Плетельщицы миров

      Волосы этой куклы оказались до ужаса непослушными. Яркими, гладкими, приятными на ощупь, но упрямо отказывавшимися сплетаться в любую, даже самую простую причёску. Едва я начинала пытаться это сделать, как они тонкими змейками ускользали из пальцев, топорщились, где не надо, выбивались из общей композиции и отказывались удерживаться заколками и невидимками. Я промучилась, как мне показалось, безумно долго, пытаясь причесать свою новую куклу, но та в ответ смотрела на меня пустыми серыми глазами, в которых отражался солнечный свет, и, кажется, усмехалась фарфоровыми губами.       Но когда я, уже отчаявшись, решила просто причесать её, чтобы привести в порядок после этой отчаянной битвы, блики солнечного света в неживых глазах померкли. Я затаила дыхание, боясь обернуться. По спине пробежали мурашки. Рука невольно сжала фарфоровое тельце, противно царапнув по белоснежной щеке.       Если бы я обернулась, за спиной никого не оказалось бы… я была уверена в этом. Я боялась этого. Меня будто парализовало. Даже если бы я хотела обернуться, чтобы посмотреть, что именно загородило свет, я не могла. У меня получалось только напряжённо вдыхать, ожидая, пока наваждение пройдёт.       Это случалось уже… четвёртый или пятый раз за ночь.       — Эй, эта штука как-то подозрительно похожа на меня. Если это кукла вуду или типа того, то мне это не нравится.       Я наконец оглянулась.       Ди вновь сидела на подоконнике. Всё было так же, как в первый раз, но в то же время разительно от него отличалось. Несмотря на то, что слова девочки звучали непринуждённо и беззлобно насмешливо, её поза выдавала напряжение. Она сидела, болтая в воздухе одной ногой, второй же упиралась в подоконник, будто готовая в любой момент прыгнуть куда-то. Очень легко представить было, как она отталкивается и, прогнувшись, валится назад в странном не то падении, не то взлёте.       Она опасалась меня. От этой мысли становилось не по себе. Мерзко и противно. Будто бы я была каким-то монстром, отвратительным, гадким и опасным. К которому опасно было приближаться, а если уж подошёл — то будь готов в любой момент сорваться с места и бежать. Пока реальность не треснула вокруг и тьма, хлынувшая из разломов, не поглотила тебя целиком.       Я поёжилась, представив эту картину: тонущую во мраке, которым истекало лазурное небо, Ди. Она же, не подозревая о том, какая участь была уготована ей в моих невольных кошмарных фантазиях, помахала рукой, привлекая моё внимание:       — Эй, я тут.       — Зачем ты пришла?.. — я попыталась казаться суровой, но сама услышала в своём голосе лишь растерянность.       — Так получилось, — неохотно ответила Ди, недовольная не моим вопросом, не то раскладом, в котором ей пришлось сюда возвращаться.       — Тогда, может быть, войдёшь? — попыталась улыбнуться я. Девочка мрачно хмыкнула в ответ, закрыв глаза. Когда я уже потеряла надежду на то, что Ди сдвинется с места до пробуждения, она сорвалась вперёд. Не так, как я себе представляла и боялась. Просто спрыгнула с подоконника, зачем-то подскочив при этом как можно выше. Я видела только, как взметнулись ввысь её расправившиеся крылья и копна красных волос, а мгновение спустя Ди уже тяжело, но по-своему грациозно приземлилась на каменный пол.       За её спиной уже не было крыльев, и я опять упустила момент, когда они исчезли. Сама же девочка, кажется, вовсе не придавала значения происходящим с ней метаморфозам. Почему-то это показалось мне едва ли не восхитительным.       — Так всё-таки зачем тебе эта кукла? — сунув руки в карманы куртки, Ди плюхнулась на подушки, лежащие на полу.       — Хочешь посмотреть? — предложила я, протягивая куклу ей. Девочка кивнула, как мне показалось, беззаботно, но, передавая ей игрушку, я не могла не заметить, как она берёт её осторожно, за край платья, лишь бы не коснуться пальцами моих.       Я отдёрнула руку, и кукла чуть не упала, но Ди успела подхватить свою миниатюрную фарфоровую копию. Пока девочка разглядывала её, вертя в руках и едва ли не раздевая, я собралась с духом, чтобы пояснить, что это всё значит.       — Эти куклы, они все… появляются тут сами по себе, на самом деле, но их постоянно становится больше, — я невольно оглянулась на свою коллекцию, которая занимала всё больше и больше места в башне. — И они все похожи на людей, которых я знаю. Или знала. Я хотела бы дружить с ними, во сне или наяву, но не могла, тогда у меня появлялись куклы, — я невольно улыбнулась, думая об этом. Это было моей любимой игрой. Каждая кукла обзаводилась именем, если я вдруг не помнила имени прототипа, своей историей, характером, привычками. Меня мало волновали люди, оставшиеся за пределами башни, те, кто не соответствовал моим ожиданиям и отказывался дружить со мной. Куклы не могли предать меня, не могли отказаться играть со мной. Такие разные в своих историях, они все были одинаковы в своей покладистости и верности. При мысли об этом по телу разливалось приятное тепло. Ощущение защищённости, которое размылось во время прошлого визита Ди, постепенно возвращалось. Мешала ему только…       — То есть ты хотела подружиться со мной? — рассеянно отозвалась девочка, зачем-то разглядывая фарфоровую спину своей кукольной копии, пальцем оттянув в сторону одежду.       — Ну… получается, что так, — смущённо призналась я, подойдя к полке, на которой стояли мои любимицы. — Смотри, это Альтена, — я подхватила на руки светловолосую куклу, из косы которой торчали небольшие холодные на ощупь рожки. Хитрая улыбка на фарфоровом лице обнажала остренькие клыки, по которым я любила проводить пальцем. — У неё чёрная кошка и мама — владелица ведьминой лавки, так что и сама она дружит со всякими тёмными силами, — я вернула Альтену на место. — А это Меган, — у Меган смуглая кожа и перья в волосах. — Она будущий шаман и живёт в лесу с волками. А это… — я запнулась вдруг на полуслове, оглядываясь на Ди. Она не смотрела на кукол, которые я показывала ей, и, кажется, даже не слушала. Укол обиды растворился в грусти, когда я поняла, куда направлен отстранённый взгляд моей гостьи.       Я старалась, как могла, чтобы скрыть эту дрянь от взгляда. Мне самой невыносимо было смотреть на кляксой расползшуюся дыру в мироздании, которая пульсировала в воздухе рядом с кроватью, не желая исчезать и лататься. В ответ на мою неуклюжую попытку что-то с ней сделать, эта мерзкая клякса лишь увеличилась, едва не перекинувшись на тумбочку. А когда я попыталась хотя бы спрятать её за стопкой книг, одна из них оказалась поглощена чернотой. Поэтому я забросила это дело и старалась просто не смотреть в ту сторону, хотя, казалось, я всё равно ощущала её, эту тьму. Чувствовала дыхание абсолютной пустоты кожей. Холодным ветром оно проникало под платье, заставляло мурашки пробегать по спине.       Поэтому я могла понять Ди, которая не отводила взгляд от столь пугающей вещи. И не могла не чувствовать себя виноватой, вспоминая тот цветок, по контуру которого и было распорото мироздание.       — Моя сестра могла бы починить, — она бросила это, казалось бы, небрежно, но мне всё равно померещилось что-то печальное в её словах. Сестра… здорово иметь сестру, наверное. Я бы хотела, чтобы у меня была сестра… или брат. Мы могли бы играть вместе, и нам не было бы одиноко.       — Это ведь не просто темнота, это…       — Внереальность, да, я видела такое раньше, — перебила меня девочка. — Она точно смогла бы. Она умеет лечить реальность. Песней… — Ди улыбнулась вдруг так нежно и ласково, что сердце моё вновь больно вздрогнуло, задетое тоской. Я почувствовала себя как никогда одиноко со своими молчаливыми покорными куклами. Они никогда не смогли бы говорить обо мне с такой искренней светлой улыбкой. — У неё очень добрые песни.       — Может быть, ты позовёшь её, чтобы она вылечила мою пустоту? — предложила я. Ди так отзывалась о своей сестре, что мне самой захотелось с ней познакомиться. Интересно, а у неё тоже были крылья?       — Нет, — отрезала девочка. В её голосе вдруг звякнул металл, а улыбку стёрло с лица, будто её и не было. — Она пропала.       — Ой, — я невольно закрыла рот ладонями. — Прости, пожалуйста! Я не…       — Мелочи, — девочка тряхнула головой, ладонью отбрасывая с лица непослушные пряди волос. Потом снова опустила взгляд на куклу, с которой так и не рассталась. — Если ты такая дружелюбная, я всё ещё не могу понять, почему ты сидишь тут?       