Локи/Джейн Фостер, Тор/Джейн Фостер, человеческое AU, драма, намеки на манипуляции. Эрозия – от лат. erosio «разъедание»; береговая эрозия.
***
Внезапная оглушительная тишина, разбивающаяся, разлетающаяся осколками чужого дыхания. Многочисленные заколки в волосах, впивающиеся в кожу, выпадающие на пол каплями от дождя. Одна, вторая, третья. Тяжелая ослепительная белизна платья, ниспадающая до самого пола. Его рука на ее шее неподъемна в своей настойчивости, и Джейн бедром больно упирается о стол, заваленный яркими лентами и несчетными поздравительными открытками, заставленный хрустальными вазами с цветами, навязчивый аромат которых столь же ядовит, как и его разбитое дыхание. Его колено между ее ног, его близость и его запах. С момента их первой встречи на семейном ужине два года назад, когда Тор, мягко придерживая ее за плечи в стремлении поддержать и успокоить, не дать окончательно провалиться в бездну смущения под неодобрительным взглядом его отца, до этого самого долгожданного дня в ее жизни он был с ней невыносим. Напускное приветствие, столь же вежливое, сколько высокомерное, и внезапное мрачное удовлетворение, когда она, задетая и уязвленная, впервые осмеливается вернуть ему одну из его колкостей. Повторяющиеся из раза в раз усмешки, снова и снова, при каждой встрече, усиливающиеся, нарастающие, словно бесконечное движение по спирали. Тонкие оскорбления и многозначительные замечания, облаченные в намеренно бесстрастный голос. Джейн почти теряет равновесие и вцепляется в его плечи, когда его пальцы впиваются в ее спину, когда его рот оставляет ожоги на ее подбородке, на ее шее, на ее ключице. Она запрокидывает голову назад, невидящим взглядом упираясь в потолок – через час она принесет клятвы вечности, верности его старшему брату. Он не имел никакого права портить ее самый счастливый день. Его рука снова в ее волосах, и ее прическа безнадежно разрушена, и он целует ее так, будто она его воздух, без которого он задохнется. Спустя одно упущенное мгновение, мгновение, что застало ее врасплох, что лишило ее чувств и сил, практически заставив подчиниться, Джейн отталкивает его от себя и бьет по лицу, почти ранясь об остроту его черт. Боль отрезвляет. Боль заставляет вспомнить – себя, его. След ее ярости тлеет на его лице, и его лихорадочный смех окончательно разъедает обступившую их тишину. Его смех преследует ее, концентрируясь где-то в груди, пока Эрик ведет ее к алтарю. Ее жизнь начинает новый отсчет. Медовый месяц они проводят у Северного моря. Небо осыпается хлопьями облаков, робко распускается далеким рассветом – Тор крепко спит в их номере, пока она в одиночестве прогуливается по испещренному камнями берегу, задевая холодную воду босыми ногами. Она обхватывает себя руками в бесполезной попытке согреться и представляет себя этим изрезанным, истерзанным волнами берегом – волны шелестят промозглыми ветрами, бьются о землю прибоем, постепенно, незаметно вымывая ее, разрушая ее, как одно единственное воспоминание отныне разрушает саму Джейн. Обязательные семейные ужины по праздникам превращаются в кошмар. Фригга, как и всегда, спокойна и приветлива, и ласкова с ней, точно весна – она обнимает ее на самом пороге, чуть замерзшую, замешкавшуюся и так и не успевшую снять варежки с рук, и Джейн, не помнящая материнских прикосновений, льнет к той заветной весне всем своим продрогшим летним сердцем. Один, как и всегда, холоден и раздражен, и его обрывистые слова, произнесенные на норвежском, она понимает не умом, но утомленной душой. Тор мягко сжимает ее ладонь под столом, заставленным едой и напитками, и смотрит на нее по-мальчишески заговорщически, и Джейн выдыхает – семейные ужины могли бы стать практически терпимыми, практически выносимыми, и