***
Мукуро ничуть не удивляется довольному, словно коту, обожравшемуся сметаной, Хаято, когда пересекается с тем на кухне. От Урагана так и прет жизненной энергией и счастьем. Он скачет к холодильнику, достает оттуда пакет с соком, и улыбнувшись всем присутствующим, исчезает в коридоре. Иллюзионист имеет смутное представление, куда ускакал такой довольный собрат по оружию. — Глопудеру башкой стукнуло что ли? — флегматично интересуется Ламбо, продолжая сверлить взглядом потолок. — И не раз, — пошлость в ответе Рокудо услышал лишь Хибари, согласно кивая. Судя по вчерашнему, Савада просто так бы от подрывника не отлип. — Кстати, а где Тсуна? — какого хрена тут забыл Ямамото, Мукуро не знает, но подозревает, что Дождя съедает любопытство об их вчерашнем приключении. Ни Мукуро, ни Кея разглашать информацию не собирались, здраво рассудив, что «все нормально, побесился, и мы вернулись» Десятому и всем остальным хватило с лихвой. Гокудера вообще свой отчет, судя по всему, отдавать не собирался, предпочитая нежиться в чужой кровати. А Савада… В принципе, тот мог завалиться в кабинет Десятого только для того, чтобы во всех красках описать, как он имел подрывника, но по всей видимости, Тсунаеши был слишком сфокусирован на том, чтобы было о чем рассказать. — Экстремально отсыпает похмел! — а потом Рехей решает, что лучшее средство от переизбытка алкоголя — это зарядка, поэтому побежал в сторону комнаты Неба. — Ку-фу-фу, это будет весело, — Рокудо уже сейчас видит, как все, кроме них с Кеей, прихренеют от стонущего под Савадой Гокудеры. Однако, никакой пошлости в комнате Савады они не обнаружили. Лишь аккуратно заправленная кровать и никакого хаоса, из-за чего Мукуро недовольно скривился. В музыкальном зале, как и в библиотеке потеряшки не нашлись. Так что единогласно было принято решение разделиться и искать по отдельности. Спустя час Рехей нашел пропажу в бассейне, о чем и сообщил всем по радио, а после направился в их сторону. Тсунаеши, раскинув руки, морской звездой лежал на поверхности воды, а Гокудера сидел на краю бассейна, опустив в воду лишь ноги. — Экстремально привет! Саваде наплевать на все. Он смотрит в небо, наслаждается прохладностью своего окружения и счастливо улыбается. Хаято просто потрясающий любовник, хоть немного и неумелый. Тсуна — его первый мужчина и последний. Он не позволит кому-либо еще видеть раскрасневшееся лицо, расширенные зрачки, растрепанные волосы. Эти стоны принадлежат только ему. Подрывник делает такое лицо во время оргазма, что заслуживает быть культурным достоянием, наравне с Моной Лизой. Пожалуй, стоит переселить Хаято в свою комнату, чтобы видеть это прекрасное обнаженное тело каждую секунду. Единственное, что смущает Небо во всей этой ситуации, это то с какой скоростью Гокудера стал ему нужным. Может быть дело в обмене Пламенем, в может в том, как тот признавался ему в своих чувствах. Тсунаеши уверен сейчас лишь в одном — Хаято принадлежит только ему и никому больше. Подрывник с детским предвкушением смотрит на то, как Небо выходит из воды и приближается к нему. Неужели поцелует? Или обнимет? Скажет что-то из разряда вон пошлое, заставив сердце стучать с удвоенной силой? А может просто без слов утянет к себе в кровать и продолжит секс-марафон? Нет, ничего из вышеперечисленного. Небо садиться позади него на шезлонг и прикуривает сигарету, пачку которых подрывник оставил на столике рядом, собственным пламенем. Отголосок чужой мощи проходит по телу приятной волной, смывая все разочарование. — Ну и какого это делить постель с Тсунаеши? — тихо интересуется подсевший к нему Иллюзионист. Кея отчего-то трется рядом, хоть и делает независимый вид. — Божественно, — ничуть не смущаясь, отвечает подрывник, расползаясь в улыбке. Мукуро фыркает, проглатывая собственное недовольство и крупицу зависти. Если судить по засосам и следам укусов, которые подрывник не особо-то и старается скрыть, то ночка у них, действительно, была жаркая. Кея же недовольно переводит