Стальная дева

От автора: в этой главе присутствуют потенциально триггерные моменты, но, думаю, после всего остального они вас не испугают) Спасибо огромное за поддержку и приятного чтения, сегодня и всегда)) *** Леннер даже не был связан. Сидел, привалившись спиной к стене, расслаблено и лениво, смотрел на Мару снизу-вверх, и Эйн без труда читал в его взгляде — ублюдок примеривался, куда хотел бы воткнуть нож. Если бы мог. Или же вспоминал, и Эйн в тот момент тоже вспомнил: одуряющий запах ее крови, страх, что она умрет, нож у нее в животе и раскаленную, выжигающую мысли боль, агонию. Мара сидела напротив тюремного бокса, аккуратно сложив руки на коленях, а в воздухе перед ней плавали виртуальные экраны. С них улыбалась девочка, голубоглазая и светловолосая, чем-то неуловимо напоминавшая Леннера. Не было рядом никаких пыточных инструментов, ничего из того, что Мара с Рьяррой использовали на Ойлере. Но Эйн все равно не мог отделаться от мысли, что Леннер предпочел бы пытки. Мара сидела молча, если и говорила что-то, то до того, как Эйн пришел. И Леннер молчал тоже, заговорил с усмешкой, только когда увидел его: — Малыш, хорошо, что ты пришел. А то с твоей подружкой уж слишком скучно. Вопросы, картинки, — он кивнул на экраны. — Ты бы ей сказал, что она занимается херней. — Я и сказал, — спокойно отозвался Эйн. — И что убить тебя лучше. Но она упрямая. — Ты мешаешь, Габриэль, — бесстрастно заметила она, и в ее сознании скользнула тень раздражения. И чего-то… чего-то похожего на стыд. — Я не закончила допрос. — Я твой начальник, помнишь? — фыркнул он. — Я могу мешать чему угодно. — Что я вижу? Проблемы в раю, малыш? Надо лучше стараться в постели. Или это не ты трахаешь герианскую суку, может, она тебя? Он пытался разозлить, подначивал. И в другое время у него бы получилось. Но в этот раз Эйн видел слишком многое, подмечал детали. Темные круги под глазами Леннера, как старательно тот не смотрел на виртуальные экраны, как усмехался широко и напоказ. — Херово выглядишь, — сказал Эйн. Леннер развел руки, будто демонстрируя себя: — Слишком давно не убивал. Это плохо для здоровья, — потом он рассмеялся, посмотрел Маре в глаза и спросил. — Помнишь, как я умею убивать? Да, Мара помнила. Эти воспоминания были окрашены в темные оттенки страха, отдавали горечью. Леннер говорил ей тогда: ты не умеешь бояться, но я тебя научу. И отчасти… да, у него получилось. Может, потому она и хотела: не убить его. Исправить. Взять под контроль и свой страх, и его источник. «Я хочу исправить этого человека, Габриэль, потому что я могу его исправить», — резко отозвалась она, уловила его мысли, и они ей не нравились. «Ты исправляешь не всех. Ты двинулась конкретно на Леннере». «Я исправляю тех, кого могу и хочу». — Точно проблемы в раю, — Леннер рассмеялся снова. — Вы как дешевая мелодрама по сети. Паршивый сюжет, и главная героиня то еще бревно, зато столько многозначительных пауз, столько кадров глаза в глаза. Но мне всегда больше нравились катастрофы. Он и сам был как катастрофа. И Эйн сам не понимал, от чего не пристрелит его. «Он нужен живым, Габриэль. Дай мне шанс, дай мне время». Эйн отошел к стене, привалился спиной, скрестив руки на груди, пожал плечами: — Вы продолжайте. Я не помешаю. Добавил мысленно: «Было бы что от меня скрывать. Я ожидал увидеть пытки». Он посмотрел на виртуальные экраны снова. Девочка улыбалась, на боковой проекции она игралась с виртуальными рыбками — совсем короткая запись, которая крутилась бесконечным повтором: красноватые рыбки в воздухе, маленькие детские ладошки, к которым они подплывали, чтобы отпрянуть назад от каждого движения. Совсем как живые. И девочка тоже была совсем как живая. «Ты их увидишь», — сказала Мара. И в ее сознании, где-то за ледяной решимостью действовать, за готовностью идти до конца, за всем остальным, была темная, отдающая горечью и металлом убежденность: что после Эйн уже никогда не сможет смотреть на нее как раньше. «Леннер того стоит?» — спросил он. И сам себе ответил: нет, не стоит. «Не только он, — отозвалась она. — Я могу ему помочь. И я хочу. Знать, что могу не только убивать». — Да, малыш, ты не помешаешь, — Леннер лениво сцепил и расцепил пальцы, будто проверял, как они работают. Будто готовился напасть, хотя и сам наверняка понимал, что не выберется сквозь прозрачную преграду, которой был отделен тюремный бокс. — Нечему мешать. Знаешь, когда ты сказал, что меня будут переделывать, я даже испугался. Столько всего слышал про серых сук. О том, как они меняют своих, промывают им мозги. Но пока твоя подружка просто занимается какой-то херней. Он все еще не смотрел на экраны. Ойлер говорил: Мара разберет Леннера на части. И соберет заново — как захочет. После того, что рассказала Салея, Эйн даже представлял, что будь на базе дева любви — настоящая, обученная, герианская дева любви — справилась бы. Использовала бы эмпатию, переломала бы Леннера с ее помощью, и не осталось бы от несчастного ублюдка