однажды, возможно, они бы и стали. Но Локи не пропускает ни одного. – Мать в последнее время словно светится от счастья, – в ночи шепчет Тор в ее спутанные волосы и обнимает ее поверх одеяла – его объятие привычное и жаркое. – Раньше Локи всегда отказывался на все ее приглашения заглянуть домой. Раньше – это до ее появления в их жизни. До того самого дня, когда она, уставшая после четырех пар и бессонных ночей, увязнувших в вычислениях, словно в болотной топи, сбила светловолосого мужчину у самого выезда из университета. Два часа в приемном покое в ожидании, пока он очнется. Два часа тревог и переживаний, пять неотвеченных сообщений от Эрика и один пропущенный звонок от Дарси. Два часа, оборвавшиеся светлым взглядом, широкой улыбкой и полушутливой угрозой заявить на нее в полицию, если она не согласится поужинать с ним. Раньше – это до его первого по-настоящему внимательного взгляда, устремленного к ней, устремленного на нее. Джейн крепко зажмуривается, до крови закусывая губу, сдерживая ломающее ребра отчаяние – Тор любит своего младшего брата. Тор верит ему и в вере своей не видит, не желает видеть, чем живет его младший брат, чем дышит и что жаждет. Он забирает у него все – семейный бизнес, «Асгард Индастриз»: огромная корпорация, занимающаяся космическими исследованиями, корпорация, что однажды должна была перейти старшему из сыновей, но в итоге по неизвестно из чего проросшему решению самого Тора досталась младшему. Он отбирает у него все, медленно, шаг за шагом, словно растягивая удовольствие – его мечты, его стремления, его жизнь. Ее. День рождения Фригги. Приятное, убаюкивающее тепло угасающего лета и клокотание голосов несчетных гостей. Шуршание подарочной упаковки, мерцание гирлянд, звездами загоревшихся поверх окон, и сияние весенних улыбок. Джейн стоит у стены, глядя на разливающееся перед ней смехом и счастьем празднество, и мечтает о том, чтобы вернуться домой, подняться в свою комнату и снять наконец неудобные туфли. Локи подает ей бокал вина, и она принимает, потому что это то, что от нее ожидают, и отстраненно улыбается в ответ на его пронзительный, продолжительный взгляд, потому что это то, что от нее ожидают. Он в прекрасном настроении – чудесно выглядишь, Джейн, и ее улыбка почти не угасает, когда он словно бы случайно задевает своей ладонью ее ладонь. Почти. Его прикосновение разъедает ее кожу, заставляя вспомнить о случившемся за час до церемонии, за час до того, как она, бледная и дрожащая не от страха перед будущим, но от ужаса после произошедшего, прошла по узкому проходу под руку с человеком, когда-то заменившим ей отца. Они возвращаются домой поздно ночью – все гости давно разошлись, Джейн за рулем, Тор выпил чуть больше, чем нужно – ровно настолько, чтобы на следующее утро не вспомнить, что она впервые за долгое время отказала ему. Годовщина родителей. Разгар осени, туманов и сырости, и Джейн, всю свою жизнь наслаждавшаяся солнцем, зноем и жаром песков, неизменно тоскующая по тем жарким пескам навсегда покинутого ею мира, подхватывает простуду. Ночью ее знобит – та беспробудная ночь скучает по звездам, и поздним утром сквозь туман бессвязных мыслей она слышит, как Тор разговаривает с Фриггой по телефону, предупреждая об их отсутствии и принося за него извинения. Его слова, наполненные тревогой, едва ли успокаивают ее воспаленное болезнью или бесчисленными, бескрайними сомнениями сознание, едва ли остужают его, но к вечеру ей становится лучше. Вечером звонит Локи. Она спускает ноги с кровати, обнаженной кожей чувствуя холод насквозь продрогшего пола, и внимательно смотрит на Тора. Вечер тих и покоен; она слышит его голос на другой стороне – он настойчив в желании услышать ее, и Джейн качает головой, когда Тор почти делает к