Уединение, отчаяние, искупление

Эрос. Юри раз за разом произносил это слово и про себя, и вслух, но сосредоточиться не получалось, и невольно он начал думать о Викторе. Уверенные и грациозные движения, жгучий взгляд голубых глаз, самоуверенная улыбка — он был убеждён, что сталкивался с подобным поведением на льду раньше. Когда-то очень давно. Но даже не это было главным. Виктор словно прятал свою настоящую сущность под маской или, скорее, несколькими слоями маскировки. Стоило Юри подумать, что он узнал этого человека, и Виктор сбрасывал очередной покров, открывая всё новые и новые стороны своей личности. Несмотря на его несомненную ложь, нельзя было не признать, что Виктор старался открыться Юри, довериться ему, и это дорогого стоило. Но распалившегося желания узнать, кто он на самом деле и что скрывает, не умаляло. Юри вздрогнул, услышав звонок мобильного. На этот раз о нём беспокоилась Юко. После обмена малозначительными репликами Юри вдруг почувствовал необходимость поделиться сегодняшними впечатлениями, хотя бы частично, чтобы они нашли выход, а не переполняли душу нервным возбуждением. Он рассказал о Викторе и его катании — о своей реакции умолчал, но Юко, кажется, и так догадалась. — Тебе всегда нравились живые, наполненные страстью выступления. Помнишь, когда тебе было лет семь, показывали документальный фильм о каком-то фигуристе, и ты не мог отвести от него взгляд? Юри вспомнил. В передаче говорилось, что этот фигурист то ли внезапно завершил карьеру, то ли погиб, но интересовало его тогда не это, а показанные фрагменты выступлений: сумасшедшая энергия чувствовалась даже при просмотре записи. Юри вздрогнул. Но ведь невозможно… — Спасибо, Юко-сан, — торопливо проговорил он. — За что? — Пришла в голову одна мысль. Извини, я перезвоню тебе потом, — он отключился и неосознанно сжал в руке телефон, напрягая память. Бесполезно: никаких деталей не всплывало, как он ни старался. Единственное, что осталось в голове, — ощущение, такое же, как Юри испытал сегодня. Виктор, конечно, никак не мог быть тем самым фигуристом, — увы, даже его имя память отказывалась воссоздавать — но он мог быть… кем? Судя по возрасту, его поклонником. Это бы объяснило некоторое сходство и, в общем, казалось вполне логичным. Слегка разочарованный простотой разгадки, Юри попытался вернуться мыслями к эросу, но снова и снова вспоминал Виктора, и опять, хоть и не так сильно, у него кружилась голова и подгибались коленки. Напрочь терялся контроль. Потеря контроля.. Безумие. Отдать себя на волю чувству, не задумываясь о последствиях. Погрузиться в него с головой. Не это ли эрос в самом что ни на есть классическом определении? Выходит, подумал Юри, для меня эрос — это Виктор? То, как он на меня влияет? Эта мысль пугала прежде всего тем, что заставляла желать большего. * * * Юри стоял на холодном паркете, и вокруг него была непроглядная темнота. Наверное, он находился в доме, но удостовериться возможности не было: чернота обступала со всех сторон, хватала за горло и душила. Юри часто моргал, но не мог различить, когда его глаза открыты, а когда нет. Это ещё один сон, сказал он себе. Нужно только проснуться. Показалось ли, или вдалеке появился какой-то слабый свет? Юри с бешено колотящимся сердцем встал на цыпочки, прищурился, направляя взгляд сквозь пустоту. Пустоту? Он ведь не знал, что окружало его. Проверить можно было только на ощупь, сдвинувшись с места, но ноги будто приросли к гладким доскам. Свет стал ярче, и Юри заслонился от него рукой. К нему приближалась худая фигура, и ослепляющий белый поток исходил от неё. Смотреть стало больно, и Юри зажмурился, но в следующую секунду ледяные руки схватили его за горло, и он с воплем распахнул глаза, пытаясь вывернуться. Державший его словно даже не замечал этого, а его лицо светилось так ярко, что Юри не мог разглядеть его черты. — Вор, — шипение слышалось не от фигуры и не из-за спины, ни сверху, ни снизу, но отовсюду сразу. — Ты вор. Не твоё. Где-то сбоку вспыхнул ещё один источник света, и Юри, с трудом переведя взгляд, увидел человека в цепях, с запястий которого капала кровь. Он что-то говорил хриплым голосом с молящей интонацией. — Заткнись! — прозвучал