Стальная дева

От автора: спасибо)) Я так счастлива, что эта история вам нравится и вы ее поддерживаете) Надеюсь, и новая глава тоже порадует) *** Они с Марой проговорили несколько часов. Обменивались воспоминаниями, крохотными, ненужными событиями из прошлой, оставшейся далеко позади, жизни. Эйн каждый раз говорил себе, что надо спать, что потом времени не будет, зарекался — договорю вот это и все. Потом договаривал, спрашивал что-то и слушал в ответ. О дождях на Герии, и о том, как Мара еще в интернате угнала скайлер незадолго до Испытания. Вырвалась полетать, потому что думала — она не переживет финальный экзамен, и перед смертью хотела почувствовать в последний раз, как хлещет по лицу ветер, вышибая из головы мысли и страхи, и как это здорово — на короткое мгновение принадлежать только себе и не думать ни о чем. Она знала, что ее накажут. И это не имело никакого значения. Тогда за нее вступилась Льенна, а после отчитала, как ребенка. И Маре было стыдно, за то, что подвела, и еще сильнее — за то, что перед Испытанием думала о смерти. А не о том, как победить. «Тянись к цели, Мара. Что бы ни произошло, даже если ситуация кажется безнадежной, ты должна тянуться к цели. Изо всех сил. И тогда, если ты умрешь — ты не умрешь победительницей. Но и проигравшей не умрешь тоже». Когда Эйн наконец уснул, эти слова крутились у него в голове. Снилось, что илирианцы объявили войну, и осталось несколько часов до нападения, а он пытался дозвониться до членов Сопротивления, и ни у кого не работа коннект. Эйн просыпался, смотрел на часы, прижимал к себе Мару, и быстро отрубался снова. Он был почти уверен, что в конце концов разбудит его или звонок Леннера, или звонок будильника, но окончательно он проснулся от похоти и чувства, что отжимается. Ощущение просочилось в его сон — размеренное напряжение мышц, вдохи и выдохи, и образ, от которого теплело внизу живота — крепкие мужские запястья в захвате узкой женской ладони. Его, Эйна, запястья. Он открыл глаза, прочистил горло, чтобы как-то отвлечься от образа — слишком яркого, живого, и сказал: — Ты бы меня не удержала. Я сильнее, — голос хрипел и не только после сна. Мара отжималась, спокойно и плавно, будто под ее серой кожей были механизмы, а не живые мышцы: — Удержала, если бы ты сам захотел. У нее не сбивалось дыхание, и тонкое, вытянутое в струну тело не дрожало. — Понятно, — Эйн прочистил горло снова, сел. Возбуждение Мары накрывало как горячая пелена. Хотелось поддаться, протянуть руки запястьями вперед. И останавливала только мысль о том, что теперь Эйну полагалось думать о другом. Принимать решения и отвечать и за Сопротивление, и за защиту всей Земли, и за Мару в том числе. Когда он об этом вспоминал, ему казалось, что сверху опускается монолитная плита. И сколько бы Эйн не бился, он ничего не сможет с ней сделать. Мара нахмурилась, поднялась одним плавным, грациозным движением, и что-то темное, тревожное проскользнуло в ее мыслях. Он отгородился, чтобы не чувствовать. — Габриэль… — Пойду в душ. А то потом точно времени не будет. Достань пока пожрать что-нибудь, а потом обсудим, что делать дальше. В ванной он замер, не зная, можно ли мочить ларрал сразу после операции. Ойлер ничего не делал с местом, где протез крепился к телу, только залил тонким слоем медицинской пены. В конце концов, Эйн ополоснулся под душем, стараясь, чтобы вода не попала на металл, и стер засохшую кровь губкой. Очень хотелось снова почувствовать себя чистым. Прикосновение его собственной механической руки к коже казалось странным, но закрыв глаза, он не чувствовал никакой разницы между ларралом и живой конечностью. Мысли