преТор 1, преЛокейн, драма, элементы мифологии. В одной из деревень Норвегии Джейн неожиданно встречает свое будущее.
***
Кофе здесь стоит дешевле, чем в небольшом и трепетно любимом кафе покинутого ею Пуэнте Антигуо, но пахнет намного лучше, вкуснее. Нетерпеливость, вызванная недостатком сна, покалывает где-то под кожей, шуршит перемалываемыми зернами, витает густым жарким ароматом. Джейн расплачивается и кратко улыбается доброжелательной девушке, протягивающей заветный стаканчик. На самом деле здесь, в небольшой норвежской деревне с численностью постоянного населения не превышающей порог в пять сотен, здесь, в стылом оазисе вечной умиротворенной тишины и покоя, уютно расположившимся у самого берега синеокого Согне-фьорда, все было намного дешевле – все, кроме сувениров. Сувениры стоили неприлично дорого, и Джейн, уже было подумавшей прихватить что-нибудь для Дарси из непредвиденной, незапланированной поездки, пришлось с сожалением передумать – из-за незапланированной непредвиденности она, в спешке собирающаяся, набивающая сумку до краев, не успела обменять деньги. Ей пришлось занять у Эрика. Джейн делает первый глоток, чуть жмурясь от жара, растекающегося до самых кончиков пальцев, а затем смотрит на часы. Без десяти десять. Эрик должен приехать уже совсем скоро. В кафе никого. В кафе тепло, почти душно, и Джейн, опасаясь, что ее разморит в той духоте, выходит на улицу почти с сожалением. Четверг, самый разгар зимы и ее туманов – на улице промозгло, и ветрено, и пустынно, лишь слепое январское небо вглядывается в окна небольших, чуть покосившихся домов, корнями ушедших в продрогшую землю. Здесь красиво – фьорд, омывающий деревню, струится бесконечной бирюзой, и осыпается солнце первыми робкими лучами на гигантские утесы, застывшие вдали, и небо здесь такое, какое она никогда прежде не встречала, высокое, чистое, глубокое. Холодное. Джейн кутается в теплую куртку и досадливо вспоминает о позабытом на кровати отеля колючем шарфе. Она подумала, будто долго будет бродить по незнакомой местности в попытках отыскать условленное для встречи с Эриком место – единственное американское кафе в этой истерзанной ветрами пустоши, а оттого торопилась. Как оказалось – зря. Три дня назад Эрик вычислил аномалию – его аппаратура будто сошла с ума, заливаясь многочисленными предупреждениями об изломе в пространстве. След привел его сюда, в Норвегию, и здесь же утих, притаился, будто никогда и не существовал. Он искал его сутки, тот утерянный след, а затем позвонил ей с единственной просьбой приехать. Джейн не сомневалась ни мгновения, как не сомневалась никогда, если дело касалось ее исследований. – Так это ты – та, что отмечена богами. Джейн оглядывается, услышав звонкий девичий голос, доносящийся откуда-то справа. Девушка, одетое во все белое, словно сама зима, укутанная в меха снегов, да во все легкое, слишком легкое для этих царапающих ветров, смотрит на нее со спокойным непостижимым интересом. И пусть на вид ей лет двадцать, не больше, во взгляде ее мудрость тысячелетних звезд. Джейн вздрагивает, почувствовав на себе тот пристальный ветхий взгляд, а после озирается по сторонам в стремлении убедиться, что обратились именно к ней. На улице по-прежнему никого, только она сама да слепое небо над головой, и ошибки быть не может, и те слова, произнесенные на чистом английском, совершенно точно для нее. То, что незнакомка обратилась к ней именно на английском, Джейн нисколько не удивляет и не смущает – эта деревня, затерянная, но не одинокая, всегда была центром внимания туристов со всех уголков планеты, и все здесь в большей или меньшей степени говорят на ее языке. Что ее смущает, так это сами слова. Это та неумолимость, мрачная и горькая, с которой они были произнесены. И потому она спрашивает, отчего-то чувствуя себя крайне неловко, почти неудобно – так обычно чувствуют себя, когда возникает недоразумение, и теперь его необходимо исправить как можно скорее: – Простите? Девушка не подходит ближе, не улыбается, и ее