тот же жуткий вездесущий голос, и человек вздрогнул. Он поднял голову, теперь уже беззвучно шевеля губами, и Юри упал бы, если бы его не держали за горло: он узнал Виктора. — Нет, — попытался прохрипеть он, протягивая руку к Виктору, бессильный помочь. — Виктор, нет… Виктор снова что-то шептал, но Юри будто заливало уши водой: он ничего не слышал, а перед глазами темнело, хотя слепящий свет никуда не исчезал. — Виктор, — одними губами выговорил он, лёжа в своей постели. На этот раз пробуждение не вызвало нервную дрожь и медленное осознание того, что всё было неправдой: Юри уже научился отличать свои кошмары от яви. Что нисколько, впрочем, не умаляло реалистичности таких сцен. Он перевернулся на живот, обнимая подушку, и стал думать, что изменилось. Пока рядом был Виктор, спать было легче. Может, в его отсутствие кошмары решили отыграться на нём с удвоенной силой? За окном было темно, но по какому-то наитию Юри определил, что рассвет уже скоро. Сонливости не было и в помине. Он сел, нашаривая свои очки, и пошёл в спальню на другой стороне этажа. Его успокаивало, что из неё был виден дом Лэнгдонов — дом Виктора, поправился он, хоть Виктор и проводил гораздо больше времени здесь — и часть катка. Почему-то, едва гладкий лёд попал в поле его зрения, Юри подумал об агапе, и мелодия сама зазвучала в его голове. Он моргнул: на секунду зрение поплыло, и перед глазами, совсем близко возник каток, над которым летела — назвать это катанием язык не поворачивался — хрупкая, одетая в белое фигура. Женская? Нет, поворот головы — и Юри узнал преследовавшего его во снах подростка, только сейчас на его лице не было ожесточения, ненависти или горя — оно сияло умиротворённостью, любовью, и лишь зелёные глаза подозрительно ярко блестели. Вдруг глаза посмотрели прямо на него, и Юри застыл. Сбоку от него стояло кресло, но ноги так подкашивались, что он упал на спину прямо на полу. Вопреки ожиданиям, подросток ничего не сделал, просто продолжая смотреть. — Глупый, — его губы шевелились, не издавая ни звука, но Юри всё равно знал, какие слова они выговаривали. — И я таким был. А самое ужасное — повернуть назад ты уже не можешь. — Кто ты? — дрожа, прошептал Юри, и видение растаяло. Он не проснулся. Это был не сон. Он сел на холодном полу, подтянул колени к груди и спрятал лицо в ладонях. Что, что с ним было не так? — Приплыли, — сказал он вслух и истерически рассмеялся. Почему на ум вообще пришло агапе? Теперь Юри даже мысленно произносил это слово с опаской. Виктор сказал — думать об эросе. Если бы это было так легко… Почему он так побледнел, когда Юри поделился своими впечатлениями об агапе? В голове всё смешалось — пропавший много лет назад фигурист, пугающий подросток из видений, Виктор, хранящий ещё неизвестно сколько тайн, агапе, эрос. Что такое эрос? Если бы это понятие имело хоть какое-то отношение к отчаянию, Юри бы воплотил его с лёгкостью. Он распахнул глаза, поражённый внезапной мыслью. Отчаяние. Отчаянная страсть. Какое бы сумасшествие ни творилось вокруг, я не перееду. Меня тянет к Виктору, это бесполезно отрицать. Дом может свести меня с ума, но мне нет дела. Я даже этого не замечу, если Виктор будет рядом. Эрос, затмевающий рассудок. Я не могу и не хочу мыслить логически. Мне достаточно чувствовать — всем моим существом. Если Юри ещё не выяснил ответ, то, по крайней мере, знал, в каком направлении должен двигаться. * * * Виктор, конечно, ждал его на катке. Юри не знал, когда пойдёт туда, до последней секунды, а потом просто взял коньки и вышел из дома. Виктор выглядел сегодня особенно серьёзно, даже одет был в чёрное, чего раньше Юри за ним не наблюдал: он предпочитал неяркие, но светлые тона. На фоне затянутого жемчужно-серыми облаками неба его силуэт резко выделялся. Одинокая тёмная фигура в окружении серого — если бы Юри был художником, то нарисовал бы это. Внезапно захотелось хотя бы сфотографировать, но телефон остался в доме. — Ты подумал об эросе? — спросил Виктор без приветствия и вдруг неуловимо напомнил Юри Челестино. Нет, Челестино никогда не смотрел на него таким взглядом, но в интонации было определённое сходство. Юри сдержанно улыбнулся. — У меня есть