(я пока не нашёл телефон Мунбёль, и мне очень стыдно, что я всех подвожу)
Они расходятся спустя двадцать минут, так ни к чему и не придя. Хвиин машет ему рукой на прощание, говорит курить поменьше и исчезает в дверях автобуса. Югём смотрит ему вслед ещё пару минут, краем уха слушая разговоры прохожих и чужие плейлисты, вырывающиеся из больших наушников. Он достаёт из кармана полупустую пачку и зажигалку и отходит от остановки подальше. Югём курит, листает ленту твиттера и с грустью понимает: до смены ещё целых пять часов. Заняться ему абсолютно нечем. Он скучающе разглядывает прохожих: яркие длинные шарфы, тёплые куртки и длинные пальто — задумчиво хмыкает. В феврале всегда так, каждый ходит кто во что горазд; не уследишь, не подстроишься. Югём выкидывает бычок в урну и прячет озябшие руки в карманах, как вдруг рядом с ним разносится робкое «лишней сигареты не будет?». — Без проблем, — он выуживает пачку из кармана не глядя, достаёт, открывает и протягивает её незнакомцу. Поднимает взгляд со своих ботинок — напротив стоит тот самый Сехун из кофейни. Он осторожно достаёт одну и быстро чиркает зажигалкой. — Спасибо, — говорит он, разворачивается и уходит. Югём смотрит ему в спину и думает, что ночные смены — это полное дерьмо. Ветер неприятно царапает щёки. Он жалеет, что забыл шарф дома. — Резонанс Шамана? — громко переспрашивает Югём, разворачиваясь лицом в камеру. Розовая чёлка постоянно лезет в глаза, а его сосед по комнате не устаёт шутить шутки про возвращение эмо (Югём только обиженно сопит и говорит, что он в своей Америке совсем ошалел). — Шумана, придурок, — БэмБэм раздраженно фыркает, открывает пачку чипсов — сырных — и громко хрустит, открывая что-то на компьютере. Через пару секунд Югёму в чат прилетает ссылка из википедии. — Усраться, чел. — Просто охуеть, правда? — Да, безусловно, — Югём открывает и тут же закрывает вкладку со статьёй. — Так что это? — Ты что, не будешь читать? — Знаешь же, что всё равно придётся объяснять. Зачем время тратить? — БэмБэм раздражённо фыркает и закатывает глаза. — Ну, что там? — Ну короче, — он глубоко вздыхает, Югём делает импровизированную барабанную дробь, громко стуча по столу. БэмБэм поднимает вверх указательный палец, он резко замолкает и внимательно на него смотрит. — Резонанс Шумана — это что-то типа биоритма Земли. Югём смотрит на него с недоумением. — И?.. что, всё? — А ты думал, я тебе дверь в потусторонний мир открою? Лавкрафта начитался или «Лабиринт Фавна» вспомнил? — Когда ты так грандиозно замолчал, я ожидал большего, если честно. В твоих Даркнетах раньше было интереснее. — Ну извините, что мои Даркнеты исчерпывают свои ресурсы. Но вообще-то, штука и правда прикольная, согласись? — Я не очень понял, — Югём задумчиво чешет затылок, — как биоритмы Земли связаны с проникновением в сон. Может, объяснишь? БэмБэм открывает рот, уже готовясь выдать целую околонаучную тираду, как вдруг резко закрывает его и с грустью смотрит в камеру. — Если честно, я и сам не очень понял, — Югём громко фыркает. — Ну блин! Просто давай поучаствуем! Это кажется классным! Движ-Париж! Веселье, пиво и чипсики! — Ты на первом курсе тоже так говорил, чувак, — фыркает Югём и тянется к кружке с чаем; стакан с ручками и карандашами с громким шумом падает, и он испуганно вздрагивает. — В итоге я просрал деньги на билеты в Таиланд и даже туда не полетел! А ещё тебя пришлось из полиции вытаскивать, ты хоть представляешь, как я потом объяснялся перед родителями? — Представляю, ты мне про это чуть ли не каждый раз напоминаешь, — БэмБэм берёт со стола влажные салфетки, вытирает рот и руки. — Да ладно тебе, весело же было, мы общаться стали хорошо. Ты что, об этом жалеешь? Югём хочет сказать, что каждый день проклинает, но не успевает — за дверью показывается Джэхён и просит помочь с коробками. — Я перезвоню, — говорит он в камеру и сбрасывает. — Опять секретничаете про интернеты? — Опять посылки из дома? — Вопросом на вопрос отвечать невежливо, — фыркает Джэхён и втаскивает в комнату две большие коробки. — Мама сказала, что купила тебе свитер на Рождество. Он докатывает их до середины комнаты и устало падает на кровать (у постера со «Мстителями» отрывается уголок — он опасно свисает со стены и, кажется, вот-вот упадёт ему на голову). Югём берёт со стола ножницы и подходит к коробкам, осторожно разрезает скотч на обеих и выжидающе смотрит на Джэхёна. — Ты не знаешь, что делать дальше, или ждёшь приглашения? — Копаться в чужих вещах стрёмно, если ты не знал. — Дай мне десять минут, я устал таскать это говно на наш этаж. — Я думал, ты пошёл на почту с Ёнхёном, — недоумённо говорит Югём, усаживаясь рядом. Ножницы он кладёт на тумбу рядом с кроватью. Джэхён закатывает глаза. — Как будто это обязывает его мне помогать. — Ты снова что-то пошутил про Вонпиля, и он обиделся за двоих? — он замирает с открытым ртом, с удивлением глядя на Югёма. В тишине слышен шум компьютера и приглушённая ругань за стеной — Чимин опять ссорится с Наён из-за уборки. — Знаешь, — наконец отвечает Джэхён, — проницательные пиздюки погубят этот мир. — Или станут его спасеньем от таких старпёров, как ты. Они негромко смеются, пихаясь локтями. Джэхён медленно сползает на пол и тянется к первой коробке, самой лёгкой, тихо ворчит себе под нос про «старость не в радость». Сверху лежит пакет со свитером для Югёма — он кидает ему его в руки и лезет за коробкой печенья и тёплыми носками. — Чего я не понимаю, так это почему тебе просто не могут послать денег? Тут вроде подешевле, чем у вас, и мороки с почтой бы не было. — Потому что маме так спокойнее, — пожимая плечами, отвечает он. — А ещё корейские сигареты — дерьмо. — Твоя мать посылает тебе сигареты? — Сестра. Маме про такие глупости знать необязательно. Югём шумно разворачивает пакет со свитером: огромный и зелёный, на груди нарисован радужный конь и подпись «SWEETEST PONY IN THE WORLD». — С выбором ты помогал? — Со мной был Вонпиль! Тебе нравится? — Джэхён распаковывает одну из пачек мальборо со дна коробки. Югём натягивает свитер поверх домашней футболки: в этот раз с размером угадали и в плечах совсем не жмёт. — Супер. Буду ходить в нём на пары и пить с БэмБэмом. Джэхён довольно улыбается и кидает ему маленькую упаковку с Орео — она приземляется ему на колени. Югём не любит