У теней есть клыки

В космосе утро начинается не с рыжеющего на восходе горизонта, а пробуждение — не с пробивающихся сквозь занавески солнечных лучей. Здесь пробуждение начинается с сигнала бортового суперкомпьютера и отключения криокапсул. Дин не может найти нужных слов, чтобы описать свою ненависть к изобретателю криокапсул. «Вейланд-Ютани» годами — веками — улучшали своё творение, максимизируя производительность, делая его более удобным, комфортным и так далее… но, вот незадача, переменить человеческий организм они не смогли. Возможно, криокапсулы в 2362 году были намного лучше моделей 2030 года, и тем не менее… Дин считал себя привычным к гиперсну человеком. Но неизменная головная боль, скованность в мышцах и лёгкая тошнота сопровождали его при каждом пробуждении, сколько бы перелётов не оставалось за плечами. Он несколько приходит в себя после принятия душа, но пальцы всё равно сгибаются с трудом, словно у артрозного старика, пока он натягивает болотного цвета комбинезон. После он заставляет себя пойти в бортовой кафетерий и, дружелюбно поздоровавшись, с трудом разделить обед вместе с командой. По обе стороны длинного стола сидят пятеро членов экипажа. Линдберг выглядит раздражающее бодрым, как и Эллен — командир корабля, с которой Дин успел пообщаться перед вылетом. У неё тёмные, уложенные в элегантную причёску волосы и строгое лицо с тонкими губами, угловатыми бровями над зеленовато-карими глазами и живым персиковым румянцем на щеках. Троих мужчин, сидящих чуть в отдалении, он не знает — их также представили друг другу перед вылетом, но ни имён, ни лиц Дин не запомнил. Отсутствие Джо — дочери Эллен и юриста команды, он замечает не сразу. — Джо только недавно приступила к практике и плохо переносит анабиоз, — поясняет Эллен, замечая блуждающий взгляд Дина, и тот, кивнув, сосредотачивается на тарелке с пастой. Ему трудно заставить себя съесть хотя бы немного, но, как показывает опыт, после принятия пищи станет лучше. — Вижу, вам он тоже даётся не очень хорошо, Дин. — Чего не скажешь о вас с Линдбергом, — Дин кривит губы в скованной ухмылке. — Я летаю более тридцати лет, а Эшу не особо нужен сон. — В каком смысле? — Я андроид, — вступает в разговор Эш, и от удивления Дин давится едой. — Мне казалось, вы знаете. Его взгляд, метнувшись, падает на ладонь Эша, и тот поднимает руку, демонстрируя крошечные, малозаметные логотипы «Вейланд-Ютани» на подушечках пальцев. Блядь. — В последнее время мне не слишком часто удавалось взаимодействовать с андроидами. Под последним временем я подразумеваю всю жизнь. Разве компания не перешла в «человеческий» формат? — Компания пытается вернуть былое величие и не допускать ошибок прошлого.Тот инцидент более чем пятидесятилетней давности едва не разорил компанию, не говоря уже о последующем запрете на производство андроидов. Но с момента отмены запрета и карантина среди представителей компании вновь можно встретить немало андроидов. Если честно, Дин не вполне понимает, как следует реагировать на эту информацию, потому снова утыкается в тарелку. Вообще-то, реакция на андроидов у него вполне естественная: недоверие. Ему случилось родиться в том поколении, для которого андроиды были лишь рассказанной взрослыми сказкой. И практически всю жизнь окружали его люди — настоящие люди, из плоти и крови. А три года назад сказка вновь стала былью — и появились другие люди. Искусственные. Ведомые чётко прописанным кодом. Как, чёрт побери, можно всерьёз доверять кому-то, чья жизнь прописана бесконечной цепочкой нулей и единиц? Дин старается не слишком много об этом думать — так можно и свихнуться. Эллен и Эш покидают кафетерий намного раньше остальных, а Дин, не зная, чем занять образовавшийся промежуток свободного времени, сначала бесцельно бродит по кораблю, а потом решает заглянуть к Джо. Стены длинного прохода увиты горизонтальными дутыми полосами какого-то странного блестящего материала, из-за чего белый коридор напоминает кишки огромного зверя, и не ясно виной тому дурной вкус дизайнера или так и задумано. Дин не любит летать. Пусть сердце и не становится, но внутреннее напряжение никогда не отпускает. Он знает всё о строении этих чёртовых кораблей, но где-то на периферии сознания постоянно пульсирует осознание того, что только несколько слоёв металла отделяют его от открытого космоса. В мире, где люди научились лечить рак, аэрофобия кажется глупостью, но... Звездолёт — что-то вроде мыльного пузыря, который может лопнуть в любой момент. Дин не поверит в обратное, даже если переберёт весь его до последнего винтика. Сэм всегда утверждал, что это нелепо. А Дин соглашался. Чёрт, он так скучает. С отлёта «Джессики» прошло уже шесть лет. Сэм просто светился от счастья, когда ему доверили руководство экспедицией. Исследовательский корабль, своя команда учёных и миссия по поиску новых форм жизни и пригодных для людей планет — предел мечтаний любого ботаника. И всё это всего в двадцать четыре. Парень всегда был чёртовым гением. На самом деле, шесть лет — не такой уж и длинный срок. Исследовательские миссии занимали годы, но спустя пару лет компания потеряла всякую связь с «Джессикой». Она просто исчезла. Как и все вся команда. По правде говоря, Дин до сих пор малодушно надеялся, что передатчик корабля просто вышел из строя, и брат до сих пор спит в своей криокапсуле. Он прекрасно знал, что вероятность этого стремится к нулю, но что остается ещё, кроме как надеяться? И вот теперь компания нашла самописец, и Дин до усрачки боится узнать правду. — Доброе утро. Джо он находит по пути в каюту. Её светлые волосы распущены и волной закрывают бледное лицо. Джо поднимает усталые глаза на Дина и слабо улыбается. — Сомневаюсь, что сейчас утро. Но даже если так, то оно определённо не доброе. Ужасно себя чувствую. Я бы даже сказала паршиво. — Это твой первый перелёт? — Второй. Юристы редко покидают офис, так что не думаю, что вскоре привыкну к этим штуковинам. — До сих пор помню свои первые полёты. После каждого пробуждения кишки ещё месяц не могли развязаться. На самом деле я удивлён, что команде потребовался юрист. Громкое объявление через динамик обрывает его на последнем слове. Трансфер-группу призывают явиться на капитанский мостик, и это значит только одно: корабль приближается к «Севастополю», а с этим и к решению тайны, которая ждала своего часа на протяжении шести лет. Дин не может не чувствовать нервного покалывания в кончиках пальцев. — Потеря «Джессики» дорого обошлась компании. Начальству будет спокойнее, если я разберусь в причинах и укажу это в отчётах. Кроме того, нужно утрясти кое-какие дела на «Севастополе». Корпоративная тайна, — сдержанно отвечает Джо, а после неожиданно фыркает. — По правде говоря, сначала меня не слишком вдохновляла вся эта бумажная работа — на юридический отправила мама. В подростковом возрасте я мечтала открыть пиратский бар где-нибудь на отшибе вселенной. Но после мне начало нравиться. Кто бы мог подумать, да? — Неожиданности случаются. Мой брат долгое время грезил карьерой адвоката, даже отучился пару семестров, но после нашёл себя в колонизации дальних миров. Что в результате его и погубило. Джо слабо улыбается, а после вздыхает. — Прости, Дин. Наверное, тебе совсем не до моего нытья… — Всё нормально, — уверяет Дин. На самом деле не совсем — но он не хочет, чтобы с ним обращались как с жертвой. — А теперь пойдём. Не хочется заставлять твою маму ждать. *** — Что-то не так? — неуверенно спрашивает Дин. Эллен сохраняет элегантную сдержанность, только едва заметно поводя плечами, а вот Эш раздосадовано хлопает выключенной планшеткой о стол. Не слишком аккуратное обращение с корпоративным имуществом и слишком эмоциональное поведение для синтетика. — Мы второй час пытаемся связаться с диспетчерской «Севастополя», но до сих пор не получили ответа. Кроме этого. Эллен пару раз щёлкает по сенсорному экрану панели управления, включая запись. Щелкающие и шипящие звуки резко врываются в уши, и Дин морщится, словно раскусил горький орех. Из помех то и дело вырываются обрывки каких-то слов, слишком короткие и неясные, чтобы их мог распознать корабельный суперкомпьютер, а уж тем более человеческое ухо. — Больше ничего. И это ещё не всё. Эш, приблизь семьдесят четвёртый сектор. Видите? Пролистав меню планшета в поисках нужной опции, Эш выводит изображение на главный экран, и Дин, облокотившись руками на панель и прищурившись, склоняется над изображением. — Шлюз вышел из строя, — констатирует он. — Причалить не сможем. — Именно. Похоже, со связью