Тот, на кого смотрит тень.

1. Сегодня определенно не вторник. Хотя Эрен не мог сказать наверняка. Еще вчера был понедельник, но календарь в телефоне твердит, что сегодня уже четверг. Извините, а куда делись два будних ничем не интересных дня? У Йегера закралось смутное подозрение, что это из-за бесчисленного количества шотов с текилой и бездонных стаканов с виски. Время в круглосуточном пабе не имеет место быть, оно останавливается вместе с первой порцией горького разбавленного этилового спирта. После весь мир — простая и понятная иллюзия, где ты соображаешь чуть медленней, но от этого не менее ясно. Есть ты, нет тебя — вселенная никогда не поймет. До и после смерти пресловутые «высшие силы» даже не обратят внимания, что где-то там, на крошечной планете Земля, был кто-то с именем Эрен Йегер и что у этого Эрена Йегера были проблемы невъебенного масштаба. Просиживая зад за вонючей от темного пива стойкой, Эрен тупо глядел на кончик мерно тлеющей сигареты, казавшейся такой яркой от отсутствия хорошего освещения в зале. Кольцо рыжего огня то вспыхивало ярче, то тускнело на тон от хриплого дыхания парня. Образующийся пепел на невидимых нитях продолжал держаться на сигарете, но, не продержавшись более пяти секунд, гладко опустился на маслянистую липкую деревянную поверхность, никого не волнуя своим появлением. Еле ощутимый на глаз и обоняние дымок зигзагообразно танцевал, уходя в потолок. Эрен мутным пьяным взглядом с философской мыслью на лице следил за всеми происходившими метаморфозами. Он не курил. Отчасти даже презирал подобное. Вид чего-то, умирающего не от его рук, вызывало приятный отголосок в какой-то части его — неужели существующей? — души. Немного странное и нездоровое занятие, но для шатена знание, что очередная смерть никак не связана с ним, а является процессом жизненным, естественным, откликалось в мозгу эйфорией, как для ценителя классической музыки — симфонии Листа или Бетховена. Больное представление о наслаждении, но как будто у него есть выбор. Выдохнув, парень слабо ткнул сигаретой в пепельницу, мигом потушив ее. Пустой взгляд устремил перед собой, прощупывая разноцветные стекляшки с напитками. Но на самом деле с обычной водой. Все самое ценное и интересное хранится под барной стойкой. Только ни один бармен не признается в чем-то подобном. Эрен не хотел думать. Тем более вспоминать. Видеть перед глазами столько разных, но схожих в сюжете картин. Забивать мысли такими тяжелыми вещами, как смерть, вина, бесполезное время и Выход Хемингуэя*. Поэтому, как только тот загнанный наркоман, наконец, перестанет сверлить спину Йегера взглядом, встанет и подойдет к нему, Эрен не скажет «нет». — С чем пожаловал, гонец? * — лениво поинтересовался шатен, кивая бармену за еще один стакан бренди. Темная шафрановая жидкость камнем осела за стеклом. Эрен долго и муторно вертел бокал перед глазами, изучая каждую деталь. Гонец тем временем нетерпеливо уселся рядом, воровато оглядываясь назад. Бегающие серые глазки  ужасные, будто мышиные, совсем не как у него, слишком быстро и поверхностно метались по всему, за что цеплялись. Зрачки непозволительно большие и кривые. Что уж и говорить о серовато-желтом оттенке кожи, кое-где счесанной до крови. Эрену подумалось, что даже не будь на его яйцеобразной голове капюшона, а на плечах толстовок трех, этого барыгу все равно бы узнали. Какое заведение — такие и посетители. Это Изнанка, вселенная, где всем плевать. — Сколько сюда не заруливаю, ты все сидишь и пьешь в одиночестве, — голос этого типа сильно резал слух, по высоте перебивающий мужской, но и не дотягивающий до женского. Йегер перестал крутить бокал. Скосил глаза на собеседника. — А ты что же, Мать Тереза? На помощь всем нуждающимся приходишь? — шатен усмехнулся, одним глотком осушив весь стакан. Нос непроизвольно сморщился от ударившего по обонянию резкого, как струна, запаха. Гонец, теперь следивший только за Эреном, понимающе усмехнулся. — Не сказать, чтобы Тереза, и не сказать, чтобы всем… Но, думаю, тебе помочь смогу. Йегер как никогда понимал, к чему клонит наркоман. Шатен и раньше, бывало, мог побаловаться чем-то вроде эфедрина*, ЛСД, марихуаны или на особо тяжелый случай — парочкой кристаллов амфетамина. Роб — всем известный барыга, торгующий только двумя видами дряни: всеми видами растительных наркотиков и героином. Эрен не собирался никогда с ним связываться, наивно полагая, что с его-то особенной жизнью до этого не дойдет. Сейчас парень повторил себе, что трезво мыслить и помнить о своем фееричном провале он категорически не желает. Что его удерживает от петли на шее, Эрен не понимал, но скоро оно порвется, а при всем происходящем он искренне не хотел пока умирать. Будучи ребенком, он строил столько планов на свою жизнь. Мечтал, стремился к чему-то. Любил. Честно задумывался о будущем. Думал, что, встретив однажды своего человека, будет каждое раннее туманное утро пить вместе с ним горький кофе и рассуждать о разновидностях тропических деревьев. Спорить о выборе вечернего фильма, о том, собаку или кота им завести, и кто на этот раз будет мыть посуду. Греться ночью о чужое тело во время грозы, совместно читать книги в дождливую