идеи. Например, ты. Единственная причина, почему я всё ещё не убежал от этого дома как можно дальше. — Я напомню дорожку шагов, а потом проедешь ты, — Виктор подмигнул, напомнив о своей беззаботной и обаятельной стороне, и отъехал. Юри наблюдал за ним, убеждаясь, что помнит последовательность движений. Сегодня Виктор катался технично, без эмоций, и вполовину не так захватывающе, как накануне. — Запомнил? — поднял он брови, закончив, и Юри кивнул, закусывая губу, чтобы сдержать ухмылку. — Я готов, Виктор. Сначала притвориться, что я не вижу его. Юри замер, ожидая начала музыки и глядя куда-то в сторону. Тянуло перевести взгляд на Виктора, но он выжидал. Зазвучало вступление, и Юри одновременно с ним пришёл в движение. Мне не сдержать эту страсть, слышишь? Чувствуешь, как дрожит от напряжения каждая нота? Моё тело напряжено не меньше. В секундную паузу перед началом основной темы он развернулся, пристукнув коньком о лёд, послал Виктору пригвождающий к месту взгляд и воздушный поцелуй и тут же, не давая опомниться, начал дорожку шагов, входя в резонанс с переборами мелодии. Неизвестно как поверх музыки он расслышал, что Виктор присвистнул. Удивляйся, Виктор, и смотри внимательно. Это танец страсти, которая заставляет меня забыть обо всём, и виноват в ней ты. Так смотри же. Ты пробудил ту часть меня, о существовании которой никто не догадывался. Вся тяжесть последствий на тебе… Но ты ведь и не против? Юри едва помнил, что в реальности определиться с чувствами к Виктору было куда сложнее. На льду существовала лишь программа о безумной страсти, и он чувствовал эту страсть каждой клеточкой своего тела. Эмоции переполняли, и с каждой секундой становилось всё сложнее концентрироваться на элементах: придуманное или нет, желание сотрясало его. Виктор, что ты со мной делаешь? Это опасно, я должен оттолкнуть тебя. Но не хочу. Если я так сильно увяз, я утащу тебя с собой. Вращение — он едва устоял на ногах, последние шаги — и всё: перекрещенные руки и горящий взгляд, устремлённый на Виктора. Юри постепенно приходил в себя. Какой бы демон ни терзал его изнутри, наполняя программу такой безумной энергией, на время он затих. Виктор стоял с ничего не выражающим лицом, но, подъехав, Юри увидел, что его зрачки расширены. — Виктор? — он неуверенно улыбнулся. В глазах Виктора наконец появилась осмысленность. Он собирался что-то сказать. — Юри… — Виктор, — Юри слегка обеспокоенно рассмеялся, — ты сейчас немного меня пугаешь, и… Толчок коньком, и Виктор оказался рядом. Его глаза светились как-то лихорадочно, когда он наклонился, обхватывая Юри за талию, и поцеловал в губы. Юри уже не катался. Программа закончилась. Так почему же снова вспыхнула та же самая, сводящая с ума страсть? Его губы раскрылись, и язык Виктора тут же скользнул по ним, прежде чем проникнуть в рот. Если бы Виктор не держал его практически на весу, Юри упал бы, и потому сейчас его хватило только на то, чтобы крепко вцепиться в плечи Виктора со слишком громким стоном. Он отвечал на поцелуй, впиваясь в губы Виктора, а хотелось искусать их в кровь, довести до исступления, а потом нежно зализать раны, успокоить лёгкими невесомыми прикосновениями — только чтобы через минуту снова наброситься в страсти и заставить потерять рассудок. Сходить с ума, так вдвоём. Но сейчас верховенствовал Виктор, а Юри мог только плавиться под прикосновениями неожиданно горячих губ и рук, уже пытавшихся приподнять край его свитера. — Юри, — едва слышно вырвалось у Виктора, — Юри, Юрио… — Виктор, — слабым голосом отозвался Юри и вдруг ощутил вспышку ярости, отозвавшуюся сильной болью в виске. Ощущение было настолько сильным и внезапным, что он вскрикнул и упал бы, но Виктор сжал руки ещё крепче. — Юри? — их губы больше не касались друг друга, а голос Виктора доносился как сквозь туман. — Господи, Юри?! Лицо Виктора плыло и изменялось, пока не превратилось в другое. То, что Юри предпочёл бы никогда не видеть — с пронзительными зелёными глазами, сейчас излучавшими ненависть, обрамлённое светлыми волосами. Ангел, стремительно падающий с небес из-за своего гнева. — Юрио, — его губы кривились. — Юрио! — он разразился безумным смехом. — У него хватило