Уединение, отчаяние, искупление

К тому времени, как они добрались до дома, Виктор вроде бы снова повеселел. О призраках он, однако, не заговаривал, и Юри тоже решил не рисковать, поднимая эту тему. Вместо этого он, сдерживая улыбку, вручил Виктору свёрток. — Что это? — Твой костюм на Хэллоуин. Доставка прибыла сегодня утром. — А твой? — Виктор начал разворачивать упаковку с плохо скрываемым интересом. — Сейчас увидишь. Пока что переодевайся, — оставив Виктора в гостиной, Юри бегом поднялся в свою спальню. Через две минуты Юри вернулся, и Виктор, обернувшийся на его шаги, присвистнул. — Выглядишь… впечатляюще, — он почти раздевал Юри глазами. Но Юри и сам был ошеломлён не меньше. Он заранее знал, что Виктор будет выглядеть сногсшибательно в костюме ковбоя, но реальность превосходила все ожидания. Тёмно-синяя рубашка в клетку плотно прилегала к телу, выгодно подчёркивая торс. Шейный платок кроваво-красного цвета притягивал взгляд и оттенял бледность Виктора, небрежно надвинутая «стетсоновская» шляпа и высокие сапоги с узкими джинсами довершали образ. Юри поймал себя на желании немедленно сорвать с Виктора всю одежду, как бы прекрасно она на нём ни смотрелась. На нём самом был костюм вампира — тонкая белая рубашка, тёмные брюки и жилетка, наконец, чёрный плащ с красным кантом. С точки зрения Юри, несколько более скромно, но вожделеющий взгляд Виктора говорил об обратном. Оставшийся до ужина час они провели в последних приготовлениях, накрывая стол и беспрестанно перевешивая украшения, потому что то одному, то другому казалось, что они расположены негармонично. Ровно в восемь в дверь постучали, и Юри с Виктором, обменявшись предвкушающими улыбками, пошли открывать. Констанс была в чёрном платье и остроконечной шляпе с прикрывающей лицо вуалью — наряд ведьмы; Эдди, полноватая девочка лет шестнадцати с простодушным лицом, — судя по всему, в костюме Белоснежки; Тейт сделал на лице пугающий рисунок черепа, что в сочетании с чёрной одеждой удивительно ему шло. Увидев их, они, казалось, слегка обомлели, но быстро пришли в себя. — Счастливого Хэллоуина! — Констанс подала им большое закрытое блюдо. — Я взяла на себя смелость приготовить тыквенный пирог. — Пахнет изумительно, — искренне заявил Юри. — Давайте, отнесу на кухню. — Да-да, конечно, Юри, — он вздрогнул: Констанс смотрела мимо него. Её взгляд, никогда не бывший таким холодным прежде, был устремлён на Виктора. Нахмурившись, Юри тоже посмотрел на него. Виктор с небрежно-скучающим видом смотрел в потолок. Что-то явно было не так, но спрашивать Юри показалось неудобным. Пожав плечами, он взял пирог из рук Констанс и отступил вглубь дома, приглашая гостей следовать за ним. — Вы замечательно украсили дом, — жизнерадостно заметила Эдди, и Юри улыбнулся ей через плечо. Тейту обстановка тоже явно пришлась по душе: как он ни старался это скрыть, но всё же смотрел по сторонам с явным восторгом, а вот Констанс, переступив порог, стала выглядеть зажато. Она ступала неуверенно, мелкими шагами, и озиралась с беспокойством. Юри начало одолевать подозрение, что ей было известно о призраках. В таком случае, мог ли Виктор лишь лгать, что не верит в сверхъестественное? Но зачем? Пройдя в гостиную, украшенную сильнее всего, они расселись в полном молчании. Даже Эдди и Тейт посерьёзнели, почувствовав некую напряжённость. — Давайте начнём с рагу из индейки, — фальшиво бодрым тоном предложил Юри. — Мы с Виктором готовили его всё утро. Глаза Констанс на долю секунды сверкнули и метнулись к Виктору, но она тут же повернулась к Юри — воплощение любезности. — Конечно, — она улыбнулась. — Не терпится попробовать. — Я принесу, — Юри поднялся. — Виктор, можно тебя на два слова? — услышал он за спиной, покидая комнату, и невольно напряг слух. Из кухни, к сожалению, ничего не было слышно, и Юри, подхватив поднос с тарелками, поспешил обратно, чтобы застать хоть часть разговора. Совесть говорила, что подслушивать неправильно, но тревога, смешанная с любопытством, заглушала мысли о морали. На пороге он кухни он замер: Виктор и Констанс разговаривали в коридоре, совсем близко. — …потерял рассудок? — услышал Юри шёпот — нет, шипение, — Констанс. — Хочешь, чтобы история повторилась? Прошлое совсем ничему не учит?! — В этот раз такого не случится, — заговорил Виктор успокаивающим тоном, — я не допущу. — И как же, интересно? — Констанс почти сорвалась на крик, но Виктор зашикал на неё, и она понизила голос. — Его никто не может удержать. Даже ты. Особенно ты. Ты хоть понимаешь, в какое положение поставил Юри? — Я понимаю, — зашептал Виктор почти умоляюще, — но… — О, и какое же у тебя оправдание на этот раз? — Я не могу не думать, что он — мой второй шанс, — голос Виктора задрожал. — Что после всего этого… Я наконец смогу быть счастлив. — Лучшее, на что ты можешь рассчитывать, Виктор, — ярость вдруг пропала из голоса Констанс, и её слова прозвучали очень горько, — это покой. И на твоём месте, я бы не надеялась даже на это. Но чёрт с тобой. Пытайся. Люби и губи. Что мне за дело, в конце концов? — Ты ведь ничего не скажешь? Она вздохнула. — Нет. Я умываю руки. Если что-то случится… — То это моя и только моя вина, — поспешно закончил Виктор. — Я и не отрицаю. — Что ж, уже хорошо, — щелчок зажигалки. Юри стоял, как приросший к месту, но его долгое отсутствие непременно стало бы подозрительным. Глубоко вдохнув, он попытался улыбнуться дрожащими губами и вышел в коридор. — Юри, — Констанс обернулась к нему с улыбкой, и он чуть не выронил рагу от её лицемерия, — не возражаете, если я буду курить здесь? — Вовсе нет, — машинально отозвался Юри. — Виктор, — позвал он, не поворачиваясь к нему, — поможешь с тарелками? — Конечно, — Виктор притворялся не так хорошо: в его голосе всё ещё была слышна дрожь. Констанс ушла обратно в гостиную, но Юри не смел взглянуть на Виктора: он сразу выдал бы, что подслушал их разговор. — Эй, что-то не так? — Виктор подошёл ближе, и Юри едва не шарахнулся, с трудом заставив себя вести естественно. — Ты бледный. — Из-за освещения так кажется, — неживым голосом откликнулся Юри и, уклонившись от руки Виктора, тянувшейся к его плечу, прошёл мимо него. Виноватый взгляд он мог почувствовать даже спиной. Мысли путались, налезая одна на другую. Ему грозила опасность? Виктор знал больше, чем показывал? В чём была причина их с Констанс явного конфликта? Юри