крутились по кругу, один бессмысленный виток за другим, будто бы фоном — что надо сделать в первую очередь, как вычислить илирианцев на Земле, бесконечные догадки, откуда начнется нападение и когда. Вода смывала их, но они приходили снова, и каждый раз вместе с ними накатывало безнадежное ощущение, как во сне — что он не успевает и ничего не может. Он понимал, что ничего ему эти мысли не дадут, но перестать не мог. После горячего душа Эйн врубил холодный. Долго матерился, зато вышел из ванной готовый воевать и убивать. Мара ждала у стола с двумя контейнерами службы доставки. Еда была человеческая, ни одного герианского блюда, и на вопросительный взгляд Эйна Мара пояснила: — Я изображаю человека. Будет странно, если начну заказывать герианскую еду. — Это мало кого удивит, — он пожал плечами, взял контейнер со стола и устроился с ним на матрасе. — Вкусы разные бывают. Она взяла свою порцию, оперлась о столешницу бедром, открыла контейнер и невозмутимо сказала: — Я могу связать тебя после еды. Эйн поперхнулся, закашлялся. Мара продолжила, будто ничего не заметила: — Могу выпороть тебя — ладонью. Или твоим ремнем. Или если ты не хочешь, могу целовать тебя. Могу тебе отсосать. А потом мы займемся сексом. Она говорила, а Эйн это видел будто наяву. И все, что она не сказала, дорисовывало воображение. Он наконец прокашлялся, спросил, не поднимая глаз и злясь на самого себя: — Внезапное предложение. Но я уверен, нас прервут на самом… — Ты слишком много думаешь, — перебила его Мара. — Одни и те же мысли, раз за разом. И каждый раз от них все хуже. Тебе надо остановиться. Ее рассудительность, ее спокойствие злили: — И что, ты решила вытрахать из меня все сомнения? Какая щедрость. — Я могу дать тебе передышку, — ровно, бесстрастно заметила она, и выдавало ее только то, как нервно, как напряженно она царапнула край контейнера когтями. — Возможность выдохнуть и посмотреть на проблему свежим взглядом. Эйн молчал. — Я мало что могу тебе дать, Габриэль, — признала Мара. — Но это — могу. Было что-то еще, что она недоговаривала и прятала где-то глубоко в своем сознании. — А что получишь ты? — он усмехнулся, отставил контейнер с едой. — Или это бескорыстная акция? Утешь своего мужика, исполни долг настоящей герианки. Он и сам не мог объяснить, от чего бесится. Может, потому что она его хотела, но предложила секс будто одолжение лично Эйну. Может, потому что верила, будто может им управлять — заставить перестать думать. И после короткой ночной близости — не секса, но разговоров, тепла — это злило. — Радость, — спокойно ответила Мара. — Удовольствие. Чувство, что я не бесполезна. Вот, что получу я. Я хочу тебя, Габриэль. Ты знал это с самого начала. Я хочу заботиться о тебе не потому, что я герианка. А потому что ты стал мне дорог. Неужели земные женщины так не делают? Как-то ей удавалось — выбесить его одной фразой, и обезоружить следующей. Может, потому что Мара не врала, не скрывала, что чувствует и не искала себе оправданий. — Землянка не предложила бы меня пороть, — сказал Эйн, и выдохнул. — Но ты не землянка. И если уж ты сделала мне скидку, на то, что я человек, я могу закрыть глаза на твои герианские заморочки, — она хотела помочь. И очень страшно было признавать перед ней, что ее помощь, ее поддержка были ему нужны. — Я не знаю, что мне делать и это бесит. Я могу составить план, разделить обязанности. Но раз за разом я спотыкаюсь. Я не вижу общей картины. Продумываю ближайшие шаги, но не вижу дороги. С Сопротивлением всегда было просто. Я подчинялся Меррику, а после его смерти делал как он. Я знал, как буду воевать и знал с кем. А теперь