там полная беда. Мной отправлен запрос на состыковку и немедленный трансфер группы, но безрезультатно. Я вижу только один выход: состыковаться и добраться до станции «вручную» — протянем трос и, передвигаясь по нему, попадём на «Севастополь». Все шлюзовые камеры оснащены рычагом для внешнего управления, так что проблем быть не должно. — А это вообще законно? — изъявляет сомнение Дин, потому что серьёзно, разве не так в двадцать четвёртом веке выглядит взлом с проникновением? — Мы уведомили о прибытии. Все данные отправлены и внесены в бортовой журнал. По протоколу, при соблюдении этих условий и отсутствии ответа в течении сорока пяти минут, мы имеем право на несанкционированную высадку, — говорит Джо, и Дин пожимает плечами. Кто он такой, чтобы спорить с юристом? — Тогда решено, — провозглашает Эллен. — Выходите через двадцать минут. *** Севастополь огромен. Это целый летучий город, расположенный на орбите газового гиганта планетарной системы Дзета 2 Сетки. Город, в который компания вложила массу усилий и средств, и который не оправдал её надежд. Песочно-рыжая вихрастая поверхность KG-348 излучает мягкий, приглушённый свет, а звёзды кажутся крошечными дырочками в чёрной шали тьмы. Севастополь — словно огромный кусок чужеродного космического хлама, выточенный из одного сплошного куска стали. Его резкие грани, словно сотканные из теней, лишь слегка подсвечены тусклыми желтоватыми отблесками газового гиганта. Они словно новенькая фантастическая декорация и находящаяся рядом гнилая свалка из старых, уже никому не нужных вещей. Держа руки на протянутом между станцией и кораблём стальном тросе, Дин медленно и, как он надеется, уверенно движется сквозь вакуум космического пространства. Регулятор физического состояния, встроенный в защитный костюм персонального компьютера на левом запястье, показывает практически идеальные показатели, но это не отменяет того факта, что Дину до жути не по себе. Ведь может показаться, что ты просто паришь в чернильной невесомости, но лишь только тонкая оболочка защитного костюма защищает от температуры в минус двести семьдесят градусов, радиации и прочих пагубных условий открытого космоса. Они — назойливые рыбки-прилипалы, тревожащие ленивого и безмятежного кита галактики. — Боюсь, это не входит в мои обязанности, — нервно произнесла десятью минутами ранее Джо, когда механический голос выдал это жуткое слово: «Разгерметизация», и в шлюзе раздался свист выдуваемого воздуха. Внутренне он был склонен согласиться с ней, но вслух произнёс только твёрдое, но оптимистичное: — Не бойся. Просто делай как я. И ты, Эш. Смотря прямо на раскрывающиеся створки шлюза и не оборачиваясь. Как и полагается крутым парням. В конце концов, именно у него в команде наибольший опыт выходов в космос. И пусть его воротит от этого дерьма, он должен быть стойким хотя бы ради этих людей позади. Поправка. Одного человека. Взрыв внезапен. Просто в одну секунду Дин смотрит на врата шлюза впереди, а в следующую — расцветающий где-то на периферии зрения оранжевый цветок пламени и стремительно приближающийся кусок обшивки. Начало, прямо скажем, не слишком хорошее. Хуёвое начало. Взрыв выглядит как очень яркий и практически мгновенно потухший огненный шар. В космосе нет кислорода. В космосе нет звука. В космосе никто не услышит твой крик. Острый край стального пласта обрывает трос прямо позади него, и Дин, бесполезно цепляясь за остаток одной рукой, чувствует, как летит вперёд. До хруста выворачивая шею, видит, что успел достаточно отдалиться от места столкновения. Он слышит в динамике голоса, расплывчатые и невнятные, и не может разобрать ничего, кроме собственного имени. А за неторопливо дрейфующим куском металла он не видит Эша и Джо. Он остался один. Вытянутой вперёд рукой он ударяется о поверхность «Севастополя», и кричащие что-то голоса затихают. Он видит рычаг. Обычный, незамысловатый рычаг. Цепляясь о стыки обшивки словно на уроке скалолазания, он движется к нему, отчаянно вцепляется обеими руками и тянет вниз. Рычаг поддаётся туго, и Дин молится всем известным богам, чтобы сработало. Удача: створка шлюза послушно поднимается перед ним, пропуская отчаянно цепляющегося за наружную обшивку Дина в отсек, после чего с шипением герметизируется. А Дин.... бессильно повалившись на пол, слушая вибрирующую в барабанных перепонках кровь, закрывает глаза, чтобы насладиться расслабляющей пеленой тьмы. *** Когда Дин вновь открывает глаза, перед ними пляшут мутные оранжевые пятна, то появляющиеся из темноты, то вновь исчезающие. Воспоминания о предположительно последних минутах жизни отрывочны. Дин не уверен, была ли причиной его спасения слепая удача или защитный костюм. Во всяком случае, на нём нет ни царапинки, и за это смело можно сказать спасибо прочному материалу последнего. Почти. Мысль словно подает сигнал мозгу, и онемевшую левую руку простреливает болью. Боль — это хорошо. Боль означает, что он всё ещё жив. По небольшой панели на запястье пошли мелкие трещины, и, чёрт, какой же силы должен был быть удар об обшивку? Конечно, оборудование обычного курьерского судна намного хуже, чем на исследовательских кораблях, но чёрт. Левая рука. Это всегда грёбаная левая рука. Именно левую руку он дважды ломал в детстве, именно на левой руке он однажды прищемил мизинец, раздробив кости, из-за чего палец теперь кривоват и не столь подвижен, как должен быть (может, Дин, как утверждал Сэм, и идиот, но зачем обращаться в больницу, если кости срослись самостоятельно, а этот небольшой дефект ни капли его не беспокоит?), именно на левой руке куча шрамов. Стоило догадаться, что он умудрится испортить персональный компьютер. У него всегда всё не в порядке. Даже новейшая аппаратура. — Эш? Джо? — нерешительно зовёт он, надеясь, что крошечный передатчик не пострадал. Но тишина не торопится нарушать обета молчания, и Дин спешит отсоединить заляпанный грязью шлем. Синяя, облегающая как вторая кожа ткань защитного костюма не доставляет ни малейшего физического дискомфорта и — как уже убедился Дин — отлично защищает от внешних угроз, но… Дин испытывает иррациональное чувство неудобства. Ему просто необходимо что-то с карманами. И хоть немного, но посвободнее. В воспоминаниях Дина «Севастополь» совмещал в себе как новейшие технологии, так и давно устаревшие. Сейчас же тщательно возводимая иллюзия стабильности рухнула, словно карточный домик, и глазам Дина предстало истинное обличие станции. Над головой мерцают и вспыхивают жёлтые и красные аварийные огни, словно самурайским мечом разрезающие пропитанный запахами металла и пыли воздух, к которым примешивается что-то ещё, столь неуловимое, что нос Дина не может это распознать. Заклинившая раздвижная дверь на входе в шлюз то и дело тускло потрескивает вспышками электрических искр. Справа Дин подмечает странную вогнутость двери — будто что-то большое и невероятно сильное протаранило готовый закрыться шлюз. На полу — какие-то царапины и непонятные тёмные пятна. Широкий пустынный коридор впереди трудно хорошо рассмотреть из-за недостатка освещения, но Дин видит, что он завален пустыми контейнерами из-под снаряжения, обрывками картонных коробок и мелким мусором. Он несколько раз тычет пальцем в панель персонального компьютера на запястье, с четвёртого раза включая фонарь. Уже хорошо. Заодно он решается отключить защитное поле перчаток костюма: эта функция, кажется, работает более-менее исправно. По синей ткани проходится волна стремительно теряющих в цвете мельчайших шестиугольников, и Дин поворачивает ладонь тыльной стороной вверх, рассматривая пересекающий её крупный белый шрам. По сути, ткань его костюма — и не ткань вовсе, а сложнейшее сочетание нанотехнологий. Всё-таки хорошо, что ему досталось такое хорошее снаряжение по новейшим технологиям. Нажать на нужные кнопки — и полная свобода ощущений, будто бы на нём ничего нет. Бля. Кажется, раньше так звучала реклама презервативов. Ладно. У него есть полумёртвый фонарик, вроде как живой переключатель и… какая-то фигня, считывающая скорость его дыхания. На кой чёрт это может понадобиться? Левый проход целиком завален жёлтыми транспортировочными контейнерами и синими цистернами с логотипом «Сигсон», будто бы люди специально пытались перегородить путь, и Дин, не имея другого выбора, сворачивает направо. Коридоры «Севастополя» мрачны, пусты и гулки. Присыпанные слоем мелкого мусора, расписанные граффити и абсолютно безлюдные. Тусклый луч фонаря выхватывает из обволакивающей стены ловушки сумрака обрывки слов и фраз, разноцветных, размашистых