Научный интерес

Некоторые люди принимают других за игрушки. Они, словно дети, то терзают, то нежат свою любимую игрушку, задаваясь вопросом - а что будет, если я сделают вот так?.. Некоторые люди слишком привыкли быть игрушками, чтобы быть людьми. Они, словно настоящие игрушки, не умеют кричать и убегать от хозяев, даже если им ещё не оторвали ноги.

У Шляпа были сутки, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию. Откровенно говоря, ему стоило бы заняться этим раньше, но он со свойственным злу самолюбием и тщеславием полагал, что вполне справится и так. Как оказалось, нет. Он может мимолётной прихотью разрушить город, но долгое время его упорной работы не способно разрушить защиту Флага. Для кого-то это могло бы стать поводом отступиться, но Чёрный Шляп никогда не причислял себя к подобным слабакам. Предприняв последнюю попытку, окончившуюся максимально красноречивым провалом, злодей пришёл к простому выводу. Надо менять тактику. Конечно, он не один год знаком с Флагом, и потому полагал (с всё тем же свойственным злу самолюбием и тщеславием), что легко подберёт нужные маневры. Это наивное предубеждение мгновенно разбилось о несколько фактов. Факт первый заключался в том, что Шляп всё же мало смыслил в любовных интригах, никогда не интересуясь этой стороной прежде. Факт второй заключался в том, что Шляп, повинуясь всё тем же обыкновенными для зла качествам души и, к тому же, редкостному эгоизму, практически не обращал внимания на подчинённых. То есть, конечно, он знал, в чём заключаются их больные места, как можно поэффектнее сыграть на этом, что каждый из них предпочитает делать в особняке… но это были в основном поверхностные знания, и было бы идиотизмом опираться на них в создании любовной интриги. «Любовная интрига». Шляп покатал словосочетание по узкому раздвоенному языку и с омерзением сплюнул. Он понятия не имеет, где он успел подцепить такую гадость, но не намерен ещё хоть секунду жить с ней в голове. Это не была любовная интрига. Это была игра, беспощадная и жестокая, жаждущая сожрать своих игроков или унизить и запытать их так, чтобы они сами молили о смерти… Шляп привык втравливать противников в смертельные игры, но впервые оказался втравлен сам. И всё же оно того стоило; приз за победу – обладание Флагом. И, как когда-то давно, он вновь в своём течении. Победа или смерть; всё или ничего; наслаждение или боль. Неважно, что придётся сотворить ради этого, у него давно не осталось ни одного серьёзного принципа. Он выиграет. И заполучит свой приз в этом дурацком бумажном пакете… Осталось придумать, как. Флаг был довольно мягким и робким. Он легко пугался, внимательно относился к работе, позволял себе некоторую грубость только по отношению к Безмозглой. Пять-Ноль-Пять при возможности защищал. Защищал… значит, Пять-Ноль-Пять ему нравится. Шляп припомнил последний раз, когда он видел эту до скрежета зубов мягкотелую парочку вместе. Кажется, доктор даже что-то рассказывал неудачной шутке эволюции. Наравне с тем, как Флаг симпатизировал синему медведю, Шляп испытывал к этому созданию лишь глубокое презрение и желание издеваться. Тем не менее, Флагу медведь нравился. Шляп нахмурился сильнее обычного, но всё же признал это. Флагу нравится наука и этот чёртов медведь. И, что злодей признаёт немного охотнее, к своему любовнику док вряд ли испытывает хотя бы вполовину такие же тёплые чувства. В конце концов, Шляп и не хотел их… Постойте. Пять-Ноль-Пять ластится ко всем без разбора, Флаг – слишком мягкий для злодея-учёного, Шляп не один раз сам упоминал это… И единственное, чего действительно не пробовал Шляп – попытаться вызвать что-то вроде этих самых тёплых чувств. Конечно, он был немного мягче к любовнику, считая, что Флаг заслужил небольшое поощрение за «выполнение неофициальных обязанностей», но это никогда не имело ничего общего с любовью или чем-то похожим. Хозяин особняка никогда не любил и до сих пор это ничуть не мешало ему жить. Шляп предпочёл бы никогда не иметь дело с большей частью человечных чувств. Сострадание, милосердие, любовь… каждый из этих наборов букв вызывало у него омерзение, сопровождающееся робкими попытками собственного желудка влезть в глотку. Те ещё ощущения… Пожалуй, он может влюбить в себя Флага. Это должно быть не так уж сложно. К тому же, нет никакой необходимости влюбляться самому – это мерзкое чувство вполне может быть односторонним. И, если быть откровенным, Шляпа привлекала одна из формулировок любви: «сердце