взгляд на что угодно, лишь бы не видеть похабной улыбочки Савады. Его спина покрыта красными полосами-царапинами, а на руках, плечах и груди яркими пятнами расцветают следы от укусов. Хибари никогда не замечал за собой пристрастия к сексу как таковому, хоть опыт и был. Для него это больше походило на сброс стресса, нежели на что-то сокровенное и потаенное. Да и мужчины его никогда не привлекали, от слова совсем. Но вот Савада был отдельной и весьма завораживающей темой. Может из-за этой нахальности, может из-за силы, которой обладал, а может и все вместе. — Так как вчера все прошло? — все же интересуется Ямамото, привлекая внимание Савады. — Замечательно, — практически мурлычет Небо, обжигая взглядом спину подрывника. — Много ухажеров? — мечник улыбается и смеется, кивая на «боевые раны» молодого мужчины. — Только один, но очень ненасытный, — стая мурашек ползет по спине Урагана, и Рокудо имеет честь лицезреть, как тот покрывается краской, — и безумно развратный. Мукуро с удивлением отмечает, что даже уши у подрывника покраснели. Это настолько очаровательно, что так и хочется потискать того сейчас за щечки. — Рад за тебя, — Такеши явно смущен такой откровенностью и напором, потому ретируется поближе к Рехею, поддерживая идею разминки. — А еще, думаю, ему стоит переехать ко мне, все равно же из кровати не выпущу, — уже тише добавляет Небо, на что Ураган лишь согласно кивает. Несмотря на то, что подрывник сидит к нему спиной, Савада все равно знает, что тот сейчас краснее томата. Его это забавляет и привлекает, заставляет желать такого скромного и одновременно пошлого Хранителя.***
Вечер приносит с собой спокойствие и музыку. Он играет для Хранителей очередную неизвестную ему мелодию, которая заставляет внутри все трепетать. Плывя по течению интуиции, Савада принимает все как данность, складывая все в ноты и порождает то, что невозможно описать словами. Это подобно легкому бризу и первому лучику весеннего солнца. Это подобно первому поцелую и признанию в своих чувствах. Савада очень старается не подпускать мысли о Хаято слишком близко, но проваливается с треском, стоит только вспомнить чужие губы. И вот эта симфония уже не просто абстрактна, но подчинена лишь одному желанию — показать, что Ураган для него значит. Похоть, страсть, разврат — лишь первые строки его послания. За ними идет признательность, благодарность, желание защитить от всего мира. Тсуна уже давно не подросток с комплексом неполноценности и приступами максимализма. Он понимает сейчас намного больше, чем когда либо. И принимает это знание, прося прощение за собственную глупость. Лишь один раз проведенный в единении с Ураганом показал, насколько он был глуп все это время, страдая в одиночестве. Музыку прерывает звонок мобильного телефона. Савада раздраженно останавливается и злобно смотрит на Хранителей, только чтобы понять, что это его телефон сейчас надрывается в яростном мяуканье котов. — Брайт? — странно, бывший вроде бы сказал никогда больше с ним не разговаривать, а теперь сам вышел на связь. — Что-то случилось? Гокудера напряженно вслушивается в разговор, пытаясь расслышать чужой голос. Какого хрена этот мудак звонит его Небу?! Сам же того бросил. Запоздалое желание прибить слизняка появляется где-то на задворках сознания. Надо было давно его грохнуть. Интересно, если подкупить Мукуро, сможет ли тот доставить его в Лондон и обратно так, чтобы Тсунаеши не заметил? — Сэм, прекрати, — как-то устало просит Савада, а после идет к фортепиано, на крышке которого лежит футляр для скрипки. — Я понимаю, что это тяжело, но мы приняли правильное решение. И не думаю, что звонки друг другу — это такая уж хорошая идея. Да, со мной все хорошо, и я в безопасности. Нет, я в Италии. Отец настоял. Конечно, я скучаю по Лондону, но и тут неплохо. Да, я веду здоровый образ жизни. Еще немного и Ураган взорвется. Его Пламя бушует от такого спокойствия и нежности, что переполняют голос его Неба. Это неправильно и совершенно неприлично! Они