безумно хотелось закрыться в своей комнате и остаться наедине с этими вопросами, но его ждали гости, как ничего не подозревавшие, так и знавшие слишком много. Его странное поведение сразу выдало бы, что он услышал слишком много. В гостиной Констанс курила, пуская клубы дыма, застилавшие декорации и придававшие им более реалистичный и пугающий вид. Эдди и Тейт вместе над чем-то смеялись, и Юри тоже заставил себя улыбнуться. По звуку шагов Виктора он отчётливо мог определить, что тот почти дышит ему в спину, но не смел обернуться. За едой стало легче: Тейт похвалил кулинарные таланты Юри и втянул его в разговор, начав делиться историями из школьной жизни. Эдди с энтузиазмом подхватила эту тему, и Юри волей-неволей пришлось вспомнить случаи и из своего прошлого. Вскоре они уже с энтузиазмом ругали своих учителей: Юри — за то, что многие из них неприязненно относились к его увлечению фигурным катанием и пропускам уроков из-за тренировок, Тейт и Эдди — за несправедливые, по их мнению, придирки и бесконечные попытки устраивать нудные общешкольные мероприятия. Виктор и Констанс смеялись и периодически вставляли свои замечания, но в целом держались в стороне от беседы. От внимания Юри не укрылось, что они время от времени обменивались нечитаемыми взглядами. Когда с рагу было покончено и стали резать пирог, Констанс вдруг разговорилась о себе. — Мечтой моей юности было попасть на серебряный экран, — она усмехнулась, закуривая третью сигарету. — О, как долго я обивала пороги голливудских продюсеров, уговаривая дать мне роль! — Неужели не дали? Из вас бы вышла замечательная актриса, — как Юри ни старался, полностью яд в голосе скрыть не удалось. — Дали, — вздохнула она. — Небольшую, но дали. А на съёмках я влюбилась в оператора, и мы вместе сбежали. Глупо, безумно глупо, теперь я понимаю, что это был крах моей карьеры, но когда тебе двадцать лет, кажется, что любовь — навеки, — очевидно, погрузившись в воспоминания, она задумчиво уставилась в окно, дождь за которым уже хлестал стеной. Юри тоже повернул голову. Началась гроза, и каждые пару минут, всё учащаясь, сверкали вспышки молний. Ветер свистел и пригибал ветки деревьев, и они настойчиво стучали в стекло. Словно бы снаружи кто-то мок под ливнем и умолял впустить его… Юри вздрогнул. Эта мысль пришла ниоткуда, просто возникнув сама по себе. На всякий случай он приподнялся на стуле, но, конечно, не увидел в сгущающемся мраке никого. — А впрочем, — вновь заговорила Констанс, и Юри с трудом оторвал взгляд от окна, — если подумать, я ни о чём не жалею. Будь я актрисой, наверное, не стала бы матерью, — она нежно взъерошила волосы Тейта, и тот, глупо улыбаясь, попытался отстраниться. — Мам, не на людях! Под очередной раскат грома рассмеялись все. Юри показалось, что гроза изменила направление и стала удаляться. — Кстати, может, ты споёшь? — хитро улыбнулся Тейт. — По случаю праздника? — Вы поёте? — оживился Юри. Констанс пыталась изобразить смущение. — Карьера не сложилась, но навыки, пожалуй, остались. — Тогда присоединяюсь к просьбе вашего сына. — Право, не стоит, — по её лицу прошла тень беспокойства. — Сегодня Хэллоуин. Это дурная примета. — Ну же, — улыбался Юри, — я настаиваю. Тейт и Эдди поддержали его, закивав, и даже Виктор, до этого непривычно притихший, подал голос: — Я бы послушал с огромным удовольствием. — Ну что ж, так и быть, — сдалась Констанс. — Надеюсь, вы предоставите мне выбор песни? — Ни за что не посмели бы вмешаться, — шутливо поднял руки Юри. Взгляд Констанс метнулся к углу комнаты. Юри ещё при переезде видел, что там стоит рояль, но поскольку он никогда не умел играть, его это не волновало. Виктор тоже ни разу не обратил на него внимание. Сейчас же чёрная лакированная поверхность притянула к себе глаза всех присутствующих. Как лёд, вдруг подумал Юри. Гладкий и блестящий. Инструмент для творца искусства. Констанс подошла, открыла крышку, пробежалась пальцами по клавишам, наполнив комнату звуком. Она села, устраиваясь поудобнее, на пару секунд замерла, а потом опустила руки, заиграв вступление. Юри не узнал песню, но Тейт и Эдди заулыбались и одобрительно закивали. Юри обернулся к Виктору — тот застыл с широко распахнутыми глазами. Его рука беспомощно вцепилась в край стола, и Юри накрыл её своей, не понимая, что происходит. Виктор ощутимо вздрогнул от прикосновения, но на вопросительный взгляд только покачал головой, а Констанс тем временем запела. — In the land of gods and monsters I was an angel living in the garden of evil… Её хрипловатый, но звучный голос очаровывал. Слова слетали с губ небрежно, как будто Констанс не пела, а продолжала рассказ о своей жизни. Временами на её губах проскальзывала улыбка, то поддразнивающая невидимого собеседника, то грустная, с оттенком ностальгии. Пальцы неутомимо порхали по клавишам, а она как будто забыла о существовании всего остального мира, изливая в песню свою душу. Отвести взгляд было невозможно — это было выступление настоящего артиста. Голос Констанс задевал что-то в сердце, цеплял, уводил за собой. — Life imitates art, — пела она, и это было правдой, потому что реальная жизнь казалась жалким подобием картины, нарисованной её талантом. Пальцы Виктора сжали руку Юри в ответ, словно спасительную соломинку для тонущего. Юри с изумлением взглянул на него — в глазах Виктора ясно отражался страх. Вдруг гостиная куда-то уплыла и тут же вернулась, и за роялем снова сидела Констанс, только в другом платье и намного моложе, и её голос, с чувством выводящий «it’s innocence lost», звучал гораздо чище, а вместо Эдди и Тейта за столом сидели другие, незнакомые люди, и только Виктор так же расположился сбоку от него, раскрасневшийся и смеющийся… Юри резко вдохнул, и настоящее вернулось вместе с последним аккордом песни. Дрожа, он осторожно отвёл руку — к счастью, Виктор разжал пальцы — и присоединился к аплодисментам. Краем глаза он видел, что Виктор всё ещё бледен, и догадывался, что сам выглядит не лучше. К счастью, дети Констанс были всё ещё поглощены выступлением матери и не обратили внимания, но она увидела — Юри почувствовал её прожигающий взгляд, даже не поворачиваясь. Что, что сейчас произошло? — Это было невероятно, — услышал он собственный голос. — Спасибо, — Констанс вернулась за стол. — Мне всегда удавалась эта песня. Я хорошо её чувствую. Не так ли, Виктор? — вдруг