работать в ночные смены. Дело не столько в желании спать ночью, не в детском страхе темноты и монстров из сухих веток, скребущихся в окно (его даже не слишком волнует, что он питается в основном быстрорастворимой едой и наверняка скоро сляжет с какой-нибудь язвой или ещё чем похуже). Если честно, ночь ему даже доставляет — не так жарко как днём, людей на улицах совсем мало, и работают только самые лучшие китайские ресторанчики. Только вот он не на улице, а в душном офисе. У него болит голова и живот крутит от очередной тайской приправы в салате («как, блять, вообще можно испортить салат?»). Югём тяжело вздыхает, поднимается с кресла и неторопливо бредёт в сторону небольшой кухни: там стоит второй кулер, в котором есть горячая вода (первый — в кабинете у шефа). В кухне до сих пор стоит запах кофе и апельсинов — Марк и Субин ушли совсем недавно — и если забить на боль в висках и животе, то можно сказать, что пахнет приятно. Югёму от этого не легче; он набирает полную кружку тёплой воды и залпом всё выпивает. Наливает ещё и возвращается за рабочий стол, оглядывается — за шесть с половиной минут ничего не произошло. Даже грустно как-то. [бб] чекак [синдирелла] скучно че не спиш [бб] только домой пришёл устал пиздец кстати я через неделю уезжаю в командировку в китай и там кажется придётся выселяться нахуй из этого ванючего тела [синдирелла] почему выселяться [бб] конец халяве [синдирелла] ???? [бб] я буду работать с сяо и если слажаю она расскажет мне про китайские пытки с примерами на мне же [синдирелла] если ты невернёшься можно я заведу черепашку [бб] спорим ты даже о черепашке не сможешь нормально позаботиться [синдирелла] хочешь узнать придётся остаться в китае [бб] недождёшьсяя Югём смешливо фыркает и чуть не роняет телефон на пол — звонит шеф. — Сука, напугал, — он несколько секунд смотрит в экран, прежде чем ответить. Слабая надежда на то, что ему просто решили пожелать удачной смены, рушится сразу после того, как он берёт трубку — у шефа усталый тихий голос, будто он только что долго с кем-то спорил (Югём подозревает, что так оно и было). — Минут через двадцать приедут сотрудники из смежного отдела. Им нужно забрать материалы из архива. Проводишь их там, проверишь, что они забрали. Ну, ты знаешь. — Окей. Что-то ещё? — Ничего. Удачи на смене. Югём с минуту снова пялится в экран и не может понять: он всё-таки предсказывает будущее или это совпадение. Ещё через минуту ему приходит сообщение от шефа — имена девушек, которые должны забрать документы — Кан Сыльги и Чу Сочжон. Югёму имена кажутся смутно знакомыми, но он не придаёт этому особого значения — мало ли когда они могли пересекаться — Сеул большой город. Он тяжело вздыхает и пишет БэмБэму. [синдирелла] кажется скоро будет весело если весело не будет попроси у иисуса деньги назад [бб] можно лучше жизнь без сяо и работы [синдирелла] нет [бб] тт_тт обидно :(((( Они приезжают только через полчаса. У Сочжон на толстовке принт с ромашками, а выражение лица — вселенская безысходность. Сыльги улыбается слишком бодро для полуночи, на пиджаке у неё блестит брошь со змеёй. — Мы и сами не знали, что поедем, — устало говорит Сочжон, заходя в архив. — Уже домой собирались, и тут босс звонит, говорит — надо срочно забрать материалы, встали и побежали. — А вы что? — А мы и побежали, — Сыльги пожимает плечами, — думали, может получится слиться, но в итоге мы здесь. — Грустные рабочие дни, — Сочжон сонно потягивается и с грустью смотрит в сторону выхода. — Сочувствую, — говорит Югём, — может, вам потом кофе с собой сделать, у нас машина есть хорошая? — Спасибо за беспокойство, но не стоит. Лучше подскажи, где у вас дела с конца октября и дальше? — Как-то вы припозднились их забирать. Что-то конкретно интересует? Югём подводит их к одной из длинных полок; коробок на ней не так много, большая часть — небольшие папки с файлами. Он кивает в её сторону. — Когда сказали — тогда и забираем. Сори нот сори, — Сочжон пожимает плечами. — Где то дело про наркоманов с дырявыми кишками? — Там ещё Health Inc должны фигурировать, — Сыльги смешно выговаривает английские слова, Сочжон мягко улыбается, поворачиваясь в её сторону. Югём расстроено выдыхает — после того дела всё пошло наперекосяк с Ёнджэ; то, что его решили изъять сейчас — странно, конечно, но к лучшему. Может быть, это знак, что скоро всё должно наладиться (пусть Югём и не верит в знаки). Он вытаскивает полупустую коробку с полки и передаёт Сочжон. — Не густо как-то, — говорит она, повертев коробку в руках, — совсем лёгонькая. — Так его закрыли очень быстро, мы даже толком ничего сделать не успели. Там пара отчётов только, записи про телефонные звонки — ничего особенного. — Фигово, — Сыльги хмурится и кусает губу. Югём замечает, что в руках она крутит маленькое золотое кольцо и тихо хмыкает — все они тут не без дурацких привычек. — Ладно, тут всё равно ничего не поделать. Проводишь до выхода? — Без проблем. От кофе всё-таки откажитесь? — Да, пожалуй, обойдёмся, — Сочжон кивает ему, когда он держит перед ними дверь, Сыльги улыбается, поправляя рукава пиджака. — Кстати, ты так и не сказал, как тебя зовут. Наши имена ты знаешь, как-то не честно. — Югём, Ким Югём. Приятно познакомиться, — Сыльги резко вздрагивает и смотрит на него с недоверием. — Что-то не так? — Да нет, извини, ей показалось, — Сочжон пихает её в бок и смотрит с беспокойством. Сыльги трясёт головой, убирая руки в карманы. — Знакомого напомнил. — А. Ну бывает, — Югём пожимает плечами. Оставшийся путь до выхода они проводят в молчании. Всё это кажется слишком странным — Югём машет им на прощание и ещё долго смотрит вслед. Видит, как они начинают спорить, едва отойдя от дверей, жалеет, что ничего не слышно. Ему кажется, что их разговор мог многое прояснить. Он тяжело вздыхает и смотрит на часы над головой: половина первого ночи. До конца смены ещё больше девяти часов. — Слушай, вопрос на миллион. БэмБэм сидит на полу, скрестив ноги по-турецки, прислонившись спиной к стене. Перед ним — ноутбук и две бутылки пива (одна уже пустая). Югём лежит напротив, подложив под голову акулу из икеи, лениво тянет руку к последнему кусочку пиццы в коробке. Мебель в новую квартиру привезут только завтра, а пока что тут только несколько подушек и пара страшненьких игрушек. И