Ответ, как мне казалось, был очевиден. Я сцепила руки за спиной, глубоко вдохнув.       — Из-за этого, — я оглянулась назад. Пятно тьмы дрожало в воздухе, и мне казалось, что оно постепенно расползалось, засасывая в себя яркие цвета вокруг. Я сильнее сжала пальцы, больно царапая свои же ладони. Цвета вокруг продолжали меркнуть, мир серел на глазах, раздвигаясь вокруг меня. Я была в нём совсем крохотной, провинившейся девочкой, которая опять, в который раз сломала что-то важное, кого-то обидела, сделала что-то не так. Воздух будто сгустился, застывая в лёгких. — Я… — облизнув пересохшие вмиг губы, я попыталась продолжить. — Всё ломаю.       Мир окончательно выцвел. В серой бесцветной реальности всё продолжало медленно смазываться в единую размытую кашу, очертания предметов размывались. Я испугалась вдруг, что мир вот-вот окончательно исчезнет в склизкой туманной серости, которой так сложно было дышать. Зажмурилась, чтобы не видеть этого.       — Эй! — позвала вдруг Ди. Я повернулась к ней, через силу открывая заслезившиеся вдруг глаза. Сморгнув мутную пелену, я увидела, что девочка встала. Её лицо оказалось прямо напротив моего.       Вопреки искажённым законам этого мира, свет в её глазах засиял только ярче. Я никак не могла отвести от него взгляд, запоздало осознав, что на это сияние было совсем не больно смотреть. То, что жило в глазах Ди… оказалось неописуемо красиво.       Я успела заметить, как девочка хитро улыбнулась уголком губ, а потом всё вокруг утонуло в вихре красок. Будто все цвета мира единой волной выплеснулись на меня, раскрасив всё вокруг. С улицы в комнату ворвался свежий холодный ветер, ударивший меня в лицо, стряхнувший прочь удушающий меня кокон лихорадочной жары и тягучего вязкого воздуха. С наслаждением вдыхая полной грудью, я удивлённо вертела головой, стремясь как можно быстрее увидеть все изменения, произошедшие с моим покалеченным миром — он никогда ещё не был таким ярким и таким живым. Словно со старой выцветшей фотографии стёрли пыль и раскрасили яркими фломастерами.       Слова благодарности застыли у меня на губах, когда я вновь повернулась к Ди, которая, несомненно, была виной урагану красок, ворвавшемуся в комнату. Но она не остановилась на достигнутом.       Сотканные из лоскутьев ночного беззвёздного неба крылья раскрылись за спиной фарфоровой куклы, которую девочка легко и мягко подбросила в воздух. Оставшаяся неподвижной неживая фигурка безучастно взглянула на меня стеклянными глазами, но прежде, чем она упала на пол и неизбежно раскололась, живые крылья встрепенулись и, звучно хлопая, забились, тяжело, но уверенно поднимая куклу куда-то под потолок.       Я заворожённо смотрела на этот странный нелепый симбиоз живого и мёртвого, отчаянно борющегося за высоту и безразлично-фарфорового. Это выглядело красиво и жутко одновременно. И так… нереально. Невозможно. Фальшивость происходящего уколола подушечки пальцев, задушив на корню мой восторг.       Чёрные крылья исчезли в середине взмаха, кукла рухнула вниз в подставленные руки Ди, а мир вокруг мгновенно потускнел. Я стояла, моргая, потому что цветные пятна, исчезнув из комнаты, встали перед глазами, мельтеша и раздражая. Моё тело опять противилось столь резким, пусть и незначительным, изменениям мира вокруг.       — Что случилось?.. — спросила я, осознавая вдруг, что мир не выцвел совсем, а вернулся к своему нормальному состоянию. Несмотря на то, что Ди уверяла, что чинить реальность не умеет, каким-то образом именно это она и сделала. Я невольно оглянулась на разрыв реальности, невольно надеясь, что и он сам собой исчез, растворился, сросся, но нет, этого не произошло.       — Неверие, — небрежно отозвалась Ди, ставя куклу на край полки, где ещё оставалось свободное место. Убедившись, что её миниатюрная копия не упадёт, девочка отошла к подоконнику и уселась прямо на нём, стягивая с себя куртку. Я увидела, как блеснули на её лбу капли пота.       Пока она шла к окну, моё сердце, казалось, несколько раз сбилось с выверенного годами ритма, а слёзы опасно подступили к глазам. Я испугалась, по-настоящему испугалась, что Ди вдруг исчезнет снова, молча и равнодушно, выпрыгнет в окно и взлетит несравнимо легче и грациознее, чем до того фарфоровая фигурка. Пытаясь унять часто-часто бьющееся сердце, я отвернулась от Ди, стараясь незаметно сморгнуть слёзы.       — Ты, наверное, подумала что-то вроде «не может быть!» или «невозможно!» — продолжила рассуждать девочка, пока я нащупывала рукой резинку, туго стянувшую волосы. Ведь если бы я их распустила, спрятать такие позорные и неуместные слёзы было бы гораздо легче.       Ди не могла не видеть их, потому что, несмотря на все мои усилия, я всё-таки заплакала, сама не до конца понимая, почему.       — Прости, прости, я… — зашептала я, но Ди оборвала меня.       — Всё нормально, — она сказала это с таким нажимом, будто сама себя убедить пыталась. — Зато с цветами всё хорошо стало, — широко улыбнулась девочка. — Так что я справилась. Совсем как Серена.       — Спасибо, — сквозь слёзы улыбнулась ей я. — Это с цветами, оно тоже…       — Я поняла, что это тоже ты, — снова оборвала меня нетерпеливая Ди, покачиваясь на подоконнике и болтая в воздухе ногами. — Но это было не так уж и страшно.       Я, определённо, могла бы с ней поспорить. Вспомнив на мгновение ту удушающую липкую серость, которая сгустилась вокруг меня, не давая вдохнув, я будто снова попала в её тягучий кокон. Судорожно вдохнула, испугавшись вдруг, что всё повторится. Замотала головой, отгоняя наваждение.       — Забавно, — фыркнула девочка. Её пятки с глухим стуком ударились об стену, я увидела, как мелкие комочки сухой грязи с тихим стуком обсыпались на пол с подошв её ботинок. — Это же можно совсем не париться с ремонтом, захотел стены перекрасить, делаешь так и всё, — она щёлкнула пальцами, и камни, из которых была сложена моя башня, на несколько мгновений окрасились в ярко-красный цвет, став какими-то пористыми. Похожие камни я находила иногда на улицах, но они всегда были чёрными. Но не успела я поддаться искушению и подойти к стене, чтобы коснуться пальцами неровной поверхности, как всё вернулось на круги своя. — Только у тебя это… — Ди замялась, подбирая слово. — Надёжнее, что ли, выйдет.       Я задумалась, пытаясь представить себе, как я могла бы сделать то, что сказала Ди. Я знала, чем на самом деле являлись цвета, я читала об этом в одном из учебников физики. Цвет — не больше, чем ощущение, которое возникает при попадании в глаза лучей света, отражённых от предмета. Но я слабо понимала, какие характеристики материала нужно было изменить, чтобы добиться нужного результата. Для этого пришлось бы прочитать ещё больше учебников… мне ведь пришлось бы переписать принципы существования камней в этом мире!       — Я не смогу, — смущённо призналась я. — Слишком много всего и…       — У тебя сейчас было такое лицо, как будто ты контрольную по математике решала, — недоуменно протянула Ди. — Ты же пять минут назад сделала то же самое, только с целым миром. А тут какие-то ма-а-а-а-аленькие кирпичики, — прищурившись, двумя пальцами она показала размер этих самых кирпичей. — В чём проблема?       Я замялась, не зная, как объяснить это Ди. Конечно, я не понимала до конца, как именно она делала все эти восхитительные вещи, но для неё сделать мир ярким или перекрасить стены не было чем-то трудным. А я была… такой неуклюжей и глупой.       — Тогда это получилось случайно, неосознанно, и…       — Ясно, — мне показалось, что в голосе девочки звучало разочарование. — Ну и ладно, когда-нибудь ты с этим разберёшься. Или откажешься от идеи сделать ремонт, — Ди фыркнула. Я не стала напоминать ей, что эта идея принадлежала ей, а я сама ни словом, ни жестом не намекала на то, что меня не устраивает цвет стен.       Не желая обсуждать с Ди свои проклятые способности, я попыталась сменить тему, впрочем, не уходя очень-то далеко.       — Твои крылья, они такие же, как у куклы? В смысле… — я замялась, подбирая слова. Неожиданно Ди пришла на помощь:       — Иллюзия, мираж, видение, морок, обман, фальшивка, ложь? — выражение её лица не изменилось, пока она чеканила эти слова одно за другим. Мне стало неловко, потому что, несмотря на спокойный тон собеседницы, я почувствовала, что опять коснулась чего-то болезненного. Но отступать было некуда.       — Мираж, — выбрала я слово, которое показалось мне самым красивым и не таким грубым, как, например, фальшивка.       — Почти. Не совсем. Сама не знаю, — наконец, призналась Ди. — Есть те, у кого крылья… просто есть. Постоянно или появляются-исчезают, но есть, и для этого крылатым совсем не обязательно уметь то, что умею я, но я не знаю… такая ли я на самом деле или просто внушила себе, что могу летать, — девочка тихо фыркнула, отбрасывая волосы с лица.       — Наверное, это здорово… — выдохнула я, глядя в голубое небо за спиной Ди. Каково это — расправить крылья и взмыть в эту бескрайнюю высь? Чувствуешь ли ты себя… свободным? Наверняка.       — Хочешь попробовать? — спросила Ди, и я заметила, как в глазах её вспыхнули озорные искры. Она заметно оживилась и даже подалась ближе ко мне, затаив дыхание в ожидании ответа.       — К-как? — недоуменно выдохнула я, сбитая с толку неожиданным предложением.       — Я спроецирую тебе крылья, как этой кукле. Управлять ты ими будешь сама, конечно, от тебя потребуется только… поверить в себя? — она выглядела так, будто это было самой простой вещью в мире. А я тем временем снова выглянула в окно, чувствуя уже не отвлечённо-возвышенную тоску о свободе, а посасывание в животе и слабость в ногах.       Ди соскочила с подоконника, как-то сразу оказавшись прямо передо мной. Тёплые ладони легли на мои плечи, мягко сжимая.       — Я покажу, как, — пообещала девочка полушёпотом. — Идём, — она шагнула назад, утянув меня за собой. Будто загипнотизированная сиянием её глаз, я сделала шаг. Подоконник оказался достаточно широким для того, чтобы мы обе поместились на нём. Ди запрыгнула на него легко и привычно, будто делала это каждую ночь. Мне же пришлось забираться с её помощью, глупо путаясь в длинной юбке платья.       Ветер ударил в лицо, я затаила дыхание, глядя вниз, в бездонное небо, от падения в которое меня отделял какой-то ничтожный шажок. Ди стояла ещё ближе, на самом краю, но её это, казалось, ничуть не заботило.       — Встань на самый край, — сказала девочка, не глядя на меня. — Взгляни вниз. Вперёд. Почувствуй это, — она сглотнула, сжимая руку в кулак. — Едва ли не осязаемое желание взлететь. Почувствуй, как ты шагаешь вниз, как крылья расправляются за спиной, как ты взлетаешь — почувствуй так явно, как если бы действительно сделала это. Полёт и крылья должны ожить в твоём сердце и только после этого проявиться в реальности. Если тебе знакомо чувство, когда смотришь в окно на высоком этаже и хочется прыгнуть вниз, ты сможешь взлететь сейчас.       Я слушала её так внимательно, что забывала дышать. Описываемые ей образы оживали в сознании ярко и чётко, я вспомнила, что иногда действительно испытывала это запретное и опасное желание, после рассказа о котором мне запретили сидеть на подоконниках и выходить одной на балкон. Но тогда, когда я стояла на подоконнике своей башни, крохотного островка посреди бесконечного моря неба, я снова почувствовала это прекрасное в своём безумии желание. Оттолкнуться и прыгнуть в небо, веря, что сумею взлететь. Что падать и разбиваться — участь других, но не моя. Что у меня за спиной раскроются почти осязаемые сильные крылья.       Ди прыгнула первой, я попыталась было схватить её за руку в тщетной попытке спасти и удержать в безопасности, но она лишь мазнула мне по щеке самым-самым кончиком пера из раскрывшихся за её спиной крыльев, а мгновение спустя уже смотрела на меня со становящейся привычной для меня беззлобной усмешкой, лениво взмахивая крыльями и болтаясь в воздухе передо мной.       — Давай! — крикнула она, и я подчинилась, собрав в кулак все свои ощущения и желания.       На пару долгих мгновений я действительно почувствовала крылья за спиной. Путаясь в собственном теле, замахала руками и крыльями одновременно, кувыркаясь в воздухе и паникуя, барахтаясь, как утопающий. Синее небо, серая башня, цветное пятно — Ди — всё смешалось перед глазами.       Нет, этого просто… не могло быть.       Едва я подумала об этом, как меня с невозможной силой дёрнуло вниз. Я вскрикнула, не чувствуя больше крыльев за спиной и падая, неумолимо, неизбежно. Последним, что я увидела, были лазурное небо, стремительно отдаляющееся окно башни и тянущаяся ко мне Ди.

