Фрилансер или Игра с_love

      Ермолаев предлагал уезжать втроем, хотя и опасался, что вместе они могут быть более приметными в случае поиска. Посему он не сильно протестовал, когда, мгновенно собрав вещи, явился на вокзал один. Уже из вагона он позвонил на работу и сказал, что заболел. Чёткого плана, как решить вопрос с увольнением у него не было, но задерживаться он считал недопустимым.       Главный герой разыгравшейся накануне драмы Савинков в течение всего утра пребывал в каком-то анабиозе: приехав в общежитие, он прижался спиной к стене и обреченно сполз по ней до самого пола, уставившись в сломанную дверную ручку. «Что делать?» - вертелся в его голове вопрос, но даже многочисленные ночные «подсказки» от Ермолаева не сподвигли его на активные действия. Он решил, что обязан сообщить о своем уходе на работе, отработать положенный срок и взять очередной академический отпуск в колледже. Несмотря на звонки, постоянные увещевания и даже угрозы Ермолая, он так и не решился уехать в тот же день.       Ну и, наконец, в самом затруднительном положении оказался Магоев. До выборов оставалось чуть больше трех недель (а значит, можно было уже думать и вознаграждении), и уезжать сейчас было просто нельзя. Да и как сорваться с хоть и нелюбимого, но уже привычного места? Вузом он не дорожил, связать себя какими-либо относительно серьезными отношениями с женщиной не успел, да и не стремился, но просто так взять и укатить на малую родину считал невозможным. Как заевшая пластинка, в его голове то и дело звучали слова Артюхова (того, который бизнесмен): «Постарайтесь не поиметь за ближайшие месяцы никаких проблем с законом – нам нужны кристально чистые активисты!».       «Вот и «не поимел»! Ну, надо же, за три недели до заветного времени! Теперь еще и денег не заплатят…» - в момент, когда, возможно, на волоске висела его жизнь, Магоев убивался из-за вероятных финансовых потерь…       Все же теша себя надеждой на получение гонорара, Алексей поспешил написать Алёшину, что приболел и на ближайшее время из игры выбывает. Разумеется, это вызвало недоумение у «начальника штаба».       - Ты понимаешь, что выборы на носу? И сопли в твоем собственном носу, кашель, температуры и все прочее должно быть сейчас на последнем месте! Ты же не при смерти, в конце концов! Или тебе медсестру на дом вызвать, чтобы клизму с патефонными иглами поставила?       - Причем здесь клизма, у меня ангина!       - Или воспаление хитрости. Короче, делай, что хочешь, но через два дня чтобы был здесь! – на этих словах раздраженный Дима бросил трубку.       Магвай уповал на то, что по итогам выборов будет оплачена хотя бы та часть работы, которую он выполнить успел (ну, или попытался выполнить, если называть вещи своими именами), но особой надежды на это у него уже не было, даже в случае успеха кампании. Он не выходил из дома, не отвечал на большую часть звонков, не выходил в Интернет, а по улице перемещался крайне редко и до крайности нервно – шарахался от любого свиста или гудка машины, вслушивался в шаги за спиной и вглядывался в лица прохожих, с ужасом ожидая увидеть в них кого-либо из «подстреленной» компашки, члены которой мерещились ему буквально повсюду. На учебу он не ходил и никого в причины своего отсутствия не посвящал – как уже говорилось, даже мало-мальски доверительных отношений в студенческом коллективе за неполные четыре года у Алексея не сложилось.       На исходе апреля никто в предвыборном штабе Алёны Кошелевой на Магоева уже не рассчитывал, к пропускам в вузе все давно привыкли, Ермолай отчаялся зазывать приятелей к родным пенатам, а Сова по-прежнему тянул кота за хвост. Немногие собеседники из привычного круга общения проявляли интерес к пропаже своего знакомого, но последний и не стремился дать о себе знать. Вечером двадцать четвертого апреля в квартире, которую снимал Алексей, раздался звонок. Магвай замер на диване и побелел как полотно.       «Менты? Или те быки, с которыми мы закусились…» - мысли его в тот момент не отличались разнообразием, но ужас вселяли нехилый. Тем не менее, продолжался он недолго – тонкие стены всегда докучали Лёхиным соседям своей слышимостью, и на настойчивые звонки из своей квартиры вылезла Магваевская соседка, бабулька лет шестидесяти с небольшим.       - Девушка, чего тебе надо? – громко и раздраженно спросила Таисия Павловна.       - Мне нужен Лёша, он здесь живёт, - Магвай услышал хорошо знакомый, хоть и искаженный самым неподдельным беспокойством юный голос.       - Ну, и что?       - Он пропал куда-то, я дозвониться до него не могу! - в голосе Алисы (ну, конечно же, это была она) слышалась отчаянная мольба.       - Никуда он не пропал, только сегодня его видела…       - Где? – с надеждой выпалила девушка.       - Здесь же, в квартиру к себе поднимался…       Магвай к тому времени вышел из оцепенения и нетвердой походкой выбежал к двери, открыл и выпалил: «Алиса? Привет!». Но вместо проявления радости, что кавалер жив-здоров и никуда не сбежал, на того посыпалась ругань, крики и проклятья.       - Вы бы не могли свои семейные сцены закатывать в квартире, а не в подъезде? – нарушила «идиллию» Таисия Павловна.       - Да, конечно! Извините, пожалуйста! – поспешно оправдывался Магоев.       - И вообще, от Вас, молодой человек, слишком много шума. Раньше хоть летом от Вас можно было отдохнуть, теперь круглый год концерты здесь устраиваете.       - Да мы не будем больше, правда? – с фальшивой ласковостью обратился и к соседке, и к недоделанной Джульетте Лёша.       Соседка скрылась за порогом, Магвай закрыл дверь, а Алиса даже не подумала закрывать рот.       - Ты позвонить мог? Ты мог хотя бы позвонить? Ты мог мне написать? В чем дело, что происходит? – вопросов было так много, что Алексей не знал, на который стоит ответить в первую очередь.       - У меня возникли проблемы, я не мог с тобой встретиться, - пытался успокоить он свою гостью.       - Да? Встретиться не мог, так позвонил бы хоть! – Алиса явно не была настроена на скорейшее завершение начатой истерики.       - И позвонить не мог! Не мог я ни с кем связаться! – Магвая стали раздражать выпады малолетней обожательницы, и он взорвался сам, - И объяснять я ничего не буду! Не нравится – дверь там! – указательный палец юноши практически уперся в безвкусную облицовку входной двери.       Эффект в очередной раз был достигнут: Алиса открыла рот, но, не находя никаких слов для новой нападки, предпочла завершить наступление.       - Но я же волновалась, я переживала! – теперь на глазах юной дамы навернулись слезы, вызванные не злостью, а обидой.       - Переживала бы – не изводила бы меня, - спокойно, понимая, что теперь «стратегическая инициатива» в его руках, отвечал Магоев.       - Чем я тебя извела?       - Истерикой. Мне и без того хватает нервотрепки. Если больше сказать нечего, я не держу.       Это была победа! Девушка не справилась с напором чувств и бросилась сперва на шею к Магваю, а затем в ноги. Потешив свое самолюбие (видимо, это было единственное лекарство для его душонки в критической ситуации) в течение нескольких секунд, Лёха поднял девушку с колен и повел ее в комнату. В этот раз он не предложил ей чаю, а сразу же возобновил попытку штурма девичьей чести. Издерганная, расстроенная девчонка даже не пыталась как-либо сопротивляться. Всхлипывая, громко вздыхая от плача, она была совершенно отрешена от всего происходящего, чем давала Магоеву надежды на большее, чем он изначально запланировал.       Однако переживания последней недели пошли явно не на пользу его потенции. Все, что плыло прямо в его руки, так и пронеслось мимо. Через полчаса вытирания слез, соплей и размазанной косметики, Лёше таки удалось выставить ту, что хуже татарина, за дверь. Не обошлось, безусловно, без обещания встретиться на днях (хоть и с оговоркой, что не исключено ожидание), но Магвай едва ли сам в это верил.       Визит Алисы, а не зловещих преследователей несколько расслабил нашего героя: он развалился на диване и даже включил телевизор на кухне, истосковавшись по какофонии. Вскоре в ход пошли пиво и сигареты, Лёша ритмично дёргал ногой под звучащую в эфире музыкального канала песню и расслаблялся по максимуму. Встав, чтобы взять стоявшую на подоконнике пепельницу, Лёха случайно бросил взгляд на улицу и остолбенел: во дворе дома была припаркована милицейская машина. Сердце Магоева бешено заколотилось, он тщетно пытался оценить присутствие или отсутствие бравых сотрудников правоохранительных органов в салоне «семёрки». Вдруг раздался очередной звонок в дверь. Магвай выпустил из рук бутылку, она обдала ковролин обилием рвущейся из нее пены, и опрокинул на пол пепельницу. Последняя закрутилась по полу, разбрасывая вокруг себя скопившиеся в ней окурки и издавая громкий неприятный звук. Магоев сжался в комок и замер на месте, изо всех сил вслушиваясь в происходящее в подъезде. Звонок повторился, и Алексей на цыпочках пробрался на кухню, чтобы плавно приглушить телевизор до полной тишины и выключить свет. Звонки раздавались все настойчивее, и вновь как чёрт из коробочки в подъезде появилась спасительница – неутомимая Таисия Павловна.       - У вас что, фестиваль здесь, я понять не могу? По два раза на дню трезвоните! – теперь уже соседка миндальничать не собиралась.       - Телеграмма соседу Вашему, - объяснил незнакомый голос.       «Это ловушка! Старый ход – телеграмма, протёкшая труба и телефон испорченный» - с ужасом думал Магоев.       - Которому?- решила уточнить пенсионерка.       - Васильеву Виктору.       - Виктор здесь не живёт – уехал на заработки, квартиру сдаёт. Можете мне дать, я с ним связь держу по телефону, пока на дачу не уеду.       - Распишетесь в получении? – обнадежился почтальон.       - Давайте! – поспешила оказать любезность Таисия Павловна.       - Спасибо большое! Всего доброго! – почтальон направился вниз.       - До свидания!       Магоев тяжело сполз по стенке на пол. Футболка на его спине насквозь промокла от пота, сердце болело, а кишечник спешил напомнить о своем существовании внеплановым функционированием, именуемом в народе «медвежьей болезнью». Ощущая себя загнанным зверем, Магвай не видел выхода из сложившейся ситуации…