Уединение, отчаяние, искупление

Юри уже открыл рот, чтобы ответить, но не смог издать ни звука. Виктор чуть нахмурился. — Извини, если помешал. — Нет, ничего, — наконец вырвалось у Юри. — Юри. Юри Кацуки. Привет. — Приятно познакомиться, Юри Кацуки, — Виктор протянул руку. Свою фамилию он не назвал. Юри подъехал ближе, осторожно притормозил у бортика и пожал прохладную ладонь. Виктор пристально смотрел на него, и от этого взгляда ему становилось неловко. — Я тоже в некотором роде причастен к фигурному катанию, — с некой наигранной скромностью хмыкнул Виктор. — Увидел тебя и не смог удержаться, чтобы не подойти. У Юри на языке вертелся вопрос «откуда ты вообще взялся?», и он тщетно пытался сообразить, как задать его повежливее, но его новый знакомый, очевидно, верно истолковал его нахмуренные брови. — Я живу у Лэнгдонов, — он качнул головой в сторону их дома. — Друг семьи. Приехал рано утром. Взгляд Юри метнулся к просёлочной дороге: новых машин там не было. — Я… не слышал, — выдавил он. — Приехал на автобусе, — Виктор выглядел позабавленным. — От шоссе, правда, идти несколько миль, но я был не против прогуляться. Юри промычал что-то неопределённое и тут же обругал себя. Впадать в ступор при обычной беседе было для него нехарактерно. — Хочешь покататься? — вдруг непринуждённо вырвалось у него. — Каток достаточно большой для двоих. — Спасибо, но не сегодня, — Кацуки показалось, что в глазах Виктора мелькнуло сожаление, когда он поглядел на лёд. — Я не в лучшей форме. Не хочется позорить себя, — он усмехнулся. — Тогда приглашаю зайти на чай, — Юри сам не знал, откуда на его лице взялась искренняя дружелюбная улыбка. — Хочу быть в хороших отношениях, раз уж мы соседи. — Я буду только рад, — взгляд Виктора лучился. Юри сменил коньки на кроссовки, и они зашагали к дому среди желтеющих клёнов. Виктор щурился на тусклом солнце и, к удивлению Юри, едва заметно улыбался… дому. Впрочем, рассудил Юри, если он друг Лэнгдонов, то, наверное, приезжал сюда и раньше, а может, даже бывал в особняке. — Здесь чувствуется атмосфера, — заметил Виктор уже на кухне. — У этого здания есть душа. — Ты не представляешь, насколько прав, — при одном воспоминании о преследовавшем его кошмаре у Юри по спине прошла дрожь, передавшаяся рукам, и он едва не расплескал чай. «Сияние» лежало прямо на столе, и Виктор с интересом взглянул на обложку. — Любишь Стивена Кинга? — Скорее, проглатываю всё подряд. Вообще я не люблю ужасы, — Юри осторожно передал ему кружку, и Виктор коснулся его пальцев, когда забирал её. — Я раньше тоже не любил, но с определённого момента… Научился ценить прелесть этого жанра. — В чём же его прелесть? — Юри не внушали восторга леденящие кровь истории, хотя, абстрагируясь от деталей, мастерство того же Кинга он признавал. — Люди, попавшие в ловушку со своими худшими страхами, раскрывают свою истинную сущность, — Виктор говорил серьёзным тоном, но его глаза так и сияли. — К тому же, хоррор всегда иносказателен. Символичен. — Символизм я люблю, — признал Юри. Из всего школьного курса литературы только это направление находило в его душе живой отклик. — А я нет. В большинстве случаев он настолько заумен, что до сути не докопаться. У него, — Виктор кивнул на книгу, — аллегории понятные. Но сильные. — Значит, ты его поклонник? — Юри с любопытством взглянул на Виктора поверх кружки. — Ни в коем случае. Я же сказал, что полюбил ужасы не так давно. В юности я зачитывался детективами — даже пытался освоить дедукцию, как Шерлок Холмс, — он тихо засмеялся. — Впрочем, от хорошей любовной драмы меня тоже было не оттащить, — Виктор подмигнул, и Юри едва не смутился, сам не зная, отчего. — А что насчёт тебя? Юри задумался. Фигурным катанием он занимался с детства, поэтому времени, свободного от тренировок, было катастрофически мало, но когда выдавалась свободная минутка… — Я обожал фэнтези. Толкин был моим богом. Трилогия стояла на почётной полке, на самом видном месте, — Юри усмехнулся, вспомнив, как не раз срывался в последний момент и убегал на фанатские сходки, доводя тренеров до отчаяния. — Ещё приключения… В общем, ничего необычного для ребёнка. А сейчас я просто рад, что у меня наконец-то полно времени и я могу читать всё, что захочу. — А почему раньше его не было? — Виктор поднял бровь. — Я профессиональный фигурист, — это прозвучало почти едко, к тому же, Юри тут же спохватился и поправился. — Был. Завершил карьеру в прошлом декабре. Никак не могу привыкнуть. — Я узнал тебя с той секунды, как ты представился, — Виктор расплылся в улыбке. — Как? — растерявшись, по-идиотски спросил Юри. — Телевидение — великая вещь. — Ты и виду не подал… — Что знаю, что ты призёр финала Гран-При? Ты бы сразу начал воспринимать меня, как надоедливого поклонника. Поразмыслив, Юри признал справедливость этого заявления. Виктор склонился к нему через угол стола. — Сказав «О боже, ты же занял третье место в Марселе!», я бы добился только твоего желания… Поскорее от меня отделаться. Промолчав, я получил приятного собеседника и узнал о твоих литературных пристрастиях, — он выглядел абсолютно серьёзно, но в глазах плясали огоньки смеха. Юри ждал, что Виктор спросит — как и все — почему он