наглости! — Юри уже с трудом осознавал происходящее, но ещё замечал слёзы, текущие по трясущимся от дикого хохота щекам. — Юрио! — снова прокричал он, а потом толкнул Юри. Руки, державшие его, вдруг исчезли, и Юри кричал, падая в пропасть… — Юри! Юри! — он неохотно поднял тяжёлые веки. Виктор склонился над ним. Его глаза казались покрасневшими. — Ты в порядке? — хрипло спросил он. — Кажется, — Юри коснулся лба: на нём лежало полотенце, смоченное водой. На ногах не ощущалось тяжести, которая должна была там быть. — Ты снял с меня коньки? — Нет, — Виктор всплеснул руками, — положил тебя на диван прямо в них. Конечно, я снял с тебя коньки, — он улыбнулся и протянул руку к плечу Юри, но отдёрнул, будто опомнившись. — Диван? — Юри наконец сообразил оглядеться. Он лежал в гостиной, а Виктор сидел на стуле рядом с ним. — Ты отнёс меня в дом? — Ты потерял сознание, — пробормотал Виктор, глядя в пол, — я испугался. Юри сам потянулся к его пальцам, но они были слишком далеко, а шевелиться пока не хотелось. — Не волнуйся, — он сам слышал, что выходит неубедительно, — я просто… плохо спал. — Снова кошмары? — Виктор на долю секунды поднял на него взгляд. Юри закусил губу. Виктор теперь должен был считать его или больным, или ненормальным. Может, ему некомфортно было находиться рядом, а он всё равно сидел, чтобы не обидеть Юри… — Я в порядке, — оставалось надеяться, что его тон прозвучал твёрже, чем ему показалось. — Правда, Виктор, в порядке. Извини, что напугал тебя. Юри всё же осторожно присел и попытался опереться на плечо Виктора, но тот шарахнулся и встал. Юри отдёрнул руку, как обжёгшись. В горле встал непрошеный ком. — Нет, это ты извини, — Виктор по-прежнему не смотрел на него. — Я во всём виноват. Я не должен был… — он покачал головой и быстро вышел. — Виктор! — с огромным трудом Юри заставил себя встать, но, когда вышел в холл, Виктора там уже не было. Ноги подкашивались, и он сполз по стенке. В голове всё ещё крутились не менее яркие, чем наяву, подробности поцелуя. Хотелось снова почувствовать на вкус эти губы, вжаться телом в тело… Юри рассмеялся и закрыл рот рукой, чтобы это не перешло в истерику. Может, Виктор вернётся? Нет, зачем было обманывать себя. Кому нужен был человек, днём и ночью терзаемый видениями, теряющий сознание от поцелуя? Если бы он сразу догадался, можно было бы перевести это в шутку. Но смысл? Рано или поздно Виктор бы всё равно понял, что у Юри проблемы с головой. Юри стукнулся затылком о деревянную стену и поднял глаза к потолку. Тёмное дерево и круто уходящая вверх лестница, естественно, безмолвствовали, но Юри всё равно слышал чей-то тихий шёпот. — Ты останешься здесь навсегда. Психам не место среди других… Ты ведь это знаешь, Юри Кацуки? Этот же голос нашёптывал ему, как раскрыть свой эрос. — Замечательно вышло, — язвительно сказал Юри вслух и попытался встать, взяв себя в руки. В следующее мгновение, впрочем, он сполз обратно на пол, закрыл лицо руками и зарыдал. * * * Никогда ещё голос на другом конце провода не приносил Юри такого облегчения. — Юри, рад тебя слышать! Как жизнь? — Пхичит, — не удержавшись, рассмеялся он в трубку: легче стало мгновенно. — Как ты сам? — Продвигаюсь. Ты смотрел Skate America? — Конечно, — такое Юри не пропустил бы. — То, что ты творил — фантастика. Ничего меньше золота они и не могли тебе присудить. — Спасибо, Юри. И всё-таки, как ты? — Нормально, — он хотел сказать это бодро, но не слишком преуспел. — Пхичит, ты ещё не улетел? — Пока нет. Торопиться некуда: дальше у меня Пекин, но до него ещё почти месяц. — Слушай, — Юри замялся на секунду, но всё же решился, — может, ты заедешь навестить меня? На пару дней? Я был бы рад повидаться. Он затаил дыхание, ожидая ответа и чувствуя себя законченным эгоистом. У Пхичита был разгар сезона, а Юри сидел в Миннесоте, ничего не делая, и просил его приехать. — Ну конечно! — отозвалась трубка с неподдельным энтузиазмом, и Юри тихо выдохнул. — Посмотрю, как ты устроился, поболтаем… Пхичит продолжал что-то говорить, но Юри было трудно сосредоточиться на его словах: смысл то и дело ускользал, казалось, что слова расплывались, искажались, доносились тише, чем хотелось бы. Нужно было