спросила она, и Виктор одними губами проговорил: — Несомненно. Юри переводил взгляд между ними, чувствуя, что атмосфера снова накаляется. — Можно мне ещё кусок пирога? — вдруг выпалил Тейт, и все будто выпали из наваждения, вызванного песней. — Конечно, можно, — одновременно произнесли Юри и Констанс, Эдди несколько принуждённо засмеялась, и обстановка разрядилась. — Я считаю, — Тейт пытался говорить с набитым ртом; Констанс укоризненно взглянула на него, и он проглотил еду, прежде чем продолжить: — Я считаю, что без страшных историй Хэллоуина не бывает. Знаете историю этого дома? — он перевёл горящие энтузиазмом глаза на Юри, и тот покачал головой. — Знаю, что до меня он долго пустовал. И что построен был, кажется, в двадцатых. Этим мои познания ограничиваются. За исключением того, что здесь есть призраки, и я не имею представления, сколько их и чего они хотят. — В двадцатом, — уточнил Тейт. — По легенде, его построил клан ведьм Сноу. Из Филадельфии сюда переехали три сестры — Миртл, Лила и Глория. Сначала они хотели осесть в городе, но среди местных пошёл слух об их истинной природе, и, спасаясь от преследования, они перебрались в уединённую местность — тогда здесь не было других домов — и возвели этот особняк как свою резиденцию. — Три сестры-ведьмы? — улыбнулся Юри. — Совсем как… — …Как в «Макбете», — прошептал Виктор. Он, казалось, пришёл в себя, но не до конца. — Пожалуй, — неопределённо пожал плечами Тейт, и у Юри закрались сомнения, что он читал великую трагедию Шекспира. — В любом случае, через некоторое время, когда постройка была закончена, они стали вести жизнь отшельников, из страха не общаясь ни с кем. Но время от времени им приходилось выбираться в город, — он сделал драматическую паузу, — и в один прекрасный день младшая сестра, Глория, столкнулась с продавцом газет. Тейт снова приостановил рассказ, обводя глазами всех сидящих, пока ни у кого не осталось сомнений, что у Глории Сноу и продавца газет завязался роман. — Миртл — самая старшая — не одобряла эту связь. Она говорила Глории, что обычным людям нельзя доверять, что они в итоге воспользуются ей, а потом погубят, но та не желала и слушать, захваченная неведомым ей ранее чувством. Они стали встречаться всё чаще и чаще, и слухи снова поползли. Глорию обвиняли в привороте, в чёрной магии. Вдобавок тот год выдался на редкость холодным, и вину за это тоже взвалили на ведьм. Наконец, одним ноябрьским утром у этого дома собралась вооружённая толпа, — голос Тейта понизился до шёпота. Юри был под впечатлением от его таланта рассказчика, не уступавшего певческому дару матери. — Они напали на сестёр на рассвете, когда те ещё спали, — тон стал зловещим. — Лилу застрелили, прежде чем она успела что-либо понять. Глорию вытащили почти обнажённой на улицу и жестоко расправились с ней — снег окрасился в красный. Миртл не успели застать врасплох, и она отбивалась. В это время прибежал — в ужасе — тот самый молодой человек. Он начал умолять, чтобы пощадили хотя бы Миртл, но она, виня его за смерть сестёр, плюнула ему в лицо, а потом вытащила кинжал, который прятала под платьем, и заколола. Она хотела убить и себя, но не успела, и оказалась погребена под толпой. Труп потом опознали только по ярко-рыжим волосам. Рыжие волосы. Сноу. Юри вздрогнул. Женщина, рассыпавшаяся в прах, превратившийся в снежинки. Неужели рассказ Тейта только подтверждал то, о чём он уже знал? — Жуткая история, — Юри прочистил горло. — Ты интересовался историей дома, Тейт? — Да, — усмехнулся тот. — В своё время прочитал всё, что смог найти. Но это не конец истории. Говорят, будто перед смертью Миртл из последних сил наложила на дом проклятье, и с тех пор дух того, кто умирает в его стенах или на прилегающей территории, остаётся здесь, заточённый навеки. Вы, не случайно, не видели призраков, мистер Кацуки? — засмеялся он. — Не доводилось, — как можно ровнее ответил Юри, чувствуя на себя удивлённый взгляд Виктора и подозрительный — Констанс. Лжец. Или просто трус, не способный принять правду. — Жаль, — казалось, Тейт искренне расстроился. — Хотите послушать ещё? Трус? Нет. Уж лучше знать, с кем имеешь дело. — Мне кажется, это будет лиш… — начала Констанс. — Буду рад, — Юри улыбнулся. — В конце концов, мне, как хозяину дома, даже неловко не знать его историю. — После смерти сестёр, — более обыденным тоном продолжил Тейт, — дом и землю выкупила администрация города. У особняка снова появились владельцы, потом следующие и следующие — целая череда людей, въезжавших в дом, но покидавших его через год или два. Никому не хотелось задерживаться здесь. Однако после войны здесь вновь произошла трагедия. Дождь за окном, до этого, казалось, утихавший, снова полил сильнее. — Здесь поселился эмигрант из Англии, богатый наследник лорда, нелюдимый и угрюмый. Эти два дома, — Тейт махнул рукой в сторону окна, — к тому времени уже были построены, и их обитатели недоумевали, что же не так с их новым соседом. А через пару недель в городе стали пропадать люди. Они исчезали по ночам, с пустынных, безлюдных улиц. Полиция не находила улик, но соседи Эдварда — так звали этого человека — обратили внимание, что он часто уходит куда-то поздно вечером, а потом из дома словно слышатся крики о помощи. — Эдвард? — повторил Юри, вздрогнув. — Да, Эдвард Мордрейк. А что? — заметно удивился Тейт. Юри молча покачал головой, давая ему возможность продолжить. Он не понимал, почему так удивился. В конце концов, он уже знал, что призраки — духи людей, умерших в этом доме. Естественно, Эдвард не был исключением. Его причастность к чему-то преступному тоже едва ли удивляла. — Сначала жители боялись за свою жизнь и не обращались в полицию, но однажды уже не смогли молчать и рассказали властям всё. Сюда нагрянул целый отряд, призванный поймать, а в случае необходимости и устранить опасного убийцу. Но они были не готовы обнаружить его абсолютно беззащитным, рыдающим над трупами своих жертв. Его плач заглушал жуткий и неестественный смех, источник которого никто не мог определить, пока Эдвард не повернулся к ним затылком. К их ужасу, там было… — Второе лицо, — выпалил Юри, не подумав, и тут же почувствовал на себе изумлённые взгляды. — Да, верно, — растерялся Тейт. — Но откуда?... — Я, — Юри замялся, — я, кажется, видел похожую историю в каком-то фильме. — Не помню такого ни в одном ужастике, — задумался