? Бэкхёну кажется, что Минсок никогда не перестает улыбаться — у него сотни вариантов улыбки, но для Бэкхёна она всегда теплая, такая, что у него самого приподнимаются уголки губ. — Правда? — только и спрашивает он, смотря на руку, которая касается его — такая маленькая и тоже теплая. Минсок вообще весь теплый, особенно теперь, когда он в безразмерном ярко-желтом свитере, в котором выглядит просто настоящим солнышком. — Самая настоящая, — шепчет Минсок, наклоняясь через стол, опираясь на него локтями и сокращая между ним и Бэкхёном расстояние. Бэкхён едва ли решается, едва ли во всем уверен, но ему так хочется — хочется урвать хотя бы капельку этой теплоты, которая у Минсока бьет через край. Он встает и сам наклоняется к нему, чтобы медленно и нежно поцеловать — и чтобы задеть бедром чашку с недопитым кофе и разлить его по столу, чтобы вытащить себя и Минсока куда-то к стене, подальше от стекающей на пол лужицы, чтобы не запачкаться, и вжаться в него так крепко и телом, и губами, и душой, наверно, тоже, чтобы больше никогда не плакать — только не в одиночку.