волосы, столь же белоснежные, как и вся ее одежда, напоминают Джейн о всех снегах этой далекой холодной страны. – Я знаю, это ты, – говорит она, и голос ее что горные воды – чистый и хрустальный. – Мои сестры выбрали тебя. Мы позвали тебя, чтобы предупредить. Кофе, черный, без сахара, ровно так, как она любит, неумолимо остывает в ее ладони. Джейн вежливо улыбается, по-прежнему не уверенная, что ей стоит сделать, как ей стоит поступить. Может – она, обратившаяся к ней столь внезапно, перепутала ее с кем-то? Может, она заблудилась и ей нужна помощь? Девушка лишь слегка моложе самой Джейн, и она не выглядит отчаявшейся или потерявшей дорогу, словно надежду. Напротив, спокойствие исходит от нее белоснежным сиянием, сиянием, что кажется Джейн ослепительно ледяным, почти внеземным. А еще этот взгляд… – Не следуй за ним. Если последуешь за ним, то сильно о том пожалеешь. Джейн качает головой. – Я не понимаю… О чем вы говорите? За ним? – она спотыкается на полуслове, и нечаянная, тревожная мысль прикасается к ее сознанию, смутная и студеная. – Послушайте, если вам нужна помощь, я могу позвонить… Вы помните, к кому вы можете обратиться? Телефон или хотя бы имя? Кофе уже наверняка совершенно невкусной температуры. Девушка делает первый шаг к Джейн, затем еще один, и еще, и она настолько близко, что только сейчас Джейн замечает – в ее глазах действительно отпечатки угасших звезд. Ее голос становится мягче, словно тронутый чужим беспокойством, и он, этот мягкий голос, звучит практически успокаивающе: – Ты узнаешь его сразу же. Но ничего не принесет тебе твое будущее с ним, ничего, кроме боли, разочарования и смерти. Она умолкает, словно все слова, непроизнесенные и позабытые, она оставляет на откуп этому морозному утру. Она внезапно смотрит наверх, туда, где нет ничего, кроме голубизны, и Джейн действительно не знает, что ей делать. Здесь по-прежнему никого, лишь тишина. Эрик должен приехать через пять минут – так он обещал. Ровно в десять, Джейн. Жди меня на самом углу. След обрывался где-то поблизости. Джейн хочет, чтобы Эрик приехал как можно скорее. Когда она думает, что девушка больше ничего не произнесет, и в мысли той находит долгожданное уютное успокоение, ее голос снова разбивает тишину, и, пораженная, Джейн видит – слова ее не замораживают воздух, не облачаются на выдохе в небольшое белесое облачко, и этого совершенно и точно не может быть. – Будет суд. Джейн не отвечает. – Детей твоих отнимут у тебя, и умрут они на твоих глазах – по его вине. Это уже слишком. – У меня нет детей, – раздраженно отвечает Джейн. – И не будет в обозримом будущем. Скажите, что вам нужно – на самом деле? Ее досадливая злость жарче, чем когда-то был ее кофе. Девушка оглядывается на нее, наконец оторвав взор от высокого бесстрастного неба, и смотрит на нее почти насмешливо, почти жалостливо, и в ее белых ресницах мерцает иней. – Потом не говори, что мы не предупреждали тебя. – Мы? Девушка кивает. Где-то неподалеку проезжает единственная машина, громыхает старыми колесами по замерзшей земле и утихает за углом ближайшего дома. – Нас трое. Трое. Джейн видит лишь одну. Она думает – может, у этой странной незнакомки психическое расстройство? Она когда-то читала о подобных случаях, о раздвоении личности. И это значит, что ей действительно может понадобиться помощь. Она, укутанная в снег и лед, смотрит на Джейн внимательно, пристально, и голос ее теперь скрипит замерзшей дверью: – Прошлое твое в прошлом – не вспоминай о нем. Настоящее твое не имеет значения. Отныне имею значение лишь я, и оттого я здесь, а не мои сестры. Оттого ты здесь. – Она выше Джейн – намного выше, и она наклоняется к ней, отчего-то по-прежнему слушающей ее, и она шепчет доверительно, мрачно: – Не следуй за ним, ни за что и никогда. Не ведись на его слова, на его обещания. А если все же не сможешь устоять перед его лживыми речами, если совершишь ошибку… Не оставайся с ним до конца, позволь яду выжечь ему сердце. Иначе весь мир погрузится в хаос, и не останется ничего. Джейн