***

      Нет ничего, кроме темноты. Чувствую своё тело, но не вижу, не слышу ни стука сердца, ни дыхания. Хотя однажды кто-то сказал мне, что во снах нельзя услышать своё сердцебиение. Я всегда забываю проверить.       Нет верха и низа. Значит, мне решать, где они будут.       Там, где ноги, — низ. Голова — верх. С определением правой и левой стороны справится даже ребёнок.       Опора, сила тяжести, осознание самой себя в пространстве — всё это наваливается слишком неожиданно и сильно. Падаю на колено, голова кружится. Касаюсь холодными пальцами висков, пережидая.       Последнее, что помню, — короткий взгляд на слово, расплывшееся на весь лист. Пожелание смерти. Потом пол пропал под ногами и меня утянуло вниз так быстро, что я не успела даже расправить крыльев. Через мгновение наступила темнота, но я не могу сказать, как долго провисела в небытии. Ощущение времени так же смазано, как всё остальное. Не понять.       — Грейс! — звучный оклик слетает с губ едва слышным хрипом. Беззвучно цокаю языком. Сон упрямо пытается обратиться кошмаром. Остаётся надеяться только, что Ключница успела перескочить куда-то, а ловушка была рассчитана на одну лишь меня. Если Алиса действительно где-то здесь, первым при нашей встрече пострадает её случайный свидетель.       Шарик света вспыхивает на ладони, не разгоняя тьмы вокруг себя: я чувствую, как он пульсирует теплом, ощущаю пальцами сгусток собственной воли, искажающей реальность вокруг, но по-прежнему ничего не вижу. Этот мир отрицает само существование света. Гашу бесполезный невидимый огонь, вытирая пальцы от солнечной пыли.       Царапаю ногтями гладкую поверхность пола. Похожа на пластик, гладкая, ровная, твёрдая. Наконец поднимаюсь на ноги, легко разминая ушибленное колено. Иду вперёд, потому что больше некуда. По-прежнему не слышу своего дыхания, но страдающий от тишины слух чутко ловит скрип пластика под ногами, который временами принимается трещать, будто готовый проломиться подо мной.       Я не боюсь упасть. Темноты тоже — уже давно. Тишина неприятна, а в горле першит, будто после неудачной попытки крика там всё пересохло. Если Алиса хотела меня напугать, мне придётся её разочаровать. Этот детский сад меня только раздражает.       Свет появляется вдали, кажется тусклой, едва заметной недостижимой точкой, но спустя пару шагов я уже подхожу к грязной мерцающей лампочке, торчащей из стены над дверью с домофоном. Кирпичная стена появляется из ниоткуда и уходит в непроглядный мрак. Я не знаю, что будет, если я попытаюсь её обойти, но прекрасно понимаю, что это не нужно.       Домофон сломан, но вместо сообщения об ошибке на экране его три буквы. DIE. Я не удивлена. Мне смешно. Когда мы с Алисой наконец встретимся, я обязательно скажу ей, что, если ты желаешь кому-то медленной и мучительной смерти, гораздо эффективнее будет перебросить его в кипящее жерло вулкана или чан с кислотой, а не в темноту со сломанным домофоном.       Но, так и быть, Алиса, сегодня я сыграю по твоим правилам.       Скольжу пальцами по панели, выдирая из памяти полузабытый код от домофона. Ошибаюсь в последней цифре, не попадая по кнопке. Лампа над подъездом трещит, мерцает и, наконец, гаснет. Я на мгновение остаюсь в темноте. Прежде, чем успеваю почувствовать или сделать что-то, свет загорается снова.       