все, абсолютно все изменилось буквально за сутки, и мне полагается как-то спасти целую планету. Мара убрала еду, подошла к нему и опустилась на пол, напротив. Эйн ощущал ее присутствие, как невесомое прикосновение. — Сейчас, прямо сейчас, — признал он, — я могу только думать. Искать выход, искать зацепки и попытаться понять. Сколько илирианцев на нас нападет, где и когда они начнут. На какие объекты нацелятся поначалу. — У тебя мало информации. Ты не найдешь ответа, пока не узнаешь больше. — Что, если я упустил что-то важное? — именно этого он боялся на самом деле. И потому боялся отвлекаться. — И ответ у нас перед глазами. — Заметила бы я, — ровно и уверенно отозвалась Мара. — Или Леннер. Заметил кто-то из Сопротивления. Или Рьярра. Или Ойлер. Ты не один, Габриэль. Никто не промолчит, если ты поведешь нас на смерть. Поэтому береги силы, когда можешь. Она протянула руку, помедлила, давая Эйну время отстраниться. Он остался на месте, и ладонь Мары прижалась к его щеке. Когти легонько царапнули кожу. Он выдохнул, прикрыл глаза и спросил: — Ты правда можешь это сделать? Вытрахать из меня все мысли. — Да, — просто отозвалась она. — Нас могут прервать, — он сильно удивлялся, что Леннер до сих пор этого не сделал. Или Рьярра, или кто угодно еще. — Тогда мы прервемся. Эйн сделал долгий вдох, выдох, и открыл глаза: — И это ни на что не повлияет. Ты не перестанешь мне подчиняться. — Я обещала тебе помощь. Я сдержу слово. Габриэль, я хочу, чтобы ты подчинялся мне во время секса. И только во время секса. — Хорошо, что мне делать. Она отстранилась, встала: — Доешь. Это важно. Он снова подтянул к себе контейнер, и подумал, что теперь-то точно им кто-нибудь помешает. Еда была горячая, но безвкусная, Эйн честно доел все, и отставил контейнер, глядя на то, как ест Мара — аккуратно, быстро. Экономно. Она не делала ни одного лишнего движения и не отвлекалась от еды. — Вкусно? — спросил Эйн, глядя на ее губы. Внутри медленно разливалось тепло. Оно не имело никакого отношения к мыслям Мары. Это возбуждение было его собственное. — Нет. Не разговаривай, Габриэль. Сходи и принеси мне веревку. Он с шумом втянул воздух, коротко кивнул, и поднялся на ноги. Тело казалось чужим, и покалывало изнутри удовольствием и предвкушением. Эйн не стал спрашивать, откуда Мара знала про веревку — может, просто догадалась. Веревки входили в стандартный набор снаряжения, которое всегда держали в убежищах, хранилось оно обычно за какой-нибудь панелью в сантех.блоке — за унитазом или сбоку от душевой кабины. В этой квартире выбор был небольшим — пара игольников, лазерный резак, аптечка, мобильный терминал и набор электронных отмычек. И веревка — тонкая и прочная. Когда Эйн вернулся в комнату, Мара уже доела, и пустых контейнеров нигде не было. Она стояла у стола, опершись бедром, в спокойной, небрежной позе. — Хорошо, Габриэль. Положи веревку на стол. И раздевайся. Не торопись, я хочу на тебя посмотреть. — Так себе зрелище. Ничего особенного, — с усмешкой отозвался он, но сделал, как Мара сказала. — Ты споришь со мной. Три удара ремнем за это, — спокойно заметила она, а Эйн замер. Возбуждение внутри всколыхнулось волной, смешалось с уколом страха. Эйн медленно потянулся к футболке — взял ее в сантех.