завершил карьеру на волне успеха, но тот молчал, отпивая чай с таким видом, словно ничего лучше не пробовал в своей жизни. — Ты же завариваешь его? — он указал Юри глазами на кружку. — Не из пакетика? — Я ведь японец, — Юри притворился оскорблённым, и они оба рассмеялись. — Ну, а ты? Ты сказал, что связан с фигурным катанием. — Немного катался на любительском уровне, — Виктор, казалось, смутился. — До профессионалов, конечно, как до луны, но я был весьма неплох, — он усмехнулся. — Был? — Мне двадцать семь — недавно решил, что пора превратить своё увлечение во что-то, приносящее реальный доход. Сейчас преподаю в секции в Миннеаполисе. Не для будущих фигуристов, нет, те занимаются с высококвалифицированными тренерами. Я просто помогаю увлечённым и одарённым детям почувствовать себя… в своей стихии на льду. Мне нравится, — он уставился куда-то в сторону и пожал плечами. Юри не понял причин этой внезапной неловкости, — может, Виктор стеснялся того, что был просто любителем? — но её захотелось как можно скорее сгладить. — Обязательно затащу тебя на каток, — улыбнулся он Виктору. — Будет веселее, чем одному. — Не буду путаться под ногами? — Юри не понял, спрашивает тот шутя или всерьёз. — Если честно, я немного устал быть здесь всё время один, — про кошмары, конечно, рассказать он не мог, но на такую откровенность решился. — Что ж, — Виктор легко поднялся и, проходя мимо Юри, коротко сжал его плечо, — теперь ты будешь не один. Но сейчас, пожалуй, не буду больше тебя стеснять, — он вопросительно поднял бровь. — Ты не стесняешь! — моментально вырвалось у Юри, и он тут же почувствовал, что краснеет. — Я имел в виду… С тобой приятно общаться. Можешь остаться ещё ненамного. Если хочешь. Виктор помедлил, и Юри занервничал. Может, он вёл себя слишком навязчиво? — Какой бы наглостью с моей стороны это ни было, — наконец расплылся тот в улыбке и подмигнул. — Хочу. Даже очень. Юри облегчённо рассмеялся и поднялся со стула, чтобы показать Виктору гостиную. * * * Виктор ушёл только через несколько часов, когда за окном уже стемнело. Они никак не могли наговориться — будто давно знали друг друга и встретились после долгой разлуки. Имя «Виктор» казалось отдалённо знакомым, но Юри готов был поклясться, что у него не было друзей, которых бы так звали. Уходящая фигура Виктора растворялась в темноте. Юри из окна холла смог проследить его путь до калитки, но потом моргнул и уже не смог снова разглядеть его очертания. Он вернулся в гостиную, где на столе ещё стояли остатки наспех приготовленного им ужина для двоих, и подошёл к окну, из которого просматривалось тускло освещённое крыльцо Лэнгдонов. Хотелось удостовериться, что Виктор дойдёт туда в безопасности, хоть их дома и разделяли считанные десятки метров. Однако едва Юри приник к стеклу, зазвонил мобильник. Вздохнув, он с неохотой оторвал взгляд от сгущающейся черноты и пошёл за ним на кухню. Звонила Минако: просто хотела узнать, как у него дела. — У тебя же вечер? Не спал ещё? — в Хасетсу сейчас было два часа пополудни. За полтора месяца Юри привык к другому часовому поясу, и сейчас казалось дикостью, что у неё разгар дня. — Нет, я не спал, — хотелось сказать «я вообще плохо сплю», но Юри сдержался. Незачем было беспокоить Минако по пустякам. Пару минут они поболтали на ничего не значащие темы. Юри периодически поглядывал в окно, но Виктор не появлялся на крыльце — должно быть, отвлёкшись на телефон, он пропустил момент, когда тот зашёл в дом. — Всё ещё живёшь затворником? — за иронией в тоне Минако слышалось беспокойство. — На самом деле, сегодня я кое с кем познакомился, — Юри не знал, откуда внезапно взялось чувство самодовольства. — Приехал друг соседей. Его зовут Виктор. — Хорошо, что ты заводишь друзей, — вместе с облегчением он услышал и горечь. — Минако, слушай, я знаю, что сейчас стало труднее общаться, хорошо? Я знаю. Пожалуйста, не думай, что мне теперь на тебя плевать, — он крепче сжал мобильник. — Это не так. Когда-нибудь я вернусь в Хасетсу и… — Не знаю, стоит ли, — вздохнула Минако на другом конце провода. — Дома ты был несчастен. И в Штатах тоже — первое время. Сегодня у тебя другой голос. Ты как будто счастливее. К своему удивлению, Юри понял, что именно так себя и чувствует — оживлённым, наполненным новыми силами. Вдали от всех близких ему людей, на другом краю света его заставил ощутить себя живым человек, с которым они едва познакомились. Нахлынуло чувство вины. — Это не значит, что я не ценю старых друзей, — он попытался засмеяться, но не вышло. — Главное — будь счастлив, ладно? — Постараюсь. — Мне пора бежать. Пожалуйста, — фыркнула она, — в следующий раз позвони сам, не всё же мне спускать деньги на международные разговоры. — Хорошо, — на этот раз он засмеялся. — Пока. Минако повесила трубку, и Юри остался стоять с телефоном в поднятой руке, всё ещё размышляя над её словами. Как будто счастливее… При взгляде на соседний дом он почувствовал, как настроение стало улучшаться. Перед глазами всё ещё стояли несколько часов одной из самых интересных бесед в его жизни. Улыбаясь, Юри пошёл убирать грязную посуду. Он знал, что сегодня будет не страшно идти спать. * * * На этот раз Юри отчётливо осознавал, что