должны ссориться, обзывать и посылать друг друга. Брайт разрушил пять лет жизни Тсунаеши своим присутствием и никчемностью, заставляя того быть в одиночестве со своей неуемной мощью. Хаято рычит на Ямамото, когда этот идиот пытается вывести их всех из музыкального зала. С хрена два он сдвинется сейчас, оставляя свое Небо с этим мудаком наедине! И пусть этих двоих сейчас разделяет пару тысяч километров, все равно. — Конечно, Сэм, и передай привет Мочи и Почи, — Савада смотрит в эпицентр бури, которую устроил подрывник, снисходительно улыбаясь в ответ. Лишь одним взглядом он приказывает Хаято успокоиться, а потом посылает в его сторону волну Пламени, полностью расслабляя бурный темпирамент. — Нет, Сэм, мне кажется, что я больше не могу тебя любить. Прости. Хранители застыли в каких-то странных позах, явно пытаясь вытащить Гокудеру из залы, попутно проигрывая бой с его неукротимым бешенством. Тсунаеши это веселит. Чужая ревность, столь яркая и ослепляющая, не тешит самолюбие, а скорее дает надежду. Ураган часто прямолинеен и совершенно не скрытен, от того говорят, будто бы эти атрибуты не умеют врать. Небо согласно с подобным высказыванием, прекрасно осознав, что Хаято никогда не будет скрывать от него своих эмоций. Не будет пассивно-агрессивных жестов, вечной драмы и недомоволок. Может этого ему и не хватало в отношениях с Брайтом — искренности. — Хаято, никогда не ревнуй меня, хорошо? — подрывник согласно кивает и чуть ли лужицей не расплывается в его объятиях. Это радует настолько, что наплевать на всех. — Вот и молодец. Прикосновение губ к губам — простое действие, вызывающее мимолетную улыбку и искреннее счастье. Даже первый их с Сэмом поцелуй не вызвал в Тсунаеши восторга, как с Хаято. Будто бы одно и то же действие, проделанное в разных Вселенных. Это завораживает и будоражит. Тсуна отчаянно хочет насладиться всеми прелестями этой стороны.***
Три дня, восемнадцать часов и сорок две минуты. Еще немного и Ураган взвоет волком. Дурацкий Десятый послал его на не менее дурацкую миссию, заставляя следить за какой-то там подозрительной Семьей. Ему, в жопу, не сдалась вся эта конспирация, лазанье по крышам и засады в кустах. Да и напарники выбешивали не по-детски. Бейсбольный идиот без умолку трещит о какой-то херне, а Мукуро сверкает глазками и отпускает пошлые шуточки. Хаято задолбался настолько, что уже даже сигареты не спасали. Всего лишь за пару дней он настолько привык просыпаться рядом со своим Небом, что теперь, кажется, просто не может без него уснуть. Раздражение увеличивалось с каждой минутой, пока их троица не получает долгожданный приказ отступать. О, как же Хаято сейчас счастлив. Настолько, что наплевав на чужие крики и правила дорожного движения, едет с максимально возможной скоростью. Однако, по прибытию в поместье, ему не позволяют сбежать в поисках своего Неба, а заставляют отчитаться перед боссом. Это раздражает. Почему он должен тратить свое время впустую, когда за дверьми этого дурацкого кабинета, где-то там, так одновременно далеко и близко, его единственное и такое горячо любимое Небо? — Хаято, ты должен быть где-то еще? — недовольный голос Десятого отрывает подрывника от попытки почувствовать чужое Пламя. — Нет, — бессовестно врет тот, про себя надеясь, что это собрание будет закончено побыстрее. — Тогда, мне кажется, тебе стоит уделить больше внимание своему боссу, — Гокудера согласно кивает, игнорируя намек на собственную принадлежность. Десятый — не его Небо. Его волосы не гладкие, голос не мягкий и улыбка не нежная. Его глаза не сверкают золотом во время оргазма, и он не произносит его имя настолько завораживающе, с нотками похоти и безграничного спокойствия. Тсунаеши отличается от Десятого всем, что так важно Урагану. Потому подрывник пропускает все мимо ушей, продолжая фантазировать о Джудайме. О его прикосновениях, мощи и неуемной фантазии. Скорей всего, Савада тоже скучал по нему, поэтому наверняка сразу прижмет к ближайшей горизонтальной