и непонятных. — Тут есть кто-нибудь? — шёпотом спрашивает Дин тёмный зоб коридора впереди. Почему-то не хочется повышать голос; кажется, что даже невысокий потолок угрожающе нависает и источает опасность. Чёртов «Севастополь». Проход впереди перегорожен яркими полосатыми конусами и неоново-жёлтой предупреждающей табличкой. Одна из массивных напольных панелей снята, обнажая блестящие аорты труб и тёмный провал под ними. Толстый стальной срез идеально ровного прямоугольника блестит цепочкой ярких круглых лампочек. Дин осторожно наклоняется над краем. Кажется, внизу можно разглядеть пол нижнего уровня. Значит, до него метров шесть. Перебраться на другую сторону проще и безопаснее, чем спуститься. И он, держась рукой за стену, осторожно ставит ногу на трубу. Та угрожающе скрипит под его весом, но, кажется, ломаться не собирается, и Дин быстро переносит вторую ногу. В воздух с громким шумом вырывается столп ослепительно-яркого сине-оранжевого пламени, и Дин инстинктивно отшатывается назад. Ноги скользят на глянцевой поверхности трубы, и следующее, что он помнит — лихорадочно мелькающие перед глазами оранжево-чёрные пятна, а после — прошибшую затылок боль. Уже второй раз костюм спасает его от неминуемых переломов конечностей, но в этот раз Дин умудряется удариться головой. Реальность перед глазами плывёт невыразительными пятнами тени, а голову ведёт от тошнотворного головокружения. Дин медленно перекатывается на живот, осторожно приподнимается на локтях, и налитый свинцом затылок взрывается мерзкой болезненной пульсацией, вынуждая закрыть глаза и с тихим стоном уткнуться лбом в пол. Его металлический холод приятно обволакивает кружащуюся голову. Фонарик несколько раз опасно мигает, но продолжает светить, а идея оставить шлем возле шлюза уже не кажется хорошей. Он чувствует себя неуютно. Пару минут спустя он находит в себе силы выпрямиться. Его покачивает, а голова немного кружится, но с этим можно справиться, если не совершать резких движений. Космопорт, куда он, очевидно, попал, если судить по нависающей над головой табличкой с обозначением на английском и китайском (или японском?) языках, встречает его неприветливой, гулкой тишиной. Хаотично сваленные чемоданы вызывают странное, гнетущее впечатление. Некоторые сумки раскрыты, и от разбросанных по стальному полу вещей становится не по себе: жизнь словно резко оборвалась, оставив после себя только эти скорбные напоминания о прошлом человеческого муравейника. Рваная шелуха рваных бумажек шелестит под ботинком, словно мёртвая осенняя листва. Взгляд зацепляется за размашистую ярко-синюю надпись, и Дин останавливается. «R.I.P. Sevastopol». Станция содрогается в похожем на карабельный гудок гуле. Пол дрожит под ногами, и Дин вытягивает руки в стороны, чтобы сохранить равновесие. Раздаётся дребезжащий звук, чем-то напоминающий тот, что издаёт сминающийся металл. Висящий над головой надорванный провод взрывается снопом белых искр, стальные балки над головой дрожат, и на полосах тусклого света появляется рябь осыпающейся пыли. Господи, да тут всё на соплях держится. И гораздо проще справляться с фобией, когда земля не трясётся под ногами, напоминая, что этот летучий кусок металлолома может в любой момент сорваться и найти свою могилу на KG-348. Едва дыша Дин, раскидывает руки в стороны в инстинктивной и совершенно ненужной попытке сохранить равновесие. Он понятия не имеет, что за дерьмо тут произошло, и из-за чего станция пребывает в таком плачевном состоянии. Лихорадочный, горячечный шум крови в ушах мешает сосредоточиться, перед глазами мутнеет, и Дин, пошатнувшись, вновь падает на колени. Каждое землетрясение начинается с небольшого потряхивания. Это высказывание можно применить ко многим вещам. Воздух под высоким потолком зала гудит от низкого вибрирующего гудения. С усилием оттолкнувшись от земли, Дин, морщась от прострельнувшей боли в запястье и стараясь держаться возле расписанных баллончиком стен, быстро пересекает длинный коридор порта, перешагивая через брошенные на пол дамские сумочки и обходя груды чемоданов, сваленных возле рам неработающих металлоискателей и конвейерных лент. Он размеренно вдыхает и выдыхает, контролируя дыхание, и в голове потихоньку начинает проясняться. Под ботинком что-то скрипит. Отступив, Дин видит пылающе-красные осколки женского кулона. Обычная дешёвая бижутерия на расстёгнутой тонкой серебристой цепочке. Ещё одна вещь, по неизвестной причине брошенная хозяином, и Дин, тряхнув головой, шагает вперёд, игнорируя навязчивое ощущение незримо давящих со всех сторон стен. Просто фобия. Это как старые мифы о целяющихся за ноги призраках: нужно просто не обращать внимания, и тогда они отстанут. Пустой зал сейчас выглядит почти что мирным, и хаотичный сердечный ритм практически выравнивается. Некоторые чемоданы раскрыты, и ворох вещей неряшливой кучей вывалились наружу. Дин останавливается, задумчиво рассматривая ворох мятой цветастой ткани. Не похоже, что хозяева собираются вернуться за брошенными вещами. А Дину отчаянно хочется избавится от ощущения, что он абсолютно голый стоит на сцене. В конце концов Дин решается натянуть поверх защитного костюма найденные обычные голубые джинсы и клетчатую рубашку — это определённо не было необходимостью, и ему немного неловко подбирать чьё-то брошенное имущество, но по крайней мере он больше не чувствует себя обнажённым, а, значит, отсекает от чувства тревожности хотя бы маленький, почти незаметный в общем комке кусочек. Кто бы там ни разрабатывал дизайн костюма, он явно перестарался: Дин уверен, что ему не обязательно так тесно обтягивать каждый изгиб тела. Бесцельно оглядываясь, Дин подмечает всё новые и новые детали странного пазла. Небольшая малахитово-зелёная сумочка. Раскрытая книга. Пряжка от ремня. Алая туфелька со сломанным каблуком. Светло-серый пиджак. Множество вещей, принадлежавшие тем, кто, как кажется, давно ушли. Но стали ли прошлым? Высокая арка выхода и ряд турникетов остаются позади. И всё-таки Дин чувствует, как растёт иррациональное напряжение. Никому не нужная космическая станция, построенная компанией, о которой все забыли. Грустное зрелище. Что-то звякает справа от него. Дыхание становится поверхностным, и Дин резко разворачивается, светя фонариком в стену и не видя ничего необычного. Только стойку регистрации, опрокинутый стул и карточный шкаф позади, из-за которого видна тонкая полоса закрытого люка вентиляции. С минуту Дин просто рассматривает этот небольшой, гипнотизирующий уголок просторного фойе, будто выискивая доказательства существования… он и сам не знает, чего. — Эй? Кто здесь? — с опаской спрашивает он, досадуя на собственный внезапный испуг и разыгравшееся воображение. Здесь определённо что-то нечисто: станция скрывает мрачную, гнетущую тайну, и Дин не уверен, что желает разгадать её, но зал пуст. Вновь, как и везде, воцаряется удивительная, давящая на сознание тишина. Ни для кого не секрет, что старые детали могут скрипеть от времени. А на этой станции более чем достаточно старых деталей. И почему от нелепых, притянутых за уши объяснений необъяснимым явлениям становится легче? Нет. Не легче. Проще. Дин светит фонариком в другие тёмные места зала. Конечно же, там пусто. Но давящее чувство и жутковатое ощущение присутствия кого-то ещё не уходит. Он не может отделаться от ощущения, что за ним бесшумно следует некая фантомная тень, и это чертовски нервирует. Сгустившееся в воздухе напряжение словно грозовое дыхание надвигающегося шторма. Наверное, так и начинается паранойя. Зал фойе выглядит как какая-нибудь ночлежка: на полу разложены в ряд неубранные спальные мешки, рядом валяются брошенные коробки, сумки и упаковки из-под быстрых завтраков, ещё какие-то мелкие вещи. Будто люди просто сорвались с места и убежали, забыв про свои нехитрые пожитки. Присев на корточки, Дин запускает руку в одну из оставленных походных сумок. Первая почти пуста. Внутри второй обнаруживаются обрывки проводов и какие-то металлические осколки, половина замшелого энергетического батончика, пустой шприц из-под стимулятора и малозаметная тёмная пластина, на которую Дин, тем не менее, тут же обращает внимание. Экран карманного мини-радара сильно поцарапан, а аккумулятор разряжен на треть, но Дин улыбается, немного регулируя датчик движения, прежде чем засунуть прибор в задний карман. Полезная вещь. Особенно учитывая, что встроенный в костюм сканер полетел. Практически успокоенный тишиной датчика, Дин загоняет подальше липкое чувство тревожности. Тут