принадлежит тому, кого любишь». Если заполучить контроль над жизненно важным органом, подчинить себе остальное будет нетрудно. План, правда, всё равно оставался проблемой. Хозяину особняка не хватало терпения и сосредоточенности, чтобы возиться в тонких вопросах взаимоотношений, но и действовать по наитию он не решался. Его интуиция безупречно работала в привычной среде, но чёрт знает, как может отреагировать на её решения Флаг, существующий словно в другом мире. В конце концов, Шляп решил, что будет достаточно проявить немного терпения к учёному. А дальше… дальше он решит на месте, может, пока стоит остановиться на этом. Людишки ведь любят, когда им уделяют внимание, верно? И в целом план был даже хороший. Если не учесть того, насколько нетерпелив исполнитель. Его нетерпеливость – причина, почему его хитрость обернулась провалом, хотя всё так гладко начиналось. Флаг болтал, Шляп заставлял себя слушать доктора – и доктор неожиданно начал открываться, злодей почти физически чувствовал это. Словно листы металла, плотно окутавшие душу учёного, начали со скрипом расползаться в стороны. Если бы хозяин особняка знал, что это будет так просто, он давно бы сделал это. Он пугает Флага почти неосознанно – Чёрный Шляп всего лишь ведёт себя привычным образом, забыв о том, что этот образ выработан ужасающим злодеем, чтобы выглядеть и быть воплощённым злом. Такой промах надо исправить, и как можно скорее… Флаг похож на бездомного кота, который смутно помнит лучшую жизнь. Он испуганно забивается в угол при твоём приближении, но стоит тебе погладить его – и он уже доверчиво ткнулся в твои ладони, разве что не мурлыча. Шляп не мог не воспользоваться. Док даже не возражал. Послушно замер, кажется, прикрыв глаза за тёмными линзами, и позволял дотрагиваться до своего лица без единого звука или движения. Шляп старался быть аккуратным: сейчас ему не хотелось ранить своего драгоценного учёного, он лишь с наслаждением ловил каждый миг происходящего. Флаг всё ещё не был его, но принадлежал гораздо больше, чем когда-либо прежде. Потрясающее ощущение. Всё рухнуло внезапно, будто что-то взорвалось между ними невидимыми осколками. Флаг отшатнулся, почти упал, закрывая лицо руками; по лаборатории прокатилась почти осязаемая волна человеческой боли, густо смешанной с отчаянием. Шляп не понимал причины ни первого, ни второго чувства. Он в каком-то смутном недоумении смотрел на сдавленно рыдающего Флага и понимал, что только что где-то крупно ошибся. Очень крупно. Но в упор не понимал, где именно и как – и это раздражало, но и раздражение лишь копошилось где-то в глубине грудной клетки, придавленное другими чувствами. Больше всего ему хотелось исправить положение. Да, он был раздражён, он был в недоумении, ему хотелось одновременно и подойти, жестоко встряхнуть Флага и рявкнуть, чтобы перестал ныть и… и как-то вернуть это ощущение обладания. То чувство, которое появилось, растеклось между рёбер приятным теплом, когда Флаг открылся ему. И для этого определённо нельзя было пугать доктора ещё сильнее. Что там делал Пять-Ноль-Пять, когда хотел, чтобы Флаг вернулся в нормальное состояние? Шляпа почти физически передёргивает от ответа: обнимал. За то время, пока он контактировал, по сути, только с доктором, он почти успел забыть, каково это – испытывать отвращение к физическому контакту. Нет, он не мог обнять дока, не с такой целью. Его почти тошнит от одной мысли об этом. Исторгающий свой завтрак наружу Чёрный Шляп – явно не то зрелище, которое может вернуть Флагу бодрость духа. Надо было сделать что-то другое, что-то… не требующее тесных прикосновений. Злодей был на грани того, чтобы сдаться и просто оставить учёного наедине с истерикой. В конце концов, справлялся же как-то Флаг раньше; правда, даже при своём пренебрежении к чувствам окружающих Шляп не может не признать, что раньше ему не удавалось довести доктора до такого состояния. Как же давят на мозги эти всхлипы. Идея приходит неожиданно. Ну, как неожиданно. Хозяин особняка, чувствуя лёгкий привкус безысходности в собственных мыслях, перебирал что-нибудь, что может ободрить Флага. Пожалуй, он сам действительно тут бесполезен, зато он знает, кто может приободрить учёного. - Мне жаль, - коротко бросает Шляп, прежде чем покинуть комнату. Синий медведь робко пытается спрятаться за невысокую статую, чувствуя, что хозяин сильно не в духе. Его наивность иногда просто выбешивает, но сейчас Шляпу надо держать себя в руках. Напуганный Пять-Ноль-Пять