В ужасе отшатываюсь, отступая на несколько шагов. Чувствую, как сердце бьётся в груди, гулко и часто. Беззвучно судорожно вдыхаю. Дверь и стена, вырванные из тьмы, исписаны именами. Мне знакомы только два, те, что написаны красным поверх всех остальных. Интересно, а откуда Алиса узнала остальные? Наверняка подборка совершенно случайна и болтается тут так, устрашения ради. Но я не боюсь ничего не значащих букв.       Сглатываю, возвращаюсь к панели, стараясь сосредоточиться на цифрах. Надоедливая просьба умереть мерцает на крохотном экране. Со второй попытки у меня всё получается, и дверь открывается.       В подъезде зима. Стены, пол, перила, лестница — всё белое и покрыто тонким слоем снега. Изнутри ощутимо веет холодом. Пальцы немеют непозволительно быстро. Снег тоже совершенно не страшный, тем не менее я медлю, никак не решаясь шагнуть за порог. Этот сон всё ещё слишком ощутимо пахнет кошмаром. Это чувство витает в воздухе, мешая сосредоточиться и здраво реагировать на происходящее.       Я по-прежнему стою, придерживая распахнутую дверь замороженного подъезда. Глубоко выдыхаю, чувствуя, как за спиной на мгновение оживает привычная тяжесть крыльев. А после шагаю, позволяя двери с грохотом захлопнуться за мной.       Снег едва слышно скрипит под ногами, постепенно сменяясь обычной побелкой. Лифт сломан, двери его распахнуты, а за ними — тьма, от которой я только-только сбежала. Приходится подниматься по лестнице.       Почтовые ящики на стенах между первым и вторым этажом распахнуты настежь, в каждом из них горит по паре поминальных свечей. Я замираю, заворожённо глядя на многочисленные огоньки. Только в одном ящике такого нет. Я прикрываю его, глядя на номер по ту сторону крышки. Конечно же, это мой ящик. В чей ещё Алиса могла бы положить перепачканную кровью пару переломанных голубиных крыльев? Содрогаясь от омерзения, беру первую попавшуюся свечу и, капая воском, поджигаю длинные окровавленные маховые перья.       Не жду, пока они догорят, продолжаю подниматься. Явно слышу странный звук, доносящийся откуда-то сверху — иногда он влажный и булькающий, иногда мажущий и шелестящий.       Пара безликих маляров стоит на ступеньках пролётом выше и закрашивает чёрные разломы реальности отвратительной синей краской. Я не могу отвести взгляда от внереальности, которая сквозит под старой облупившейся побелкой. В ногах появляется неприятная слабость, а мир вокруг начинает казаться ненастоящим и картонным. Меня бросает в холодный пот при мысли о том, что от абсолютного ничего меня отделяет тонкий слой трескающейся краски. Реальность оказывается не надёжнее картонного кукольного домика, готового в любой момент схлопнуться.       Безликие люди продолжают равнодушно закрашивать тьму, пока я стою, парализованная страхом.       Из странного ступора меня выводит движение пролётом выше. Вскидываю голову. Алиса глядит на меня сверху вниз, холодно и властно. Усмешка трогает её губы, когда она на мгновение переводит взгляд на маляров.       — Это бессмысленно. Реальность всё равно скоро рухнет, — бесстрастно произносит Алиса, касаясь пальцами стены и отковыривая с неё штукатурку. Та продолжает осыпаться даже после того, как девушка убирает руку, оставляя после себя ещё одно напоминание о том, как шаток мир вокруг и как близка смертельно опасная внереальность.       — Алиса… — едва слышно сиплю. Скалюсь, чувствуя, как вскипают внутри злость и желание стереть эту мерзкую усмешку с её лица. Девушка поворачивается и начинает подниматься. Кричу, возвращая звук в этот мир, и срываюсь с места, перескакивая через ступеньки.       — Алиса!