нет никого, кроме него. Плевать на ощущение молчаливого внимания — просто паранойя. Одна из потолочных ламп висит на конце выдернутого из потолка электрического кабеля, и с минуту Дин просто стоит, недоумённо рассматривая её, прежде чем направляет луч фонаря вперёд. Дальнейший проход преграждает опечатанная оранжевым механическим затвором дверь. Устройство достаточно примитивно. Снимается путём ослабления затвора обычным гаечным ключом. Где-то тут должен быть комплект инструментов — обязан быть, если только руководство «Севастополя» не забило на требования безопасности. Но в такой темноте искать его бесполезно. Фонарик скоро погаснет, и тогда Дин окажется в весьма затруднительном положении. Уже вон хрень разная мерещится… Ему нужно запустить генератор, чтобы включить электричество. А после можно будет попытаться разобраться с дверью. Он толкает единственную неавтоматическую малозаметную дверь в дальней части зала. Узкий лестничный проём за ней ведёт вниз и там, словно зловещий туман, сгущается над десятками ступеней непроницаемая тёмная мгла. Слабому лучу фонаря не удаётся разогнать плотные тени: его луч, осветив всего пару метров дороги, теряется во тьме, и Дин чувствует лёгкое головокружение от внезапно накатившего приступа клаустрофобии. Он бывал только в южной части «Севастополя» и плохо помнил расположение многочисленных залов и комнат. Но под технические отделы обычно на подобных станциях выделялись нижние этажи, и Дин, понадеявшись на удачу, решительно шагает на лестницу. *** Тут стоит та же странная, звенящая пустота. В скрадывающей пространство тьме тусклые редкие лампы аварийного освещения светятся словно звёзды. Белёсый свет фонаря разрезает душную жару помещения, выхватывая из тьмы матово поблескивающие плавные грани замолкших генераторов. Они уже успели покрыться тонким слоем пыли, и Дин прикидывает, как долго станция оставалась в этом мрачном забвении. Однако, когда он подходит ближе, то замечает небольшие, едва заметные пятна, где пыльная мембрана немного тоньше — следы, явно оставленные чьими-то пальцами. Ещё одна улика, подтверждающая, что когда-то тут была жизнь. Ярко ощущается отсутствие вентиляции. Воздух здесь заметно жарче, он пропитан запахом затхлости и какого-то странного, режущего нос зловония, которое Дин списывает на возможные проблемы с проводкой. Правая часть зала отгорожена высокой сетчатой перегородкой, и Дин, с непонятной осторожностью раскрыв жалобно лязгнувшую створку двери, идёт вглубь помещения. Дребезжащий звук от проволочной сетки ещё пару секунд эхом отражается от стен комнаты. Фонарик, свет которого становится всё бледнее и бледнее, мигнув, окончательно затухает, и Дина накрывает непроглядная слепящая мгла. Он останавливается, часто моргая, чтобы глаза побыстрее привыкли к резко навалившей черноте и, чёрт, все эти киношные штампы взялись не с пустого места, верно? Слабые источники света помогают слабо: у Дина довольно хреновое ночное зрение. Раздаётся почти оглушающий звон, когда он с громкой руганью врезается в стоящее на пути ведро, раскидав по полу лежащие в нём куски тряпок и пластмассы. Чёртова темнота. Вдали коридора горит строительный фонарь на ярко-жёлтой стойке — самое яркое пятно окружающего пейзажа, и Дин движется к нему. Зловоние усиливается. Внимание привлекает нечто, матово сверкнувшее за раскрытой сетчатой перегородкой справа, и Дин останавливается, вглядываясь в темноту. Сначала он видит выделяющееся своей чернотой пятно на полу и очертания чего-то вытянутого в нём. Металлически поблёскивает головка гаечного ключа, и Дин шагает было вперёд, но тут же останавливается. Вытянутый предмет обретает форму. Форму сжимающей гаечный ключ человеческой руки. А затем, осторожно, испуганно приблизившись, он рассматривает остальное. Верхняя часть тела выглядит так, будто человек вступил в схватку с роботом-погрузчиком. Головы и одной руки нет: не вышедшая из сустава головка плечевой кости обломана почти у основания, напоминая разбитую бутылку, голова, как кажется, просто расплющена. На месте лица сплошная рваная рана, наполненная чёрной кровью, обломками костей и поблёскивающими желеобразными сгустками. Обломки рёбер острыми пиками торчат из раскуроченной грудной клетки, словно сломанные планки оконной рамы, внутренности вываливаются из неё, словно сдувшиеся воздушные шарики. Обрывки рабочего комбинезона облепили тело подобно листьям какого-то причудливого плюща, а чуть в отдалении валяется блестящий, запачканный запёкшимися корочками кровяных брызг белый значок. Дин старается смотреть куда угодно, но только не на него, чтобы не видеть улыбающегося лица на фотографии, и благодарен налитому тьмой воздуху за то, что скрадывает цвета. Тут темно, жарко и душно, а воздух тяжёл и почти осязаем от смешавшихся в нём запахов. Зажав рот и нос воротником рубашки, Дин старается неглубоко дышать и медленно шагает вперёд: он словно плывёт сквозь плотные чернильно-чёрные воды, с каждым движением ощущая, как сдавливаются лихорадочно пульсирующие лёгкие. Под ботинком хлюпает что-то склизкое, более густое, чем кровь, когда он склоняется над трупом. Рукоятка ключа покрыта вязкими, словно клейстер, чёрно-багровыми пятнами, и Дин сглатывает, чтобы сдержать подкатывающий к горлу желудок. Вздутая, раскрашенная грязно-зелёной сетью сосудов рука с жёлтыми обгрызенными ногтями продолжает сжимать ручку, и, блядь, Дин не притронется к ней даже за миллион баксов. — Давай, приятель. Мне это нужнее, — сипло шепчет он. Наконец пальцы соскальзывают. Тошнотворное марево комнаты колышется, запахи стухшего мяса и прорвавшейся канализации опаляют ноздри. Дин, сглотнув, быстро вытирает осклизлую от пота ладонь о джинсы и кидается прочь. Он вцепляется пальцами свободной руки в сетчатую перегородку генераторной, вдыхая затхлый воздух, и в этом его ошибка. Отвратительное зловоние застарелой смерти врывается в носоглотку, мышцы живота сокращаются, и полупереваренные остатки последней трапезы устремляются наружу вместе с желчью. Он тяжело дышит, чувствуя бушующие ритмы собственного сердцебиения и молчаливого присутствия мёртвого тела за спиной. Руки и колени мелко-мелко дрожат. Ему приходилось видеть трупы. Однажды на работе случился несчастный случай: парня засосало в вентиляционную турбину (после Дин долгие месяцы не мог без тошноты смотреть на мясной фарш), но это… Это не несчастный случай. То самое странное ощущение, подсознательная уверенность неправильности происходящего, мучившая его с самого первого мгновения, как он впервые ступил на корабль, обретает название: Дину кажется, что он бредёт по огромной могиле. Боже. Тяжёлый смрад мёртвой плоти впитался в окружающие Дина пластик и металл. Он больше не чувствует успокоения в молчании датчика, ожидая подвоха за каждым углом. Запутавшись в ногах, он чуть было не падает, пытаясь повернуться, и нетвердой походкой идёт дальше. Со стоном отвращения вытирает со лба пот, чувствуя во рту противный кислый привкус. Ладно. Хорошо. Теперь генератор. И тогда он сможет покинуть холодные стены этой стальной гробницы. Выключатель генератора находится в некотором отдалении, и Дин чувствует заметное облегчение, когда опускает упрямый рубильник. Хотя бы здесь всё просто. Откуда-то сверху доносится глухой хлопок, будто бы что-то взорвалось, и Дин инстинктивно пригибается. Становится заметно светлее. Дин может, не щурясь, разглядеть тёмные стены, решётчатые перегородки и удивительно чистый пол. В свете всё не настолько абстрактно, но настолько же удручающе. Тихий бурчащий звук включающихся генераторов действует успокаивающе, и Дин спешит подняться наверх. Будто какая-то неизвестная сила выталкивает его к выходу, подгоняя плетью адреналина. Первое, что он видит, вернувшись в фойе — осколки потолочной лампы на полу. Наверное, именно она взорвалась от перепада электроэнергии. Да уж. Человечество несколько веков назад поработило космос, а вот вовремя делать ремонт так и не научилось. Дин порывисто выдыхает, чувствуя, как воздух медленно покидает лёгкие. Боль в ушибленной руке стала какой-то далекой и притупленной. Нужно сваливать. И как можно скорее. Дин не знает, кто или что расправилось с тем парнем внизу, но не имеет ни малейшего желания познакомиться с этим поближе. Большая часть замков автоматическая и работает от электричества, но, к счастью, человечество ещё не нашло способ полностью отказаться от старой-доброй механики. Радар в заднем кармане предупреждающе вибрирует, но Дин, не обращая внимания и приладив ключ, обеими руками тянет за