субботу, печь лаймовый пирог, объехать весь мир и на самом его краю тихо прошептать «хочу»… Сколько планов у него было. Жаль, Смерть все испортила. — Если попробуешь толкнуть мне вредину*, уйдешь отсюда расстроенным и с покрасневшей физиономией, — предупреждающе грозно молвил Эрен, все-таки поворачивая голову в сторону собеседника. Гонец оживился, ведь это означало, что товар ему все же удастся продать. — Не-не, только слепой не увидит твоего отношения к куреву, — Роб наклонился чуть ниже, опять принявшись запуганно оглядываться по сторонам. Напрасно он конспирировался, никому и дела не было, что мелкий торчок толкает кому-то дурь. С тем же успехом он мог ночью выйти голым на центральную площадь с поющими фонтанами — никто и не заметил бы. — А белый* у тебя бодяженный… — Нет! Ты за кого меня принимаешь?! — Робу надо было идти в актеры, так натурально обидеться и возмутиться мог только преданный своему делу профессионал. Не знал бы Эрен подробностей темной жизни, воспринял бы этого малого всерьез. — Во всем городе только у меня можно найти такой чистый героин… да даже если нет, мне все равно. Тоскливо все это. 2. Восьмого апреля 20** года в двенадцать часов утра состоялись похороны Марко Ботта. Восьмого апреля 20** года в двенадцать часов утра были отменены занятия в университете Сина, потому что Марко по праву считался всеобщим любимцем и подающим большие надежды на успешное будущее студентом. Восьмого апреля 20** года в двенадцать часов утра Эрен Йегер, будучи со всеми, но в то же время в стороне, понял, что до этого момента его разумом играли, как мячом. Он думал, что знает, куда катится, что, вроде как, волен сам выбирать путь, но на деле летел лишь туда, куда его кидали. На улице стоял терпимый зной. Никакого повизгивания цикад, стрекота стрекоз или, боже упаси, киношного дождя и грома во время церемонии захоронения. В небе по-простому отсутствовали облака, слабый ветер разгонял тепло, а суховатая трава мялась и ломалась под напором такого количества обуви. Посторонние надгробия молчаливым тучным хором приветствовали в своих рядах новичка, как серые зубья торча над землей. Гроб с Марко внутри держали закрытым. Только Жан и Эрен, который навязался поехать тогда с ним, знали, как сейчас выглядит Ботт. Или вернее, что осталось от Ботта. Человекоподобный кусок жареного мяса с отвратительным сладковатым запахом мертвечины. От лица остались только впадины глазниц и обнаженные зубы. Сгоревшая одежда в некоторых местах прочно приварилась к телу, создавая эффект гусиной кожи. Кровь, кажется, запеклась еще внутри Марко, и сейчас труп выглядел немного разбухшим и суховатым. Предложение кремации Жан отверг с такими криками, что на следующий день его голос приобрел настолько тонкое звучание, что пришлось молчать. Иронично, но гробовое молчание было как раз кстати. Эрен долго находиться на кладбище не смог — тут хранилось слишком много воспоминаний. Шатен простоял ровно до того момента, как гроб опустили в землю и начали засыпать землей. Сухая, обезвоженная, трупная почва рыхлыми комьями падала на деревянную крышку гроба, навсегда сохраняя в себе еще одно последствие человеческой хрупкости и смертности. Эрвин Смит с его пронзительным всезнающим взглядом единственный заметил быстро удалявшуюся с кладбища худощавую фигуру. Заметил, но ничего никому не сказал. Вечером того же дня Жан сообщил Эрену, что ненадолго уедет домой. Йегер, так до сих пор и не научившийся после всего смотреть в глаза другу, молча кивнул. Снова лежа без сна во вдруг незнакомой и неудобной кровати, шатен непрерывно думал. Безустанно ощущал этот злобный торжествующий холодок на своей шее и бесполезно пытался разогнать его ледяным теплом ладоней. Удивительно, однако, бывает, живя в непрекращающейся депрессии и отчаянии, стоит только мельком почуять свет, броситься к нему в объятия, как тебя снова окунают в чертов омут тревог и апатии. Эрен пообещал бороться, но кому он врал больше: себе или ей? Разочарование смертью перебило весь триумф спасенных им жизней. Подумать только, какой ловкий трюк! Вначале поведать ему в, естественно, завуалированных подробностях о скорой гибели друга и почти сразу же отвлечь чередой неприятностей! Верно, она собой гордится. А Эрену даже покончить с собой не удастся. Хотя возможно, то был единичный случай. Головой шатена вмиг овладела фанатичная идея снова проверить себя на прочность. Но на этот раз без попытки убить. Где-то в ящике стола лежал моток черных ниток с иглой. Игла острая, начищенная до блеска на самом конце острия. — Ауч… — тихо прошипел шатен, когда кончик иглы плавно вошел в кожу пальца. Скудная капля алой крови вырвалась наружу, скатываясь по коже вниз. ладно, а дальше… Йегер с остервенением закусил губу, чтобы не заорать. Подумать только, в мире существуют люди, которые готовы за подобное платить любые деньги, просто потому что их извращенная фантазия возбуждается от боли и насилия. Эрен явно не из их числа. Проколотая ладонь медленно наполнялась лужицей крови. Ощущалась она как свежая лава. Багровой жидкости было подозрительно много, видимо, он вогнал иглу прямо в кровеносный сосуд. Парень, не переставая, морщился, и нечеловеческим