делает шаг назад, дальше, как можно дальше – снег уродливо скрипит под ее сапогами. Страх сковывает ее, пробирается ей под кожу, вытесняя знакомую ей, испытываемую ею всего несколько минут назад нетерпеливость. Девушка не выглядит безумной, напротив – взгляд ее ясен и чист, и Джейн боится той мысли, что из них двоих с ума сошла, на самом деле, она сама. Она выдыхает, стараясь успокоиться да усмирить собственные волнения. Она должна помнить – любой страх иррационален. Ее голова должна оставаться холодной. – Послушайте, я правда благодарна за ваше… Предостережение. Но я не верю во все это. Ни в единое слово. Девушка улыбается – грустно, почти обреченно, так, словно бы она уже знала – все было напрасно. – Ты поверишь. И очень скоро. Конец фразы утопает в громком сигнале о новом сообщении. Джейн облегченно выдыхает, находя повод для того, чтобы отвернуться от невозможного, невыносимого холода, исходящего от незнакомки, от тех ледяных слов, произнесенных столь серьезно и настойчиво, словно бы они, лишь они одни имели значение во всем мире. Сообщение от Эрика. Джейн нажимает на кнопки заиндевевшими, едва слушающимися пальцами и быстро пробегается взглядом по краткому, набранному наспех тексту, уже ощущая, как странное предчувствие поднимается к горлу дурнотой. Джейн, сигнал снова появился, источник где-то около кафе. Посмотри, нет ли ничего необычного? Буду через две минуты! Джейн оборачивается. Рядом с ней никого. Она в замешательстве всматривается в разлившуюся перед ней стылым холодом пустошь, а затем обходит кафе вокруг – его окружает лишь тишина и мороз. Зима по-прежнему держит деревню в колючих белоснежных рукавицах, и, куда ни глянь, повсюду снег, иней и лед. Странные, необъяснимые слова доносятся до нее гулким эхом, принесенным ветрами со стороны гор, усиленные теми яростными ветрами. Те слова, темные, бессмысленные и жестокие, звучат в ее голове снова и снова, и Джейн, выронив стаканчик с промозглым кофе, что есть сил сжимает виски замерзшими пальцами. Эрик приезжает через минуту. Он встревожен – вновь утерянным сигналом или же ею, ее бледным видом, ее отчего-то дрожащими руками. Ты в порядке, беспокойно спрашивает он, а затем, усадив ее в прогретую машину, ее, дрожащую от холода, захлебывающуюся тем промозглым всеобъемлющим холодом, увозит назад, в отель, так и не произнеся больше ни слова. Они оба забывают про сигнал. Она ему ни о чем не рассказывает. Ночью, темной и беззвездной, она забывается тревожным, лихорадочным сном. Ей снится золотая зала, тихие сады и облака, покорно плывущие по синеве небес. Ей снится мерцание цветов и водопадов, стекающих за край земли. Ей снится страх, липкий, пробирающий до костей, выворачивающий наизнанку, и осуждение, злыми словами сыплющееся – не на нее, но на того, кто с ней рядом, чью руку она держит, боясь отпустить. Ей снится мужской смех, далекий и льдистый, а затем – высокие утесы, те самые, что разрезают берега синеокого фьорда. Ярко-рыжие всполохи огня в чужих волосах и пристальный зеленый взгляд, взгляд, что не оставляет ее ни на мгновение, требовательный и просящий. Огромная змея обвивает дерево, и яд, стекающий с ее клыков, Джейн бережно собирает в огромную чашу. Она просыпается посреди ночи, взволнованная, полнящаяся слезами, словно та чаша – ядом. Она едва дожидается утра – утро вспыхивает рассветом ярким, красным, словно рубины, словно чья-то пролитая кровь, а затем просит Эрика уехать из деревни как можно скорее. Она отравляет ее, эта деревня, погребенная в белоснежном снегу, и Эрик видит ее, Джейн, волнения, ее бесчисленные переживания. И он соглашается. Через год Джейн, преследующая мираж очередной аномалии, сбивает бессмертного бога в жаркой пустоши, убаюканной мягким сиянием далеких звезд. Через три она встречает его брата. Его волосы чернее ночи, и нет в них ни единого всполоха огня – огонь он несет в себе, в своем безумии, но его взгляд… Его зеленый пристальный взгляд, однажды навеянный душным сновидением, она узнает. И тогда она наконец верит.