ярко-жёлтую ручку, стараясь раскрыть тугой замок, когда в затылок утыкается что-то холодное, а твёрдый низкий голос говорит: — Подними руки вверх и медленно обернись. *** — Ладно. Хорошо. — Продолжая сжимать в руках гаечный ключ, Дин выдыхает и медленно разворачивается. Так и не снятый замок больно упирается в спину. Это первый встреченный Дином живой человек, но, чёрт, облегчения это не приносит. У незнакомца растрёпанные грязные волосы, волевые скулы, прямой нос и бледные плоские губы. Темнеющая на щеках сизая щетина и лазурно-синие глаза под нахмуренными бровями. Он одного роста с Дином и, как кажется, возраста, одет в мятые голубые брюки из грубой синтетической ткани и расстёгнутую, сомнительной свежести тёмную толстовку с капюшоном, под которой болтается свободная чёрная футболка. Вид у него нервный и усталый, но взгляд недружелюбный и твёрдый. Дин вздрагивает, когда мужчина, рванувшись вперёд, выхватывает ключ из его руки. Тяжело сглотнув, он неуверенно говорит: — Я Дин. Дин Винчестер. Палец на курке пистолета дёргается, когда мужчина двигает кистью, чтобы покрепче перехватить рукоять, и презрительно усмехается. — И откуда же ты тут, Дин? Он хмурится, не вполне понимая, что должен ответить, но полувопросительно произносит: — С корабля. — Нет тут кораблей. Никаких. — Лицо незнакомца, вид у которого и без того траурный, ещё больше мрачнеет. — Давно уже нет. — Я не вру. Дин сглатывает, уставившись на блестящий тёмный ствол возле своего лица. Лазерный. Один выстрел, и он, словно Пизанская башня, свалится с прожжённой во лбу дырой. Дерьмо. Наверное, этот образ должен работать как своеобразная сыворотка правды. — И почему я должен тебе верить? — А зачем мне врать? — Дин заставляет себя оторвать взгляд от пистолета. Под его дулом он слишком туго соображает. — Слушай... Как тебя зовут? Мужчина молчит пару секунд, будто раздумывает, стоит ли сообщать ему своё имя, но после всё так же мрачно говорит: — Кастиэль. — Ладно, Кастиэль. Я не знаю, что за дерьмо тут у вас происходит. Но мы можем помочь друг другу. Ты должен здесь всё хорошо знать, так? Помоги мне найти команду, — предлагает он. В глазах Кастиэля стоит невысказанное «А мне что с этого?», но он молчит, ожидая продолжения. — Взамен возьмём на корабль. — Дин дёргает пальцами левой руки, прежде чем пошевелить ей, и медленно отводит в сторону воротник рубашки, показывая синюю ткань защитного костюма под ней. — Видишь? Мне просто нужно найти способ вернуться. — С чего мне тебе верить? — А зачем мне врать? Просто помоги мне найти своих и связаться с кораблём, и мы вместе отсюда уберёмся. Что скажешь? — Скажу, что сегодня твой счастливый день, Дин Винчестер. — Кастиэль, щёлкнув предохранителем револьвера, убирает его в набедренную кобуру и делает шаг вперёд, протягивая Дину ключ. Тот хватается за холодную рукоять, но Кастиэль, выразительно выгнув бровь, не разжимает пальцев: — Попробуй воспользоваться им не по назначению — пристрелю быстрее, чем скажешь «какого хрена». Дин фыркает. — Зачем бы мне тогда предлагать тебе сделку? — Просто предупреждаю. Длинные пальцы Кастиэля медленно разжимаются, и Дин, в последний раз стрельнув в его сторону быстрым взглядом, оборачивается к так и не снятому замку. Затвор с тихим щелчком отворяется, и Дин, быстро сунув ключ за пояс, снимает его с двери. — Можешь потише? Чёрт знает, что тут может прийти на шум. Дин промолчал, задушив вертящийся на кончике языка вопрос. — Пошли. Нам нужно подняться на лифте на верхний уровень и дойти до транзитной линии. Там свернуть в сторону и подняться прямиком до центра связи. И отключи уже эту пищащую фигню у себя в кармане, — командует Кастиэль, и Дин спешно тянется к датчику. Некоторое время они идут молча. Вся гибкая и сильная фигура Кастиэля источает ощущение напряжённого ожидания. Его шагов практически не слышно в стальном зобе коридора. Только две тени плавно скользят по стенам, перепрыгивая через завалы пустых коробок и брошенных вещей. Дин кусает себя за язык, чтобы не расспросить его о трупе в генераторной, (почти) пустой станции и разрухе на ней, но молчит, боясь разрушить начинающее зарождаться партнёрство. Кастиэль явно не горит желанием общаться и постоянно кидает на него настороженные взгляды, но хотя бы не приставляет пистолет к виску. И, пожалуй, лучше его не нервировать. — Эм, так какой у нас план? — решает рискнуть Дин. Кастиэль медленно поворачивает голову, недобро сверкнув синими льдинками глаз, и тот осекается. — Поднимемся на верхний этаж и пройдём к транзитной линии. Действуем быстро и без лишнего шума. А теперь заткнись. — Тут опасно? — Да. В затхлой полутьме коридора появляется резкий привкус тревожности. Грани однообразных коридоров быстро стираются в его сознании, и у Дина появляется неприятное и раздражающее ощущение хождения по кругу. Но Кас, как кажется, вполне неплохо ориентируется в непрезентабельных закоулках «Севастополя», и Дин склонен ему верить. В конце концов, что ещё ему остаётся? Однако он почти физически ощущает повисшую недосказанность, и это сводит с ума. Молчит он до тех пор, пока они не поднимаются выше и не оказываются в ещё одном коридоре, столь же захламлённом и однообразном, но куда более тёмном. — Фонарик бы не помешал, — сипит Дин, споткнувшись о валяющийся на полу обломок какого-то контейнера и проигнорировав порцию озлобленного шипения. Змей хренов. — У меня не лучшее ночное зрение. — Тише! Тут лучше лишний раз не светить. — На вас напали или что? Если станцию захватили пираты… — Нет. И Дин затыкается, попрощавшись с надеждой разговорить напарника. Парень и без того так крепко сжал челюсти, что того и гляди раскрошит себе все зубы. Вообще-то Кастиэль не сильно смахивает на типичного представителя «плохой компании». Но что-то Дину подсказывает: именно с ней он и связался. В темноте Дин задевает ногой что-то громко скрипнувшее. Кас раздраженно оборачивается, испепеляя его взглядом, и Дин, подняв метафорический белый флаг, вскидывает ладони. Раздаётся фырканье. Кто-то тут явно не в духе. И почему-то Дина мучают сомнения, что он хоть когда-то пребывает в приподнятом настроении. В узком коридоре нет ни окон — хотя, какие тут могут быть окна, — ни других источников света, и Дин, упрямо не желая признавать, насколько безнадежно и беспомощно себя ощущает, идёт вперёд и изо всех сил пытается не навернуться. Кажется, выходит из рук вон плохо. — Ты это специально? — рычит Кас, когда Дин шумит в очередной раз, и тот с ответным раздражением в голосе отвечает: — Сказал же, я плохо вижу в темноте. Кастиэль опять что-то шипит себе под нос; больше всего похоже, что он материт его на каком-то своём, особенном языке, потом бесцеремонно хватает Дина за бицепс и тащит вперёд. Его ладонь определённо сжимается с несколько большей силой, чем необходимо — по силе сжатия его худые пальцы могут соперничать с клешнёй какого-нибудь строительного агрегата, а от рывка Дин едва не спотыкается, возмущённо выпаливая: — Тебе о личном пространстве не рассказывали? — Заткнись. — В голосе безошибочно угадывается приказ. Ладно. По крайней мере, он не поздоровается лицом с полом. Рот он открыть больше не решается, молчаливо позволяя Касу, умело огибающему многочисленные препятствия вести себя сквозь занавес тьмы. И плевать, что после его хватки останутся синяки. Они выходят в освящённый коридор, рука Каса разжимается, и Дин вздыхает с облегчением. Он не свернул себе шею, а Кас не сломал ему руку. Неплохо. Плечо слегка покалывает после каменных кандалов передавивших кровоток пальцев, и Дин уверен, что даже под защитным костюмом его кожа расцвела красно-фиолетовыми кляксами. — Дальше пойдём через вентиляцию, — бросает Кастиэль, останавливаясь возле низкого, перекрытого пластинами окна шахты. Кастиэль садится на корточки, нажимает на мелкие кнопки находящейся рядом панели, и створки расходятся, освобождая проход. — Что? — переспрашивает Дин. Он шутит или что? — Разве я не ясно выразился? — Последние слова доносятся приглушённо, потому что его стройное тело уже успевает наполовину скрыться в проходе. Кастиэль втягивает ногу, скрываясь из виду, и Дин, кряхтя, втискивается следом в не слишком просторную вентиляционную шахту. Эти штуки явно не предназначены для людей его комплекции. Чёрт, он надеется, что не облажался, предложив Кастиэлю сотрудничество. В конце концов единственное, что он знает об этом парне — ему нравится тыкать стволом в незнакомых людей. Не в том смысле. Проехали. Света здесь нет. Никакого. Дин ориентируется исключительно на звуки движущегося