Тейт, — но вполне возможно. Такие истории нередко становятся источником вдохновения для хорроров. Так вот, — он потряс головой, — второе лицо. Оно было уродливым, почти нечеловеческим: на нём не отражалось ни сожаления, ни раскаяния, ни страха. Оно хохотало и корчилось, а Эдвард стал кричать, чтобы его убили, потому что он не мог выносить деяний, которые его вынуждала совершать эта мерзость. У полицейских был приказ по возможности взять преступника живым, но у одного из них сдали нервы, и он выстрелил в затылок Мордрейка. Или, точнее сказать, — Тейт усмехнулся, — пустил пулю прямо в лоб. Констанс поморщилась. — У тебя нездоровый интерес к таким вещам, Тейт. Тейт нахмурился, и Юри поспешил вмешаться. — А я, напротив, считаю, что для человека естественно тянуться к тому, что лежит за гранью его понимания, к ужасному и необъяснимому, к сверхъестественному. Мы обсуждали, почему жанр ужасов так привлекателен, помнишь, Виктор? Лицо Виктора осветила полыхнувшая молния. Гроза возвращалась. — Да, — улыбнулся он, — мы говорили о том, что только в таких испытаниях человек показывает свою истинную суть. — Вот именно, — горячо подхватил Тейт. — А ещё… Возможно, это глупо, но реальный мир иногда скучен. Поэтому хочется пощекотать себе нервы, взбудоражить воображение. Юри с Виктором почему-то переглянулись, быстро и нервно. — Давайте я продолжу, — кашлянул Тейт. — Право, не стоит, — неожиданно громко сказала Констанс. — Уже поздний час, и нам пора идти к себе. — Но там осталось совсем немного! — воскликнул Тейт. — После Мордрейка дом простоял пустым почти полвека, только изредка его приходили посмотреть покупатели, но всегда отказывались, узнав его историю. Так продолжалось до девяносто четвёртого года, когда… — Я сказала — довольно! — все вздрогнули от гневного окрика Констанс, слившегося с ударом грома. — Мама? — недоумённо спросил Тейт. Эдди тоже обратила на неё вопрошающий взгляд. Констанс тяжело дышала, вскочив с места, и намеренно избегала чьего-либо взгляда. Юри вдруг понял, что Виктор тоже обернулся к ней, напряжённый, как струна. — Я думаю, — начала Констанс, но продолжения её фразы Юри уже не слышал. С очередным всполохом молнии за окном вдруг появился человек, прижавший ладони к стеклу, захлёбывающийся беззвучным криком. Его светлые волосы беспорядочно спадали на лицо, смоченные дождём, а в светло-зелёных глазах застыли ужас и отчаяние. Он был едва ли старше самого Юри. Юри, остолбенев, смотрел на него, пока зрение не начала застилать пелена. Угол обзора сузился до тонкой полоски света, в которой возникла знакомая бледная фигура и направилась к окну. Нет, попытался крикнуть Юри, бегите, бегите и спасайтесь. Ему не удалось издать ни звука, а ноги больше не чувствовали опоры. Беззвучно шевеля губами, он протянул руку к подростку, и тот обернулся — никогда Юри не видел его в такой злобе, с таким перекошенным ненавистью лицом. — Прочь с дороги, — прошипел он Юри, отвернулся и внезапно тоже пропал из виду — осталась лишь темнота… — Юри, — он почувствовал прикосновение мягких рук к своему лицу и захотел отстраниться. С трудом удалось открыть один глаз. — Виктор? — он поразился, как слабо звучал его голос. — Ты опять что-то увидел? Кого-то? — Виктор обеспокоенно склонился над ним. Юри, наконец открыв оба глаза, медленно кивнул, и тот вздохнул. Юри повернул голову: гостиная, где он лежал на диване, потемнела и опустела, а ливень за окном превратился в слегка моросящий дождь, и гроза снова ушла. — Где?... — Констанс с детьми ушли. После того, как я убедил их, что с тобой всё будет в порядке. Юри, послушай, — Виктор взял его за руку, но Юри резко выдернул её. — Юри? — Ты врёшь мне, — выговорил он сквозь стиснутые зубы. — Врёшь, что не веришь в призраков, что ничего о них не знаешь. Я слышал ваш с Констанс разговор. Этот подросток… он как-то связан с тобой, Виктор, я знаю. — Я не понимаю, — в недоумение в голосе Виктора почти можно было поверить. — Юри, я не понимаю, о чём ты говоришь. — Кто был тот человек за окном? Что с ним случилось? — его начала бить неконтролируемая дрожь. — Какой человек? — Виктор, казалось попытался усмехнуться, но вышло криво. — Я никого не видел. — Прекрати мне врать! — собрав силы, Юри резко сел и, не сдержавшись, ударил кулаком по дивану. — Если не можешь сказать правду, молчи. Молчи и уйди. — Юри, — он поднял глаза: Виктор стоял рядом с ним на коленях, и его взгляд умолял. — Юри, прошу тебя, забудь об этом. Не пытайся докопаться до правды. — Так значит, ты признаёшь, что что-то скрываешь, — Юри сглотнул и отвернулся. — Ладно. Не хочешь помочь мне узнать — уходи. Я смогу и сам, — по правде говоря, он не был так уж в этом уверен. — Не делай этого, — по голосу Юри показалось, что Виктор плачет, но он запретил себе поворачиваться и проявлять слабость. — Уходи, — одними губами выдавил он и сидел в одной позе так долго, что мышцы затекли, а когда наконец повернулся, вокруг не было никого, лишь всепоглощающая чернота. У Юри не осталось сил даже на эмоции. Он упал обратно на диван и мгновенно провалился в сон. * * * Размеренный мягкий шелест метлы по сосновым доскам успокаивал, усыплял. Юри проходился по гостиной уже в третий раз, взмах за взмахом. Пора было остановиться, но ему всё казалось, что на полу слишком много пыли, крошек, остатков украшений. Когда он снял со стен разноцветные гирлянды, дом сразу стал выглядеть пустым. Стояла такая тишина, что он мог услышать, как на втором этаже тикают часы, а в холле бьётся в окно ветка дерева. Ночью звуки заглушал монотонный стук дождевых капель, но к рассвету тучи разошлись, и в окно пробивались косые лучи тусклого солнца. Гостиная была последней неубранной комнатой: остальной дом сиял чистотой и выглядел едва ли не презентабельнее, чем когда Юри впервые увидел его. Он убирался уже много часов, не чувствуя усталости и боясь закончить. Пока руки были заняты физическим трудом, разум в блаженстве отдыхал, но Юри не сомневался, что рано или поздно на него нахлынут мысли о прошлой ночи, и этот момент хотелось отложить на как можно более долгий срок. Тихо было до жути, до дрожи. Юри понимал, что он один, но воображение рисовало непрошеные картины, как сзади бесшумно подкрадывается бледный подросток. К нему или к напуганному светловолосому человеку, молящему впустить его? Юри отбросил метлу и схватился за виски, потому что