Famous World

Всё хорошее рано или поздно кончается, как бы грустно это не звучало. Вот и наша непродолжительная, но такая необычная и запоминающаяся поездка в Канаду закончилась. Мы вернулись в родную и холодную Гренландию, а вместе с нами тот странный мужчина, представившийся, как Мартин Кросс. Не было сомнений, что тот Кросс, что генерал в Ордене, да ещё и учитель Аллена Уолкера в ближайшем будущем, являлся каким-то родственником этому мужчине, что оказывается был нашим родным дядей. Удивительно, но мама до замужества носила фамилию Кросс, а мы даже и не знали этого. Впрочем, поводов для волнения тогда у нас не было. Да, у мамы действительно были всё те же характерные кроссовские ярко-алые длинные волосы, но разве это повод? Как оказалось, ещё какой повод. К слову, о семейных тайнах – бабушка солгала, сказав, что расскажет нам дедушкину историю позже. О, видели бы вы тогда наши с братом лица! Мне действительно хотелось закричать, затопать ножками и помахать ручками, чтобы мне сию же минуту рассказали всё-всё о дедушке, как это сделала бы любая моя сверстница. Но, понимаете ли, такое поведение для меня, девочки, которая никогда не вела себя, как остальные дети, было бы неприемлемо. Что же на это сказал Николас? Мой близнец вообще никак не отреагировал, лишь громко фыркнув. Но только чуть позже мне всё-таки удалось выведать у него, что он, в общем-то, так и предполагал, что в итоге мы останемся ни с чем. Думаю, дедушка всё же хочет унести секрет своего детства с собой в могилу. – Как много нам ещё предстоит узнать о наших родных. Собственные родители скрывали, что у нас, оказывается, есть родной дядя! А всё детство не менее родного дедушки, я уверена, спрятано за семи замками, – Произношу я, вырвавшись из вороха собственных мыслей, и отлепив взгляд от окна, – Это немного… удручает… Верно, тётя? Удивлённое лицо Жанны показывается из-за книжного стеллажа, и я слышу, как скрипят половицы под Себастьяном, который двинулся на втором этаже ближе к перилам, чтобы слышать разговор. Они переглядываются, на что брат задорно хихикает откуда-то из недр храма знаний. – Мира, – Тётя приближается ко мне, и кладёт руку на голову, взъерошив волосы на макушке, – Ваши родители пусть и не рассказывали всей правды, но, знай, что на это были свои причины. Несомненно, со временем вы обо всем узнаете, клянусь. Заметили, как тётя легко проигнорировала тему дедушкиного детства? Что ж, ладно. Пожалуй, это может быть даже интересно! Даю слово самой себе, что чего бы мне это не стоило, но я обязательно разгадаю эту загадку, иначе я не Миражанна Елена Ричардсон! – К черту клятвы, тётя, – Весело фыркает брат, и встав у одного из стеллажей, запускает одну книгу в меня. Я не успеваю поймать её, и она с грохотом летит на пол, а брат недовольно цокает, – Всё это банальная лирика, сами же знаете. Просто, если нам нужно будет, то мы землю жрать будем, но своего добьёмся. И, повторюсь, к черту клятвы и время. Я не собираюсь сидеть на ровном месте, и ждать пока мне позволят узнать правду. Ещё в прошлой жизни брат пытался научить меня языку жестов, потому что сам использовал его довольно часто по работе. Как военному, ему было важно знать разные знаки, для тихих передач сообщений команде, но мне, как простому студенту, это было совершенно не нужно. Однако сейчас Николас вдруг загорелся идеей обучить этому языку меня здесь, потому что здесь он мне действительно понадобится. Вот и он пошёл в библиотеку, чтобы найти книгу. Как видите – нашёл. Обречённо вздохнув, тянусь вслед за братом, что-то вещающим мне про грядущую тренировку. Николас был садистом, и это я говорю не про его чрезмерную строгость ко мне на тренировках. Я говорю про его истинную сущность, которую ему пришлось нехотя развить на поле боя. Он был строг к своим подопечным ребятам из отряда, часто сам допрашивал пленных, не скупился на неожиданные и аморальные действия к противникам, ну и дальше по списку можно перечислять до посинения. А в этой жизни он взялся за меня. Ещё во времена, когда у меня были нелады со своей Чистой Силой, Николас тренировался с Себастьяном, дабы вспомнить некоторые моменты и начать развивать собственное тело. Сейчас же он вполне справлялся со всем сам, при этом успевая ещё и издеваться надо мной. – Однако, – Николас резко останавливается, и я, не поспев за ним, врезаюсь в его спину, – Тренировка подождёт, пожалуй, а вот с тобой мне нужно разобраться как можно скорее, Мира. – А что я не так сделала, Ник? – Удивленно моргаю я, глядя на ладонь, которую брат сжал слишком сильно, – Ммм, мне больно. – Не сейчас, – Отмахивается