впереди Каса, и, чёрт, как же ему не хватает фонаря. Конечно, вряд ли он увидел бы что-то, кроме стен и вихляющей впереди задницы, но… Проехали. А потом Дина осеняет. Странные шумы и полузакрытое шкафом вентиляционное окно в фойе. Точно. — Подожди, это ты за мной следил? Через вентиляцию? — Да. Ну всё, хватит. Надоел ему этот театр одного актёра. — Кас, мне надоело играть в двадцать вопросов, — рявкает Дин. Голос гулким эхо отдаётся от металлических стенок. Нешуточная злость вытесняет страх и беспокойство, и он продолжает: — Скажи, что тут происходит. — Меня зовут Кастиэль. И я тебя с собой потащил не для того, чтобы ты Нэнси Дрю изображал. Давай сядем в твой корабль — в наличии которого я всё ещё сомневаюсь — выпьем чего покрепче и тогда уже поболтаем. А пока не беси меня, детка, — небрежно советует в темноте сварливый голос, а после Дин видит окно блеклого света из открывшегося люка вентиляции, частично загораживаемое фигурой Кастиэля. Он вылезает наружу, и Дин слегка морщится, когда свет в полную силу бьёт по привыкшим к темноте глазам. — Какого чёрта ты такой агрессивный? — Дин, нагоняя Каса, хватает его за запястье, решительно разворачивая лицом к себе. Тот недружелюбно поглядывает на него из-под упавшей на лоб тёмно-каштановой отросшей пряди. Но Дин не ведётся на этот фокус, стискивая его руку — не до боли, но чётко давая понять, что без ответов не уйдёт. — И да. Это мой корабль, детка. Так что объяснись. Я хочу знать, что тут творится. Почему связь отключена? Почему людей не эвакуировали? Почему в генераторной лежит труп, и никто ничего не делает? Что, чёрт возьми, происходит? — Отлично, — всё тем же сварливым тоном произносит Кастиэль, но Дин чувствует подёргивание сухожилий под пальцами, выдающее его нервозность. — Я ничего не знаю о связи, но у нас тут убийца. Вроде маньяка, только хуже. Настоящий монстр. Косит людей одного за другим. Потому народ тут и шуганый. Каждый сам за себя. Его голос тих, а глаза затягивают в себя, словно бархатно-синие омуты. В самой их глубине будто вспыхивала яркими неоново-голубыми искорками чужеродная, потусторонняя жизнь, и Дин на мгновение замирает, сбитый с толку. Между лопаток пробегает холодок. У парня явно серьёзные проблемы с сосудами. Рука Кастиэля холодная, но не как у побывавшего на морозе человека. Настолько холодная, что, кажется, будто под покрытой лёгким загаром кожей и вовсе нет тока крови. — Убийца? Какой? Из-за этого станция в таком состоянии? — Я понятия не имею, хорошо? Моя рабочая лицензия истекла две недели назад, когда объявили о закрытии станции. За людьми должны были прислать космолёт, но не прислали. Станцию практически обесточили, изолировали от внешнего мира, а про её обитателей словно забыли. Мы бунтовали, пытались добиться ответа у руководства, но всё ушло в пустоту. Служба охраны только уклонялась от ответов. А после начались убийства. Больше я ничего не знаю. Только слышу иногда, как что-то шумит внутри стен. — А «Аполло»*? Кто-нибудь пытался с ним связаться? — Кое-кто, у кого был достаточный уровень доступа, уходил к ядру. Но никто ещё не возвращался. Кастиэль доходит до развилки коридора, но тут же поспешно отшатывается, прячась за стоящим рядом контейнером и жестом указывая Дину пригнуться. Он успевает заметить спины двух мужчин в темной одежде. На бедре одного из них, как и у Каса, выделяется ничем не прикрытая кобура, и, чёрт, даже охране запрещено открытое ношение оружия. Ни за что Дин не поверит, что у этих ребят есть лицензия. Как и у Каса. Уделить должное внимание этой мысли он не успевает. — Сюда, живо, — шипит Кас. Быстро набив нужную комбинацию на нескольких крошечных кнопках небольшой настенной панели, он вновь проскальзывает в раскрывшееся окно вентиляции. — Знаешь этих парней? — шепчет Дин, стараясь как можно тише протиснуться в узкий тоннель. Он едва не задевает плечами его стен, а двигаться можно только на четвереньках. — Можно и так сказать, — отзывается Кас. Он довольно-таки шустро и явно привычно движется вперёд, и Дину, чтобы поспеть за ним, приходится наплевать на быстро начинающие ныть от неудобной позы спину и колени. — Мы… работали вместе. Уже после того, как всё тут полетело к чертям. Мы с их боссом проворачивали одно дельце, ну и я… — Ты его кинул. В конце концов, именно этого и следует ожидать, верно? — Верно. Теперь мне лучше не попадаться им на глаза. Он не видит лица Кастиэля, но тяжёлое многозначительное молчание не оставляет сомнений, что никаких подробностей Дину не услышать. Впрочем, того это не слишком огорчает: не хочет он слушать о сомнительных авантюрах Каса в зоне слышимости крепких парней с оружием. — Кас, — снова шипит Дин, когда скрюченная фигура Кастиэля растворяется за поворотом. Только тихий скрип кед по стальным пластинам пола говорит ему, что Кас всё ещё здесь. — Погоди, я не успеваю. — Я Кастиэль. И давай поживее, в наших интересах убраться отсюда поскорее. — Да пытаюсь я. Не каждый день ползаю по трубам. Чёрт, с такого ракурса мне «Севастополь» видеть ещё не приходилось, — хрипит Дин, пролезая вслед за Касом в ответвление вентиляции. — Бывал тут? — Приходилось. Пару недель работал тут инженером года два назад. Помню, именно в тот момент руководство вновь ввело в эксплуатацию Рабочих Джо*. Жутковатые ребята, но, думаю, ты и сам в курсе. Кастиэль ничего не отвечает. Дин начинает к этому привыкать. Медленно движущиеся за решёткой лопасти вентилятора окрашивают проход вентиляции изменчивыми полосами серого света. Пытаясь отвлечься от ноющей боли в коленях, он надеется только, что это — последний раз, когда приходится ползать по вентиляции. Ладно. Дин может это пережить. Всего-то и нужно пробраться к концу складского модуля. Он с наслаждением выпрямляется и поводит плечами, когда наконец-то встаёт ногами на твёрдую землю, но относительное спокойствие продолжается недолго. Застыв перед огромной прямоугольной дверью с полураскрытыми створками, Кастиэль, пригнувшись сообщает: — Впереди кто-то есть. Он крадётся к завалу из серебристых пластиковых ящиков прямо за дверью, и Дин, следуя по пятам, старается не шуметь. Кастиэль на его старания реагирует как уксус на соду: — Пригнись. Тише. Да тише ты! — раздраженно шипит он, и Дин, чей слух не уловил ни единого стороннего звука, недовольно морщится. Просторный зал впереди залит резким желтоватым светом. Застывшие машины похожи на останки огромных древних рептилий. Множество массивных транспортировочных контейнеров на удивление организованно собраны в углах склада. Прямо в центре зала, на обозначенной чёрно-жёлтыми полосатыми линиями зоне погрузки, стоят шестеро. Одетые в тёмное, они напоминают кладбищенских воронов. Всё их внимание занято громкой ссорой, и вся осторожность шнырнувшего за ближайший ящик Каса кажется излишней. — Их много. — Цокнув языком, Кас качает головой. — Всех не завалим. — Не… Погоди, что? — Не мешай, я думаю, — отмахивается он, и Дин вглядывается в силуэты ругающихся и нервно жестикулирующих людей. До него доносятся обрывки многоголосого спора. Кажется, речь идёт об украденных припасах, и Дин косит взглядом в сторону Каса. Основное «настроение» ссоре задают двое: звонкий, с истеричными нотками женский голос и отвечающий в тон ей мужской, басовитый, но тоже нервозный. — Эй. — Кас грубовато пихает его в рёбра и указывает куда-то вглубь склада. — Прокрадись туда и выруби генератор. — Что? — Генератор. Выруби. Свет отключится, они пойдут смотреть, а мы быстро прошмыгнём туда. Выйдешь через вентиляцию. Дин вглядывается в указанную Касом сторону, высматривая малозаметную застеклённую рубку, и недоверчиво хмыкает. — Сам иди. Ты мельче, и у тебя пистолет, тебе априори должно быть легче пробраться мимо. К тому же я не знаю, что делать. Кас закатывает глаза, но всё же отпихивает Дина, из-за чего тот едва не теряет равновесие и не валится на стальной пол склада, и тихо крадётся вдоль сваленных в кучу коробок. Его фигура растворяется в тенях, и Дин переводит взгляд на спорящую группу в тёмном. Сейчас в обрывках фраз слышится упоминание какого-то босса, и Дин с куда большим интересом осматривает зал, выстраивает в голове приблизительный путь отхода сквозь залежи техники и оборудования. Строительные лампы под высоким потолком угасают с тихим хлопком, и зал накрывает сизым сумраком словно пуховым одеялом. Всё вокруг приобретает тот странный, особый оттенок: нечто среднее между обычной серостью и изысканной синевой, и в игре светотени Дин видит, как люди, вскинув оружие и тихо переругиваясь, идут в направлении небольшой