пиво, которое уже почти закончилось. Югём думает, что вышло тупо — они только переехали, а БэмБэму нужно будет уезжать через несколько дней. Даже выпить на новоселье толком не получится, не считая сегодняшнего и Хвиин, которая зайдёт на чай послезавтра. Про Ёнджэ он не знает точно, но надеется, что тот тоже придёт — неизвестно, когда они соберутся так в следующий раз, планы меняются словно по щелчку. — Какой? — БэмБэм пару раз щёлкает еле работающей мышкой, и уже через секунду в комнате звучит хрипловатый голос Кобейна (не вовремя вспоминается смерть Лил Пипа пару лет назад — Югём помнит, как Джексон рассказывал про их схожесть; говорил, что ему бы ещё немного пожить и точно дал бы всем фору). — Мы друзья, потому что много прошли вместе или просто так? — он смотрит на него с недоумением. — Ну, в смысле. Я не знаю, как объяснить. Типа, ты бы стал со мной чиллить, если бы мы познакомились сейчас? — Это немного разные вопросы, чувак. — И всё же? — Не знаю. Наверное, стал бы. А может, и не стал. Сложно сказать, — БэмБэм пожимает плечами. — Мы всё-таки и правда многое прошли. Югём задумчиво хмыкает, отпивая из бутылки. Кобейна сменяет Дрейк, БэмБэм роняет пустую бутылку с тихим «ой». — Думаешь, то что тогда сказал Джэхён — правда? — Про зеркала или Тихий дом? — Вместе. — Не знаю. Может быть, правда, но не полностью. Ну, сам понимаешь, мало ли что привидится в его состоянии. Да и вообще, это как-то стрёмно. Они почти синхронно вздыхают и прикладываются каждый к своей бутылке. Дрейк хвастается тем, чего он добился и сколько денег он тратит — Югём качает головой в такт всем «done, done, done». — Ты говорил с Ёнджэ? — БэмБэм всё-таки переворачивает пустую бутылку — она катится в сторону противоположной стены — и тихо чертыхается себе под нос. — Нет. А ты нашёл номер Мунбёль? — Не-а. Я отправил несколько запросов, завтра-послезавтра точно узнаю, как там, — Югём тихо вздыхает. Песня меняется на древний дом из лего, удивительно, как быстро пролетели целых десять лет. — Знаешь, это очень странно. Я нашёл несколько организаций с дримшерингом, у них там комплекс с химиками, ищейками, перевёртышами, архитекторами. Но никто не предоставляет услуг отдельно. Раньше было не так. — Раньше они работали на себя. Не удивительно. — Тоже верно. БэмБэм ставит бутылку рядом с собой — уже пустую. Югём громко вздыхает и переворачивается на спину, смотрит в потолок — прямоугольник от окна светится у него над головой. Хочется спать и не ходить завтра на работу. БэмБэм говорит, что будет спать у стены и возражения не принимаются (Югём не то чтобы против). В восьмом часу утра всё, о чём может думать Мунбёль — возможность наконец-то поспать дольше двух часов и хоть немного передохнуть. Она плохо помнит, когда в последний раз хорошо спала; кажется, это было ещё в универе, если не в школе (и это при том, что она училась на архитектурном — там сон вообще противопоказан). А когда их с Ёнсон и Джебомом пригласили на работу, она совсем перестала отдыхать во сне, он стал скорее выматывающим; но и совсем без него тоже сложно — мысли путаются, работать становится сложнее. Горячий душ успокаивает — Мунбёль думает, что с удовольствием бы осталась так подольше, но Ёнсон надо на работу, и сон требует своё. Она выключает воду, тянется за полотенцем — лежит на стиральной машинке — в первую очередь вытирает голову и плечи. Проводит по запотевшему зеркалу ладонью — у неё красные щёки, а серый цвет с волос медленно начинает вымываться в жёлтый. Мунбёль недовольно хмурится: обесцвечиваться ещё раз совсем не хочется, волосы и так никакие. Она выходит из ванной уже в пижаме и с высушенными волосами (спать на мокрой подушке — то ещё удовольствие) и сталкивается в коридоре с Ёнсон. Лицо у неё сонное, а волосы растрёпанные — только проснулась. Мунбёль тепло улыбается и мягко целует её в щёку. — С добрым утром. Как спалось? — в ответ она широко зевает, даже не прикрывая рот ладонью. — Кофе сварить? Она согласно мычит и шлёпает в сторону ванной. Дверь оставляет открытой — из душа всё ещё тянет жаром. Мунбёль уходит на кухню и шумит кружками и кофеваркой, сон откладывается на неопределённый срок. Ёнсон выходит из ванной только спустя полчаса, всё ещё широко зевающая и сонная, но выглядит чуть бодрее. У неё красные после душа щёки, а на концах волосы всё ещё немного влажные (она всегда плохо их просушивает). Мунбёль допивает чай и кивает на остывающий кофе. На кухне холодно и воняет клеем, хотя форточка открыта с шести утра. На подоконнике стоит законченный макет лабиринта, рядом с ним — листы с деталями интерьера и набросками некоторых проекций. Стол завален карандашами, остатками клея и неиспользованными листами картона. Ёнсон медленно цедит холодный кофе и смотрит на беспорядок с недоумением. — Ты сегодня дома? — Мунбёль отрицательно мотает головой. — А когда на работу? — К трём часам. Надеюсь, буду выглядеть живой. Ёнсон тихо смеётся, сонно потирая глаза, смотрит на часы с микроволновки — без пятнадцати восемь, выходить через полчаса. Она залпом допивает кофе и торопливо идёт в комнату: нужно успеть собраться и ничего не забыть. Мунбёль остаётся на кухне и долго смотрит на дно пустой чашки. До начала рабочего дня остаётся ещё около восьми часов и большую часть времени она хочет потратить на сон. В универе было странно: всё время хотелось спать и пить пиво, а приходилось работать и перебиваться дешёвыми хот-догами по пути в общагу. Бёри девятнадцать: у неё волосы ниже лопаток и пальцы всё время в карандаше. Первый курс даётся нелегко — хочется громко со всеми ссориться и драться за гаражами, а потом смеяться и пить пиво (в кино это выглядит зрелищно, ей такое нравится). Джебом говорит, что боевики и фильмы про супер-героев — глупые и скучные, тебе только и делают, что пихают в лицо взрывы и пафосные диалоги, но ничего глубже. Бёри говорит: главное, чтобы нравилось. Они бы могли спорить прямо сейчас, но она пытается доспать свои законные пять минут до звонка, а Джебом как всегда опаздывает. — Извини, тут не занято? — она сонно поднимает голову и натыкается на яркую улыбку над собой; думает, что в такую рань быть бодрым — это точно пособничество кому-то типа Люцифера. Бёри молча отодвигается и перекладывает сумку на другую сторону. — Спасибо. Они кивают друг другу. Бёри снова