усилием преодолевал инстинктивное желание вытереть руку. Йегер замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Никакого сопротивления. Все, что может говорить, молчит. Никаких предупреждающих предчувствий и знаков, та же звенящая пустая гладь комнаты, опоясанная мраком везде, даже в самых темных углах. Он скорее застрелится, чем снова пройдет через это. Противоречия в этом явно есть. Вряд ли шатен захотел бы повторить что-то подобное еще раз*. Руку жгло в проколотых местах. Но Эрена грело — или холодило, он пока не понял — осознание, что она ничего не предприняла. Возможно, все дело в серьезности повреждений. Тогда в лесу он на эмоциях хотел воткнуть себе палку в живот, а это не то же самое, что решетить себя швейной иголкой. Так же, еще в далеком детстве, шатен и ногу ломал, и ключицу раза два. Хвастался перед друзьями новыми «боевыми» шрамами, как любят делать мальчишки, и вовсе не заботился о том, что падать с велосипеда на огромной скорости чревато огромной болью. все дело в грани, отделяющей смерть от простого напоминания об отсутствии неуязвимости. Сидя на развороченной кровати в четыре двадцать три утра с окровавленной ладонью и пялясь в стену, Эрен силился понять, что такого ужасного он натворил в прошлой жизни, что ему сейчас приходится ежеминутно расплачиваться только мыслями об особенностях Смерти? 3. — Эй, Леви! — Аккерман вяло обернулся на зов. Начало семестра обернулось неожиданным ворохом проектов и докладов. А еще Марко… В общем, недельки выдаются суровые. — Эй, фух. Ты быстро ходишь для человека с таким… — Арлерт прикусил язык на полуслове, поймав рассерженный взгляд, который подначивал сказать «маленький рост» и схлопотать себе место рядом с Боттом. Черный юмор не имеет значения для того, кто спит в общей сложности пять часов в двое суток. — …усталым видом. Плохо спишь? — Ты справиться о самочувствии моем хотел или есть причина поважней? Ты тратишь мой перерыв. На сон, — граф Влад Дракула в свое время мог выглядеть так же, как Леви сейчас. В серебряных глазах мирно тлел белый огонь затухающих небесных звезд. Но его прямая, немного горделивая осанка не испортилась ни на дюйм. — Нет, я по делу, — Армин постарался выглядеть серьезней. — Эрен пропал. Ты случайно не знаешь, где он может быть? Леви при одном упоминании шатена весь подобрался и ощутил прилив недолгосрочной бодрости. — Когда? И с чего мне знать? — кратко поинтересовался брюнет, немного нахмурившись. — От него с понедельника нет вестей. Сегодня уже четверг. На звонки не отвечает, в общежитии и универе не появляется. Во все «места», куда он мог пойти, я уже заглядывал. Дома его тоже нет. Еле успокоил мистера Йегера, пришлось врать, — Армин недовольно закатил глаза. Блондин не любил лгать, его разум отторгал ложь, как инородное тело. — Насколько я могу судить, вы довольно хорошо сблизились, вот я и подумал, что, ну, может, ты знаешь, где он. Аккерман задумался, когда это они успели «сблизиться». Если бы они действительно «сблизились», как говорит Арлерт, после поездки они бы продолжали общаться. Но, подождите минутку. Эрен пропал в понедельник. В воскресенье были похороны Марко. А до этого чуть больше двух дней, когда они не виделись, но оно было понятно, все стояли на ушах из-за смерти студента и друга. Особенно друга. Жан — лучший друг Ботта, по совместительству сосед Эрена. Все это время Эрену приходилось поддерживать Кирштайна и помогать ему в организации похорон. Пазл сложился — он паниковал раньше времени. А теперь новый повод для паники — Эрен пропал. — А Изнанка? — тихо спросил Леви, больше у себя, чем у Армина. — Что? — переспросил блондин, хотя ответ услышал. — Эрен «знаком» с Изнанкой? — громче повторил Аккерман. — Под «знаком» ты имеешь в виду..? — Да. — Честно говоря, я не знаю. И да, и нет, — в пример словам Арлерт взвесил пустоту в руках. — Если бы мы говорили о прошлом Эрене, определенно нет, но мы ведь о нем настоящем, поэтому все может быть. — Так почему бы не поинтересоваться у Имир или Конни, может, они что-нибудь знают, или наоборот, помогут узнать. — Конни сейчас «вне зоны доступа», а у Имир пара по древнегреческой живописи, — Арлерт потер шею, прикидывая что-то в уме. — Тогда подожди либо первого, либо вторую. Лучше, конечно, вторую, потому что хер его знает, когда объявится первый, — посоветовал Леви, титаническим усилием подавив зевок. Усталость снова брала верх. Парень даже беспокоиться как следует не мог. — Да, думаю, это будет разумней, — туманно ответил Армин, в мыслях копаясь абсолютно в другом. Некоторые моменты своей похожестью озадачили парня. Если его логические цепочки приведут к каким-то выводам, то сначала он поговорит об этом с Микасой. — Чего приуныл? — от брюнета не ускользнула эта отстраненность собеседника, а нехватка сна сделала его чуть более нетерпеливым и легко раздражающимся. — Да просто… — блондин перевел взгляд на Леви. — Если Эрен действительно ушел на Изнанку, то… — Арлерт умолк и как-то странно посмотрел на брюнета. Мелькнуло в лазурных глазах что-то, сокрытое от понимания Леви. —... ничего. Знаешь, забудь. Мне надо идти. Спасибо за помощь, Леви. Аккерман, может, и хотел выпытать концовку у блондина, и даже приготовился кричать вслед, но весь энтузиазм и запал потух при мысли, что у него все еще осталось сорок минут на наслаждение сном. И пусть это неправильно, и возможно, Эрену нужна помощь, но Леви вымотан настолько, что готов лечь прямо здесь, на грязном университетском полу, полном микробов и паразитирующих микроорганизмов. И чем быстрее он восстановится, тем быстрее разберется с шатеном, а пока за ним побегает Армин. Голова отключилась от мыслей, а ноги понесли хозяина в противоположное от мужской части крыло. 