спит, и эта мысль внушала спокойствие. Если что-то пойдёт не так, можно будет просто проснуться. В своём сне он был будто случайным наблюдателем, невольным свидетелем ссоры. Он парил между первым и вторым этажом, а внизу на пороге спальни друг на друга кричали две расплывающиеся фигуры. Одну из них Юри узнал: уже видел в кошмаре эти хрупкие черты. Теперь он смог различить, что это почти мальчик, едва ли двадцати лет, ужасно худой и бледный. Его лицо перекашивалось, когда он захлёбывался словами, наставив палец на мужчину, стоявшего к Юри спиной. Почти звериный оскал выглядел особенно жутко в сочетании со стекающими по лицу слезами. Юри стало не по себе от этой сцены. Захотелось уйти, и он, словно усилием мысли, стал уплывать вверх, на лестничную площадку второго этажа. Ровно перед тем, как ссорящиеся пропали из его поля зрения, тот, что до этого стоял спиной, поднял голову и посмотрел Юри прямо в лицо. — Виктор? — удивился Юри, но с его губ не слетело ни звука, как будто они были под водой. Виктор и тот, кто на него кричал, уже скрылись под лестницей, а внимательные серо-голубые глаза продолжали прожигать Юри. Сон, напомнил он себе, но уже начал сомневаться в этом. Босые ноги коснулись холодного паркета, он вздрогнул, огляделся и едва не закричал. Слева, облокотившись о перила, стояла женщина в длинной ночнушке. Взгляд притягивали её пышные рыжие кудри и длинные изящные пальцы, которыми она вела по воздуху, словно ощупывала что-то, недоступное зрению Юри. Заметив его расширенные от страха глаза, она улыбнулась — не враждебно. — Все вы такие поначалу. Зачем остаётесь в этом доме, если он вас страшит? Зачем?! — вдруг выкрикнула она, и Юри отпрянул, чудом не упав. На трясущихся ногах он побежал к своей спальне, а вслед доносилось: — Это место я сделала своей тихой гаванью, а вы превратили в кладбище ужасов! Не выдержав, у порога Юри обернулся: почернев, женщина рассыпалась в прах. Миг — и на ковре осталась только белая пыль, которая превратилась в снежинки, закружилась и растаяла в воздухе. В глазах внезапно потемнело, и доски паркета стали приближаться с ужасающей скоростью. Юри тупо смотрел на расплывающийся узор дерева, а потом всё исчезло. Ему ещё успела почудиться прохладная рука, трогающая за плечо, но среагировать, проваливаясь в черноту, он уже не смог. Юри медленно открыл глаза. Он лежал в своей постели. Обогреватель мерно гудел: негромкий звук скорее умиротворял, чем раздражал. На душе было спокойно. За окном падали, медленно кружась, хлопья снега… Юри резко сел, моментально проснувшись до конца. Сердце заколотилось, стоило памяти ожить. Вот вам и все ожидания, что ночь пройдёт спокойно… Может, пора было обращаться за профессиональной помощью? Юри припомнил, что уехавший в конце лета Бен Хармон был психотерапевтом. При нечастых встречах они перебрасывались парой слов, и он казался весьма приятным и здравомыслящим человеком. Даже если сам он оказался бы занят, у него должны были быть коллеги, которых он мог посоветовать… Юри оборвал себя. В голове была непоколебимая уверенность, что любой терапевт, как только он изложит суть проблемы, посоветует переехать в менее жуткое место. Несмотря на кошмары и пугающую атмосферу, Юри полюбил этот дом. Кроме того, даже если он нашёл бы другой, новая покупка, скорее всего, обошлась бы в разы дороже. А ещё здесь был Виктор, и почему-то эта причина едва не перевешивала все остальные. Юри давно не встречал людей, с которыми ему было бы так легко общаться, которые заставляли забывать о некой стеснительности и наслаждаться долгим разговором… Нет, о переезде не могло быть и речи. К тому же, этот кошмар отличался от предыдущего, и не только присутствием в нём реально существующего человека. В самый последний миг, перед тем, как Юри потерял сознание, он отчётливо помнил: страх вдруг исчез, и наступило необъяснимое спокойствие. Спокойствие, передавшееся от руки, крепко и в то же время нежно сжавшей его плечо. Как будто у него посреди всего этого безумия появился ангел-хранитель. Юри вздрогнул: эта мысль уже приходила к нему, когда посреди прошлой ночи — неужели так недавно? — он пытался утомить себя катанием, чтобы наконец забыться сном. В голову пришла абсурдная мысль, что источник всего происходящего вокруг сверхъестественного — каток, но Юри её откинул. О домах с привидениями он слышал много раз и, пожалуй, даже готов был поверить, но катки — это уже чересчур. Напротив, порой казалось, что нормальнее этой ледяной глади ничего вокруг и не было. Когда Юри наконец спустился, плотнее запахивая халат и поправляя очки на носу, за окнами началась уже настоящая метель. Он только покачал головой: пока снег не прекратится, о выходе на лёд нечего было и думать. Сделав себе кофе, он даже не присел, а встал у окна, почти прижавшись к стеклу носом. Снег валил так густо, что дом Лэнгдонов был едва различим. Юри невольно задумался, почему Виктор оказался в его сне. С одной стороны, в этом не было ничего странного: за исключением первого выхода на лёд, это знакомство было самым запоминающимся событием за время его пребывания в доме — по крайней мере, наяву. Сны — отражение реальности подсознанием. Мозг Юри был перегружен впечатлениями