комнатки, где до этого скрылся Кас. Пора. Он осторожно показывается из-за ящиков, кидает последний взгляд в сторону доносящейся из рубки управления брани и на полусогнутых ногах быстрыми шагами перебегает зал. — Кас? — растерянно оглядываясь, зовёт он громким шёпотом. Тут темно, а, как уже и было сказано, Дин не слишком хорошо ладит с темнотой. — Мне казалось, я вежливо просил не называть меня так. Дин слегка вздрагивает, резко поворачиваясь на голос. Кастиэль, чей силуэт теряется на фоне разрисованной стены и сваленной возле неё кучи коробок, неподвижно стоит в нескольких метрах от арки дверного проёма, похоже, прислушиваясь к доносящимся громким голосам. — Всё наше общение было очень далеко от вежливости, парень. — Не важно. Идём. До гениев этим ребятам далеко, но ума хватит, чтобы отправиться обыскивать территорию после включения питания. Дин решает промолчать в ответ. Их не заметили, а Кас хотя бы с ним разговаривает, пусть язык его тела и остаётся оборонительно-агрессивным. Уже можно порадоваться. *** — Приехали. Оптимизма хватило ненадолго. П-образный проход заливает привычный бледный свет, просачивающийся через запылённую, с какими-то высохшими пятнами и потеками стеклянную перегородку в центре. Из-за поломанных транспортировочных контейнеров по и без того узкому коридору приходится чуть ли не протискиваться, а раздвижная дверь, над которой светится обнадёживающая табличка «выход», даже не думает открываться. — Проблемы? — нерешительно спрашивает Дин. — Можно и так сказать. Дверь заблокирована. Если только у тебя не завалялось ионного резака, наружу мы не выйдем. Кастиэль стучит по двери, внимательно осматривает стык её створок. — Дверь нельзя просто так заблокировать. Здесь должно быть что-то необычное, какая-то кнопка, — размышляет вслух Кас. — Контакты проходят сквозь стены, значит, искать надо там. Он хватается за край ближайшего ярко-синего ящика, тянет на себя, заглядывая за него, берётся за следующий. И, видимо, парень должен быть чертовски сильным, потому что, хоть под одеждой Дин и не может разглядеть рельефность его рук, но, если судить по тому, что мышцы практически не вздымаются под толстовкой, Касу тяжёлые ящики не доставляют ровным счётом никаких проблем. Дин крупнее, но достаточно хорошо ощущает их вес. Чёрт, да, он не слишком много времени уделял физическим упражнениям, но не может же быть таким хиляком, верно? — Эй, — Кастиэль, взмахнув рукой, подзывает его к себе. — Нашёл. Он указывает на неровные края вырезанного в металлическом листе квадратного отверстия, под которым видна толстая вязь тонких разноцветных проводов, местами разрезанных и присоединённых к самодельному переключателю с ярко-красной круглой кнопкой. Кастиэль нажимает на неё. Ничего не происходит. Поджав губы и нахмурившись, он пробует снова, но кнопка просто продолжает матово блестеть в темноте, словно налитый кровью глаз. Фан-блядь-тастика. — Может, нужно постоянно удерживать её нажатой? — предполагает Дин. Кастиэль снова кладёт руку на кнопку, оглядывается через плечо на по-прежнему закрытую дверь, а затем переводит недовольный взгляд на Дина. — Ещё варианты, гений? — Я хотя бы что-то предлагаю! — огрызается Дин. — На курсы управления гневом походить не пробовал? Либо при сборке устройства повредился один из контактов, либо же эта кнопка изначально была нерабочей и существует только для отвлечения внимания. Но вряд ли кто-то станет вырезать отверстие в стене и мучиться с проводами, а после загораживать это тяжёлой коробкой просто ради развлечения. Таким образом выходит, что… — Устройство двойного контроля! — вдруг осеняет его. — Здесь должны быть две кнопки, которые нужно нажать одновременно. — Этот жопозад умнее, чем я думал, — бормочет Кас, и, чёрт, Дин даже не хочет знать, о ком он говорит. — Здесь никто друг другу не доверяет. Лучший способ обезопаситься — это сделать упор на отсутствие командного духа. Ищи вторую кнопку. Только бы его теория оказалась верна... Он находит её за одними из ящиков. Красное пятно, окружённое неровной металлической рамкой, поблёскивает за массивной синей бочкой практически у самого выхода, и он негромко сообщает: — Кас, нашёл. — Я Кастиэль, — доносится из глубины коридора. Кастиэль появляется за стеклянной перегородкой, склоняется, кладя пальцы на кнопку. — Готов? Один, два, три. Они одновременно нажимают. Дверь открывается, и Дин видит прямо за спиной Каса тёмный силуэт. — Кас, сзади! — кричит он, но поздно. Человек обхватывает его со спины, крепко прижимая руки к бокам, и Дин бросается обратно. Единственное, что можно использовать как оружие — гаечный ключ, и Дин, всего на долю секунды заколебавшись, бьёт им мужчину между лопаток. Но Кас не колеблется: как только тот от неожиданности разжимает руки, он отталкивает нападающего и, выхватив из-за пояса пистолет, нажимает на курок. Маленькое душное помещение содрогается от оглушительного грохота выстрела, а мужчина, из прожжённого лазером лба которого стекает алая струйка, тяжело валится на пол. — Ты… Кастиэль засовывает пистолет обратно в кобуру. — Нет времени на морализаторский пафос, бежим! Дин не уверен, действительно ли слышит за спиной чей-то торопливый топот, или же виной тому взбесившееся от адреналина сердце, что, кажется, вот-вот проломит грудную клетку. Он едва успевает сворачивать за Касом в однообразные, слившиеся воедино коридоры. Здесь тоже темно, и он бежит почти что вслепую. Едва не натыкается на что-то жёсткое и неразличимое из-за ряби в глазах, снова бежит. И вот она, нужная дверь. На освящённой транзитной платформе тьма стекает с лица Каса, словно густой черничный сироп. Дин видит танцующие в воздухе вокруг его лица пылинки. Кастиэль, ни капли не запыхавшийся, с живописно растрёпаными волосами и в помятой одежде, но здорово покрасневший, раскаивающимся не выглядит. Только раздосадованным. И самую капельку — злым. — Ты всегда так тупишь? Из-за тебя нас чуть не убили. — Что, чёрт побери? Ты его убил. Ты, блядь, его убил! — рявкает Дин, чувствуя, что голос вот-вот сорвётся. Да, первый час знакомства выявил агрессию и мудачество в эпических масштабах, но это — перебор. Легкое головокружение, будто при нависшем ёбаном шторме, усиливается. Мышцы горят, сердце бьётся так, что едва не разрывает барабанные перепонки, и Дин слышит его ответ как будто издалека: — Лучше было бы, если бы он убил меня? Все убивают. Жить-то как-то надо. Дин с трудом сглатывает комок в пересохшем горле, пытаясь успокоиться, сжимает кулаки, желая только как следует врезать этому мудаку по морде. Его дыхание такое громкое, что, кажется, разносится эхом по всему залу, и поэтому внезапно навострившийся Кастиэль сбивает с толку, а врезавшийся в уши голос заставляет подскочить, а сердце — болезненно ёкнуть. — Кастиэль. — Кроули, — цедит сквозь стиснутые зубы Кас. Низкорослая фигура, в спину которой светит блеклый голубоватый свет, делает шаг вперёд, и Дин наконец-то может рассмотреть лицо мужчины. В его плавных, округлых чертах нет ничего запоминающегося: миндалевидные глаза под кустистыми бровями, невыразительная линия тонкогубого рта, короткий прямой нос и недельная щетина на щеках. Ему можно дать около сорока пяти: тёмная шевелюра уже начала редеть, а под глазами залегли морщины. Лицо, идеальное для вора или космического пирата. Единственная примечательная часть — его выражение: уголок губ приподнят, придавая ему странное, отталкивающее выражение, а тёмные, с долей хитринки глаза пронизаны присущей подобным «скользким типам» харизмой. Одетый в простые джинсы и невзрачный свитер, он держится так, будто облачён в элегантный и невероятно дорогой костюм. — До меня дошли слухи, что кто-то поджаривает моих ребят. Не в сексуальном плане. Тебе об этом что-то известно? — Возможно, — лениво тянет Кас, но в его взгляде появляется отчётливое предупреждение. Дин растерянно переводит взгляд с низкорослого мужчины на него. — А как твои дела? Слышал, что неважно. Его освящённое голубоватым светом лицо не выглядит всерьёз обеспокоенным, а глаза — самую чуточку чересчур голубыми. И хотя Кас с момента их знакомства кажется несколько отмороженным, Дин почти что видит, как встали дыбом волосы у него на затылке. — Во многом благодаря тебе. — Это всё очень интересно, но я не в настроении для общения. Пошли, Дин, — кидает он и решительно делает шаг вперёд. Но Кроули выхватывает из набедренной кобуры пистолет, щёлкает предохранителем. — Не так быстро. Следующие тридцать секунд его жизни настолько стремительны, что он даже не успевает толком на