4. Арлерт летел так быстро, как только мог. Вот беда на его голову: огромный университет и женское крыло в противоположной части здания! Оно и логично, конечно, но в такой ситуации это сущее упущение. Комната одиннадцать… комната одиннадцать… одиннадцать… тут! Армин залетел в комнату подобно вихрю, весь взмыленный и осененный такой простой разгадкой, что тошно от самого себя. Микаса, слава богу, была здесь, сидела в одиночестве и зашивала порванный внутренний карман куртки. — Всего один вопрос, — девушка и «привет» сказать не успела, как злой Армин налетел на нее с тирадой. — Ответь на один вопрос. Не пытайся перевести тему, увильнуть от ответа или молча проигнорировать меня. Все это ты умеешь хорошо, я знаю, — блондин остановился на секунду перевести дыхание. — Один вопрос! «Да» или «нет». Можешь просто кивнуть, если не хочется говорить! Только не пытайся лгать, я это замечу, — на этот раз Арлерт молчал чуть дольше. Микаса глядела на друга, не отрываясь. Кажется, она поняла, к чему тот клонит. — В их смерти он винит себя? Девушка краем сознания понимала к чему весь этот взлохмаченный грозно-серьезный вид, но, как выяснилось, была не готова к этому вопросу. В слово «их» Армин вложил очень большой и как раз таки нужный смысл. Он ведь все понял. То, что Эрен когда-то давно собственнолично сказал ей, Армин понял сейчас сам. И вот он стоит перед ней и желает подтвердить свою догадку. А ей нечего ему ответить. Правда нечего. Блондин и сам в курсе, что она скажет. — Микаса, «да» или «нет»? Долго это все равно не могло продолжаться. — Да. Армин рассерженно коротко улыбнулся, тут же сглатывая улыбку. Закрыв глаза, парень попытался охладить голову. Сгоряча нормального диалога не построить. — Черт подери, разве можно было упустить такую важную деталь? — Арлерт говорил уже спокойней, все же сохраняя гневную нотку. — Четыре года назад он умер, и Эрен круто изменился. То есть так сильно, как только возможно. И его можно было понять. Я... — Армин нервно усмехнулся, — я его очень хорошо понимаю, не представляю, что бы было со мной, если бы Энни… — Армин затих и кашлянул, понимая, что ушел не туда. — Но, как бы эгоистично не звучало, люди могут снова идти дальше, идти вперед, потому что сами продолжают жить и ничего другого им не остается. А он… Он стоит. Я думаю, было что-то еще. Что-то ,чего никто из нас не замечал, но оно было. Оно копилось, и после его смерти произошел этот всплеск! Моменты, которые меняли его, мы о них не знали. Они… Не знаю, как сказать, — Армин закусил костяшку указательного пальца. — Он словно надламывался, надламывался, надламывался и потом хруст!, и все, — Арлерт жалостливо посмотрел на подругу. — И вот, после четырех долгих лет он, наконец, начал оттаивать, постепенно возведенные им стены стали разрушаться, но тут смерть Марко. Он снова ломается. Ты ведь в курсе, он пропал. Ни на занятиях, ни в общежитии его не было. Дома не появлялся. Никому ничего не сказал. Очень похоже на то, как четыре года назад он на неделю ушел из дома. Вернулся, конечно, но ничего не рассказал и стал таким, каким мы его знаем сейчас. Так или иначе, все его «надломы» связаны со смертью людей. Из всего этого напрашивается вывод: в смерти мамы, его смерти, и смерти Марко он винит только себя. И что-то говорит мне, что людей было больше. Армин замолчал, отчего-то выпрямив спину, точно ему ракетку меж лопаток засунули. Дыхание парня было глубоким и частым. Глаза сверкали, как намытые фарфоровые чашки. — Что ты хочешь от меня услышать? Да, все так и есть. Эрен отожествляет себя со Смертью, и на это у него есть основания, — в отличие от друга, Аккерман говорила размеренно, медленно, выделяя каждое слово, таким образом придавая им вес золота или серебра. — Это правда, что его мама умерла сразу после его рождения, тут каждый ребенок решит, что это его вина. Вот тебе и первый отпечаток для изменений. После были многочисленные попытки завести домашнее животное. Зверюшки умирали на второй или третий день. Второй отпечаток. Потом была первая подруга, соседская девочка. У нее от рождения был порок сердца, но страшных прогнозов на счет ее будущего доктора не делали, в принципе, у нее могла быть спокойная жизнь. На одной из их прогулок она упала замертво — резкая остановка работы всех сердечных клапанов. Третий отпечаток. И так далее по списку. А потом появился он. Если раньше Эрен мог не связывать с собой предыдущие смерти, по-детски списывая все на волю случая, то в тот раз уже нет. Он его любил, ты знаешь. Больше жизни любил. Они тогда ехали в одной машине. Эрен был за рулем, а фура, которая в последний момент решила сменить полосу движения, впечаталась