предложить встретиться на нейтральной территории, не здесь, не в доме, где явно что-то было не так, но… Не обращаясь к психиатру, Юри мог узнать, болен или нет, только одним способом. Если Пхичит тоже ощутит что-то неладное, значит, дело было в чём-то необъяснимом, но не связанном с самим Юри. Если нет — пора было искать профессиональной помощи. Какая-то часть Юри не могла перестать надеяться, что при виде Пхичита — жизнерадостного, солнечного, лучащегося Пхичита — его видения и кошмары отступят сами. — Хорошо, — он неловко вклинился в монолог Пхичита, перебиравшего достоинства и недостатки своих соперников по прошедшему этапу, — когда тебя ждать? — Мне нужно отделаться от журналистов, собрать вещи и погулять по Чикаго, чтобы пополнить ленту Инстаграма, — Юри невольно улыбнулся: Пхичит, казалось, никогда не изменится. — Так что послезавтра, если тебе удобно. — Мне теперь всегда удобно, — усмехнулся Юри. — Буду ждать, Пхичит. До встречи. — Пока! — бодро отозвался тот и отключился. Юри сжал телефон в руке. После этого разговора стало немного поспокойнее: с окружавших его пугающих образов мысли переключились на катание, бывших соперников, воспоминания… Перед прошлогодним финалом Гран-При они с Пхичитом гуляли по Марселю, делая безумное количество селфи и почему-то смеясь без остановки. Юри не знал, почему Пхичит тянулся к нему: вечно кипящий энергией, он должен был находить замкнутость Юри скучной. Но он хотел общаться, он заставлял Юри вылезать из своей скорлупы, он понимал его — один из немногих. После прогулки они зашли в ресторан и пытались сделать заказ на ломаном французском. Официанты таращили глаза, от этого Пхичит и Юри начали безудержно хохотать, и понять их, наверное, стало совсем невозможно. Узнали их только минут через пять, и, конечно, тут же нашёлся персонал, знающий английский. Юри с Пхичитом заказали пирог, круассаны и — наплевав на близкий старт соревнований — красное вино. Когда к одиннадцати вечера они, слегка пьяные, доползли до отеля, идя в обнимку и что-то не в лад напевая, Челестино и тренер Пхичита, педантичный немец Вернер, в два голоса ругали их, и они, вяло оправдываясь, украдкой поглядывали друг на друга, хихикая. Всё это было меньше года, но Юри казалось, будто прошла целая вечность. Он вспоминал, каким был тогда, и не узнавал себя. Робко наслаждающийся жизнью, с едва зарождающимися мыслями об уходе из спорта — а не запутавшийся в своих чувствах к человеку, о котором почти ничего не знал, и напуганный перспективой безумия. Юри хотелось бы, чтобы сейчас рядом был Виктор. Было ли дело в нём индивидуально или просто в присутствии другого человека, но ужас отступал, и видения казались эфемерными. Порой Юри задавался вопросом, не существует ли он в двух параллельных реальностях. Одна, где его преследовал призрак бледного подростка, приходящего в ярость от имени «Юрио», и другая, где кровь закипала в венах при взгляде на Виктора и сердце готово было вырваться из груди, когда они стояли слишком близко. Если это и были два отдельных мира, вчера они смешались, и Юри не выдержал. Сочетание эйфории и ужаса подкосило, обнажило его страхи. Что толку думать, что от присутствия Виктора стало бы легче? Было совершенно очевидно, что общество Юри теперь ему в тягость. Горло сдавило, но Юри отчаянно подавлял новую истерику. Хватило и одной. Нужно было отвлечься, чем-то занять себя, и он решил отвезти «Сияние» обратно в библиотеку — срок всё равно подходил к концу — и взять новую книгу. Он не дочитал, но не мог заставить себя снова открыть роман, как будто и за ним могло начать охоту зло, скрытое в стенах отеля. Конечно, бояться этого было верхом глупости. Он уже был в ловушке — вот только сверхъестественного или собственного разума? Наспех одевшись, Юри захватил книгу и деньги, чтобы заодно купить продукты, а не тратиться, как он делал до этого, на доставку. Он собирался дойти пешком до шоссе и сесть на проходящий автобус. Закрывая входную дверь, он непроизвольно покосился на соседний дом, щурясь от пробивающегося сквозь облака солнечного света, но заставил себя отвернуться. — Юри! — он застыл на месте, не веря, что слышит этот голос. — В-Виктор? Виктор стоял у