***
– Ей-богу, Киба, ну ты акробат. Карьера циркача плачет по тебе, – ехидно подметила Хана, прислонив окутанную зеленым свечением ладонь к кровоточащей ранке. – Отстань. Киба злостно буравил взглядом стену, уместив руку на подлокотнике и подперев ею подбородок. Он расположился на сидении, смежном с диваном, на котором так и лежала в отключке Харуно. Пару раз Инузука вытягивал шею, чтоб убедиться в том, что она спит, однако голова Ханы заслоняла весь обзор. Единственное, что ему удалось разглядеть – это любопытство одного из Хаймару, который в свою очередь обнюхивал розовую макушку и лицо одноклассницы. Остальные братья лежали на своих местах и не проявляли никакого интереса к гостье. Тот, что знакомился с чужачкой, завилял хвостом и громко гавкнул. Хана шикнула на него, и тот повиновался, виновато опустив уши. Киба сидел и ждал, пока сестра не закончит практиковать на нем свои лекарские техники. Она была ветеринаром, но бытовые травмы умела лечить на раз-два. – Так значит, – начала Хана погасив свечение и убрав руку, – это твоя бывшая одноклассница? Ты мне про нее никогда не рассказывал. Скажи мне теперь серьезно, как так получилось? Зачем ты притащил ее сюда? Киба шумно и раздраженно выдохнул. – Я сказал тебе правду. Если хочешь подробностей, то на: она лежала одна под дождем на открытом поле без сознания. Оставлять ее там было бы… ну как минимум, кхм, не по-мужски. Я понятия не имею, в какой стороне она живет и решил, что лучший вариант – наш дом. Завтра она уже уйдет к себе. Уверен, особых проблем она не доставит. Забери ее к себе в комнату. У Ханы дернулся уголок губ, и она, в итоге, усмехнулась. – Я-то заберу. Надо только достать футон. Хана вдруг поднялась и в три коротких шага оказалась возле сопящей Сакуры. Инузука опустилась на колени и провела вновь засветившейся зеленым ладонью над худым телом девочки. – Продрогла, бедная. И порядком себя измотала. Еще чуть-чуть, и она себя убила бы. В остальном, ничего серьезного. Сейчас для нее сон – лучшее лекарство. – Ага. – Поднимись-ка наверх и найди ей футон. – Почему сразу я? – Потому что я ее сейчас понесу наверх на руках, мелкий идиот. Я ее переодену, и мы сядем, наконец, ужинать. А потом – спать. Устала, как собака. Давай бегом! Хана пнула брата по голени. Киба с рычанием поднялся с насиженного места и поплелся на верхний этаж. Акамару засеменил следом. Инузука вытерла мокрые участки тела девочки полотенцем, высушила им сырые волосы и сняла с нее промокший костюм. Хане пришлось повозиться с выбором одежды. По размеру, разумеется, из ее гардероба ничего нельзя было подобрать. Поэтому пришлось одеть девчушку в старую мешковатую футболку оливкового цвета, которая больше напоминала короткую тунику. Перед тем, как выйти из комнаты, Хана укрыла Сакуру до подбородка теплым одеялом и потушила свет.***
– Тебе, значит, завтра на миссию? – спросила Хана, проглотив разжеванный рис. – Да. Этой дурынде, скорее всего, тоже. Разбуди ее рано утром. «Возможно, если бы Сакура осталась в деревне, то это был бы не худший расклад. Не понимаю, как она вообще смогла закончить академию. Тощая, слабая, обделенная талантами. Но чертовски умная. Наверное, если бы не Шикамару, в плане мозгов она была бы лучшей. Впрочем, если она будет держаться рядом с Саске или их сенсеем, то стерпит пару ранений. И вообще, она же, блин, куноичи! Одно дело прикрывать друг другу спины, а другое – вынуждать постоянно вытаскивать из огня чью-то задницу. Черт его знает, что дальше будет…» – Ээй, Киба. Ты же обычно всю еду в два счета уминаешь. Ты не заболел часом? Допрыгался под дождем, называется. Киба, медленно дожевывая рис, флегматично поднял взгляд на сестру, сидящую за столом перед ним. Затем быстрым движением захватил палочками рис и закинул его в клыкастый рот. – Я в порядке, – произнес Киба и выпил немного соку. – Просто задумался. – Ооо, братец, ты, оказывается, умеешь это делать? – Отстань, дура. Хана рассмеялась и затем, успокоившись, отодвинула в сторону опустошенную миску со сложенными на ней палочками. Она сложила руки на столе и нагнулась слегка вперед. – Выкладывай. Мне любопытно. – Да нечего выкладывать, – пробубнил Киба, доедая ужин. – Просто я не понимаю, как она собирается… ну… – Ну-у? – Она слаба. Очень слаба. Меня это… беспокоит. Не могу сказать точно, почему. – Потому что ты за нее переживаешь? – Чего? Пфф, вообще не переживаю! – проворчал Инузука, откинувшись назад. – Я всего лишь не понимаю, зачем… Зачем она тут? Зачем она решила выбрать путь шиноби? Я не могу воспринимать ее как куноичи. Она… Я думаю, она сразу же погибнет, как окажется одна. Хана внимательно изучала лицо своего брата, пока тот пытался привести в порядок скомканные мысли и, стараясь подобрать правильные слова, передать их суть. Киба с раннего детства усердно вскармливал в себе такие качества, как независимость и черствость. Он пытался заставить себя пренебрегать человеческими чувствами, убеждая себя в том, что эмоции для ниндзя – это заведомый проигрыш. То ли их мать слишком переусердствовала с нескончаемыми тумаками, то ли она слишком мало знала о том, что переживает временами Киба – Хана не понимала истинную причину его убеждений. Однако сейчас у нее на глазах младший брат показывал обыкновенное человеческое беспокойство за судьбу своего товарища. Пусть он и говорит, что он вовсе не переживает за эту девочку, но Хана видит, что он врет самому себе. Ему еще предстоит понять, что чувства – это не слабость, а то, что толкает человека на совершение героических поступков и то, что придает жизни заветный вкус. Радость от победы – обида из-за поражения, счастье в обретении – горечь от утраты, страстная любовь – яростная ненависть. Хана прикрыла глаза и нежно улыбнулась. Она вздохнула и уместила под подбородком сложенные вместе переплетенными пальцами ладони. – Знаешь, Киба, на миссиях в мирное время погибает примерно треть выпуска. Такова жизнь, – проговорила Инузука, пожав плечами. – Для нее, как и для тебя, карьера шиноби только-только началась. У нее своя голова на плечах, пусть сама решает, как поступать. Ее судьба – в ее руках. По сути, подумал Киба, сестра сейчас озвучила очевидные вещи. Тем не менее, она была права. – Да. Пожалуй, так и есть. – Нет ничего постыдного в том, что ты за нее беспокоишься. Поверь мне, быть человечным – не означает быть дураком. – Тут я уже без тебя разберусь. Я иду спать. Спокойной ночи. Киба вылез из-за стола и, задвинув за собой стул, пошел по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж. Хана медленно моргнула, провожая взглядом спину младшего брата. М-да, вот ведь упертый маленький болван. Тут девушка заметила перед собой оставленную на столе пустую тарелку с лежащими рядом палочками. Она громко ударила кулаком по столу, из-за чего посуда зазвенела, и закричала на весь дом: – ЭЙ, ТУПИЦА! А посуду кто мыть будет!?