ровно в ту половину, где Эрена не было. Самая большая травма, которую он получил, это ссадина на локте. А вот он умер на его руках. Естественно, что подобное пошатнуло его душевное равновесие. Он больше не мог закрывать глаза на все эти смерти,— Микаса с секунду смотрела в пол пустым взглядом. — Когда он рассказывал мне об этом, он сказал, что иногда чувствует ее, — голос девушки похолодел, черные, полные безлунной ночи глаза вновь поднялись на блондина. Армину от такого взгляда стало нехорошо. — Он сказал, что часто ощущает ее ладони на своей шее, а когда кто-то должен умереть, она стискивает пальцы сильнее, — Арлерт не знал, рассмеяться ему или ужаснуться. — Когда он говорил об этом, первой моей мыслью было спросить, все ли в порядке у него с головой. Но глаза, Армин, его глаза лишены жизни. Они пусты. Мертвы. Неправильны. В голосе ни намека на шутку или иронию. Он говорил правду. Говорил то, что думает, что чувствует. Так что сейчас, после Марко, я боюсь представить, каково ему. Армин с ответом не нашелся. Ошеломляющая подробность о друге никак не хотела вклиниваться в мозг. В подобное верится с трудом. Венец Смерти за твоим плечом. Разве это не вырванная из текста фраза из какого-нибудь мистического детектива или вроде того? Чтобы поверить в присутствие Смерти, нужно либо быть сумасшедшим, либо вконец отчаявшимся. Как бы там ни было, сейчас главное — найти Эрена. Что будет потом, они подумают после. — О, у вас что здесь, вечеринка, что ли? Иначе откуда вас так много? — насмешливый голос Имир трудно с чем-то спутать. Микаса и Армин синхронно обернулись. — В каком смысле много? — переспросил парень, предчувствуя неладное. От откровенного разговора в нутро въелся досадливый осадок. Как помочь? Как переубедить Эрена, что он самый что ни на есть обычный человек, и Смерти интересен так же, как и любой другой из семи миллиардов человек? — Ну как, сначала Леви мимо меня строевым маршем «вышагал», чуть с ног не сбил, теперь ты здесь сидишь! В следующий раз предупреждайте, я позже зайду, — все так же насмешливо протянула шатенка, оттесняя Арлерта с прохода. — Леви? Но что здесь делал… — Армин с замиранием сердца понял, что Аккерман, скорей всего, последовал за ним и подслушал их разговор. Кажется, обстоятельства приобретают скверный характер. 5. Все, что происходило далее, можно было бы описать сотнями эпитетов и метафор — и в конце концов, вас бы стошнило на собственный пол. Завуалировать красивыми словами то, с чем никогда не сталкивался, разве не в этом суть писательства? Поначалу было неизмеримое равнодушие. Мир событий и человеческого хохота — сплошной двадцать пятый кадр первой цветной комедии, которая позже оказалась второсортной мелодрамой. Цветовая гамма текла, точно мерная летняя река в сухой день, разбавляясь звуковой палитрой. Но и с самими звуками не все легко — как если бы насыпали в ушную раковину железных опилок. Некоторые частички добираются до мозга по слуховому каналу и растворяются в сером веществе. Отныне любой звук для тебя — тупое тягучее копье. Запахи — отдельная тема. Любой аромат долетал до обонятельных рецепторов со скоростью света в вакууме. Ты слышишь каждую отдельную ноту, которая после складывается в симфонию, а уже потом перерастает в рок-оперу. Жаль, этого было мало. Слышать одно. Понимать же — совсем другое. Изредка в пленке кадров вспыхивали прожженные сигаретой дыры, тогда в картинке неминуемо оставался белый след с радужными краями. Дыры вспыхивали то тут, то там, и вскоре их частота достигла количества кругов на воде от брошенного секунду назад камня. Пару раз обстановка делала кувырок, тогда приходилось либо падать на спину, либо хвататься за все, что попадалось под руку — лишь бы устоять и не перевернуться вместе с планетой. Лишь бы удержать еще толику не спятившей реальности. Никто не спрашивал, когда их руки или головы замещали подставку для равновесия. Они все были такими же. Глаза воспринимали все посылы от данной вселенной. Мозг анализировал лишь некоторые, и то, с двойным умыслом. Потолок теперь не только крышка ящика под названием «комната», но и «крученый диск с отстойной беззвучной музыкой». Стакан с какой-то мутно-желтоватой дрянью наводил зависть к способности Иисуса из воды делать вино. Стеклянные столы стали достоянием вершины мировой культуры, и плевать, что изобретение такое же обыкновенное, как лампочка. Десятки лет назад и она была пиком физико-научного подъема. Какой-то неровный, булькающий смех вырвался из недр желудка, определенно захватывая с собой что-то еще. Никакой эйфории и в помине нет. Отдушина для пустоты, которая пока греет лучше, чем любой обогреватель в мире. В ушах затихло все, кроме детской колыбели, которую, увы, пела не его мать, и, увы, не ему. затихла ночь — все тени спят, лишь филин точит клюв. и пять мышиных доходяг — под стрекот маленьких цикад — сопят под лопухом колючим. Эрен… Эрен… сколько по мне не иди — буду бежать впереди… Эрен..? тень… — Эрен! — Что..? — шатен резко разлепил веки, полные горчичного песка. Еле продрав сознание на трезвость мысли, Йегер втянул заложенным носом воздух, издав при этом свистящий звук. Оказывается, он сидит на земле. Оказывается, он