от долгой беседы, вот и подкинул образ впечатлившего его человека. С другой стороны, почему в такой странной обстановке? Словно бы Виктор в чём-то был виноват перед этим таинственным подростком. Живой человек, которого обвиняло порождение воображения, взбудораженного атмосферой старого дома? Бред. Было бы логичнее, если бы новый сосед Юри приснился ему, скажем, на катке. Виктор же говорил, что он фигурист-любитель? Представить его выписывающим пируэты на льду, с его атлетичной фигурой и грацией, оказалось нетрудно. Прикрыв глаза, Юри вдруг увидел, как Виктор скользит, исполняя какую-то уникальную программу… Такую, что способен выполнить только он один… Виктор кружился на льду, а всё вокруг него постепенно тонуло в крови, и её волны уже почти касались лезвий его коньков… Стук в дверь вернул Юри в реальность, испугав так, что он едва не выронил кружку из ослабевших пальцев. Осторожно поставив её на стол, он торопливо вышел в холл, уговаривая себя прекратить это сумасшествие. Сны — ещё ладно, но если кошмарные видения начнут преследовать его и наяву, точно придётся позвонить Бену Хармону. Открывая дверь, Юри на мгновение подумал, что увидит на пороге женщину из вчерашнего сна, чей прах обратился в вихрь снега, но на пороге стоял Виктор, широко улыбающийся, с застрявшими в волосах и чересчур длинных ресницах снежинками. Несмотря на холод и валившийся снег, он был в одном лёгком свитере и узких джинсах. — Доброе утро! Надеюсь, я не слишком рано. Не разбудил ведь? — он с лёгким беспокойством взглянул на Юри. Юри бросил беглый взгляд на часы — была всего половина девятого утра. Ему казалось, что гораздо позднее. — Нет, Виктор, — улыбнулся он, хотя любой другой человек, потревоживший его во время завтрака, не вызвал бы ничего, кроме раздражения. — Проходи. Неужели тебе не холодно? — изумился он. — Холодно? — Виктор рассеянно оглядел себя, как будто до этого не знал, во что одет. — Ну, идти было недалеко, и я решил, что выживу, — он чуть склонил голову, стряхивая снег с волос. Вслепую у него это получалось неважно, и Юри, не сдержав смеха, помог ему. Волосы Виктора на ощупь были мягкими, почти шелковистыми. Юри невольно позавидовал: он выглядел, как модель с рекламной обложки, несмотря на метель, из которой только что вышел. Напоследок смахнув снежинки с плеч Виктора, Юри отступил. Между ними повисло молчание, пока он не спохватился: — Чай? Кофе? Я как раз сделал себе. — Снег взбодрил лучше кофе, — вчера Виктор, казалось, был бледнее, а сейчас щёки раскраснелись от холода, — а вот от твоего чая не откажусь. Юри поспешно отвернулся к полке с заварочным чайником, чтобы не пришлось подавлять чересчур счастливую улыбку. * * * К полудню снег ослабел, и Виктор, сославшись на дела и на то, что и так злоупотребляет гостеприимством, ушёл. На этот раз Юри твёрдо намеревался проводить его взглядом до соседнего крыльца, но Виктор, к его удивлению, пошёл не через калитку, а по аллее, ведущей к катку, и вскоре скрылся за деревьями. Юри предположил, что он перемахнул через ограду, в любом случае обеспечивавшую скорее видимость, чем защиту, и вошёл в свой дом через заднюю дверь. На лице невольно снова появилась улыбка: Виктор, безусловно, был со своими странностями. Двое сумасшедших под одной крышей, вдруг подумалось Юри. Практически психбольница. В такой он бы не отказался провести остаток своих дней. Он растерянно заморгал. Откуда только брались такие мысли? Наверное, Констанс была права: Юри не шло на пользу одиночество. Только так можно было объяснить внезапное чувство духовного родства с Виктором: изголодавшись по общению, он оказался готов записать в лучшие друзья человека, которого знал второй день. Метель возобновилась во второй половине дня и не прекращалась до вечера, и Юри поймал себя на том, что ему скучно. Он сидел в гостиной, уставившись в огонь камина, и не хотелось ни лезть в интернет, чтобы узнать, что творится во внешнем мире, ни брать в руки книгу. «Сияние», полузабытое, валялось в соседнем кресле. Смутно Юри припомнил, что события там как раз начали стремиться к развязке, но, как ни старался, на ум не пришло ни одной детали, только стойкое чувство самоассоциации с Венди Торранс — напуганной, одинокой, заточённой в жутком отеле, как в тюрьме. Он не один, напомнил себе Юри, уже нет. Если присутствие Констанс и её детей ничего не значило, то Виктор как будто оживлял это место, разбавлял своей энергией его уныние. Виктор пришёл снова вечером, в той же одежде и с той же улыбкой. — Прости, если я навязываюсь и мешаю тебе, — неловко говорил он, проходя в гостиную. — Давай проясним, — Юри не сдержал смешок, увидев, как вытянулось лицо Виктора на этих словах, — я сижу здесь один без возможности даже покататься, пока продолжается снег, и, мягко говоря, подыхаю со скуки, так что если бы я не чувствовал, что краду тебя у Констанс и её семьи, то предложил бы вообще не уходить. — Констанс? — растерянно переспросил Виктор, но на его лице тут же отобразилось понимание. — Пожалуй, я немного покривил душой, сказав, что мы друзья. Хорошие знакомые, но не более. У меня выдался отпуск, я случайно упомянул это в разговоре с ней, она предложила провести его здесь. Я