от меня брат, продолжая тянуть меня прямо по коридору в сторону чердака, – Не место и не время. Не поворачивая головы, он кивает куда-то в сторону, и, взглянув туда, я замечаю нашего новоиспечённого дядю. Я бросаю на него мимолетный взгляд и тут же скрываюсь вместе с братом в другом коридоре, но успеваю заметить, что мужчина курит, да ещё и при этом общается с бабушкой. Но вот что они могут делать в тёмном коридоре? – Ну и зачем ты притащил меня сюда? – С интересом спрашиваю я, покачнувшись на носочках, и сложив руки за спину. Пробежавшись глазами по музыкальной комнате, я снова смотрю на брата, – Будем плести шпионские интриги, ммм? Брат хмыкает, но, снова сделав серьёзное лицо, закрывает дверь и садится за рояль. В этом Мире мы – отпрыски известной семьи. Хорошие манеры, хорошо поставленная речь и игра на музыкальных инструментах - что-то сродни домашним обязанностям. До смерти брат играл лишь на гитаре, всё мечтая когда-нибудь научится играть на клавишных, а я и вовсе ни разу инструментов в руках не держала. Просто, тогда как-то не было желания, а сейчас хочешь не хочешь – надо. У брата получилось осуществить свою мечту и научиться играть на клавишных, а я, за неимением других вариантов, возила смычком по скрипке и перебирала струны арфы. Слухом нас не обделили, и это радовало. Мы никогда не пели, лишь играя мелодии. Многие были из нашей старой жизни, потому что брат знал достаточно много. Тысячи строк хранилось в моей голове, бережно утаенные от других. Они переплетались, складываясь в новые песни, которые я напевала, будучи в одиночестве. Однако ни я, ни брат не пели в присутствии кого-то чужого. – У нас, кажется, проблемы, – Произносит наконец-таки брат, не отрываясь от игры. Его лицо всё ещё оставалось спокойным, а глаза были блаженно прикрыты. Пальцы Николаса порхали над клавишами, порождая что-то новое и неизведанное. Прямо сейчас на моих глазах рождалась новая мелодия. Громкая и тревожная, заставляющая спину покрываться мурашками, волосы на затылке вставать дыбом, а руки трястись. На меня накатывала волна чего-то ужасно-прекрасного, заставляя утопать в противоречивых чувствах, одновременно хотя убежать подальше и спрятаться, и оставаться в комнате, слушая игру брата, – Мартин Кросс является катализатором наших проблем. Он словно ищейка шастает здесь, прикрываясь маской невинного дурачка. Как-то… я заметил его истинный взгляд. Явно чем-то озабоченный, немного агрессивный, одновременно с этим ужасно спокойный, но пугающе-пустой. От такого взгляда без преувеличения на стену хочется лезть. Сегодня, когда мы шли сюда, ты видела его, разговаривающим с бабушкой, а вчера я видел его в компании всех наших родственников. Они что-то горячо обсуждали, сидя поздно ночью в библиотеке. Точнее кого-то... осмелюсь предположить, что это кто-то из нас, потому как бабушка и тётя были явно против чего-то, что ранее предложили мужчины. Они разрабатывают что-то вместе, Мира, и это что-то явно не очень хорошая вещь, раз уж они так это скрывают. Охо-хо-хо, одни секретики вокруг, куда ни глянь! – Ты озабочен чем-то ещё, Николас, – Произношу я, когда молчание, воцарившееся после его рассказа, прерывается каким-то странным шумом за окном, – Что-то ещё не так? – По правде говоря…, – Он утыкается лицом в клавиши, – Меня очень беспокоишь ты в последнее время. Палитра твоих эмоций постоянно меняется, переходя от дикой агрессии до холодного спокойствия, или же от детского ребячества до машинальных движений и эмоций, подстать роботу. От тебя в последнее время веет… опасностью. Почему я пропустила момент, когда Николас вдруг решил податься в бабки-ведуньи? Он, конечно, был и в прошлой жизни достаточно умелым эмпатом, почти что, профессионально используя свой талант во время работы. Николас был рад, что этот дар появился и здесь у него. Но почему он вдруг сказал, что от меня «веет опасностью»? Разве такое вообще возможно? Из нас двоих он куда более смахивает на опасного человека, нежели я. Что такого я сделала, чтобы дать повод считать ему себя опасной? Что со мной не так? – П-почему ты говоришь так? – Всхлипывая, спрашиваю я, – Почему, Николас?! Что я такого сделала?! Скажи мне! Скажи! Скажи! Скажи! Кровь. Кулак, сейчас не раз приземлявшийся на стену, разбит. Костяшки ноют, ладонь саднит, и я, быть может, сломала себе какую-то фалангу на пальце. Странно. Боли нет. – Мира! – В комнату врываются тётя и бабушка, – Что ты творишь?! Я не слышу. В ушах странный звон, а я и слова произнести не могу. В глазах пляшут черти, и, кажется, это… смех? Да, я определённо слышу чей-то смех.