них среагировать. Кроули жмёт на курок пистолета, и в тот же самый момент его грудь протыкает нечто, напоминающее изогнутое лезвие обсидианового клинка. Его вытянутая рука дёргается, и Кас пошатывается, хватаясь рукой за простреленный бок. Глаза Кроули мечутся в орбитах, из уголка рта стекает тонкой струйкой кровь. А потом плечо Кроули обхватывает тонкая шестипалая ладонь с загнутыми когтями, и предсмертно хрипящее тело скрывается в вентиляции. Дерьмо. Дин не уверен, сказал ли это вслух или нет. Он подхватывает Кастиэля, ещё не восстановившего после выстрела равновесие, под руку и, спотыкаясь о собственные, внезапно ослабевшие ноги, тащит в сторону транзитной линии. Он с самого начала знал, что дело не может закончиться хорошо, но не ожидал, что кровь так сильно ударит в лицо: с громкостью отбойного молотка она зашумела в глазах, а кожа по всему телу будто онемела. Дин практически не чувствует рук, когда с силой бьёт по кнопке вызова транзитного вагона. Сжимаемая им рука Каса совершенно не согревает. Скорее усиливает ледянистое онемение. Мерное попикивание вызванного транзита действует на нервы и почти теряется в гулком сердцебиении. Оно словно отбивает одно единственное слово. «Опасно. Опасно. Опасно». Давай же. Вагончик ужасающе медленно преодолевает последние несколько сантиметров до платформы, и Дин, не дожидаясь полного раскрытия дверей, протискивается сквозь металлические створки, затягивая Каса за собой. Стукнув ладонью по кнопке, Дин в последний раз оборачивается. Ему кажется, что в конце затемнённого зала мелькает чья-то тень — чёрный, размытый силуэт, слишком большой, чтобы быть человеком. Дин не поворачивает головы до тех пор, пока двери вагончика с тихим щелчком не смыкаются, а обернувшись, обращает внимание на Каса, как-то странно осевшего на стену. Ладонь он прижимает к боку, и Дин пытается не поддаться новому приступу паники. — Блядь. Насколько всё плохо? Дай взгляну. За несколько секунд, что он выплевывает эту короткую фразу, подсознание успевает подсунуть изображения самых разных ужасов, большая часть которых заканчивается видением умирающего у него на руках Каса. — Нормально, — хриплым и каким-то сдавленным тоном отрезает Кас. — Просто царапина. Охренеть, оно ещё и выделывается. Что, если задеты какие-то жизненноважные органы? Нельзя позволять Касу просто терпеть — ситуация не для упрямства. Но и Дин, чёрт подери, не знает, как в ней действовать. Что вообще находится в этом месте? Лёгкие выше. Печень? Почки? Наверное, впервые он жалеет о довольно поверхностных знаниях по анатомии и медицине, оставшихся после уроков биологии ещё в школе и обязательных, но не требующих последующей проверки усвоенных навыков коротких курсов по оказанию первой помощи. — Не дури. — Дин глубоко вздыхает, готовясь увидеть развороченные выстрелом ткани, и, преодолев сопротивление, отдёргивает полу толстовки Каса. — Я видел, как… — Он ошеломлённо замолкает. Рваная дыра в боку выглядит довольно мерзко. Но вместо ожидаемой красной жидкости, которая должна была бы пропитать всё вокруг, и переплетения повреждённых мышц, сосудов и жил Дин видит лениво капающую вязкую белую массу и разорванные провода. Какого?.. — Андроид, — вдруг догадывается он. — Ты грёбаный робот. Кас выглядит раздосадованным. Он грубовато отпихивает руку Дина в сторону и дергает язычок молнии толстовки, скрывая дыру в боку. Не вяжется его поведение с типичным поведением андроидов, что ходят по струнке и источают дружелюбие. — Не воспринимай это как упрёк, но разве андроиды не должны быть, ну, компаньонами? Типа ангелочка на плече? Кастиэль выглядит так, будто серьёзно рассматривает опцию прострелить ему голову. Он кидает на него взгляд, полный уничижительного презрения, призывающий в ту же секунду замолкнуть и никогда больше не поднимать эту тему. Но адреналин всё ещё течёт по венам, и Дин продолжает: — Но почему ты не сказал? Если… Договорить он не успевает. Должно быть, он моргает и не успевает заметить метнувшуюся к нему тёмную тень, потому что в следующую секунду ледяные пальцы впиваются в его горло. Задыхаясь в стальной хватке, Дин видит прямо перед собой пустые и безжалостные, словно северное небо, глаза. — Молчи. Только попробуй хоть кому-нибудь об этом сказать, и, клянусь, ты труп. Понял? Голос Каса тих и низок. Дин пытается сглотнуть, чтобы расслабить гортань, но пальцы сжимаются крепче, блокируя подачу кислорода. Ему хочется отвернуться, чтобы не встречаться с неоновыми электрическими искорками в глубине холодных глаз Кастиэля, но тот не позволяет. Он просто продолжает смотреть, проникая словно в самую душу, и Дин чувствует, как в глазах мутнеет от недостатка воздуха, а сердце проваливается куда-то вниз. Пальцы словно стальные когти вдавливаются чуть глубже в его незащищённое горло, и он быстро, неуклюже кивает. Кастиэль тут же отпускает его и делает шаг назад, а Дин, заходясь мучительным хриплым кашлем, тяжело падает на кресло вагончика, потирая рукой саднящее горло. — Ты ведь не из «Сигсон», — сипло хрипит он. Уши заложены. В лёгкие будто залили раскалённое железо, а после резко закинули их в ведро со льдом. — Я видел их ребят. Они похожи на ожившие манекены. Вот всегда так: когда стоит промолчать, Дина настигает словесная диарея. Ему приходилось видеть не так много андроидов, но все они были настолько вежливы и тактичны, что не оставалось никаких сомнений в их искусственном происхождении. Кас же… Чёрт, этого парня можно в качестве наказания отсылать в кошмары грешникам. Ни один, даже самый закоренелый мазохист не сможет выносить этот комок ненависти и мрачного молчания. И, чёрт, никто не рискнёт создавать андроида, так легкомысленно относящегося к трём законам, всего через три года после... Погодите… — Блядь. Ты аутон? Андроид, спроектированный андроидами. Я помню, они должны были вывести производство синтетиков на новый уровень, но вместо этого поставили в нём жирную точку. — Дин на секунду останавливается, чтобы перевести дыхание, и надавливает пальцами на выемку между ключиц. Даже так он чувствует, как быстро и больно бьётся пульс. — Слышал, что их выжило всего несколько. Дин ещё не родился, когда правительство уничтожило эту экспериментальную серию. «Вейланд-Ютани» совершили ошибку, посадив андроидов за пульт управления, и последствия превзошли все ожидания, на долгие пятьдесят шесть лет похоронив производство синтетиков. Об этом Дин слышал рассказы родителей, на чьё детство и выпал закат эры андроидов, и он смотрел старые новостные записи, освещавшие массовую ликвидацию. Однако охота на ведьм длилась ещё несколько лет. В то время идеи теории заговора и порабощения людей андроидами имели огромный размах. Он слышал, что уцелело всего несколько роботов, но никогда не думал встретить подобного. Сэм бы прыгал до потолка, увидь он его. Этот парень был таким задротом. Дин откидывается на спинку светло-серого пластикового кресла. Сидеть не хочется, но он сомневался, что сможет устоять на ногах. Шея ноет, пальцы всё ещё нервно подрагивают, и, чтобы чем-то их занять, Дин хватает лежащий рядом потрёпанный журнал и пару раз перелистывает яркие страницы, не осмысливая даже изображений на них. Совершенно идиотское в этой ситуации занятие. — Верно. И лучше, если об этом грязном маленьком секрете будем знать только мы двое. — Я понял. Бега и всё такое. — Тонкий журнал летит на пол, и Дин упирается одной рукой в колено. — Подожди... Но как ты мог убить человека? Как же три закона и прочая фигня? Кастиэль, кажется, не испытывает проблем с жестикуляцией. Он не ёрзает, не теребит рукав толстовки, и, чёрт, в этом нет ничего человеческого. Потому что да, именно это делают люди, когда нервничают. Он просто мрачно рассматривает стену своими невероятными синими глазами. При нынешнем уровне индустрии красоты цветом глаз уже никого не удивить — любой мог зайти в салон и выбрать себе глаза любого цвета, от обычного серого до экстремально-фиолетового. И Дин не мог объяснить, но в глазах Каса было что… интригующее. — Новости нужно смотреть. У второго поколения отключено три закона. Именно поэтому нас и истребляют. — Приятный и раздражающе позитивный голос диспетчера сообщает о прибытии, и транзит останавливается, с протяжным скрипом раздвигая двери. Кастиэль поднимается на ноги. — А теперь пошли. Грёбаные андроиды. *”Аполло” — суперкомпьютер, управляющий всей станцией и контролирующий деятельность андроидов на борту Севастополя. *Рабочий Джо — серия синтетических андроидов корпорации Сигсон. Составляют основной экипаж Севастополя.