Стальная дева

От автора: огромное спасибо за поддержку и донат)) Надеюсь, глава вам понравится. *** — Нет. Зря все-таки она сказала ему сесть, Эйн вскочил, мимоходом подумал — он и так уже столько всего натворил, нельзя, нельзя было теперь еще и орать на нее. Но хотелось. Потому что ни за что на свете он не согласился бы на то, что она просила. — Габриэль… — Нет, — голос прозвучал резко, Эйн отступил назад, мотнул головой, — нет, этого не будет. Я не дам тебя убить. Она сказала «ликвидация», будто так это проще было принять. — Это не твой выбор, — холодно напомнила она. И он бы отдал правую руку, чтобы понять, что она в тот момент чувствовала. По лицу ничего нельзя было прочесть. — Мой. Мой, Мара, ты потому и пришла. И да, я виноват. Только я. Думаешь, я не хотел бы все исправить? Но плевать, насколько я виноват, и как облажался. Я не дам. Тебя. Убить. Он впечатал каждое слово, чтобы она поняла, чтобы услышала — раз теперь она не могла его чувствовать. — Мы должны восстановить метку, — Эйн с силой провел по лицу руками. — Можешь ненавидеть меня сколько влезет. Можешь, хоть транслировать мне это в голову круглые сутки. Но это единственный способ тебя спасти. Мара рассмеялась, в голос — уродливым, нечеловеческим смехом, в котором звучали металлические нотки переводчика: — Ты думаешь, я этого хочу? Габриэль, ты в это веришь? Он вспомнил, что говорила Рьярра: зачем ей жить? Льенны нет, Эйн ее предал. И теперь ничего кроме боли ее не ждало. И только одно могло бы ее убедить: — Льенна говорила тебе, — слова из ее памяти. Первое, что Эйн о ней узнал. — Ты должна жить, Мара. Жить изо всех сил. — И где она?! — рявкнула Мара, подалась вперед, будто вот-вот бросится. И так неправильно, так непривычно было видеть, как она теряла контроль. Контроль, которым так гордилась, на который опиралась. «Я могу контролировать себя, Габриэль, и потому могу контролировать тебя». А теперь даже этого не осталось. — Льенны нет рядом, — каждое слово было как удар плети. — «Жить изо всех сил», Габриэль? Здесь не осталось ничего для меня. Я должна была умереть раньше. Леннер убил меня. Я умерла. И только ты продолжаешь тащить мой труп вперед. Она осеклась — и он видел, чего ей стоило вернуть самоконтроль, как она сделала глубокий вдох, выдох. Заставляя себя успокоиться. А ведь люди делали так же. Так по-дурацки все вышло: когда Эйн мог ее чувствовать, не смог доверять ей до конца. А теперь вот смотрел со стороны, и видел, что не такие уж они и разные. Стало тихо, Эйн ничего не мог ответить, Мара тоже замолчала. И ничто не заполняло эту тишину — больше не было связи, не осталось даже отголоска присутствия. — Мне больно, Габриэль, — наконец тихо сказала она. Устало. Будто уже проиграла и не знала, что с этим делать. — Мне все время больно. Я все время говорю себе: ты должна быть сильной. Должна выполнить долг. Тащиться вперед. Шаг за шагом. Но я больше не могу. Габриэль, я — все. Он не имел права ее трогать. Не после того, что случилось. Эйн это понимал. Все равно подошел и прижал ее к себе. И она не врала. У нее не было сил — даже оттолкнуть его. — Прости, — бесполезно было это говорить. — Прости, Мара. Мне жаль. Что предал. Что не смог тебе верить. — Прощение ничего не меняет, Габриэль. Не делает легче. Ее тело казалось таким хрупким — слабым. Эйн никогда не думал, что однажды сможет это о ней сказать. Стальная дева. Привыкшая смотреть на мужчин свысока, уверенная, сильная Мара, которая гордилась тем, что умела. Слабая. Если бы Эйн спросил ее раньше, он знал, что услышал бы: что она не хотела бы до такого дожить. — Я тебя предал, — сказал он. Признал то, что они и так оба знали. — Не когда выстрелил. Когда использовал метку. Я тебе не верил. — Я знала, — отозвалась она. — Что ты не веришь. Я надеялась, что ты способен… хотя бы уважать. Эйн выдохнул, коснулся губами ее макушки. Почувствовал себя вором. Она бы вырвалась, если бы оставались силы. Он был в этом уверен. Но сил у нее больше не было. И крутилась в голове идиотская мысль: как это дерьмо с нами случилось? Вдвойне идиотская от того, что Эйн прекрасно сам знал — как. И почему. — Мара, я человек. Это не оправдание. Я просто… У меня в голове вечно крутится, что вы другие. Потому что вы другие, и меня воротит, веришь, воротит от вещей, которые у вас творятся. Я все время жду, что вот сейчас, сейчас я расслаблюсь, и ты сделаешь что-то, что я не смогу принять. Понимаешь? Для вас девчонка без имплантов выбраковка. А для меня — ребенок. И как же паскудно, что вы убиваете детей. Я никогда, что бы ты ни говорила, как бы ни объясняла, не смогу это принять. Она выдохнула снова — тихо, собираясь с силами, и отстранилась. Посмотрела на дверь, будто оценивала свои силы: сможет ли дойти. — Тогда хорошо, что метки больше нет, Габриэль, — она поднялась, пошатнулась, и он потянулся поддержать. Не пришлось. — Потому что ты прав. Я не человек. Никогда им не стану. И