ней шаг, почти соглашаясь. Он хмурится, глядя на ее очевидный отказ и не осознавая причину того поспешного яростного отказа, и впервые, впервые за всю свою жизнь неохотно, практически вынужденно обманывает того, кто привык обманывать сам. Она спит, Локи. Нет, ей уже лучше. Да, она перезвонит позже. Она никогда не перезванивает. Рождество. За окном буран, но на кухне тепло, светло и уютно. Пахнет свежей выпечкой – малиновый джем и мед. Хвоя. Джейн аккуратно расставляет чашки на поднос, и пусть за стеной громыхает музыка да голоса Тора и его родителей, здесь и сейчас ее обступает тишина. Чайник закипает, бесшумным щелчком сменяя красный сигнал на зеленый, и густой белый пар поднимается до самого потолка. Она осторожно разливает кипяток, а затем ставит чайник на место. Она закрывает глаза и считает про себя – один, два, три. Его дыхание, путающееся в ее волосах – настолько близко он стоит к ней, – идеально соответствует счету. Она не должна думать об этом. Она не хочет думать об этом. Она забирает поднос и, выходя их кухни, чтобы вернуться в прохладу всеобщего праздника, ни разу на него не оглядывается. Снег тает неохотно, неспешно, непреднамеренно оставляя на асфальте гигантские уродливые проталины, невольно обнажающие островки прошлогодней пожухлой травы. У нее перерыв. Ветер на улице студеный и влажный, и Джейн отогревается в кафе неподалеку от ее лаборатории – маленькое и неприметное, оно становится еще меньше, еще душнее, когда она видит его сидящим за одним из столиков. На его столе – пара черных перчаток и кружка кофе. В своем дорогущем пальто Локи выглядит инородным пятном ее незначительной жизни, черной дырой ее неумолимо разваливающейся Вселенной. Он небрежно машет ей, и его лицо разрезает очередная острая улыбка, и Джейн выбирает самый дальний столик, намеренно игнорируя его присутствие, его внимание и его устремленное к ней упрямство. Его компания расположена на другом конце города. Добираться до ее лаборатории больше часа, но он приходит в то выцветшее кафе раз за разом, и Джейн в конечном итоге приходится отказаться от обедов. Небо с наступлением первого робкого тепла не становится выше, не становится радушнее. Локи терпеливо ждет ее после работы, даже когда она задерживается допоздна, даже когда это неизменное чужое небо почти оказывается поглощенным землей, что та Луна, проглоченная волком. Джейн не может отказать на издевательски-любезно распахнутую дверь его автомобиля не привлекая внимания, и ей, сопровождаемой любопытными взглядами коллег, приходится покорно сесть на переднее сиденье. Двадцать семь минут до дома его брата, ее мужа. Ее дома. Небо Осло, затянутое угрюмыми тучами, нависшими над ними двоими черными крыльями исполинских птиц, и первые капли дождя, стекающие по стеклу. Запах дорогой кожи и тишины – снова, всегда, и его ладонь на ее колене. Взаимные оглушительные обвинения. Документы для развода с двумя подписями в ее сумочке, небрежно отброшенной к самому изножью кровати – точно там же, где и вся ее одежда, его одежда. Он переворачивает ее на живот, и Джейн в кулаке сжимает простыню, отчего ткань расходится неровными невысокими волнами, а затем беззвучно считает его движения. Одно, второе, третье. На восьмое, особенно глубокое и болезненное, тяжелый, вынужденный стон срывается с ее губ, и она снова слышит его смех. На тринадцатое она поддается ему навстречу, и его смех обрывается. На девятнадцатое он выдыхает ее имя. За окном дождь. До рассвета еще несколько часов – рассветы здесь всегда поздние и серые, и у них еще есть немного времени на тишину. Локи молчаливо держит ее в своих объятиях, задумчиво разглядывая ее руку, ту самую, на которой остался едва заметный след от кольца. И во взгляде его нет ничего, кроме прибоя.