калитки, потупившись и барабаня пальцами по металлическим завиткам. Впрочем, когда он поднял глаза, Юри не увидел ожидаемого презрения и страха — только вину. — Привет, — Виктор неуверенно шагнул к нему, вроде бы собираясь сказать что-то ещё, но осёкся. Юри не нашёл, что ответить. Хотелось сказать очень многое, но что-то не давало выговаривать слова. — Думаю, я должен перед тобой извиниться, — наконец сказал Виктор, когда пауза затянулась. — Вчера я очень быстро ушёл — стоило задержаться и убедиться, что ты в порядке. — Ничего… Ничего страшного, — едва слышно отозвался Юри, сбитый с толку. Виктор не испугался его ненормальности? — Это я виноват. Если бы не этот дурацкий обморок… — Твоей вины тут нет, — быстро сказал Виктор, — поверь, что нет. — Виктор? — Юри растерянно взглянул ему в глаза. — Я… Есть вещи, о которых я не хотел бы говорить, Юри, но я никогда не стану обманывать тебя. Виктор переминался с ноги на ногу, то и дело порываясь отвести взгляд, и Юри шагнул вперёд, сжал его руку. — Почему ты так нервничаешь? — Мне неловко. Я обидел тебя своим поведением, а теперь не могу даже сказать, почему. — Но ты всё ещё хочешь общаться со мной? — выпалил Юри и тут же пожалел об этом. Прикусив губу, он постыдно закрыл глаза, ожидая ответа. — Что? — он вздрогнул, услышав искреннее изумление в голосе Виктора, и снова взглянул на него. Тот недоумённо хмурился. — Конечно, я хочу с тобой общаться. Шутишь? После того, как… Он осёкся и, казалось, смутился. Юри отдёрнул руку и почувствовал, как кровь прилила к щекам. Неловкость боролась с никуда не девшимся желанием. — За исключением обморока, — шепнул он, удивляясь своей смелости, — мне понравилось. Очень. Глаза Виктора словно вспыхнули, и он уставился на Юри, но словно не смел прикоснуться. Юри сам положил ладонь на его щёку, переборов страх, приподнялся на цыпочках и легко поцеловал Виктора в губы. У того вырвался тихий вздох, но он не шевельнулся, и Юри не стал углублять поцелуй и отстранился. Виктора — незаметно глазу, но он чувствовал это кожей — трясло. — Юри, — одними губами выговорил он. Юри зарылся пальцами в серебристые пряди волос, почти невесомо поглаживая. Виктор стоял, прикрыв глаза, и никогда раньше он не казался таким ранимым и хрупким. У Юри перехватило дыхание. С трудом заставив себя сделать шаг назад, он улыбнулся. — Через десять минут на катке? — и пусть библиотека катится подальше. — Непременно, — Виктор вроде бы немного пришёл в себя, и голубые глаза смотрели с каким-то особенным чувством. Юри пошёл обратно в дом, тихо ликуя. * * * Когда по гравиевой дорожке наконец зашуршали колёса автомобиля, Юри в первую секунду даже не поверил своему слуху. Он не мог ничем себя занять уже полтора часа и каждые несколько минут поглядывал в окно, хотя Пхичит назвал точное время своего приезда. Утром он хотел поговорить с Виктором. Вчерашняя тренировка прошла спокойно: вместо выступления в целом они сосредоточились на технических элементах, музыку включать практически не приходилось, а без неё не стало и мучительного напряжения, ощущения натянутой струны. Юри убеждал себя, что вовсе не скучает по этому чувству. Однако Виктор не пришёл, на катке его не оказалось, а зайти к Лэнгдонам и спросить о его местонахождении почему-то оказалось непосильной задачей. Юри ощутил невольный укол разочарования: втайне он надеялся представить Пхичита и Виктора друг другу. Юри приходилось напоминать себе, что он пригласил Пхичита, чтобы приятно провести время, а не чтобы оценить с его помощью степень адекватности своего восприятия реальности. Он слишком часто ловил себя на мысли, что цепляется за эту встречу, как за спасательную соломинку. Сегодня на небе не было ни облачка, но солнце светило с каждым днём всё слабее и слабее, напоминая о приближающейся зиме. Порой Юри казалось, что оттенок дневного света становился холоднее, но это, скорее всего, было порождением воображения. Выскочив из дома, он невольно поёжился от ледяного ветра, — надеть верхнюю одежду не пришло в голову — но тут же забыл обо всём, увидев широкую улыбку вылезавшего из такси Пхичита. — Юри! — он кинулся навстречу почти бегом, распахивая кованую калитку лёгким пинком. Та