блоке чистую, вместе с остальной одеждой, должно быть Мара постирала, когда проснулась, потому что и сама теперь была в чистом. Эйн потянул низ футболки вверх, хотел изобразить сексапильность, но почувствовал себя глупо. И в результате просто снял, оглянулся, глядя, куда положить. — На стол, — ровно сказала Мара. — Если Леннер нас застанет, у него будет праздник. — Не будет. Он нас не застанет. Теперь ремень, и отдай его мне. Эйн расстегнул пряжку, вытащил ремень из шлевок, протянул ей. Мара сложила ремень вдвое, щелкнула, и звук сам по себе был как удар. Эйн замер, чувствуя, как холодок прошелся вдоль позвоночника. И как тесно вдруг стало в штанах. — Не боишься переборщить? Может, назначим стоп-слово? — предложил он, стараясь, чтобы прозвучало небрежно. — Я не знаю, что это такое, — отозвалась Мара, потом потянулась к его сознанию и выцепила напрямую. Эйн только тогда понял, что подпустил ее ближе, чем обычно. Перестал закрываться. — Понимаю. Оно нам не понадобится, Габриэль. Если тебе будет плохо, я почувствую. Она подошла к нему близко, так близко, что Эйн мог чувствовать тепло ее тела: — Я причиню тебе боль. Сделаю тебя беспомощным. И тебе понравится. Но я никогда не причиню тебе вреда. Веришь мне? — Да. Да, он ей верил. — Раздевайся полностью. Она была полностью одета, и следила за каждым его движением. В квартире было прохладно, Эйн чувствовал, как обдувает разгоряченную кожу воздух, и казалось, что внутри разгорается огонь. — Хорошо, — сказала Мара. — Ты очень красивый, Габриэль. Он недоверчиво усмехнулся, и она добавила: — Повтори это. Он почувствовал, как слова застряли в горле. Молчал слишком долго. — Еще два удара ремнем за непослушание, — сказала Мара. — Говори, пока их не стало пять. Он облизал губы, голос казался чужим, когда Эйн произнес: — Я… я не могу это сказать. — Пять. И еще три. Уже восемь ударов, Габриэль. Говори, пока их не стало десять. Он выдохнул, заставил себя кивнуть и сказал почему-то очень тихо: — Я красивый. — Ты сильный, и хрупкий. И я люблю тебя. Повтори. Ее голос обволакивал, проникал глубже, чем любое прикосновение, стискивал сердце ласковой ладонью. — Я сильный… — он запнулся, не смог сказать про слабость. И закончил. — И ты меня любишь. Она запустила пальцы в его волосы, погладила ласково, улыбнулась: — Так хорошо, Габриэль. Тебе будет так хорошо, ты даже не представляешь. Мой Габриэль. Ее пальцы сжались у него в волосах, медленно, сильно, Мара потянула его вниз, и Эйн наклонился над столом. Уперся руками в столешницу. Мысли утекали, как вода в песок, растворялись в возбуждении и уверенности — можно отпустить себя, довериться Маре и принять все, что она собиралась делать. Просто наслаждаться — ее уверенностью, лаской или болью. Всем, чем была для него Мара. — Десять ударов, Габриэль, — она смаковала его имя, каждую букву ласкала голосом. — Но мы начнем не с них. Ее ладонь с силой опустилась на его задницу, звонкий звук шлепка отразился от стен. Эйн почувствовал, как внутри все сжимается от удовольствия и от стыда. Место удара горело. Жар разливался по всему телу. — Это унизительно. — Нет, — спокойно, непривычно мягко отозвалась Мара. — Нет ничего унизительного в том, как ты открываешься мне. Ничего унизительного или постыдного между нами. Она ударила снова. Звук был резким, как выстрел из старомодного оружия. — Ничего постыдного, Габриэль. Только ты и я. И то, что я могу с тобой сделать. Повтори. — Ты и я, — его голос прозвучал хрипло, низко. Показался чужим. — И то, что ты будешь со мной делать. Мара наклонилась к самому его уху, прикусила совсем легко и выдохнула: — Хороший мальчик. -------------------------------------------------------------------------------------------- Я пишу этот текст по правилу 50 рублей: суть его в том, что, если хотя бы один человек пришлет мне хотя бы 50 рублей на Яндекс. Деньги: money.yandex.ru/to/410016407141638 я выложу новую главу «Стальной девы» через неделю (9.02.2020) Но даже если никто ничего не пришлет, я продолжу выкладываться, просто реже.