сидит на земле на улице. Оказывается, он сидит на земле на улице без малейшего понятия, как очутился здесь. Перед ним, как скала, возвышался не такой уж и большой Конни. — Ты какого хрена здесь делаешь, друг? — Спрингер глядел на него прищуренными глазами, а в них так и читался немой укор. Как внезапно наши друзья становятся святыми! — Вот, сижу, — голос вело на одной ноте, которая неизвестно сколько еще сможет держать оборону. — Вижу, что не танцуешь, — лысый в сомнении свел брови, немного подавшись назад. Эрен подниматься не спешил. Шатен каждой клеткой ощущал, стоит шевельнуть хоть пальцем, и его вывернет раза три наизнанку, а после приколотит гвоздями к земле. — Но почему ты сидишь здесь, на… »…помойке, меж обдолбанных бомжей» — это ты хотел сказать? — … здесь, в общем. Эрен не знал, что ответить. Сказать правду? В очередной раз соврать? Мысли разбегались, как муравьи перед муравьедом. Если бы не эта свинцовая тяжесть, пронизывающая даже концы волос на голове, не обезвоженная корка апельсина вместо языка, не ломкий холод в конечностях и немеющий зад — если бы не все это, то Эрен, конечно же, нашел бы, что ответить. — Я… — Впрочем, не говори, — перебил его Спрингер, протягивая руку. — Давай. Я провожу тебя до дома. А там уж Микаса и Армин устроят тебе взбучку, — хмыкнул лысый, крепко хватаясь за слабую трясущуюся кисть парня. Йегер резво вскочил на ноги, сразу же жалея об этом. Мир раскололся на две части, разъехавшись по кусочкам в стороны. Острая молотящая боль прошибла череп насквозь. Тут же пульсацией отозвалась рассеченная нижняя губа. Костяшки рук зачесались. Эрен почти сразу понял, что от дури такой странной болезненной ломоты в разных частях грудной клетки не бывает. Он с кем-то подрался. Что ж, здорово. — Эй, приятель, надумаешь опустошить желудок, давай сейчас, не нужны мне лишние сюрпризы. Йегер и не думал возражать. Черт его знает, что он мог съесть за последние сутки (дни). Что бы это ни было, оно само просилось наружу. Конни терпеливо ждал все это время, ни словом, ни мыслью не упрекая друга ни за что. Эрен, может, этого и не помнит, но Конни его находит уже во второй раз. 6. — Господи, наконец-то дошли. Я думал, ты весишь меньше, — пропыхтел Конни, сбрасывая Эрена на кровать. Йегер рухнул на мягкий матрац со стоном расслабления. — Есть вероятность, что на девяносто девять процентов я состою из виски. — Шутишь? Отлично, значит, лучше, — улыбнулся Спрингер, переводя дыхание. — А еще один процент? Эрен посмотрел на Конни нечитаемым взглядом, прокручивая в голове непонятные, сложные на данный момент мысли. — Самый дорогой бурбон в баре. В этот момент облезлая дверь тихо раскрылась, впуская злого, но все-таки немного обрадованного Армина. — Привет, — блондин коротко обменялся взглядом с Конни. Тот кивнул. — Где он был? — Эм… Скажем так, «у одного кабака», — неоднозначно ответил парень, почесав лысину. Не говорить же, что Эрен валялся мешком мусора у других мешков с мусором? Даже с таким пояснением Арлерт понял, что дела плохи. — Он выглядит, как наркоман перед ломкой. В чем дело? — Какое-то время он был под кайфом, — глаза блондина предостерегающе широко распахнулись. Такого негодования в голубых глазах еще никогда не было. Парень просто не мог понять, почему Эрен предпочитает загнивать в каком-то переулке, вместо того, чтобы попросить помощи. Хотя о чем это он? Не попросил тогда, не сделает этого и сейчас. — Ну, эм, сейчас все нормально! Наверное… — Конни на глазах терял уверенность. — По крайне мере, сейчас он будет отходить. Поломает немного, но ничего смертельного. Если, конечно, не давать больше дурь и не вызвать зависимость, — попытка пошутить и размагнитить обстановку не нашла успеха, Армин саркастичного подтекста не заметил (или просто проигнорировал). Арлерт, не мигая, смотрел на тяжело дышащего Йегера, подмечая вялые кости под смугло-желтой кожей. Тело впилось в матрац, позволяя лучше рассмотреть ущербность полупадшего человека перед лицом здравомыслящих людей. думают, они такие правильные. что, если родились без Смерти в тени, сразу благородными и хорошими стали? Подумав об этом, шатен тут же скривился. Нет, он не позволит себе перекинуть вину на других. Его вина. Только его. Его крест. Проклятие. Ему жить в Аду. Нельзя никого затягивать за собой. но я так устал… Слезы почти пробились через стеклянный пласт глаза. Голос в голове звучал убедительно. Спрингер направился к двери, не видя смысла и дальше угнетать шатена своими рассказами о нем же. Арлерт повернулся следом. Непроизвольно, совсем не по желанию Эрена, подрагивающая, опутанная бледно-голубыми ветвями вен, рука потянулась следом за блондином. помоги. я не могу больше. помоги. я не могу больше. помоги. помоги. помоги. помоги. помоги… Холодок, как обычное и привычное предупреждение, огладил шею и спустился к плечам. Не в силах ничего ни сказать, ни даже выдохнуть, Эрен застыл, медленно возвращая руку на место. Нервная дрожь ударила в позвоночник. Ледяная, тут же исчезнувшая от невидимой ладони, слеза драгоценным за многие годы хрусталем катилась по скуле. Никто этого не увидит. Никто этого не узнает. Никто не откликнется. … буду бежать впереди… — Он точно будет в порядке? Неделю пропадал хрен знает где и… — Армин, он поправится. Поверь мне, — грустная полу улыбка и внезапный серьезный взгляд в самом деле многое сказали Арлету. И это цена за Изнанку? Падение. Когда Армин вернулся в комнату, Йегер уже неуклюже свернулся и прижался к стене. К блондину он лежал спиной. Арлерт не злился. Давно успел остыть. Легкое разочарование и осадок горечи — все, что осталось на данный момент. Оглядев комнату, блондин нашел глазами стул. Пристроив его у изголовья кровати, Арлерт грузно сел. — Я буду здесь. Хочешь ты этого или нет, — после минутной паузы, добавил: — Доброй ночи. Йегер одними губами прошептал: «Спокойной ночи». 