согласился — подумалось, что после городской суеты приятно будет отдохнуть на природе. С каждым его словом у Юри всё усиливалось ощущение, что Виктор врал. По крайней мере, снова чего-то недоговаривал или говорил одну из версий правды. Появилось слегка азартное желание узнать, что он делает здесь на самом деле, но Юри решил не давить: в конце концов, быть невежливым тоже не хотелось. Мало ли какие причины могли быть у Виктора, чтобы утаивать истину. — Так она не обвинит меня в узурпации? — вместо этого улыбнулся он. — Вовсе нет, — Виктор просиял ответной улыбкой. — Тогда оставайся у меня, — вырвалось неизвестно откуда. — Какой смысл тебе ещё раз выходить в эту метель? — Я точно не слишком нагло врываюсь в твою жизнь? — Виктор обеспокоенно приподнял бровь. — Как я и сказал — моя жизнь несколько скучна. Может быть, компания — то, что мне нужно. Едва сказав эти слова, Юри задумался: что, если присутствие в доме другого человека действительно развеет всю мистику? — Тогда хорошо, — Виктор опустился в кресло, переложив «Сияние» на столик. — Знаешь, а я ведь бывал в похожем отеле. — Отеле? — рассеянно откликнулся Юри. — А, точно. Как у Кинга. И где же? — Не поверишь, но в Калифорнии. Понимаю, Лос-Анджелес мало напоминает уединённое место в горах, но интерьеры как будто делали по тексту «Сияния». — Расскажешь подробнее? — Юри сел напротив него и с неподдельным интересом приготовился слушать. * * * В итоге они оба легли спать на диванах в гостиной, потому что ни в одной из спален не было двух кроватей, а прекратить разговор, даже когда глаза стали закрываться и не открываться обратно, а язык заплетаться, было невозможно. Виктор, казалось, вырубился от усталости — в одну секунду он ещё слушал рассуждения Юри о преимуществах японской кухни перед любой европейской и вставлял свои замечания, а в следующую уже слышно было только его мерное дыхание. Юри только усмехнулся и перевернулся с левого бока на спину, плотнее натягивая на себя плед. Можно было бы сходить на второй этаж и принести тёплые одеяла, но ему было слишком уютно, чтобы вставать. Осознание, что всего в паре метров от него спит другой человек, было непривычным, но странно успокаивающим. Прошлая ночь, вопреки ожиданиям, терзала его кошмаром, но эта должна была выдаться другой. Глаза закрывались, и Юри уплывал из реальности, прислушиваясь к дыханию рядом. В горле пересохло, и тело наливалось какой-то непонятной тяжестью. К дыханию Виктора, ставшему глубже и медленнее, добавилось навязчивое тиканье часов. Наверное, с лестничной площадки второго этажа, подумал Юри, но почему тогда так громко? Неохотно он разлепил веки и покосился на другие часы — электронные на камине. Цифры, показывавшие начало третьего ночи, мерцали неярко, но свет всё равно бил по глазам, и Юри отвернулся в сторону… У него вырвался крик, который он тут же подавил, вцепившись зубами в руку. Над изголовьем нависала фигура в плаще из его первого кошмара. Мужчина разглядывал его внимательно, строго, но словно даже сочувственно. Вздохнув — звук больше напоминал звериный вой, — он начал разворачиваться спиной. — Нет, — беззвучно простонал Юри. Человек заслонял ему обзор, и он не видел, лежит ли Виктор на соседнем диване, не мог понять, сон это или реальность. Снова появилось страшное лицо на затылке, но на этот раз оно ничего не говорило, просто наклонялось к Юри всё ближе и ближе. Парализованный от ужаса, Юри взглянул в его нечеловеческие глаза, и в мозг тут же ударила мысль «как же похож». Мысль не принадлежала ему, так думало это существо, и думало оно о Юри… — Юри! Юри, проснись! — он подскочил, дрожа. Над ним снова нависало лицо, только на этот раз это был обеспокоенный Виктор, который тряс Юри за плечи. Их взгляды встретились, и Виктор облегчённо выдохнул. — Ты кричал. Я не мог тебя разбудить… — Я… Приснился плохой сон, — дрожь всё не желала униматься, хотя под пледом было тепло, и от неё стучали зубы. — Прости. Виктор до этого казался суровым, но тут его черты смягчились. — Тебе не за что извиняться. Всё хорошо, ты проснулся, — он слегка сжал плечи Юри, прежде чем отпустить. — Схожу налью себе… чего-нибудь, — Юри начал подниматься, но рука Виктора остановила его. — Оставайся здесь, ладно? Я схожу на кухню и принесу тебе… что тебе принести? Воды, чая, молока? — Я не зна… — Юри запнулся. Он знал. — Горячего шоколада, если можно. — Это твой дом, — негромко засмеялся Виктор. — Разумеется, можно. Юри чувствовал себя так, словно ему было пять лет, когда ложился обратно, устраиваясь поудобнее. Было стыдно перед Виктором за свою слабость, но… Тот не съязвил — предложил помощь. Почему-то это не задевало. Из коридора послышались приглушённые голоса, и Юри вздрогнул, прислушиваясь. Через несколько минут Виктор вернулся с дымящейся кружкой и бережно отдал её в руки Юри. Юри колебался, спросить ли, с кем он разговаривал. Кошмары — одно, они снятся всем. Что подумает Виктор, если узнает о его галлюцинациях наяву? Он отпил шоколад из кружки, и по телу разлилось приятное тепло. Дрожь понемногу утихала. Виктор сидел на своём диване, внимательно его разглядывая. Их взгляды пересеклись, и он вдруг словно вспомнил что-то. — Если ты что-то слышал из коридора — это, должно быть, моя привычка разговаривать с самим собой, — он виновато рассмеялся. Юри сразу стало легче дышать. Всё-таки он не сходил с ума. — Спасибо, что принёс мне шоколад, — он крепче сжал горячую кружку в ладонях. — И ещё раз извини, что побеспокоил. — Мне нетрудно. Совсем, — Виктор говорил торжественным тоном, но испортил впечатление тем, что подмигнул — как только Юри разглядел это в полумраке? — Можешь считать это платой за своё гостеприимство. Юри вместо ответа сделал ещё один глоток. Виктор снова растянулся на диване и задумчиво уставился в потолок. — Кошмары — пережиток того, кем мы были, — вдруг сказал он. — Пройдя через них, мы освобождаемся от неприятного прошлого и можем двигаться дальше, больше не сдерживаемые чувством страха. У Юри перехватило дыхание. — Спасибо, Виктор. — Спокойной ночи, Юри, — улыбнувшись краем губ, Виктор отвернулся к спинке дивана, натягивая на себя плед. — Спокойной ночи, — одними губами прошептал Юри, допив остатки шоколада. Бесшумно, чтобы не потревожить Виктора снова, он поставил кружку на столик и лёг. В груди появилось какое-то новое чувство, пока непонятное, но несомненно приятное. * * * Метель не утихала и на следующий день, и его они тоже провели вместе, а вот на третий Юри, едва открыв глаза, сразу же прищурил их и осознал, что его разбудило ослепительно яркое солнце, пробивающееся даже сквозь шторы в гостиной. Его спальня пустовала; всё время Юри был рядом с Виктором, и кошмары этой ночью не беспокоили. Один раз, правда, почудился неясный шорох, но следом за ним последовал сонный вздох, и Юри улыбнулся, не открывая глаз: это просто Виктор ворочался на узком диване. Он не мог перестать беспокоиться, что Виктору некомфортно, но, по правде говоря, они уживались фантастически легко, словно сосуществовали вместе долгие годы. Вот и сейчас с кухни Юри слышал шум воды из-под крана и негромкое позвякивание чашек: Виктор, насколько он понял, всегда рано вставал и любил готовить, поэтому приготовление завтрака естественным образом свалилось на его плечи. Не то чтобы он жаловался. — Доброе утро, — Виктор просиял улыбкой, увидев зашедшего на кухню Юри. — Как спалось? Сложно было понять, спрашивал ли он просто из вежливости или намекал на кошмары. В любом случае, ответ был один. — Отлично, — искренне заверил его Юри. — А ты? — За последние годы я не могу припомнить, чтобы засыпать и просыпаться было настолько спокойно, — в его тоне Юри почудилась грусть. При всей открытости Виктора, о его прошлом Юри пока знал мало. О работе тот не распространялся, о своих успехах в любительском катании тоже. Юри один раз спросил о друзьях и пожалел об этом: Виктор сказал что-то неопределённое и отшутился, но неприятно поразил внезапный холод в его взгляде и отстранённый тон. О себе Юри тоже говорил по минимуму — не потому, что Виктор казался недостойным доверия, а потому, что сам не мог разобраться в себе до конца. Начинались этапы Гран-При, и вновь накатывала тоска пополам с облегчением. Юри чувствовал, что катание вновь даёт ему силы, а не отнимает их, но не был уверен, что случилось бы, вернись он к соревнованиям. — Сегодня хорошая погода, — голос Виктора и протянутая кружка с кофе вырвали его в реальность. — Я решил наконец-то воспользоваться твоим предложением покататься. — Прекрасная идея, — кивнул Юри, вдыхая аромат арабики, но от идеи выйти на лёд вместе с кем-то вдруг стало тревожно. — Мои коньки наверху, я схожу за ними после завтрака. Твои там? — он мотнул головой в сторону дома Лэнгдонов. — Да, — ответил Виктор после небольшой паузы и вдруг негромко добавил куда-то в пустоту: — Я так давно не вставал на коньки… — Знакомая ситуация, — хмыкнул Юри, вспомнив своё первое катание после переезда — неужто всего несколько дней назад? — Не беспокойся, — захотелось любыми средствами прогнать отчуждённость с лица Виктора. — Если ты побывал в этой стихии, она никогда тебя не отпустит. Вспомнишь все движения почти сразу, — Виктор всё ещё сидел на стуле, сгорбившись, и Юри протянул руку, чуть сжимая его прохладные пальцы. — Виктор? Тот словно очнулся, вздрогнул и накрыл руку Юри другой своей. Слишком ошеломлённые, чтобы что-то говорить, они несколько секунд смотрели друг другу в глаза в неловком молчании. — Я за коньками, — наконец пробормотал Юри, чувствуя, что краснеет, неловко отошёл и на прямых ногах побрёл к лестнице. — Я тоже, — запоздало откликнулся Виктор, и стул скрипнул у Юри за спиной. Юри ожидал, что каток будет завален снегом и его придётся расчищать, но, подойдя, только ахнул: лёд сверкал под лучами солнца, идеально гладкий и абсолютно точно новый. Он перевёл взгляд на Виктора: тот сдерживал смех. — Как только я проснулся и увидел солнце, сразу нашёл у тебя в телефоне контакт рабочих и позвонил им. Они, должно быть, недавно закончили. Я заплатил, не волнуйся. — Виктор, — Юри только покачал головой, потому что слов не нашлось. Было неловко и в то же время очень приятно. Виктор встал у самого входа, оперевшись рукой на бортик, чтобы снять чехлы с лезвий. Он как будто колебался, но, глубоко вздохнув, толкнулся и выехал, прочертив первые следы на зеркальной поверхности. Юри последовал за ним, решив сначала