кладёт голову на скрещенные руки и до звонка спокойно дремлет. Джебом опаздывает на четыре с половиной минуты и садится на один из первых рядов (Бёри получает с десяток грустных смайликов, в ответ ругается — надо было приходить раньше и досыпать вместе с ней). Лекция начинается ещё через две: профессор Ким рассказывает про монгольское вторжение в Корею; у него гнусавый голос, и говорит он очень быстро — Бёри теряет суть ещё в самом начале и даже не пытается понять, что в итоге. Достаёт тетрадь и учебник по начертательной геометрии, пустыми глазами разглядывает текст. Понятного там ровно столько же, сколько и в лекции по истории. Бёри думает, что неделя не задалась с самого начала. — Ты пойдёшь сегодня на рисунок? Они стоят у автомата с кофе в перерыве между лекциями. Джебом шарит по карманам в поисках мелочи, Бёри цедит крепкий чай из термокружки. На первом этаже холодно — с улицы тянет холодным воздухом и подступающей зимой. Оба невольно задумываются о приближающихся экзаменах и огромной куче долгов. — А есть выбор? — Бёри смотрит, как в маленький пластиковый стаканчик льётся коричневая жижа, слабо напоминающая нормальный кофе. — А ты? Джебом пожимает плечами. — Там же ещё пересдача по матану в это время. Если смогу договориться и перенести — скорее всего, приду. — Блин, матан! — раздосадовано восклицает Бёри и звонко хлопает себя по лбу. Джебом забирает стаканчик из автомата и шумно отхлёбывает, кривится — по вкусу напоминает гуашь с сахаром. — Я совсем забыла про него, а у меня долгов — хоть жопой ешь. — Может на следующий семестр? — Ага, и проебать стипендию, — Бёри устало вздыхает. — Вот скажи, почему Иисус не может просто спуститься вниз на грешную землю и сразу отдать мне диплом? — Не знаю. Спроси у его брата Христоса, он может подсказать, — она фыркает и кивает в сторону лестницы — пара начинается через пять минут. Они неторопливо поднимаются наверх. Джебом говорит, что рядом с Бёри сидела очень милая девушка. Она пожимает плечами, говорит — было некогда разглядывать соседок. — Всё лучше, чем слушать его тараторку. Они заходят в аудиторию и усаживаются на один из последних рядов: всё ещё невыносимо хочется спать, и по-хорошему нужно доделать начерталку и английский. Джебом негромко переговаривается с одногруппником про пересдачи. Бёри устало пялится в учебник, пытаясь запомнить хоть что-то из текста про архитектуру Древнего Рима (информация в голове не держится совершенно). — Привет, — неожиданно доносится со стороны прохода. Бёри испуганно оборачивается — ей улыбается та девушка, с которой они сидели раньше. — Снова нет свободных мест? — спрашивает она, вместо приветствия. Девушка протягивает ей учебник по истории: немного потёртый по краям. — Нет, просто ты забыла, — Бёри забирает учебник у неё из рук, пролистывает пару страниц — действительно её (мелкие птицы по краям и подписанное имя сверху не дают усомниться). — Больше не теряй, мало ли что случится. Девушка кивает и идёт в сторону первых рядов. Бёри запоздало кричит в её сторону неловкое «спасибо», на что она оборачивается и машет рукой. Джебом рядом смотрит на них с довольной улыбкой, одновременно пытаясь найти нужную страницу в учебнике по геометрии. Бёри девятнадцать, и она в первый раз встречается с Ким Ёнсон. — Мунбёль, — говорит Ёнсон, размешивая сахар в кофе. Они сидят в кафетерии недалеко от университета и ждут Джебома — у него сдача реферата затянулась, а торчать около аудитории надоело. Тут уютно — очень тепло и светло, пахнет свежей выпечкой и кофе. Бёри он напоминает маленькую булочною из детства: там пахло похоже, а хозяйка всегда давала ей горсть карамелек в подарок (мама ругалась — говорила, что будут болеть зубы). — Думаешь? — она задумчиво смотрит в чайник, базилик внутри смотрится странно, но на вкус ничего. Они уже две недели думают над тем, что Бёри нужно какое-нибудь прозвище (только не такое дурацкое, как у Джебома). Ей кажется, что к двадцати с половиной годам нужно придумать что-то поинтереснее своего имени. За всё это время они перебрали около полусотни вариантов: от избитых котят и сокращений имени до переводов с латыни и имён персонажей из аниме — ничего из этого долго не продержалось, не клеилось. Бёри думала, что пора завязывать с этой затеей, а Ёнсон искала новые варианты. Джебом сдавал долги и работал в ночные. — Почему нет? Звучит классно, — Ёнсон улыбается и смотрит ей в глаза. — Мун-Бёль. Как диснеевская принцесса. Прозвище по слогам отдаётся мурашками по рукам. — Я лучше диснеевских принцесс. — Несомненно. Бёри думает, что все диснеевские принцессы и принцы точно бы сейчас растаяли от теплоты (про неё и говорить нечего). Буквально через секунду к ним залетает Джебом и громким скрипом пододвигает стул к их столику — несколько человек недовольно на них оборачиваются. Он тяжело дышит, прижимая к себе сумку с подрамником. Ёнсон осторожно трогает его за плечо и негромко спрашивает: «сдал?». Джебом кивает и ставит подрамник рядом со столиком. — С горем пополам. Напомните мне в следующий раз не пинать хуи весь семестр, а ботать. — Ага, и на пары приходить вовремя. — Нас бы самих кто пнул, — устало говорит Бёри, разливая им с Джебомом чай. — Есть хочешь? — Хочу. — Придётся поднять задницу и сделать заказ, — Джебом закатывает глаза и фыркает, но в итоге встаёт и лениво идёт в сторону кассы. Бёри отпивает немного из кружки, Ёнсон скучающе смотрит в окно. Лето в самом разгаре. — Может быть, съездим на море? У Джебома как раз родственники в Пусане. Могли бы нас приютить, наверное. — Чего это ты вдруг? — в ответ она пожимает плечами. Бёри допивает чай, пытается расслышать, что играет — улавливает только название интернет-радио, но оно вылетает из головы так же быстро, как появляется. Джебом усаживается на место и шумно ставит поднос на столик — чайник жалобно звенит, на них снова оборачиваются. Бёри становится неловко. — А мы придумали Бёри новое прозвище, — говорит Ёнсон, оборачиваясь на него. Джебом тянет негромкое «умм», обращаясь то ли к подругам, то ли к сэндвичу. — Познакомься, это Мунбёль. — Приятно познакомиться, я ДжейБи, — говорит он, протягивая руку. Бёри отбивает ему пять. — Ты никогда не думал, что сокращение от Джеймса Бонда тебе не очень подходит? Я против ничего не имею, просто к слову пришлось. — Отстань