абсолютно бесполезен, а у злодея есть планы на это нелепое существо. - Пять-Ноль-Пять, - холодно произносит хозяин особняка, смерив взглядом чудо-зверя. Здоровяк всё-таки пугается, но спокойствие хозяина вызывает у него любопытство. Что за отвратительное создание… - Я хочу, чтобы ты приглядел за доктором Флагом. Он в лаборатории. Иди и сделай что-нибудь хорошее для него, - Шляп почти выплёвывает слово «хорошее», как сплёвывают кусочек гнилого яблока. Медведь понятливо кивает и бочком пробирается мимо злодея в сторону лаборатории. Со стуком падает статуэтка, разлетаясь в мелкие осколки; Пять-Ноль-Пять замирает в ужасе, ожидая худшей кары из всех возможных. Шляп разворачивается, не удостоив взглядом ни медведя, ни разбитую статуэтку, и уходит. Пять-Ноль-Пять неверяще провожает его глазами и спешит в лабораторию. Если Флагу больно, он обязан помочь. - Он извинился. Ты понимаешь? Он извинился передо мной, - Флаг прихлёбывает невыносимо горький кофе, морщится под пакетом и снова вышагивает по лаборатории. Шаги получаются нервными, быстрыми, истерично энергичными – особенно в контрасте с остальным будто окаменевшим телом. – Чуть не содрал с меня пакет, а потом взял и извинился! Чёрный Шляп взял и извинился! Доктор останавливается и глубоко вдыхает, чувствуя подступающую истерику: неприятно трепещущая эмоция уже сворачивалась в груди, тычась тупой мордочкой в горло изнутри. От нескольких вдохов она недовольно съёживается и уступает место тугому клубку из удивления, испуга и лёгкой злости. Ещё один торопливый глоток жуткого напитка с зашкаливающим содержанием кофеина на миллилитр. Горечь взмётывает давление, посылает кровавые барабаны в мозг, но взамен не даёт сорваться. Голубой мишка понимающе прогундел что-то, но Флаг слишком увлечен своими волнениями, чтобы обратить на это внимание. Пять-Ноль-Пять был лучшим собеседником в этом доме - он не мог перебить. Для учёного это было бесценным качеством в слушателе, особенно когда он не рассуждал о науке, а, как сейчас, отчаянно пачкал руки в собственной душе. И в душе Чёрного Шляпа, хотя там останешься с несмываемо чёрными руками, даже если всего лишь дотронешься до гнили на месте сердца. - Сначала то чёртово выражение лица, будто ему больно, теперь извиняется… Он издевается надо мной? Это какая-то новая игра? Раз я больше не нахожусь при смерти от страха, то давайте доведём Флага до нервного срыва новым способом? – он залпом допивает кофе и едва сдерживается, чтобы не запустить чашку в стену. – И самое паршивое то, что это работает. Он знает все мои больные места. Он всегда знает все больные места. Флаг чувствует себя так, словно из него внезапно выпустили весь воздух, а вместе с ним и все эмоции. Док растерянно разглядывает чашку в руках. - Это ведь совсем на него не похоже. Он привык брать, но он никогда ничего не даёт взамен. Человеческая душа… это ведь для него игрушка, Пять-Ноль-Пять. И он играет с ней, как ребёнок. Знаешь, дети ведь часто ломают свои игрушки – отрывают им руки, отвинчивают головы, бьют о стенку, с интересом наблюдая, как быстро что-нибудь отлетит от пластмассового тела… Игрушка ведь не кричит, никто не знает, больно ли ей. Я вообще не уверен, что он знает, что такое боль. Люди узнают, что это, когда впервые ранятся или обжигаются. Или когда кто-то бьёт их. Тогда узнаёшь страх, злость, бессилие, и боль. Но не похоже, чтобы он вообще когда-то испытывал боль. Вполне возможно, что у его вида просто нет нервных окончаний. Учёный тихо подходит к столу и оставляет свою чашку на свободном пространстве, не заваленном бумагами и реактивами. Пять-Ноль-Пять впервые в жизни не решается подойти к Флагу: тихому, ссутулившемуся, молча смотрящему в пол человеку в пакете, которого обычно так легко утешить. Флаг привык ненавидеть своё тело. Обычно оно не приносило ничего, кроме боли. Если бы у него не было бы физической оболочки, а, скажем, только парочка манипуляторов, его жизнь была бы гораздо проще. Он немного завидует роботам: рецепторы почти идентичны человеческим, а механическая плоть не знает ни жажды, ни голода, ни боли... Он в отчаянии порой просил механическую душу, не знающую боли, но механическая душа не знает также и радости, и любопытства, и предвкушения. Нет, ему вполне хватило бы оболочки робота. У робота не дрожат руки и не появляется дурацкая влага на кромке нижних век. Роботы не ненавидят свою слабость. Роботы не мечтают сбежать. Роботы никогда, никогда не боятся. Флаг никогда не смог бы стать роботом.