7. Утро выдалось ужасным. Просто потому, что наступило. Эрен чувствовал себя лучше, чем ночью, когда Спрингер часа два доставлял его до комнаты в общежитии. Только естественное похмелье, только странный зуд под костями, только непреодолимое желание уйти отсюда. — Ну и гадость, — гнусаво прошепелявил Армин, зажимая пальцами нос. — И тебе доброе утро, — меланхолично ответил Эрен, сонно промаргиваясь. Совсем как обычный человек. — Что за вонь? Ты в канализации неделю жил, что ли? — блондин сморщился, точно от нарезки лука, отступая назад. — Как я ночью внимания не обратил… — Ну, одежду дней семь точно не менял, — в такой же расслабленной манере ответил парень, приподнявшись на локтях и оглядев себя. — Эре... господи, это что, кровь?! — Меньшее из всех «зол», что ты можешь здесь найти, — уверительно сказал шатен, зевнув. — Черт, я еды принес, но ты не притронешься ни к чему, пока не вымоешься. Раза четыре. Нет, лучше пять! — Армин отодвинулся в сторону, освобождая дверь в ванную. Эрен пожал плечами и походкой «так и быть, я уступлю» направился в душ. Арлерт справедливо рассудил, что пока они не будут возвращаться к плохому. Нужно первым делом привести Йегера в порядок. После столь долгого перерыва горячая вода в душе — самое божественное, что только может быть на Земле. Даже с привкусом железа. Даже раздирая и щипля поверхностные раны. Боль перестала так обильно и ярко насиловать мозг. Ломота в костях понемногу отпускала. Словно восстаешь из мертвых. — Эй, есть чем горло промочить? — хрипло поинтересовался Эрен, входя в спальню. Армин глядел в окно. Кровать уже оказалась перестелена и застелена. Оперативно. — Так и до алкоголизма не долго, — укоризненно заявил Арлерт, разворачиваясь к другу и демонстративно шествуя мимо него, к столу. Йегер хмыкнул. — Армин, имей хоть каплю сострадания. Я беспробудно пил в течение недели, у меня алкоголя в крови больше, чем волос на голове, и не только. Армин закатил глаза, но припрятанную в рюкзаке бутылку с пивом все же вытащил. Йегер обрадовано потянулся к ней. — А-а! — Арлерт цыкнул, покачав пальцем, — после того, как поешь. Эрен скуксился, с недовольством глянув в сторону импровизированных бутербродов с тунцом. тунец. какая знакомая рыба. «…с тунцом? …Имеешь что-то против тунца? …да, запах…» Неожиданная приятная мысль о брюнете и разговоре под сакурой немного подняли Эрену настроение. Леви был новой, интересной и девственно чистой страницей в его затхлой жизни. Сродное с этим чувство испытываешь после двухчасовой поездки в невыносимо душной и переполненной, как пылью, людьми маршрутке*. Первая проба искреннего воздуха вдали от мысленной суеты. Самое чудесное, что такой воздух никогда не сможет приесться и надоесть. — Эрен, ты вообще меня слушал? — Армин помахал рукой перед неподвижными глазами друга. С лица шатена не сползало выражение крайней расслабленности, которая стоит на границе с такими приятными воспоминаниями, как первый снег, первый друг, первая поездка к морю, первая мысль при полной луне в окружении домашних светлячков. Все первое неминуемо вызывает у нас нежность. — Да. То есть нет, — как в тумане ответил парень. Образы в голове все ярче и детальнее вырисовывали картину первой встречи с хмурым Аккерманом. Правда, не столько хмурый, сколько любопытный. — Просиживая тут с тобой без дела, я пропустил две пары. На третью я явиться собираюсь, — Арлерт неопределенно махнул головой. — А ты сиди здесь, — блондин взял вещи и направился к выходу. Уже закрывая за собой дверь, он вдруг спохватился. — Верно, — просунув голову в дверную щель, парень состроил угрожающе-повелительный тон, — и чтобы когда я вернулся, ты все еще был здесь, а не в какой-нибудь пивнушке, ясно? — Есть сэр! Так точно сэр! — шутливо построился Йегер, отсалютовав двумя пальцами. Оставшись наедине с не только собой, Эрен от чистого сердца пожелал, чтобы метеорит из «а что, если…» упал прямо сейчас ему на голову. 