голова закружилась. Образы призраков теперь не просто преследовали его, они как будто стали его неотъемлемой частью, въелись в мозг, и порой он не мог отличить их голоса от своего собственного. За их криками и шептаниями почти терялось ощущение одиночества, не покидавшее с того момента, как ушёл Виктор. Ещё спустя несколько пустых, блёклых дней Юри решился выйти на каток. Лёд был на грани таяния — потепление и не думало заканчиваться и уступать дорогу настоящей зиме. Наступивший ноябрь был даже не серым, а совершенно бесцветным, словно иллюзорным, сделанным из мутного стекла. Юри нередко ловил себя на желании проснуться и вновь оказаться в Хасетсу, надоевшем, но родном, где пустоту могли заполнить близкие люди, где жизнь была если не полной красок, то хотя бы настоящей, а не ускользавшим от него миражом. Раньше лёд приносил ему облегчение, дарил, пусть на время, гармонию с собой. Сейчас, оставляя на его поверхности всё новые рубцы, Юри с ужасом осознавал, что ничего не меняется. Его техника стала безупречной, может быть, лучше, чем когда-либо в его жизни, включая тренировки с Виктором, но она утратила свою индивидуальность, свою изюминку. Он катался, как машина, нередко расходясь с музыкой, потому что не слышал её. Когда-то ему было достаточно мелодии, созданной лишь усилием мысли, чтобы воспарить надо льдом. Сейчас не хватало даже мощных, порой оглушающих звуков из динамика. Не находя утешения в настоящем, он обратился к прошлому. Лишь одна комната второго этажа до сих пор не вызывала в нём интереса — небольшая кладовая в конце коридора. Юри почему-то нерешительно шёл к ней, ведя рукой по шероховатым доскам стены, и впервые после Хэллоуина в его сердце что-то отозвалось. Закрытая дверь влекла к себе, обещая успокоение и маня возможностью приоткрыть завесу тайны. Внутри пространство было ещё более крошечным, чем он предполагал, но на удивление аккуратно обустроенным. С потолка свисала единственная лампочка, светившая тускло, но достаточно, чтобы можно было читать. Всю меблировку составляли трёхногая табуретка и высокий — насколько позволял размер кладовой — стеллаж, на котором были разложены стопки бумаг. Юри наугад начал с верхней, осторожно сдув с неё толстый слой пыли. В следующие несколько часов он перелистывал пожелтевшие страницы, вчитывался в истёршиеся буквы и вглядывался в чёрно-белые снимки, шаг за шагом запечатлевшие течение времени. К его удивлению, облик дома даже на самых ранних фотографиях почти не отличался от теперешнего — разве что фасад, как можно было заметить, несколько раз перекрашивали. Впервые он поменял свой цвет в конце двадцатых. Должно быть, после жестокого убийства семьи Сноу брызги крови отталкивали потенциальных покупателей… Нашёл Юри и саму семейную фотографию клана ведьм. Миртл выглядела в точности так, как явилась ему во сне. Несмотря на то, что он был уже уверен в существовании призраков, это могло бы потрясти его, если бы не продолжавшееся состояние отрешения от мира. Лила обладала симпатичной, но не слишком примечательной внешностью, а вот глаза Глории сразу притягивали внимание, широко распахнутые, словно в изумлении. Немного фантазии — и эту полную мечтаний о романтике девушку, словно сошедшую со страниц книги, можно было вообразить воочию. Фотографий Эдварда Мордрейка на фоне дома не нашлось: должно быть, Тейт не преувеличил его нелюдимость. Чуть позже Юри всё же обнаружил его снимок — крохотную фотокарточку, приложенную к неизвестно как сюда попавшему полицейскому отчёту о задержании, закончившемся смертью преступника. Мордрейк при жизни выглядел более устрашающе, словно за годы бытности призраком он облагородился, утратил былую дикость нрава. Несмотря ни на что, Юри всё же охватывало некое чувство восторга: перед ним оживали и подтверждались все его знания и догадки. С замирающим сердцем, что приближается к истине, он стал перебирать грозившие рассыпаться в его руках листы в поисках документов более недавних времён, но в многочисленных стопках стали попадаться лишь пустые листы и бумаги, снова относившиеся к прошлому. Среди ровных строк, отпечатанных на машинке, Юри вдруг выхватил взглядом рукописные и пригляделся к сложенному вдвое листку бумаги. Когда он развернул его, на пол со звоном упала цепочка. Юри поднял её — простая, но изящная, должно быть из серебра. Аккуратно положив её на полку, он вернулся к записке. Почерк выглядел не слишком аккуратно, но вполне понятно. «Я нашёл для нас настоящий райский уголок. Знаю, тебе понравится: ты любишь уединение. Сразу после произвольной? Шампанское за мной. С нетерпением, В.Н.» Юри нахмурился, пробегаясь по написанному пальцами, словно оттиск букв мог лучше прояснить эту короткую записку. Райский уголок. Уединение. Разве не эти слова пришли ему на ум, едва он увидел дом? Видимо, автор разделял его чувства, но кто написал эти слова? Произвольная программа. Инициалы в конце. Виктор говорил, что он фигурист-любитель. Могла ли это быть его рука? Юри снова осмотрел записку. Она была в лучшем состоянии, чем большинство бумаг, лежавших здесь, но всё же явно была написана несколько десятилетий назад. Совпадение. Это должно было быть совпадение, невероятное, но вполне возможное. Не раз на краю сознания Юри билась навязчивая, но пугающая мысль: что, если Виктор не более реален, чем Эдвард и Миртл Сноу? Ещё один дух, навеки прикованный к дому? Раз за разом он заставлял себя вернуться к логике. Виктор покидал дом и даже территорию участка. Все остальные призраки являлись во снах и галлюцинациях, а он был рядом, он ел и дышал, как живой человек, целовал, как никто другой… Юри вздрогнул и постарался отогнать воспоминания, ещё свежие и яркие. Никакие поцелуи не могли заменить искренность и доверие. Нельзя было думать о Викторе так, словно между ними ничего не случилось. Юри попытался разогнуться и тут же застонал: мышцы окаменели из-за долгого сидения в одной позе. Кое-как поднявшись, он потянулся к ручке двери, но вместо гладкого металла нащупал чью-то руку и, вскрикнув, шарахнулся, чуть не опрокинув стеллаж на себя. Подросток впервые стоял так близко и откровенно ухмылялся. — Слепой, — ядовито бросил он. — Что ты…? — начал было Юри, но тот расхохотался и выскользнул за дверь. Юри, забыв о страхе, кинулся следом, но коридор, конечно, был пуст. Переводя дыхание, он закрыл дверь кладовой, прекрасно зная, что