или вертикальной поверхности, а потом затрахает до потери сознания. Небо может часами мучать его своей сладкой пыткой, заставляя всегда находиться на грани. И Гокудере уже просто невтерпеж. — Свободны, — спустя пару минут говорит босс, из-за чего подрывник чуть ли не хихикает, и тут же вылетает из кабинета. Доля секунды, полная концентрация — Хаято знает, что Тсунаеши в выделенной ему спальне, куда тут же направляется. Он не слышит окриков своих товарищей и не видит их обеспокоенных лиц. Гокудера не знает, что сейчас выглядит одержимым и безумным. Расширенные зрачки, глупая улыбка-оскал на лице, трясущиеся руки и выходящее из-под контроля пламя — более восьмидесяти часов проведенных без своего обожаемого Неба сделают с вами и не такое. Гокудера уверен, что Тсунаеши тоже скучал по нему и судя по той скорости, с которой его раздевают, стоит тому только ступить за порог их комнаты, он был прав. Савада жаден и беспрекословен, совершенно не слушает чужих протестов о душе и валит Ураган на кровать, ничуть не заботясь о чистоте чужой одежды. — Ты ранен? — столь взволнованный голос, посреди всего этого сумасшествия, вызывает приступ безграничной благодарности и любви. — Нет, — подрывник сейчас уверен на все сто, что будь ответ положительным, его тут же бы сгребли в охапку и утащили в медицинское крыло, где под требовательным и острым взглядом Джудайме, того тут же начали бы лечить. — Я скучал по вам. Тсунаеши не отвечает, предпочитая высказывать свои эмоции физически, вылизывая чуть ли не каждый сантиметр чужой кожи. Он кусает, ставит засосы, мучает своим Пламенем и развратно стонет, стоит любовнику показать хоть толику инициативы. Хаято явно был уставшим после выполнения миссии, оттого Савада действует медленнее обычного, заставляя тело раслабиться полностью. Он хочет, чтобы Ураган забылся в его объятиях. — Простите, я оставил вас одного, — Гокудера протяжно стонет, когда в него входит сразу два пальца. — Вам было плохо? Мне так жаль. — Не беспокойся обо мне, Хаято. Кея составил мне компанию, — чужое откровение заставляет исчезнуть все возбуждение. Он же ослышался, правда? — Что? — Ураган тут же останавливает любовника и заставляет посмотреть на себя. — Вы переспали с Хибари? — А не должен был? — Тсунаеши раздражен. Он хочет это пошлое тело, стонать под ним, а не разводить диалоги. — А как же я? — Гокудера отчетливо чувствует, что сердце рухнуло куда-то в пропасть. — Ты был на миссии, — как само собой разумеющееся говорит Небо и молодой мужчина отчетливо понимает, что является лишь способом для разрядки. Этакая секс-кукла, периодически седлающая своего хозяина и пошло постанывающая. Кажется, подрывник только что понял, какого это быть погребенным под лавиной. Без возможности вздохнуть, совершенно не понимая где низ, а где верх, а так же с прекрасным осознанием того, что его никто так и не спасет. Дерьмовое чувство. Хотя, сам же виноват. Гокудера никогда не слышал ответа на свои признания в любви. Джудайме не клялся ему в верности, да и тот ее не просил. Значит, все что между ними — это просто секс без обязательств. Так по взрослому и цинично, что наворачиваются слезы. Романтике и искренности, как оказалось, не выжить рядом с таким разрушительным Небом. — Простите, наверное я все же был ранен, — Хаято поспешно натягивает штаны и собирает шмотки, разбросанные по всей комнате, стараясь игнорировать чужое Пламя, такое манящее, но совершенно точно не предназначенное одному ему. — Я лучше отосплюсь у себя в комнате. Тсунаеши не двигается. Он пристально смотрит на чужое мельтешение. Ураган явно пытается скрыть свое разочарование и горе. Это раздражает. Он чувствует бушующий пожар чужой силы, прекрасно понимая, что еще немного, и Гокудера его может ненароком сжечь, обезумев от ревности. Потому, ничуть не смущаясь своей наготы, Савада резким движением опрокидывает любовника на кровать и тут же седлает того, не давая и малейшей возможности сбежать. — Ты мой, Хаято. И никогда от меня не сбежишь.