от него, всё равно скажет, что ему так нравится, — Бёри убирает чёлку со лба и ловит улыбку Джебома. — Как скажешь, Мунбёль, — Бёри вздрагивает, когда слышит новое прозвище. Звучит приятно, но непривычно. Джебом переводит взгляд с неё на Ёнсон и неожиданно говорит: — Вы теперь будете как Солнце и Луна. Мунсан. Они с Бёри переглядываются, Ёнсон заправляет прядь за ухо и смущённо улыбается. Бёри хочется взять её за руку через стол и самой поправлять ей волосы. — Звучит здорово, — говорят они одновременно. Кафетерий вновь наполняется их негромким смехом. Тем летом они всё-таки едут в Пусан. Джебом увольняется с подработки и сам зовёт их передохнуть: тётя оставила им квартиру на целых две недели, и это лучшее, что случилось за это лето. — Там как раз фестиваль Моря начнётся, мы очень вовремя. — Это там, где все пьют на пляже? — спрашивает Ёнсон, осторожно перебирая волосы на голове у Мунбёль — она спит у неё на коленях, пока они едут в поезде. — Да, но в первый день там будут фейерверки! — воодушевленно отвечает Джебом, чуть не проливая половину воды из бутылки на пол. — Красиво и можно смотреть далеко от пляжа. — А какой смысл идти на фестиваль, если не толпиться вместе со всеми? — Смысл в том, чтобы дожить до конца универа и положить диплом подпирать шкаф. — Интересная теория, жаль без live fast die young. Они смеются и смотрят в окно. Не видно практически ничего: изредка мелькают фонари на трассе рядом, звёзды и тёмное небо сливаются друг с другом, и разглядеть что-то конкретное трудно, особенно с их фиговым зрением. Один раз Джебом замечает несколько машин на трассе и кучку людей — они остаются позади так же быстро, как появляются. До Пусана остаётся чуть меньше сорока минут. Мунбёль тихо сопит до конечной станции. Когда они приезжают, она нехотя поднимается с колен Ёнсон и широко зевает. — Я тебе не сильно помешала? — вместо ответа, Ёнсон ласково поправляет волосы у неё на голове. Около вокзала они ловят такси и уже через полчаса оказываются дома у тёти Джебома и почти сразу же заваливаются досыпать, даже не разобрав вещи; девочки спят на диване в обнимку, Джебом сопит в подушку на полу. Просыпаются они около двух часов: Джебом варит всем кофе, Мунбёль готовит завтрак из того, что есть в холодильнике (пара яиц и замороженные овощи). Ёнсон пытается найти автобусы до пляжа Хэундэ. С улицы тянет тухлой рыбой и жарой — хочется закрыться в ванной и сидеть двести лет под холодным душем. — Нам обязательно куда-то тащиться по такой погоде? — ворчит Мунбёль, лениво гоняя овощи по тарелке. — К вечеру спадёт, — Джебом, ставит перед ней кружку с кофе и пакет с молоком. — И я хочу посмотреть на фейерверки, будет классно. Мунбёль наливает молоко в кофе и ничего не отвечает. Выходить из дома не хочется минимум до одиннадцати, но фестиваль начинается в половину седьмого, а кончается в десять. Делать нечего — придётся идти, к тому же Ёнсон тоже хотела там побывать. — Мы можем выдвинуться попозже и посидеть до начала фейерверков в кафе или баре. Всё равно на сам фестиваль никто особо не хочет, я так понимаю? Джебом задумчиво трёт шею и согласно кивает. Мунбёль всё равно. На территорию пляжа они решают не заходить — Ёнсон нехотя признаётся, что в толпе у неё начинает кружиться голова, а Джебом хочет купить мороженого (внутри оно стоит в три раза дороже, и это настоящий грабёж). — Здесь так здорово, да? Они стоят под одним из фонарей на набережной. Пока они сидели дома, на улице прошёлся дождь — идти было не так жарко, хотя Джебом всё равно хотел проклясть автобусы без кондиционера. С моря тянет прохладой, Мунбёль немного жалеет, что не взяла из дома кофту. Ёнсон крепко держит её за руку, голову кладёт на плечо. Джебом стоит в очереди неподалёку. Вокруг них гудят разговоры прохожих и щелчки фотоаппаратов, вдалеке слышится музыка с главной сцены. — Да, классно, — говорит Мунбёль, прислоняясь щекой к макушке Ёнсон. — С тобой везде классно. Ёнсон ничего не отвечает, только крепче сжимает её руку в своей. До Мунбёль доходит, что она только что сказала, только через минуту — у неё краснеют щёки, и она ужасно рада, что сейчас на неё никто не обращает внимания. — Знаешь, что у этого фестиваля есть своя традиция на открытии? — внезапно говорит Ёнсон, поднимая голову. Мунбёль недоверчиво смотрит на неё и отрицательно мотает головой. — С первым фейерверком нужно… Договорить она не успевает — со стороны моря грохочет первый залп салютов. Мунбёль испуганно вздрагивает и задирает голову: жёлтые искры хрустят в небе, как хлопья, если на них наступить ногой. Ёнсон мягко приобнимает её за плечи и осторожно поворачивает лицом к себе. Они целуются под второй залп ярко-розовых искр в небе и облегчённый вздох Джебома: наконец. — Думаешь, у нас бы так получилось? — Мунбёль отвлекается от кофеварки и смотрит на Ёнсон. Они вернулись от Хеджин совсем недавно, не прошло и получаса, но обеим ещё нужно было успеть закончить работу: макет лабиринта и смесь снотворного. Всю дорогу от кафе они ехали молча, в такси играли старые песни 2ne1 и Кэти Перри. Шёл дождь — он продолжается до сих пор — люди на улице прятались под разноцветными зонтами и дождевиками. Мунбёль думала про лето. Хотелось слетать в отпуск, куда-нибудь в Европу или Америку. Ёнсон думала о другом. — Как там? — Как у Хеджин и Джексона. Бросить. Начать заново, — она смотрит, как дождь кривыми линиями застилает оконное стекло, теребит в руках рукава кофты. Мунбёль присаживается рядом с ней и осторожно берёт её за руку. Ёнсон вздрагивает и смотрит ей в глаза. — Просто… это так странно, знаешь? Она кажется такой счастливой и спокойной. Я её такой и не помню, если честно. — Ты хочешь попробовать? Всё бросить? Ёнсон пожимает плечами и отводит взгляд. — Я бы хотела, но для меня это не так важно, как для тебя. В смысле, меня не очень напрягает, правда. Просто, это кажется таким странным и интересным, особенно когда смотришь на кого-то другого? — Я не знаю, Ёнсон. — Я тоже не знаю, — говорит она, убирая руки со стола. Она нервно облизывает губы и идёт наливать кофе. Мунбёль смотрит на неё и пытается понять, что ей нужно сказать. — Ладно. Глупости. У нас ведь всё хорошо, верно? Незачем волноваться? — Незачем, — эхом повторяет она, глядя как Ёнсон забирает волосы в хвост. Кофе пьют молча. У Мунбёль громко