никогда не осмелится снова переступить её порог. Никакая истина того не стоила. Это место не приносило ему ничего, кроме сомнений и леденящего ужаса. Пришла пора его покинуть. * * * На сборы ушло удивительно мало времени, хотя до этого момента Юри думал, что обжился в доме. Безусловно, немало вещей пришлось собирать по всем комнатам, но они как-то сразу выделялись на общем фоне, бросались в глаза, казались чужеродными. Дом не принял его, и теперь Юри с каждой секундой ощущал всё большую отрешённость от него. Не было ни сомнений, ни сожалений. Если он пока не позвонил семье и не сказал, что возвращается, то только потому, что желал, пока возможно, избежать допроса с пристрастием. Иногда по привычке он всё же обращал свой взгляд на соседний дом и подолгу вглядывался в пусто отражавшие небо окна, будто надеясь вдруг увидеть там Виктора. Констанс и её дети периодически появлялись в поле его зрения, выходя по делам или просто на прогулку, но Виктор не показывался — или не попадался Юри на глаза. В любом случае возникало ощущение, будто его и этого странного увлечения никогда не существовало, кроме как в причудливом сне, и так было легче. Юри заканчивал собирать вещи с ощущением, что готов сорваться и убежать без оглядки в любую секунду, ничем не связанный с этим домом и его мрачной судьбой. Несмотря на это, он не торопился, и закончил только к вечеру третьего дня. Поверх чемоданов лежало «Сияние», которое он по пути собирался завезти в библиотеку. Что бы там ни случилось с героями, сам Юри собирался разорвать шаблон: покинуть проклятое место раз и навсегда. Напоследок он оставил коньки, никак не решаясь зачехлить лезвия, словно это действие окончательно и бесповоротно подтвердило бы его отъезд. Но он ведь и так не собирался менять планы? Не было смысла сидеть на полу своей — уже бывшей — спальни и сверлить их взглядом. Вздохнув, Юри аккуратно завернул коньки и перегнулся через кровать, чтобы убрать их в единственный незакрытый чемодан, когда снизу раздался стук — два коротких, нервных удара. Вздрогнув, он разжал пальцы, и коньки с грохотом повалились на деревянный пол. На слегка трясущихся ногах Юри поднялся и, плохо соображая, медленно вышел из комнаты и спустился вниз. Когда он был на середине лестницы, стук повторился, и Юри чуть не споткнулся, рискуя полететь вниз головой. Перед дверью он замер в нерешительности. Проигнорировать, сделать вид, что его уже здесь нет, тихо подняться обратно, закончить сборы и исчезнуть, будто и не приезжал? Его рука словно сама поднялась и легла на чуть тёплое дерево, кончики пальцев очертили его узоры. — Виктор? — сорвалось с губ прежде, чем он успел себя остановить. — Юри, — тихо ответили с другой стороны, и в этом голосе Юри услышал столько нежности и раскаяния, что, как во сне, открыл дверь и отступил на шаг. Виктор впервые на его памяти не смотрел ему в глаза, опустив их в пол. Юри напомнил себе, что этот человек его обманывал, и сердце неприятно кольнуло, но он не мог отвести взгляд от Виктора, не мог не заметить, что словно стал легче дышать в его присутствии. Краем глаза он с удивлением отметил, что интерьер, освещённый ворвавшимися внутрь лучами солнца, перестал выглядеть враждебным, что дом снова приобрёл то грустное, но светлое очарование, из-за которого Юри притягивало к нему. — Можно с тобой поговорить? — нарушил затянувшуюся паузу Виктор и наконец посмотрел прямо на Юри. В его глазах Юри прочитал как решимость, так и затаённую боль. — Да. Только не ври мне снова, — выпалил он и тут же пожалел об этом. — Извини. Виктор неуверенно протянул руку, коснулся его плеча, затем щеки: едва ощутимо, словно запрещая себе. — Нет, всё нормально. Это я должен извиняться. Я… Прости, Юри, я действительно врал тебе и хочу это прекратить. Ты дашь мне шанс? Юри поймал его руку и крепче прижал к своему лицу, чуть повернув голову, легко поцеловал его пальцы и кивнул. Какая разница, слабовольно это было или великодушно. — Давай прогуляемся, — они могли говорить где угодно, и всё же вне дома Юри чувствовал себя свободнее. — Конечно, — губы Виктора дрогнули в улыбке, — но здесь холодно, тебе лучше одеться. Юри только сейчас заметил, что мелко дрожит. Сегодня действительно снова резко наступили заморозки после продолжительного потепления, а на нём была лишь тонкая водолазка. Он окинул взглядом Виктора, но куртка того вполне соответствовала погоде. Присмотревшись, Юри внезапно понял, что поперёк груди на ней было написано «Russia», будто у спортсмена на Олимпийских Играх. — Россия? — в замешательстве переспросил он. — Что? — удивился Виктор, и Юри кивнул на его куртку. Виктор уставился на надпись с выражением недоумения, но через пару секунд пришёл в себя. — А, да… Я русский. По происхождению. Как-то не приходилось заговаривать об этом. — Ладно, — пожал Юри плечами, но что-то вдруг всколыхнулось в его памяти. — Схожу за курткой. Поднимаясь по лестнице, он отчаянно соображал, силясь вспомнить. Фигурист. Россия. Какие-то обрывочные сведения мелькали в голове, если бы только собрать их в единую картину… Но когда он спустился, ничего конкретного на ум всё ещё не пришло. Юри с досадой осознал, что это придётся отложить на потом. Немыслимо было отвлекаться сейчас, когда Виктор, возможно, наконец был готов рассказать правду. Он сбежал обратно по ступенькам, едва замечая их. Виктор протянул ему руку, но Юри, стиснув зубы, проигнорировал её, решив, что сначала выслушает всё, что тот хочет сказать. Неправильно было давать Виктору преждевременную надежду на прощение. Они, не сговариваясь, зашагали по аллее по направлению к катку. В лицо бил не то что холодный, а даже ледяной ветер. Со стороны леса надвигалась тёмно-серая, с отливом в сизый туча, притягивавшая взгляд. Юри заставил себя оторваться от созерцания и сфокусироваться на Викторе, но тот не спешил что-либо говорить, с грустью разглядывая тусклый, изрезанный лёд и, очевидно, подбирая слова. — Мы здесь познакомились, — наконец вырвалось у него, и Юри показалось, что Виктор просто продолжил вслух какую-то мучившую его мысль. — Да, — Юри чувствовал себя глупо, но другого ответа не нашлось. — Я не сразу решился к тебе приблизиться, — вздохнул Виктор. — Я… был не совсем честен тогда, в тот день. К тому моменту я уже довольно долго находился здесь и несколько дней наблюдал за тобой издалека. — Ты был здесь, когда я