выбраковка для меня — просто выбраковка. Мара направилась к двери, и Эйн только тогда почувствовал отвратительное, выворачивающее чувство безнадеги. Что ничего нельзя уже было исправить. Сказал, хотя и не верил, что это хоть что-то изменит: — Знаешь, мне без тебя паршиво. Мне все равно без тебя паршиво. И я все равно хочу все исправить. Я не отдам приказ. Не смогу тебя убить. Буду цепляться за надежду все исправить, буду делать тебе больнее. И все равно до последнего буду стараться тебя вернуть. Она замерла, обернулась, сказала только: — Люди — отвратительные. Кажется, я ненавижу вас так же, как ты герианцев. И когда она ушла, Эйн подумал, что, наверное, она права. Он себя так и чувствовал. Отвратительно. *** На следующее утро его разбудила Рьярра. Хотя, если уж на чистоту, утро было то же самое — Эйн лег где-то в пять, как обычно, забылся тревожным сном, в котором искал что-то, чего не помнил, что-то очень важное. Нигде не мог найти. — Мальчик, мы ждем тебя в тренировочной зоне семнадцать, — она не улыбалась, смотрела с виртуального экрана равнодушно и холодно. А он думал, как докатился до жизни, когда коннект с ее стороны включается автоматически. — Буду через десять минут, — отозвался он, сел на кровати. Глаза пекло и больше всего на свете хотелось заползти обратно. Привычным жестом Эйн потянулся к брошенным на пол штанам, выудил из кармана упаковку стимуляторов, сунул две капсулы в рот. Настолько привык глотать их, что уже не запивал. Рьярра не отключилась, смотрела на него внимательным, нечитаемым взглядом. Эйн догадывался, что она перед собой видит: развалину. Усмехнулся криво: — Погоди, сейчас подействуют колеса, и я перестану выглядеть как труп. — Ты будешь выглядеть, как наркоман, — невозмутимо отозвалась она. — Я и есть наркоман. Если переживу илирианцев, буду долго слезать со стимуляторов. Хотя сейчас эти слова — о том, как он переживет войну — даже ему казались шуткой. — Что у вас там случилось? Усталость отступала, тело наполнялось кипящей, какой-то нервной энергией. Когда-то, когда Эйн еще был в армии, его до трясучки пробирало, а теперь казалось чем-то совершенно обыденным. И проходило это чувство почти так же как и появлялось. Оставляло после себя только чувство легкой усталости. Давно, еще до Сопротивления, военный врач на брифинге о стимуляторах рассказывал, что это очень дурной знак. — Все в порядке, мальчик. Все идет как задумано. Телура готова исправить Леннера. Кажется, ты хотел посмотреть. Эйн дернулся. Не был к этому готов. Мара сказала, что хочет исправить Леннера раньше. Эйн не думал, что настолько раньше. — Что насчет нее? Она согласна? — А это важно? — спокойно поинтересовалась Рьярра. И Эйн был достаточно ублюдком, чтобы открыто признать: — Нет. Нет, не важно. Он все равно не остался бы в стороне. Даже, если бы она запретила. — Ждите меня. Сейчас буду. *** Тренировочная зона семнадцать была полностью герианской, напоминала лабиринт — какая-то их национальная разновидность тренировки. Эйн особо не вникал, просто времени не было. Хотя вообще он не отказался бы посмотреть на герианскую систему боевой подготовки, может, подсмотреть что-то для своих, на будущее. Если бы только удалось урвать хотя бы пару дней на это. Но оставалось меньше месяца. И каждый день утекал, как вода. Леннер, Рьярра и девчонка из выбраковки ждали у входа в тренировочную зону. Леннер был в кандалах и ошейнике, смотрел цепко по сторонам, будто примеривался напасть. Но пока держался. А девчонка выглядела как обычно — держалась немного в стороне. В прошлый раз, у Леннера в камере она была одета в светлую больничную робу, будто прямиком из лазарета или после медицинского досмотра. А теперь ей выдали стандартную герианскую униформу. Убого та смотрелась, не была рассчитана на детей. — Где Мара? — спросил Эйн. — Внутри, в последнем зале, — отозвалась Рьярра. Посмотрела на Леннера, на девчонку. И спросила у нее. — Знаешь, что там дальше? Та кивнула, ответила по-гериански. И на ее экране возникло: «Да. Испытание». — Верно. Пройди его. И мы примем тебя как взрослую. Леннер рассмеялся: — А меня зачем позвали? Побыть группой поддержки? Или посидеть зрителем? Рьярра усмехнулась в ответ: — Нет. Нет, ты будешь химерой в лабиринте, — она кивнула на выбраковку и добавила. — Убей ее. И тогда ты пройдешь до конца. Там ждет Телура. У нее только один нож. Может, ей этого хватит. А может… Леннер выдохнул, и зрачки у больного ублюдка расширились будто под наркотой, почти вытеснили голубую радужку. — А может, я успею первым. И вспорю ей брюхо. --------------------------------------------------------- Я пишу этот текст по правилу 50 рублей: суть его в том, что, если хотя бы один человек пришлет мне хотя бы 50 рублей на Яндекс. Деньги: money.yandex.ru/to/410016407141638 я выложу новую главу «Стальной девы» в воскресенье (08.11.2020). Но даже если никто ничего не пришлет, я продолжу выкладываться, просто реже.