урчит живот — они так и не поели, а в холодильнике шаром покати. Она думает, каково было Джексону, когда он согласился всё бросить, и не может понять. Сон и то, что происходит внутри, это одна из самых поразительных вещей, которую она пробовала в своей жизни, даже сравнить не с чем — чистое творчество в любых формах и размерах, самые смелые фантазии из головы переносятся в подобие реальности. Ты можешь создавать миры буквально из ничего, а если тебе что-то не нравится — тут же снести и построить что-то новое. Ей сложно представить, что можно отказаться от такого в пользу чего-то ещё. Ей сложно представить, что у кого-то может возникнуть мысль о том, чтобы бросить дримшеринг и всё, что с ним связано. — Ты допила? — Ёнсон осторожно трогает её за локоть. Мунбёль растерянно заглядывает в чашку — там осталось ещё больше половины — и отрицательно мотает головой. У неё внезапно урчит живот, она смущённо кусает губу. — Пиццу? Ёнсон убирает волосы у неё со лба и старается улыбаться как можно мягче, пытается успокоить и без слов сказать: «я в порядке, тебе не стоит об этом волноваться». Мунбёль тяжело вздыхает и внезапно говорит: — Давай съездим куда-нибудь отдохнуть? На Гавайи, например, или в Майями. Как мы хотели, перед Новым годом. И там, если ты ещё захочешь, — она резко останавливается и набирает в грудь побольше воздуха, — там уже решим про сны и всё такое. Ёнсон целует её в щёку и обнимает. — Главное, что вместе с тобой. Он успевает привыкнуть к темноте вокруг и уже почти не спотыкается по дороге. Всё это напоминает ему ползание в подземельях компьютерной игры, с одной разницей — у него нет ни факелов, ни оружия и никакой невидимый парень им не управляет. Джебом идёт на ощупь: не видно практически ничего. Иногда у него над головой вспыхивают ярко-зелёные огоньки — всего на несколько секунд — он даже не успевает ничего толком разглядеть, только длинный коридор из чёрного камня (ему почему-то приходит в голову оникс, но больше напоминает гранит). От стен тянет холодом и сыростью — он то и дело вытирает ладонь о футболку и тихо ругается сквозь зубы. Джебому кажется, что он ходит по этим коридорам уже лет двести, не меньше, и он бы с удовольствием вышел отсюда поскорее, но- Коридор вновь озаряет вспышка. С непривычки он зажмуривается и останавливается, а когда открывает глаза, видит свет вдалеке — белая точка в кромешной темноте. Джебом резко бросается вперёд и бежит. Ему страшно, что он может не успеть и эта маленькая точка впереди пропадёт так же быстро, как появилась; ему страшно, что он может упустить возможность наконец-то выбраться из этого почти бесконечного холодного коридора. Дыхания не хватает — Джебом быстро выбивается из сил, но бег не замедляет; под ногами хрустят мелкие камни (удивительно, как он ещё ни разу не упал). Свет становится ближе — небольшой прямоугольник, напоминающий проход. Ему кажется, что он вот-вот расплачется, усталость и страх берут своё. Джебом пытается разглядеть, что там впереди, но кроме пустого белого пространства ничего не видит; он надеется, что это будет не очередной коридор или вообще обычная светящаяся стена. От выхода тянет горячим воздухом, Джебом мечтает наконец согреться и перестать выдыхать белый пар. Сил ускориться не осталось, он тяжело дышит, пробегая ещё несколько метров, как вдруг коридор резко обрывается. Он оказывается у выхода в огромный белый зал — не видно ни конца, ни края — из него палит горячим воздухом и запахом скисшего молока. Джебом щурится, пытаясь рассмотреть тень вдалеке: она медленно движется к нему, качается из стороны в сторону. Он пробует ей что-нибудь крикнуть, хотя бы «эй», но изо рта ни звука. Джебом испуганно дотрагивается до своей шеи и пытается что-нибудь сказать, но из шума вокруг — только тихое журчание в глубине тоннеля и болезненное шипение со стороны белого зала. Он вновь поднимает взгляд, тень становится гораздо ближе: у того парня ободраны колени и одна рука прижата к груди. «Сука», — проносится у Джебома в голове, когда он понимает, кто идёт к нему навстречу. У Ёнджэ отросшие корни и ботинки порваны на носках. Он идёт, почти не смотря вперёд — взгляд в пол и никуда больше. У Джебома плохое предчувствие. — Ёнджэ! — резко кричит он и с удивлением хватается за горло. Они встречаются взглядами — оба измученные и усталые. Джебом протягивает ему руку. Каменный потолок резко обрушивается ему на голову. Джебом поднимается с кровати уже привычно усталым и сонным. Его кошка — Нора — спит на соседней подушке. С минуту он просто смотрит, как она дышит во сне, сжимает и разжимает лапы, изредка дёргает усами. Он мягко улыбается и тянет к ней руку — Нора отзывается вопросительным «мур», внимательно на него смотрит, пока тот осторожно чешет ей за ухом. — Извини, — тихо говорит Джебом. Нора поднимается, сонно выгибает спину, тянется передними лапами, а потом забирается ему на грудь и начинает медленно массировать его лапами, иногда слегка выпуская когти. Джебом улыбается, сталкиваясь с ней лбами — она любит вот так бодаться, когда у неё есть настроение. Он тянется к телефону с прикроватной тумбочки, нажимает на кнопку блокировки — часы показывают половину пятого утра. Телефон летит на соседнюю подушку. Джебом осторожно поднимает Нору, кладёт её рядом на кровать и, прежде чем она снова заберётся на него, ставит ноги на пол и сонно бредёт в сторону ванной — ему необходимы душ и кофе, в любом порядке. Кошка спрыгивает за ним следом. Ловец снов падает со стены ровно на то место, где она только что стояла. Джебом оборачивается и раздражённо фыркает — бесполезная хрень, которая совсем не держится на стене, так сильно раздражает, но убрать куда-нибудь подальше не позволяет совесть — Хеджин рассказывала, с каким усердием его выбирал Джексон. Он со вздохом кладёт его на тумбочку и надеется, что Нора не додумается отгрызть от него пару перьев. Пол в ванной холодный — вчера он кинул ковёр в стирку и тот до сих пор сушится — Джебом недовольно морщится, открывая кран с водой. Настроить на тёплую получается не сразу, несколько раз он обжигается то ледяной, то горячей водой. Нора всё это время трётся о его ноги и громко урчит. Джебом мажет щётку пастой и лениво водит по зубам; из зеркала на него смотрит такой же заспанный Джебом с синяками под глазами и щетиной