понаблюдать. Виктор двигался грациозно, но словно немного удивлённо, будто ему казалось, что лёд не примет его. Он сделал несколько пируэтов, выписал длинную дугу и затормозил рядом с Юри. — Думал, что забыл эти ощущения, — несколько растерянно поделился он. — Такое не забывается, — покачал головой Юри. — Когда мы познакомились, ты откатывал программу. Покажешь полностью? Отказать было невозможно, тем более что Юри, повинуясь чутью, в последний момент взял плеер и портативную колонку. Он подсоединил их друг к другу и отдал Виктору, надеясь, что его руки не дрожат. Виктор с улыбкой ловко двумя пальцами вдруг снял с него очки, и у Юри на миг перехватило дыхание. Теперь деревья вдалеке расплывались перед глазами, а в фокусе осталось только лицо Виктора. — Я скажу, как буду готов, — с трудом заставив себя отвернуться, Юри заскользил к середине катка. Теперь взгляд, который он чувствовал на спине, принадлежал вполне конкретному человеку. Человеку, с которым Юри познакомился несколько дней назад, но который, казалось, понимал его лучше, чем те, кто знал его годами. Неловкость была вызвана скорее привычкой: Юри хотел, чтобы Виктор увидел эту программу. — Давай, — негромко скомандовал он. Начавшаяся «Feeling Good» сама заставила тело привычно изогнуться, а потом уйти в свободный полёт. Только он и любовь к фигурному катанию — вот о чём была эта программа. Но за последние дни в его жизни появилось что-то новое, что-то важное, и смысл мелодии в голове Юри стремительно менялся. Мне хорошо, я чувствую себя целым, — такие мысли сопровождали эту программу всегда, но дальше… Я наслаждаюсь тем, что вокруг меня — ослепительным солнцем, пьянящим воздухом, ледяной крошкой, что летит из-под лезвий… И мне есть, с кем разделить эти чувства. Я танцую для нас обоих, я танцую для всех, кто так же сильно любит лёд и свободу, которую он дарит. Сейчас каждое моё движение принадлежит не только мне, я готов поделиться своей энергией. Для Виктора мне её не жаль. Элементы словно выполнял кто-то другой — они давались с недоступной ранее лёгкостью. Тройной аксель, дорожка шагов, в которой каждая секунда говорит о бесценном счастливом моменте, головокружительное вращение, каскад прыжков… Он проехал мимо Виктора и, не удержавшись, протянул руку в его направлении. На скорости и без очков сложно было разглядеть, но тот, вне всякого сомнения, не отводил от Юри глаз… Я свободен и способен на всё. Четверной флип — так, словно это рутина, а не один из самых сложных для Юри прыжков. Последнее вращение, свистящий в ушах воздух — и он застыл одновременно с окончанием музыки, только теперь ощутив усталость. Голова кружилась от свежего воздуха и стремительного катания, и чувство невероятного подъёма не позволяло стоять на месте. С широкой улыбкой Юри снова подъехал к Виктору, стоявшему с приоткрытым ртом и сияющими глазами. — Юри… — начал он и запнулся. — Я… серьёзно, даже не знаю, что тут сказать. Волшебно? Юри чуть опустил голову, неловко усмехаясь, но чувствуя себя безумно счастливым. — Спасибо. Спасибо, что смотрел. — Это тебе спасибо за то, что я на это смотрел, — Виктор всё не успокаивался. — Ты явно прекрасный профессионал. Почему ты ни разу не поднимался до первой позиции? Вопрос был невинным и даже отчасти логичным, но Юри всё равно надеялся, что до него не дойдёт. Как объяснить, если Виктор не видел его выступлений на соревнованиях, что с приездом в этот дом он начал кататься совершенно по-новому? — Думаю, меня подводят нервы, — остановился он на самом очевидном и правдивом объяснении. — Я чувствую на себе миллионы взглядов, когда выхожу на лёд. Иногда они заряжают меня силами, но чаще — придавливают к земле, не позволяют… — … Раскрыться, — задумчиво кивнул Виктор. — У тебя не всегда выходит довериться зрителю, — он вдруг взял Юри за руку. — Ты боишься быть осуждённым? — Не знаю, — Юри тихо покачал головой. Эйфория постепенно спадала, и вместо неё к сердцу подступала щемящая грусть: не неприятная, только бы Виктор продолжал говорить этим тихим доверительным тоном. — Я ушёл, главным образом, из-за этого, — признался он. — Сейчас, когда на меня смотришь только ты, кажется, что я мог бы вернуться и не оставить другим ни шанса, но как только я снова попаду в толпу, я потеряюсь. — Значит, тебе надо научиться из неё выделяться, — Виктор хитро улыбался. — Эта программа хороша, даже очень, но что, если я скажу: ты можешь быть гораздо экспрессивнее? Никакого волнения под его взглядом не было, только внезапный азартный интерес. — Я скажу — удиви меня, — вырвалось у него. — Позволишь? — Виктор показал на плеер и, когда Юри закивал, начал что-то искать в интернете. — Мелодия, которую я хочу показать — о любви, как бы банально ни звучало, но есть в ней что-то особенное, что-то, что не позволяет ослабить внимание. Сказал бы — отвести взгляд, — усмехнулся он, — но мы ведь говорим о звуке… Отвести взгляд нельзя будет от того, кто почувствует эту музыку и гармонично свяжет с ней свои движения. Вот, — он поднял палец: очевидно, поиски увенчались успехом, — у неё две аранжировки. Слушай первую. Юри слушал. Смысл распеваемых слов — кажется, латинских — от него ускользал, но нежное, одухотворённое настроение