только переехал? — Да. — Я не понимаю, — Юри нахмурился, — больше месяца, и я ни разу тебя не видел? Даже мельком? Как такое возможно? — Я не искал компании, — пожал плечами Виктор. — Мне не хотелось ни с кем разговаривать. А потом… я случайно увидел в окно тебя на катке. У тебя тоже был не лучший период в жизни, я сразу понял по твоему виду. Но когда ты стал откатывать программу, то преобразился. Столько любви к жизни, к движению… И ещё я видел, что ты способен на большее. Гораздо большее. Что твоему настоящему таланту только предстоит пробудиться. Я понял, что выйду из своего затворничества, если потребуется, чтобы увидеть, как ты полностью раскроешь себя. — И ты вышел, — кивнул Юри, переводя дыхание. Сложно было продолжать злиться на Виктора, когда он говорил с таким вдохновением и едва ли не обожанием, с восхищённым блеском в глазах. Его слова словно подтверждали то, что Юри всегда знал в глубине сердца. Только на катке он мог почувствовать себя полностью свободным и полным энергии. Если это было заметно и другим… Никогда раньше мысль о возобновлении карьеры не казалась такой заманчивой. Особенно, если за спиной будет стоять Виктор, готовый напомнить, какой огонь он увидел в Юри. — И не жалею об этом, — Виктор тряхнул чёлкой. — Юри, в своей жизни я сделал ряд ошибок. Страшных ошибок. Чёрт возьми, это эгоистично, но я не могу не думать, что ты — мой второй шанс. — Каких ошибок? — Юри не был уверен, что хочет знать, но слова сами слетели с губ. Виктор замялся. — Я обещаю рассказать и извиняюсь, что не могу сделать этого сегодня. Мне нелегко будет говорить о своём прошлом, но я расскажу. Прошу, — закусив губу, он обернулся к Юри, — дай мне время, и я смогу всё объяснить. Ты согласишься подождать? Часть Юри хотела потребовать правду здесь и сейчас. Он слишком долго жил в окружении кошмара и недосказанности. Другая часть понимала, что Виктор старается всё наладить и нужно терпение. — Соглашусь, — наконец кивнул Юри, — если ответишь на один вопрос. Честно. — Хорошо, — Виктор склонил голову. — У тебя есть на это право. Юри сделал глубокий вдох. «Ты призрак?». Сомнение висело в воздухе и крутилось на языке. Что он сделает в случае положительного ответа? — Ты веришь в призраков? В этом доме? — пока что будет довольно и этого. Виктор склонил голову. — Да. Приходится. Я знаю, что ты видел их. — Ты пытался убедить меня, что их нет, — горечь в голосе скрыть не удалось. — Одно время я думал, что схожу с ума. — Прости, — Виктор потянулся к руке Юри, и тот позволил переплести пальцы. — Мне жаль, что лгал. Я надеялся защитить тебя от них, но… — Меня не защитит незнание, — Юри сжал руку Виктора крепче и шагнул ближе. — Поклянись, что расскажешь всё от начала до конца. Пусть не сегодня и не завтра, я буду ждать. Но всю правду. — Клянусь, — тихо, но искренне. — Хорошо, — выдохнул Юри. Они всё ещё стояли посреди аллеи, держась за руки. Юри вдруг потупился и нервно рассмеялся. Он мог покинуть дом и забыть о его тайнах навсегда, но оказался достаточно глуп — наивен? безрассуден? — чтобы остаться в гуще событий. Может быть, в опасности. Но он был не один. Они стояли так близко друг к другу, что даже холод ощущался терпимее. — Что такое? — не без опаски спросил Виктор, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Нет, ничего, — Юри придвинулся ещё чуть ближе и положил голову Виктору на плечо, обняв за талию. — Знаешь, несмотря ни на что… Я рад, что встретил тебя. Руки Виктора обвились вокруг него, и, казалось, послышался облегчённый вздох. — Я тоже. Я постараюсь больше ничего не испортить. Юри снова засмеялся, уже громче, и крепче прижался к нему. Виктор фыркнул где-то над ухом, обдав горячим дыханием. Шею сзади вдруг обожгло холодом, и, подняв голову, Юри увидел медленно срывающиеся с неба снежинки. — Зима наконец-то вступает в свои права, — даже по голосу было понятно, что Виктор улыбается. — Может, пойдём в дом? Юри отстранился и качнул головой. — Я хочу выйти на лёд. Виктор изумлённо поднял брови, но Юри больше ничего не добавил. Он бы и не смог объяснить словами то чувство, что непреодолимо влекло его к катку именно в эту секунду. Через пять минут он шагнул из сгущающихся сумерек на ярко освещённый фонарями лёд. Его изрезанная поверхность теперь ещё сильнее бросалась в глаза, напоминая о прошлых неудачах. Неважно. Юри был готов забыть обо всём и начать заново. Знакомая мелодия «Эроса» вновь всколыхнула в душе неудержимый пожар. Я сознательно остаюсь здесь, чтобы быть с тобой, даже если мне грозит опасность. Я готов принести эту жертву без сожалений. Юри не чувствовал льда под ногами, не видел ослепляющего освещения. Движение за движением в одном устремлении — отдать себя с головой, не задумываясь о том, что будет дальше. Я не знаю будущего и не выбираю его. Но это неважно, если ты будешь рядом. Пусть это будет гибельная страсть — она так сильна, что я не могу противиться. Он скорее чувствовал, чем видел неотрывно направленный на него взгляд Виктора, и это подхлёстывало двигаться ещё раскованнее, ещё провокационнее. Снегопад только усилился, и хлопья летели ему в лицо, но Юри ни на секунду не сбивался с ритма, словно ему помогала какая-то невидимая сила. Он почти ничего не видел, но этот танец стал его частью, и даже самые сложные элементы Юри было достаточно просто чувствовать. Закончив, он на секунду вдруг словно увидел себя со стороны: фигура, застывшая посреди вихря снега на небольшом светлом участке в окружении черноты. Так сейчас видел его Виктор? Если да, он должен был чувствовать, как дрожит воздух между ними, готовый искриться от напряжения. Юри даже не успел открыть глаза, когда сильные руки подхватили его, притягивая для поцелуя — жадного и даже чуть грубоватого. Он вцепился в плечи Виктора, чуть не повалив их обоих на лёд. В голове ещё звенели переборы мелодии, и Юри не мог понять, играет ли она на самом деле. — Пойдём в дом, — выдохнул Виктор между поцелуями, и Юри промычал что-то одобрительное. Он не знал, в какой момент они оказались в холле, а потом и в его спальне на втором этаже. Может быть, Виктор отнёс его на руках. Тяжести коньков он уже не чувствовал, но не знал, когда снял их. Виктор прижимал его к кровати, стаскивая одежду и не разрывая поцелуя. Юри рванул его куртку, чуть не сломав молнию, стащил через голову собственный свитер, негнущимися пальцами стал