на щеках. У него растрёпанные волосы, а серьга болтается только в одном ухе — вторая наверняка расстегнулась во сне и валяется где-то между одеялом и простынёй (если Нора никуда её не закатила), нужно будет потом поискать. Кошка прыгает на крышку унитаза и требовательно мяучит. — Что такое? — спрашивает он, выплёвывая остатки пены изо рта. — Мы же договаривались, что завтраки в восемь, помнишь? Нора присаживается на задние лапы и передними слабо машет в воздухе. Джебом криво улыбается перебирая пальцами над ней — пара капель с рук падают ей на голову, она невольно вздрагивает и присаживается обратно. — Пойдём, дурилка, — говорит он, вытирая руки. Нора спешно выбегает из ванной и бежит на кухню впереди него. В кухне почти так же холодно, как в ванной — видимо, пора начать закрывать окна на ночь. Джебом подхватывает пустую миску с пола и пакет сухого корма, его осталось совсем немного, скоро придётся покупать новый. Сухие шарики звонко ударяются о дно миски, кошка мягко проводит лапами по дверце шкафа и тянет жалобное «мяу». — Сейчас-сейчас, — говорит Джебом, ставя миску на место; к ней тут же бросается Нора и начинает шумно чавкать. Он плюхается на стул рядом. На столе лежит альбом с островом лимба; в последнее время он частенько в нём рисует и пишет. В основном — наброски мелких домов и намётки пейзажей, ничего конкретного, как и всё в лимбе. Иногда другое. Он берёт альбом в руки и медленно листает страницы: домик на дереве из старого фильма, комната из студенческого общежития, сад у родителей Ёнсон, коридор из квартиры Джексона в Гонконге; стенд с горшками из Таиланда, схематичная «Сотворение Адама» в золотой рамке, сотни фонариков, летящих над рекой, Ёнджэ. На нём Джебом зависает. Этот Ёнджэ совсем не похож на того, с которым он виделся в Таиланде, и едва ли напоминает того, что приходит к нему во сне — он улыбается и щурит глаза, прямо как на той фейковой вечеринке во сне. У него растрёпанные тёмные волосы и дурацкий ободок со звёздочками на пружинках, и толстовка на нём на два размера больше. Этот Ёнджэ кажется ему до ужаса уютным и мягким. Джебом чувствует себя виноватым в том, что теперь он таким не выглядит. Нора прыгает к нему на колени и встаёт передними лапами на грудь, ему приходится отложить альбом обратно на стол, чтобы погладить её по голове. — Кажется, я проебался, — грустно говорит он. В ответ — очередное тихое «мяу» и пронзительный взгляд зелёных глаз. Он не знает, что на это сказать (да и нужно ли вообще говорить). — Я что-то совсем из баров не вылезаю в последние пару дней, — смеясь, говорит Мунбёль и улыбается официантке — их пиво и луковые кольца только что принесли. Они собирались встретиться всей компанией с теневой работы, но в итоге не сложилось — Хеджин и Джексон во всю ударились в подготовку к свадьбе, Ёнсон решила остаться дома и отоспаться. Они с Мунбёль делают селку, она постит её в инстаграм с эмодзи-звёздочкой вместо подписи. — Ну, ты заслужила. Столько работы было за последние пару месяцев, — Джебом улыбается в ответ, лениво почёсывая щёку — У Ёнсон тоже завал? — Не особо. По мелочи со снотворными и небольшой проект на основной. Справляемся. Ты-то как? — он пожимает плечами. — Всё ещё плохо спишь? — Хеджин сказала? — она кивает. Джебом отпивает пиво и тянет руку к тарелке с луковыми кольцами. — Ну, так себе, если честно. После Таиланда всё пошло не особо, но мне кажется, это пройдёт. — Не думал начать пить снотворное или типа того? — А смысл? Я с этой работой и раньше не очень спал, а тут поди просто обострение или типа того. Не думаю, что что-то серьёзное, да и идёт оно всего пару недель. Скоро должно пройти. В углу зала стоит небольшая сцена: три гитары, ударная установка и синтезатор. Джебом тут уже бывал, говорил, что ребята отсюда каверят старые песни All Time Low и blink-182, а ещё тут пиво как в студенческие годы и вместо обычных ножек у столов тут топоры. Он говорил, что хотел бы открыть бар или кафе типа такого лет через десять, когда подкопит достаточно денег. Джексон тогда сказал, что для нормальной жизни нужно отказаться от дримшеринга и начать платить налоги. Хеджин тогда громко смеялась и наверняка думала о том, что отказаться от такого — невозможно. Ребята на сцене говорят, что их группа называется «Шесть Дней» и первую песню они посвящают всем заглянувшим в бар сегодня. Им громко хлопают, и они начинают с одной из песен The Killers. — Вечно ты так, — фыркает Мунбёль, — дотерпишь до последнего, а потом мучаешься. Не надоело так жить? — Надоело жить в принципе, — негромко смеётся Джебом. Она пихает его в плечо и в очередной раз фыркает. — Да ладно тебе, вспомни студенческие годы, мы сутками напролёт не спали, и всё было нормально. — Ага, а потом две недели пытались отоспаться. — И при этом пили. — Звучит как хороший тост. — Или жизненное кредо, — они шумно чокаются пивными бокалами и негромко смеются. — Кстати, про студенчество. Помнишь, мы как-то раз хотели заказать марки через интернет? Ну, типа, один раз живём, надо попробовать что-нибудь лёгкое и не вонючее. — Такое забудешь. Нас тогда на деньги кинули, и мы жили на энергетических батончиках и ворованной еде два месяца. А чего ты вдруг? — Наткнулся пару дней назад на пост в Даркнете, — задумчиво говорит он, макая лук в соус, — там писали, что одному из дилеров отказали в апелляции по досрочному освобождению и кто-то из его старых клиентов предлагает помочь ему сбежать. Типа, чел он был неплохой, просто судьба сложилась тяжело. Вот я и вспомнил про наш случай. — А как звали, не запомнил? — Не. Имя там, конечно, тоже было, но это совсем мимо меня прошло. А вот ник — что-то про клоуна из «Оно». — Сэдклаун? — Джебом отрицательно мотает головой. — Пеннигайз? — Что-то в этом духе. — Грустно, — Мунбёль лениво болтает пиво в бокале. — В смысле, что отказали. Жалко пацана. — Ну, он заслужил, я полагаю. Типа, занимался плохими вещами — сел в лужу и на нары. — По твоей логике, мы тоже должны сесть, — пожимая плечами, говорит она. — Мы не знаем, почему он начал этим заниматься, и не знаем, что было у него в голове. Значит, и осуждать права не имеем. Джебом хочет сказать, что они хотя бы не портят жизнь людям, не напрямую. Что они всего лишь смотрят чужие сны, иногда даже делают их лучше реальности, и напрямик здоровью это