жалобно скрипнула. — Привет, — они обнялись. — Пхичит, я скучал. Пхичит довольно фыркнул, крепче прижимая Юри к себе. — Я тоже. Представляешь, когда вышли сетки этапов Гран-При, я минут десять пытался найти в них тебя. Потом дошло… — его голос затих, плавно сойдя на нет. Юри засмеялся, но внутри неприятно кольнуло. Пхичит был живым напоминанием о том, от чего он отказался, уйдя из спорта. Видеть его было приятно, но слышать такие мимоходом сказанные слова — печально. — Ты же замёрзнешь! — спохватился Пхичит, увидев, что Юри стоит без куртки. — Ну, — он улыбнулся, — пригласишь в дом? — Конечно, — Юри приобнял его за плечи, и они вместе переступили порог. Пхичит несомненно переступил. Насчёт себя Юри не был уверен. Выходил ли он вообще из особняка с тех пор, как переступил его порог, или жил в созданной разумом иллюзии с тех пор, как взглянул на игру света и тени на винтовой лестнице? Юри потряс головой, отгоняя эти мысли. В присутствии Пхичита они были ещё менее уместны, чем обычно. Почему-то сейчас дом показался ему мрачнее. Странно — Юри жил здесь почти два месяца, но готов был поклясться, что никогда доски паркета не были такого зловещего оттенка, а дверной проём в пустующую спальню не зиял такой ужасающей пустотой даже в худших кошмарах. Сравнение нашлось довольно быстро. Когда просто стоишь в темноте, глаза привыкают, начинают различать очертания предметов, и мрак уже кажется знакомым и родным. Включишь фонарик или зажжёшь свечу — тьма рассеется… В пределах нескольких шагов. За лучом света она будет не просто чёрной — густой и непроглядной. Пхичит вполне подходил на роль излучающего свет, и странным было не это. Если эта пришедшая на ум нелепая аллегория каким-то чудом соответствовала реальности, выходило, что всё это время Юри незаметно окружала темнота, а он приспосабливался к ней? В одиночестве в доме было терпимо — иногда более, иногда менее. Рядом с Виктором — почти уютно. Но сейчас здесь был Пхичит, и хотелось бежать прочь без оглядки. Судя по выражению лица Пхичита, его посещали сходные мысли. — Как ты живёшь здесь? — воскликнул он, хмурясь. — Не обижайся, но напоминает склеп. — Я считаю, это больше похоже на прибежище отшельника, — Юри постарался скрыть недовольство в голосе. Стоило Пхичиту сказать о склепе, и в груди вспыхнула какая-то нехорошая ревностная ярость. — Сегодня так мрачно из-за освещения. С каждым днём становится всё темнее. — Отшельника, — задумчиво повторил Пхичит. — Юри, давно ты стал отшельником? — В душе я всегда им был, — огрызнулся Юри, начиная злиться, и, к счастью, Пхичит больше ничего не сказал по этому поводу. Он заставил себя улыбнуться. — Пойдём. Я приготовил французский пирог. Постарался, во всяком случае. — Такой, как мы ели тогда в Марселе? — в глазах Пхичита заплясали искорки. — Осталось добавить красное вино и надвигающийся финал Гран-При, чтобы воссоздать момент. — Вино у меня есть, — Юри намеренно проигнорировал вторую часть фразы. — Так идём? — Подожди, — улыбаясь, Пхичит достал телефон, — этот дом, конечно, мрачноват, но атмосферный, с этим соглашусь. Сделаем селфи? — Хорошо, — засмеялся Юри, чувствуя, как злость понемногу отпускает. — Давай здесь, на фоне лестницы. В коридоре ничего не будет видно. Пхичит кивнул и потащил Юри за рукав к уходящим вверх спиралью ступенькам. — Улыбнись и покажи всему миру, что ты живёшь в шикарном особняке и счастлив, — он приобнял Юри за плечи. Юри слегка растянул губы в улыбке, уставившись в крошечный объектив фронтальной камеры. Он всегда чувствовал себя неловко, когда кто-то делал с ним селфи, но если от поклонников можно было как-то отделаться, то в обществе Пхичита это было неизбежно. Тот сделал уже несколько снимков и снял руку с плеча Юри, разглядывая, что получилось. — Надо же, не сфокусировалось, — пожаловался он. — Давай ещё раз. Подавив вздох, Юри согласился, но попытки Пхичита ни к чему не приводили. Юри заглянул через его плечо — Пхичит вышел нормально, но вот его собственное лицо слегка размазалось на всех снимках. — Не расстраивайся — это всё странное освещение, — он хлопнул Пхичита по плечу. — Пойдём есть. — Отправить потом фотки тебе? — Отправь. Но, знаешь… Не