расстёгивать ремень на брюках. Виктор мешал, покрывая поцелуями его шею, иногда слегка прикусывая кожу и заставляя Юри вздрагивать и тихо шипеть. Его руки ласкали каждый участок обнажённой кожи, и Юри вдруг осознал, что всегда прохладные пальцы Виктора сейчас были горячими. Когда Виктор слегка толкнул его, заставляя откинуться на спину, Юри слегка задрожал — и от страха, и от предвкушения. — В сумке на стуле, — шепнул он Виктору, на секунду замершему, — там есть крем для рук. Виктор склонился к нему, опираясь на одну руку. — Ты боишься? — его шёпот опалил ухо. — Нет, — Юри приподнялся, чтобы дотянуться до его губ. — Уже нет. — Вот и хорошо. Он чуть вздрогнул, когда пальцы Виктора проскользнули внутрь, но его губы, спустившиеся к ключицам Юри, неплохо отвлекали. К небольшой боли примешивались вспышки удовольствия каждый раз, как Виктор задевал определённую точку. Юри снова начало трясти, на этот раз от чистого возбуждения. — Давай уже, — он не сдержал тихий стон. Руки Виктора слегка поглаживали его тазовые косточки, пока он медленно входил. Юри, прикрыв глаза, чуть подался ему навстречу, устав от ожидания. — Мы шли к этому с самого начала, — шепнул Виктор одновременно с первым толчком, и Юри чуть задохнулся. — Да. Нет, — голова была словно в тумане. — Это сейчас важно? Виктор ответил очередным поцелуем. Юри притянул его ближе к себе, подстраиваясь под ритм чужих движений и рвано дыша. Из открытого окна подул ветер, и Юри вдруг почувствовал, что ему жарко, как в аду. Сгорать от страсти? Вот о чём всё это время пела музыка эроса? Кровать скрипела и раскачивалась под ними, и Юри чувствовал себя так, словно снова был на льду, выплёскивая внутренний жар в каждом движении. Как на льду — только в тысячу раз головокружительнее. Рука Виктора обхватила его член и задвигалась в том же ритме, что и их тела. Юри прогнулся, закусывая губу, и ощутил на языке вкус собственной крови, хотя не чувствовал боли. В следующее мгновение Виктор снова целовал его, проводя языком по ране, словно не мог насытиться одним лишь телом Юри и желал совершенно иссушить его. В какой-то момент Виктор хрипло простонал, обмяк, придавливая Юри своим телом, и выскользнул из него. Его рука, однако, задвигалась ещё быстрее, и через несколько секунд Юри тоже выгнулся в оргазме — перед глазами потемнело, а наслаждение достигло своей высшей точки, прежде чем медленно отступить, покинуть его тело вместо с напряжением, оставить без сил, но в блаженстве. Через минуту Виктор чуть приподнялся и скатился с него, и Юри только сейчас понял, что почти не дышал, и с наслаждением набрал в грудь прохладный воздух. — Я не знаю, что сказать, — вдруг засмеялся Виктор. Юри тоже не знал, поэтому навис над Виктором и накрыл его губы своими. Горячие ладони Виктора сжали его талию, когда он начал целовать в ответ. — С другой стороны, можно ничего не говорить, — еле разборчиво пробормотал он. — Но вообще после такого я не отказался бы от стакана воды. Юри засмеялся и неохотно оторвался от него. Виктор легко поднялся, урвал ещё один короткий поцелуй и исчез в темноте за дверным проёмом. Юри тоже встал и подошёл к окну, слегка дрожа — из него продолжал поступать морозный воздух. Юри поспешно закрыл его и надел первые попавшиеся спортивные брюки и футболку. Снег снаружи валил густой стеной, и даже лес почти скрылся из виду. Небо было таким тёмным, что невозможно было понять, густые ли тучи. Внезапно холодом повеяло у него за спиной, и Юри в недоумении обернулся. Он тут же вздрогнул: на пороге стоял подросток, так низко опустив голову, что Юри не видел его лица. Впрочем, страх быстро уступил место раздражению. — Уходи, — сказал ему Юри. — Ты и так всё время преследуешь меня. Не сегодня. Тот резко поднял голову. Его ангельское лицо не выражало ничего, и по сравнению с его обычной эмоциональностью это было странно и жутко. Он молча двинулся по направлению к Юри. — Уходи! — крикнул Юри, пытаясь избавиться от какого-то нехорошего предчувствия. Подросток механическим движением поднял руку, и Юри чуть не завопил, увидев блеснувший в ней кухонный нож, но горло сдавило. Он кинулся мимо бледной фигуры к двери, но призрак сделал молниеносное движение, и Юри, споткнувшись, едва успел уклониться, чтобы нож не воткнулся ему в сердце. Лезвие вошло в плечо, пронзив его болью, и у Юри вырвался крик. Дрожащими руками он каким-то чудом оттолкнул подростка и, не разбирая дороги, кинулся прочь по коридору и вниз по лестнице. — Помогите! Кто-нибудь! Виктор! Виктор! Он не посмел задержаться и заглянуть на кухню: на затылке ему мерещился убийственный взгляд. По руке потекла кровь. Никто не отозвался на его крик, но Юри не был уверен в этом, потому что все звуки в ушах заглушал стук собственного сердца. Распахнув дверь, он выскочил в метель и бежал со всех ног, пока не увидел калитку и не выскочил за неё. Едва он оказался на дороге, подросток появился из метели, по-прежнему не говоря ни слова и не проявляя эмоций. — Виктор! — снова завопил Юри, срывая голос. Ноги словно вросли в землю. Дойдя до ограды, призрак остановился, и его лицо впервые за это время исказилось злобой. Зелёные глаза неестественно засверкали, и Юри чуть не упал. На трясущихся ногах, босиком по снегу он побежал к дому Констанс, где светилось единственное окно. Может быть, Виктор зачем-то пошёл туда. В любом случае вернуться к себе было равносильно самоубийству. Когда он наконец добрался до двери и постучал, его трясло — от страха и холода, а ноги грозили в любой момент подкоситься, но о потере сознания не могло быть и речи: все его чувства были обострены до предела в ожидании новой опасности. Дверь открылась — на пороге стояла Констанс. — Что с вами? — только и выдавила она. — Я… Виктор здесь? — выдавил Юри, не в силах сказать ничего другого. На её лице отразилась внутренняя борьба. Быстрый взгляд метнулся к его плечу. — Вы ранены? Это он напал на вас? Юрий? Заходите же, вы выглядите, будто сейчас упадёте! Констанс потянула его за здоровую руку, но Юри упёрся другой в косяк, чтобы остаться на месте. — Где Виктор? — упрямо повторил он. Констанс вздохнула, отпустив его. — Видит бог, я не хотела в это лезть, — пробормотала она, — но придётся. Я всё расскажу. Но прошу, зайдите и сядьте. — Где он? — Юри стиснул зубы. Констанс прикрыла глаза и покачала головой. — Виктор Никифоров умер двадцать три года назад.