Люди и вещи

      Ёшика ещё с самого начала попросила, чтобы ночью Когаса не шумела. Это ей тогда не понравилось. В темноте ведь страшнее, самое время для того, чтобы пугать! Но Когаса понимала, что нужно слушаться, раз уж она хотела остаться у Ёшики. А то выгонит ещё…       Потом уже Когаса думала, что вряд ли бы та настолько рассердилась. Но наказ продолжала выполнять, чтобы её не расстраивать. И всё равно — получалось, что и днём они были в тишине, а это невесело. Ночью — хуже. Следи ещё, как бы случайно не нарушить покой. Невыносимо для ёкая, который любит его нарушать. Однако каждый раз она вспоминала: Ёшика просила. И думала, что стоит всё-таки потерпеть.       По ночам Когаса просто сидела или лежала на одном месте и думала. Вспоминала, что было с ней. Раньше — о плохом, о том, как тосковала одна. Теперь же Когаса только и делала, что прятала в ладонях — от кого, от зонтика своего? от самой себя? — улыбку. Как стеснялась она того, что её… любят, что ли? И думать страшно. Хорошо. Страшно. Без Ёшики — слёзы на глаза наворачиваются, с ней — так радостно, что, кажется, ты этого не заслуживаешь. Но очень-очень хочешь.       В какой-то момент Когасе показалось, что она и правда боится Ёшику. Только это был именно что самый дурацкий страх, который только можно себе представить. Ну глупость же: искать кого-то, мечтать о том, чтобы быть рядом… а потом отчего-то страшиться.       «Ну, значит, я и не буду переживать больше, — решила Когаса. — И если она опять захочет меня обнять, или ещё что-нибудь…»       Она вспоминала, представляла, и снова не верилось, что это ей дарят столько внимания.       А в этот раз ей почему-то захотелось увидеть Ёшику. Что она, интересно, делает, спит? «Может… противная мысль… не надо её думать… ох, может, она разрешить полежать рядом?» Ага, как будто Когаса осмелится спросить.       Но Ёшика не спала. И вообще, стояла на улице. Видно было, что она опечалена. Задумалась о чём-то тревожном. Когасе даже показалось, что она напряжённо жуёт рукав. Что происходит?       Когаса сорвалась с места и побежала к ней, но только приблизилась — застыла. Она, может, Ёшику отвлекла от каких-то важных мыслей. Но та ничего не сказала, просто повернулась и грустно вздохнула. Это было странно. Никогда ещё Когаса такой её не видела. Что же делать? Как её утешить? А утешить хотелось, вот же бедная…       — Ёшика… — сказала Когаса тихо. Совершенно случайно вырвалось. И тогда она договорила: — …сама.       — Да Ёшика же, Ёшика, — поправила та. Даже, похоже, усмехнулась. Ну, значит, всё не так плохо. Когаса закрыла глаза ладонью. Почувствовала, как Ёшика снова положила руки ей на плечи и вспомнила, как решила не бояться. Не надо, значит, прятать взгляд.       Ой, да смотреть же невозможно! И почему лицо Ёшики так близко? Очень-очень — чуть её нос не задела. Никогда такого не было… Она улыбается, но этого уже не так хорошо видно, одни только глаза. Приятно и тепло. Но нет, нет, всё-таки страшно. Сколько это продлится? Что будет дальше? Слишком волнительно. Когаса не выдержит…       — Ай, я же сейчас зонтик выроню! — закричала она.       Ёшика вздрогнула. Неужели неожиданный крик её напугал? Это уже был тот страх, который Когасе нравилось вызывать в других, но так редко удавалось. А тоже ведь хорошо: видеть неподдельное удивление на этом милом лице, слышать тяжёлое дыхание… Как вкусно. Так весело: даже Ёшика может бояться. О, о, она даже выглядела немного беззащитной!       Что за ерунда? Почему это доставляет удовольствие Когасе?       Вообще-то неудивительно. Но ведь это плохо — пугать Ёшику… Жалко её. Хочется успокоить. Самой же напугать — и самой же…       Пока она думала, Ёшика уже давно отошла от случившегося и снова погрустнела. От этого было так мёрзло на душе и неуютно. Хотя и грустная — красивая…       «Дура, дура, обидела её!»       О чём же Ёшика печалится? Скучает по кому-то? Кого легче было обнимать… Или по тому, кто умел писать стихи.       И уже какая-то ненависть начинает терзать сердце.       — Извините, — произнесла Когаса, тоже расстроенно.       — Ничего, ничего. И ты меня прости.       Они опять обнялись. Может, так станет легче. Когасе вот уже светло в ночной темноте.       «Но за что же простить? — не поняла Когаса. — Неужели за… Но ведь это было так давно!»