выкладывай. — Почему? — удивился Пхичит. Юри замялся, но рациональное объяснение нашлось: — Я ведь расплываюсь. Потом сделаешь пару снимков снаружи и выложишь их. Так будет лучше. * * * Разговор шёл без видимой неловкости, но и не с той лёгкостью, которая когда-то сопровождала их общение. Возможно, подумал Юри, это оттого, что он не мог рассказать и половины того, что произошло с ним за пару месяцев в этом доме. Открыть правду о своих проблемах Пхичиту было бы ещё хуже, чем Виктору. Виктор тоже нёс в себе где-то глубоко в себе затаённую сломанность и ненормальность. Пхичит был здравомыслящим другом, живущим в мире профессионального спорта, где рациональность побеждала мистику. Как правило, атмосфера кухни располагала к доверительным беседам больше, чем сдержанная чопорность гостиной, но чувство некой отчуждённости упорно не покидало. Тем не менее, Юри говорил о том, о чём мог, и Пхичит почему-то начал хитро улыбаться. — Вы с Виктором быстро сдружились, — заметил он, когда Юри рассказал про тренировки — конечно, опустив поцелуи и обморок. Юри закусил губу, но всё же решился озвучить то, что на самом деле чувствовал. — Мы хорошо понимаем друг друга, хоть и мало знакомы. Ты спрашивал, отшельник ли я, и ответ — нет. Я общаюсь с Виктором, он предложил мне сделать программу… Они на самом деле решили немного изменить «Эрос», чтобы он больше соответствовал личности Юри. Втайне Юри надеялся, что новая версия не будет каждый раз обрушивать на него шквал болезненных эмоций. — Уж не влюбился ли ты? — засмеялся Пхичит, и у Юри всё перевернулось внутри. Никто не должен знать, говорили инстинкты. Не утаишь то, что тебе дорого, — его отнимут. Эти мысли напугали Юри: он никогда не был собственником или завистником. Чувство, вспыхнувшее сейчас, было не просто глупой ревностью влюблённого, но желанием безраздельно обладать. Оно напоминало чёрную дыру, навсегда похищающую тех, кому не посчастливилось оказаться поблизости. — А ты? — выкрутился Юри. — Через слово восхищаешься Иглесиа. — Лео проводит великолепный сезон! — Пхичит притворился оскорблённым. — Ты видел его выступления? — Мельком, — по правде говоря, кроме Пхичита, Юри мало на ком останавливал внимание. — Даже если бы не мельком, — покачал Пхичит головой, откусывая огромный кусок пирога, — ничего не дало бы. Это нужно было видеть вживую — ты не поверишь, какие это были эмоции! Юри оставалось только понадеяться, что зашкаливающие эмоции приносили Пхичиту больше радости, чем ему самому. Вслух он сказал: — Ты и сам светишься, когда катаешься. — Так все говорят, — Пхичит поёрзал на месте: его словно охватило внезапное волнение. — Наверное, это правда. Но, глядя на Лео, я впервые увидел такую энергетику со стороны, и это… волшебно. Знаешь, мы стали больше общаться, и он действительно излучает позитив, это не притворство. Юри улыбнулся: на душе стало тепло от радости за друга, но одновременно с этим где-то на краю сознания мелькнула ревность. Он подавил её: право ревновать он утратил с уходом из фигурного катания. — Точно влюбился, — поддразнил Юри, и Пхичит покраснел. — Я счастлив за тебя. Правда. — Что ж, я, видимо, не увижу Виктора, — подмигнул Пхичит, — поэтому придётся поверить тебе на слово. Я тоже рад, что ты нашёл родственную душу. — Когда-то не так и давно, — Юри нашёл в себе силы перевести взгляд с холодного света за окном на Пхичита, — я думал, что моя родственная душа — ты. Пхичит посерьёзнел и кивнул. — Я тоже, если честно. Это было вполне логично, и нам было так весело друг с другом… — Виктор видел меня слабым, — неожиданно для себя признался Юри, — и не отвернулся, не изобразил лицемерную жалость, а остался рядом и помог. — Хочешь сказать, — Пхичит смотрел куда-то вдаль, будто видя перед собой чьё-то лицо, — по-настоящему близким можно быть только с тем, кто видел, как тебе плохо, и всё равно захотел остаться рядом и разделить твою боль? Юри прикрыл глаза, стараясь совладать с эмоциями: перед глазами вставали печальные, но тёплые глаза Виктора, чувствовалась его рука на плече, жар от кружки с горячим шоколадом, соприкосновение их губ… До этого момента Юри не осознавал, насколько сильно попал. — Именно так я и думаю, — сказал он Пхичиту.