8. В течение дня все, кому не лень, а активностью внезапно заболели многие, порывались навестить Йегера в его закупоренной от внешнего измерения комнате. Вдобавок к шторам, окно запряталось под толстым зимним одеялом из овечьей шерсти. Спасибо маме Жана, ведь благодаря этому мохнатому необъемному чудовищу в новогодние вечера, когда отопление отключается под предлогом «ремонтных работ», в комнате номер сто четыре* всегда было тепло. По крайней мере, до того момента пока не приходилось вылезать из-под одеяла наружу. Принесенная Арлертом бутылка пива так и осталась стоять на столе — Эрен стоически решил пережить все подробности похмелья, не задействуя алкоголь. Неделя беспамятства и странных сюжетов, навеянных дурью, осталась позади. Марко мертв. Ему не повернуть время назад и не исправить того, что изменить он с самого начала не в силах. Придется жить дальше, чувствовать непосильный груз вины и знать, что даже ты не сможешь этого прекратить. Эрен и не знает даже, что такое жизнь без вечного душащего давления. Вначале оно ковырялось в районе сердца, не подавая особенных признаков жизни, но с возрастом и осознанием становилось лишь сильней и яростней. Люди зовут это душевной болью, Йегер называет это небольшой расплатой. За что он только платит? Вот это интересный вопрос. В дверь снова постучали. Эрен тихо буркнул ругательство в подушку. Все, чего хотелось — спать и выпасть благодаря этому из реальности часов на десять. — Микаса, — устало выдохнул Эрен, припадая плечом к деревянному косяку. Глаза слипались точно склеенные. — Привет. Выглядишь отвратно, — с грустной улыбкой сказала девушка, видя перед собой лишь жалкое измученное временем и обстоятельствами существо. — Спасибо, я старался. Глупое неловкое молчание плотным кольцом обхватило молодых людей. Йегер не хотел, скорее до скрежета зубов не желал впускать кого бы то ни было в комнату. На небольшой отрезок времени его обитель закрыта для гостей, посторонних мыслей и слишком ярких эмоций чужаков. Душа требовала расслабиться, отпустить, наконец, то нервное напряжение, что преследовало его всю жизнь. Хотя бы на краткий миг, пока сквозные дыры, поросшие бурьяном и крапивой, не начнут потихоньку обугливаться, покрываясь омерзительно-сухой коркой. О заполнении или затягивании речи и не шло. — Ты в… — Ты говорила с Армином? — перебил подругу шатен, предчувствуя вопрос и категорично не желая пока отвечать. Нет, он не в порядке. — Потому что он в курсе. Знаешь, их очень легко отличить. Когда Конни притащил меня в комнату, ничего-не-знающий-Армин наорал бы, прочел пару моральных лекций и ушел, переполненный вселенской обидой и злостью. Но все-понимающий-Армин не только не стал поднимать шум, но еще и просидел всю ночь у моей кровати, точно любимая женушка. Хах, да он и бутерброды утром приготовил! — усмехнулся Эрен, распираемый неизвестным, но таким горячим, точно огонь, чувством. Идентифицировать его пока не удалось, но это определенно было что-то среднее между благодарностью и отчаянным разочарованием (последнее, разумеется, к самому себе). — В свою защиту могу сказать, что он сам обо всем догадался, — Аккерман смиренно подняла руки, сдаваясь в не начавшемся споре. — Ну да. Это же очевидно, — Эрен покачал головой, прикусив изнутри губу. Всем своим видом парень дал понять, что больше не хочет говорить. Микасе ничего не оставалось, как отступить на время. Уже когда брюнетка отошла на приличное расстояние, Йегер ее окликнул. — Погоди! Все хотел спросить… Аккерман. У вас одна фамилия, — прозвучало громко и не вопросительно, но шатена это волновало в последнюю очередь. — Он мой двоюродный брат, — после этих слов Эрен ощутил, как что-то немеет в гортани. — Когда нам было лет по пять, он приезжал вместе с матерью навестить мою семью. Эрен, вы даже играли вместе. Теперь онемение поползло по всему телу. — Что..? — девушка вопроса не услышала, будучи уже далеко от сто четвертой комнаты. — Тц, а я ни хрена не помню, — пробубнил парень, заползая обратно в комнату. Голова плавилась раскаленным алюминием, но язык почему-то плохо ворочался от накатившей волны холода. значит, под сакурой мы виделись во второй раз. и почему-то стало обидно… Не успел Йегер без памяти провалиться в черную пустоту, как в дверь снова, на этот раз настойчивей предыдущего, забарабанили. — Черт подери, сегодня всемирный день «спроси как у Эрена дела», что ли? — раздраженно прошипел шатен, в два шага преодолевая расстояние до облезлого куска дерева. — Что ещ… Леви? — Эрен еще никогда так быстро не смущался и не терял дар речи. Почему-то именно брюнета Йегер ожидал увидеть меньше всего. Запал злости оказался потушен одной волной серо-белых звезд в чужих глазах. — Я... эм... не настроен пока что прини… чт... что ты делаешь..? Эрен и так двух слов связать не мог, а уж когда Леви с полной решимостью и уверенностью во взгляде вдруг начал напирать на него, и вовсе перестал трезво соображать. Притянув шатена к себе за горло водолазки, Леви как можно невесомей и теплей коснулся устами чужих губ. Мир в глазах обоих рухнул, погребенный в каменный пепел. Сажа и копоть закружились по земле, сметая остатки огромных лап*. — Я знаю, — начал тихо Аккерман, не поднимая глаз с чужой мерно вздымающейся груди, — это звучит по-идиотски наивно, но… — тут парень все же поднял голову, смотря как-то слишком по-человечески, — ты больше не будешь бороться с этим один. Эрен не двинулся и ничего не ответил. На губах еще жгло легкое касание. В голове белым-бело, сердце в удивлении не понимает, как именно ему продолжать свой ход. В неправильных глазах по-прежнему стояла мертвая вода, и только темный сумрачный лес, когда-то давно родившийся из горя, зашелестел тяжелыми ветвями. Мир начал неторопливое пробуждение ото сна.