создавалось и без них. Мелодия пела то ли о поиске тихого счастья, то ли о неком предчувствии… — «О любви: агапе», — даже от негромкого голоса Виктора Юри вздрогнул: он успел погрузиться в музыку. — Агапе — это греческое слово, означающее духовную любовь. Бескорыстную, искреннюю, ничего не требующую взамен. Как ты чувствуешь эту музыку? — вопрос прозвучал почти требовательно, и Юри задумался. — Я слышу чистоту и невинность, — наконец неуверенно сказал он, и Виктор одобрительно кивнул. — Но есть что-то ещё… Сейчас… У него возникало странное чувство от этой музыки, которое Юри не вполне мог облечь в слова. Пока они вдруг сами не возникли в голове, без всякой подготовительной работы мысли. Слегка удивляясь, Юри всё же озвучил их: — Это ожидание большой любви, но ожидание грустное. Словно кто-то понимает, что нужно открыться чувству, но предчувствует, что оно закончится трагедией. И всё равно стремится к любви, потому что выше неё нет ничего. Виктор до этого согласно кивал, но тут застыл и сильно побледнел. Тонкие пальцы крепко вцепились в бортик, и Юри показалось, что он стиснул зубы. — Виктор, — осторожно позвал он, — всё в порядке? — Да, — в его голосе не было убеждённости. — Давай я включу вторую версию? — Юри вздрогнул: в голосе Виктора почудилась едва ли не мольба. — Конечно, — подъехав вплотную, он взял руки Виктора в свои, не зная, что происходит, но желая немного его успокоить. — Называется «О любви: эрос», — уже более твёрдо. — Я составлял себе программу под эту музыку… — Покажешь? — улыбнулся Юри, крепче сжимая ладони Виктора. Тот всё ещё был слегка бледен, но подмигнул, кивнул и отъехал к центру катка. Юри поспешно надел очки обратно: он не намеревался пропускать ни секунды. — Включай, — крикнул Виктор. Его глаза засверкали. Юри нажал кнопку. От одного вступления по спине побежали мурашки. Виктор, прежде чем задвигаться на полной скорости, остановился с разворотом и послал Юри обжигающий взгляд из-под чёлки, прежде чем начать кататься так, словно эта мелодия была написана специально для него. Разум понимал, что это лишь представление, сценический образ. Сердце колотилось, как будто он сам снова катался, и вдруг стало сложно устоять на ослабевших ногах. Мелодия действительно была той же, но Юри её не узнавал. Неподдельный жар, который невозможно удержать внутри — только излить в волнах страсти, накрывающих с головой как влюблённого, так и предмет его обожания. Каждый такт можно было не только услышать, но и ощутить всем телом. Виктор в эту минуту был воплощением эроса. Он катался не как любитель, но как самый настоящий профессиональный фигурист — поначалу это выдавали лишь мелкие детали, понятные только разбирающемуся в фигурном катании человеку… Пока Виктор не перешёл к прыжкам. Четверным прыжкам. Мысль, что он обманывал Юри, затерялась где-то на краю сознания, не в силах перевесить восхищение. Эрос — моя стихия, говорили взгляды Виктора, которые он слишком часто посылал в сторону Юри. Моя любовь — страсть, я живу, отдаваясь ей и теряя из-за неё рассудок. Опасная, но такая яркая и притягательная, что ты не можешь отвести от меня взгляд. Если хочешь, я подарю эту страсть тебе… Юри с трудом осознавал, что его чуть ли не трясло от того, что он видел перед собой. Жаркие волны безрассудства захватывали его, и уже невозможно было отличить то, что он читал в глазах и движениях Виктора, от его собственных фантазий. Латиноамериканский ритм отдавался в ушах, заслоняя собой реальность. Когда он закончился, Юри не почувствовал, как снова вынырнул на поверхность: Виктор, даже завершив танец, гипнотизировал его. Он подъезжал, медленно вновь обретая черты обаятельного и чуть грустного человека, каким Юри знал его до этого, но смотреть на него по-прежнему теперь было невозможно. Юри попытался что-то сказать, но вырвался лишь чуть хриплый восторженный вздох, и Виктор рассмеялся. — Хочешь откатать эту программу? — Никогда в жизни, — голос наконец нашёлся, — мне не выполнить её так, как только что сделал это ты. Кто ты? — вырвалось само. — Любители так не катаются. — Я продвинутый любитель, — Виктор сдержанно улыбнулся. — И ты ошибаешься. Если ты захочешь, ты сможешь фантастически исполнить эту программу. Вопрос в том, хочешь ли. У Юри всё ещё кружилась голова, и мысли путались. Виктор предлагал тренировать его? Виктор надеялся, что с этой программой Юри триумфально вернётся в тур? Зачем ему было это нужно? Наверняка Юри знал только одно, и тут же озвучил: — Я хочу кататься под эту музыку. — Значит, решено, — Виктор довольно улыбнулся и добавил более серьёзно: — Ты не знаешь, с чего даже начать? Угадал или нет? Юри медленно кивнул, стараясь смотреть Виктору за плечо. Тот толкнулся коньком, подъехал ближе и мягко взял его за подбородок, заставляя взглянуть в глаза. — Прежде всего, Юри, ответь себе на один вопрос. Что для тебя эрос? — с расстановкой произнёс он. — Не сейчас, нет, над этим нужно подумать. Я переобуюсь и пойду к Констанс, но вернусь, — он улыбнулся и первым выехал с катка. Юри, надевая чехлы, провожал взглядом фигуру, удаляющуюся к дому. Он как будто только сейчас впервые увидел Виктора по-настоящему — а ещё тот стал неуловимо кого-то ему напоминать.