ничего. Ничего, что делало его собой, что делало его человеком. «Мне не нужна эмпатия, Габриэль. И дева любви не нужна тоже». — Папа! Папа, ты же приедешь? — голос, высокий и детский вспорол воздух, прозвучал как выстрел в тишине, и Эйн вздрогнул. Не ожидал. Леннер дернулся, вскинул голову на звук, зацепился взглядом за один из экранов и уже не смог отвернуться. Девочка играла и играла с рыбками. И выражение лица у Леннера было такое… таким его Эйн никогда не видел, даже не представлял, что однажды увидит. — Грязно играешь, красотка, — хрипло сказал Леннер, он больше не усмехался. Перевел взгляд на Мару — тяжелый, страшный — и пообещал: — Я тебя убью. Я с того свет за тобой приду и вытащу из тебя кишки. «Папа». Фраза тоже повторялась. Крутилась — должно быть фрагмент разговора, может, видео-звонка, только картинки не было. «Ты же приедешь?» Папа-папа-папа. По кругу, как рыбки, вокруг девочки на видео. Мара повела ладонью в воздухе, звук оборвался. — Как ее звали? — спросила Мара, и Леннер рассмеялся, устало, хрипло: — Красотка, ты откопала даже видео. Ты откопала визуальные файлы. Ты знаешь точно, как ее звали. — Скажи, как ее звали, и я уйду. Это, — она указала на россыпь экранов в воздухе, — я заберу с собой. Леннер усмехнулся: — Делия ее звали. Никакого секрета, вообще никаких секретов между нами. Ты откопала мое прошлое, а я пощекотал ножом твое нутро. Мы стали так близки, да? Давай повторим. Мара не отреагировала на провокацию, и о страхе, который всколыхнулся в ответ на его слова, на его издевательское «давай повторим» знала только сама Мара. И Эйн. — Как ты ее звал? — Пуговка, — Леннер рассмеялся. — Она всегда так на меня дулась. Говорила, что уже взрослая. Но что она знала, да? Она так и не выросла. Ее завалило обломками, когда вы, суки, решились поиграть в свою идиотскую войнушку. Он пожал плечами и вдруг добавил: — Ей нравилось рисовать. Всегда, когда я приезжал, она притаскивала мне ворох рисунков. Ее мамаша покупала ей настоящую бумагу и маркеры. Как в старомодных фильмах. Кто в наш век вообще рисует на бумаге, да, красотка? Мара промолчала. Но Леннеру и не нужен был ее ответ: — Хреново у нее получалось. И меня она рисовала особенно коряво. Но рисовала на каждом долбанном листе. «Папа в пустыне побеждает врагов», — передразнил он и рассмеялся. — «Папа защищает нас от плохих людей». Ее мамаша была гражданская, они верят в такой бред. «Плохие люди». Да такие же. Ты, малыш Эйн, должен же помнить, как это было. Да, Эйн помнил. По своему, сражаться с герианцами было проще. Просто потому, что они не были людьми, в них проще было видеть только врагов. Было — до Мары. — Она всегда встречала меня снаружи. Не у дверей, а на причале. Выбегала навстречу, начинала спрашивать еще до того, как я из флаера вылезал. Десяток вопросов за раз. А где я был? А что я привез? Всякую хрень я привозил. Что в рекламе увидел, то и тащил. Ее мамаша каждый раз презрительно фыркала, я ни разу не угадал. Эйн ничего не знал о жене Леннера — если он вообще был женат с матерью девочки. Предполагал, что она умерла еще до войны. Или хотя бы раньше дочери. Про нее Леннер ничего не говорил, и сейчас — он о ней не горевал. Она ничего для него не значила. Значение имела только дочь. — Я все никак не могу понять, красотка, зачем ты спрашиваешь? Ты же вроде как должна меня перевоспитывать. Так к чему ворошить прошлое. Я раз за разом вспоминаю, и хочу вас перерезать, как свиней. На что ты надеешься? — Леннер усмехался. — Задавай свои вопросы, они ничего не изменят. — Смерть кучки герианцев тоже ничего не изменит, — угрюмо, глухо напомнил ему Эйн. — Да, — легко признал Леннер. — Но надо же чем-то заниматься. Мара кивнула спокойно, поднялась, будто и не ожидала другого ответа, будто он ничего не менял. А Эйн тоже не мог понять — почему она спрашивала именно это, на что надеялась. И почему не хотела, чтобы Эйн видел этот разговор. — Эй, красотка, ты так просто уйдешь? Я ждал чего-то пострашнее кучки старых фотографий, — окликнул ее Леннер. Может, он пытался сказать это издевательски, но звучало просто устало. — Я узнала, все, что хотела, — не оборачиваясь ответила Мара. И вспомнила слова, которые передал ей Эйн: я ожидал увидеть пытки. Обернулась она у самого выхода, посмотрела на Леннера сверху-вниз, спокойно, бесстрастно: — Это был не голос твоей дочери, Леннер. Это была запись другого ребенка. Ты уже не помнишь, как звучал ее голос. И глядя на то, каким стал взгляд у Леннера в тот момент, Эйн вспомнил ее ответ. «Я ожидал увидеть пытки». «Ты их увидишь». Да, она сказала правду. ------------------------------------ Я пишу этот текст по правилу 50 рублей: суть его в том, что, если хотя бы один человек пришлет мне хотя бы 50 рублей на Яндекс. Деньги: money.yandex.ru/to/410016407141638 я выложу новую главу «Стальной девы» в понедельник (21.09.2020) - и после уже вернусь к воскресным обновлениям. Но даже если никто ничего не пришлет, я продолжу выкладываться, просто реже.