почти не наносит вреда. А потом он вспоминает свой прошлый сон и грустный взгляд Ёнджэ. Становится не по себе. — Наверное, — отвечает он, прикладываясь к пиву. Мунбёль пожимает плечами. Больше к этой теме они не возвращаются. Ёнджэ не планировал так напиваться: едва держится на ногах и плохо разбирает музыку на фоне; он думал, что немного полегчает, хоть где-то, хотя бы на секундочку. За барной стойкой сидеть неудобно: он всё время заваливается назад и сползает со стула, но других мест раньше не было, а искать сейчас — глупо, они всё равно собирались расходиться. Он бы собрался ещё раньше, но с крепким алкоголем он себя плохо контролирует — чувство меры почти отсутствует, и по утрам приходится тяжело. Ёнджэ сначала думал отказаться — настроения не было, дома спокойнее, а ещё он терпеть не мог бары, в последние пару месяцев особенно. Ему недавно снился сон с баром — было ужасно душно, в туалете, где его стошнило, воняло мочой и сигаретами, а Джебом выстрелил ему в голову прямо над унитазом (он с грустной улыбкой думает, что от мозгов было проще всего избавиться — просто смыть). — Ты посидишь немного? Я отлить, — от Югёма пахнет чесночными гренками и виски. Ёнджэ рассеяно кивает, даже не сосредотачиваясь на его лице. Он устало роняет голову в раскрытые ладони и просит у бармена ещё один шот и счёт. Югём хотел поговорить — сказал об этом, как только они заказали по пиву в самом начале. Сказал, что все за него беспокоятся и хотят понять, как ему помочь. Сказал, что очень скучает по их посиделкам с приставкой и клипами девяностых и начала двухтысячных. Ёнджэ молча пил и слушал, ему было очень стыдно и нечего возразить или сказать. Пиво в этот раз не очень расслабляло и располагало — хотелось только поскорее уйти и закрыться дома с Коко ещё на две недели. Как всё резко стало легче, Ёнджэ упустил: то ли они вместе отвлеклись на песню IOI, то ли пиво сделало своё дело, и разговор наконец-то пошёл (к его радости — в сторону от проблем, к новым фильмам про супер-героев). И теперь, почти четыре часа спустя, они собираются расходиться, а у Ёнджэ вертолёты в голове и взгляде. Голоса и музыка доносятся как сквозь толщу воды. Он вроде пытается уцепиться за что-то, чтобы не уплыть окончательно, но получается плохо; слышит одну из песен Imagine Dragons, тихий смех сбоку, звон разбитого стакана, разговоры — много разговоров. Они напоминают ему переваренный рис — мерзкий слипшийся комок, который даже для суши не подходит, а на вкус — как клей (особенно, если рис дешёвый). Ёнджэ не очень любит рис, слушать чужие разговоры — тоже. — Здесь ужасно скучно, ты обещал, что будет веселее, — доносится рядом с ним. Голос высокий, женский, звучит приятно. Ёнджэ кажется, что где-то он его уже слышал. — Я ничего не обещал, это ты себе всё придумала, — ей отвечает мужской и низкий; он кажется усталым и сонным. Ёнджэ думает, что он бы мог делать классные ASMR-видео; он даже мог бы под них засыпать, если бы это не было так страшно. — Ух, как я тебя ненавижу! Сам тащишь за собой во всякие жопы, а потом ещё и типа не при делах! Попроси потом ещё раз Калипсо своего убить, я и пальцем не пошевелю! Разговор похож на сцену одного из фильмов про гангстеров, только действия происходят в Средиземье, и вместо обычных героев с переломанными судьбами — эльфийка с острыми большими ушами и человек-амфибия. Ёнджэ на такое бы с удовольствием посмотрел — он медленно поворачивает голову в их сторону и долго пытается сфокусировать взгляд. — А ещё тут всё вокруг такое тяжёлое, — продолжает светловолосая девушка. Она сидит к нему спиной, лица никак не разглядеть, зато мужчину видно хорошо. Он и правда чем-то напоминает лягушку: очень усталую и губастую, — я еле вздохнуть могу! Ты когда-нибудь бывал в таких местах, ты вообще представляешь, каково это? Мужчина пожимает плечами. — Дома было примерно так же. Ну, в смысле, в Хризалисе… — Господи, как же ты заебал со своей пустошью с огромными тараканами, Хёнвон, — фыркает она и тянется к бутылке с колой. — Я понимаю, что хочется повыпендриваться в светской беседе, но перед кем, если тут только мы вдвоём? То, что Хёнвон смотрит прямо на него, до Ёнджэ доходит не сразу. Становится неловко — пялиться и подслушивать он не очень хотел, просто так вышло, и он почти себя не контролирует и вообще… девушка резко оборачивается на него — её волосы отсвечивают светло-голубым в неоне над барной стойкой. — Я не знал, что ты подстриглась, — еле выговаривает Ёнджэ, смотря в глаза Ли Луде. Она выглядит моложе — ему кажется, что это из-за причёски и ещё потому что он ужасно пьян — а взглядом мечет молнии. — А ещё я не думал, что ты ходишь по барам! Почему ты с нами не ходила тогда? Кстати, познакомишь со своим другом? Привет, я Ёнджэ! Мы с Лудой вместе работаем, а вы как познакомились? — Ты вообще кто? — грубо отвечает она, ещё сильнее кривясь. Хёнвон осторожно кладёт ладонь ей на плечо. — Пойдём, Рыбы, — негромко говорит он, утягивая её в сторону выхода. Луда резко разворачивается и быстро уходит, ловко обходя занятые столы. — Ты прости. Наверное, спутал с кем-то. Хёнвон устало улыбается и хлопает его по плечу на прощание. Ёнджэ следит за ним, пока двери бара за ним не захлопываются. О том, что они ушли без курток, он задумывается только когда слышит кряхтение Югёма рядом, и так же быстро забывает — заказать такси сейчас важнее. У Ёнджэ слезятся глаза от такого количества белого вокруг и запаха кислятины. Ему ужасно жарко: рубашка неприятно липнет к телу, а ботинки как будто скользят по полу (он не уверен в том, что это пол); пот со лба постоянно лезет в глаза — больно щиплет, а и без того фиговый обзор совсем сходит на нет. Во рту сухо, как ни с одного похмелья до этого, он тяжело шагает в неясном направлении и пытается понять, что ему вообще делать и как он тут оказался — выходит плохо. Тянет вниз — хочется упасть на пол и немного передохнуть. Он наклоняется, осторожно прикладывает ладонь к земле и тут же одёргивает руку с болезненным воплем: жжёт просто ужасно. Глаза слезятся от боли. Ёнджэ вытирает их рукавом и прижимает к груди обожжённую ладонь. Он пытается оглядеться — оборачивается вокруг, пытается высмотреть место или предмет, который сможет ему помочь. Вдалеке виднеется маленькая чёрная точка.Ёнджэ кажется, что ему это снится.