nothing left to fear.

      — Хелли! Да что ж такое!              Она чувствует, как ее куда-то несут, как ее укладывают на неудобный кожаный диван, как где-то брякает по полу искусственная конечность. Она чувствует все, как бы ей не хотелось стать заледеневшей. Она чувствует все.              — Просыпайся! Просыпайся! — ей в лицо плещут холодной водой, пихают под нос что-то проспиртованное.              Хелен мутит и корежит, выворачивает наизнанку, поднимает и опускает со всего размаху на землю. Так, чтобы больно-больно, чтобы воздух вон из легких. Но не насмерть, о нет, смерть была бы сейчас благословением.                     — Не хочу… — в горле сухо, в голове стучит, язык тяжелый и неповоротливый, точно наждачная бумага.                     — Ну слава богу, очнулась…              Раскрыв слипшиеся веки, Хелен видит смутный силуэт Кайла. Он привалился к дивану и приложился к бутылке, которую, по всей видимости, парой мгновений ранее, подставлял ей под нос. Повисает неловкое молчание, разбавляемое лишь хриплым дыханием явно переволновавшегося Кайла.              — Так значит…мы теперь оба одиночки, — он невесело ухмыляется и передает ей бутылку. — Добро пожаловать в клуб, солнце.              Он смотрит на нее со смесью сожаления и понимания, Хелен это не нравится. У нее перед глазами все плывет, мир ломается, потому что она вспоминает, из-за чего вообще сейчас лежит на жестком кожаном диване. Она принимает бутылку и щедро отпивает, давясь жгучей горечью.              — Это ж каким плохим человеком я должна была быть в прошлой жизни, чтобы в этой на меня валилось столько дерьма, — она шепчет онемевшими губами, глядя перед собой, но взгляд не фокусируется.              Хелен тянет бутылку обратно Кайлу в руки, чуть не промахиваясь и обнимает себя за плечи.              — Мы все такие, Хелли. Сломанные, сломленные люди.              Они молчат. Слышно, как за приоткрытым окном едут и едут машины, тревожно гудя и шурша колесами. Слышно, как люди кричат. Слышны лозунги протестующих, что выходят и выходят на улицы. Слышно все, на самом-то деле.              Но Хелен слышит только оглушающий, грохочущий рокот своего разбитого сердца. Она думает, как объясняться перед родителями Китти. Думает, какие ритуальные услуги заказать. Думает, где ей теперь жить. Думает, думает, думает. Ее голова будто взрывается. Проходят секунды, складываются в минуты.                     Кайл смотрит на нее, продолжая невольно криво и горько улыбаться, потому что заплакать он не мог. Это была не его потеря. И не его горе. И сейчас была не его очередь плакать.              Но Хелли, почему-то, все не спешила рыдать. Она пялилась в одну точку позади его головы. Он мог представить, какие ужасные мысли сейчас в ее голове. Он мог представить, как она сейчас снова поделит это горе на проблемы, которые стоит решить. Он знал, что она не заревет. Не при нем. И не сейчас. О нет, Хелен Уайт подождет, пока никого не окажется рядом, ни человека, ни самой захудалой маленькой проблемки из ее ментального списка. И тогда она умрет.              Потому Кайл решает сделать то, что когда-то сделали для него Хелен и Китти.              — Расскажи… — он сбивается, закашлявшись из-за сухости в горле, — расскажи мне про нее. Расскажи.              — Что?.. — Хелен медленно переводит на него взгляд, будто не осознавая ничего из происходящего. — Повтори, я задумалась.              Глаза такие пустые-пустые. До краев заполненные болью. Кайл это знает. С тех пор, как умерла его семья, он видел точно такие же в зеркале. Каждое утро.              — Расскажи мне про Китти, — проговаривая это, он вновь передает Уайт флягу прямо в руки, почти заставляя пить.              Иначе она не уснет. Помнит еще со стародавних времен, как они напивались вдвоем, заливая горе и печаль, то его, то ее.              — Она…              Хелен будто не знает, с чего и начать, как подступиться. Она вздыхает, делая пару глотков и снова поморщившись. Но, зато, она больше не оледеневшая глыба на диване. Перестала быть маленьким айсбергом, который подпускает суденышки лишь для того, чтобы те разбились вдребезги.              — Она была сорвиголовой, знаешь. Маленький дьявол. Я всегда была застенчивой. А она нет. Ей было плевать. Она так любила курить… — Хелен начинает задыхаться, словно в комнате правда накурено, а ей дает о себе знать астма, которую, вроде, вылечили. Кайл не помнит.              — Когда я ее встретила, у нее были в волосах бусинки. И эти, дурацкие, блять, клеши. Я никогда их не любила, но ей так шло. Я встретила ее в ванной, на вечеринке у друзей. Она была такая красивая. Такая красивая. — Хелен не чувствует, как по щекам начинают катиться горячие, соленые, мокрые дорожки.              Это разбивает Кайлу сердце. Он видит свою боль в ее глазах. Он смаргивает предательские слезы.              Хелен делает маленький вдох, перед тем как разразиться рыданиями. Ее трясет. Ее ломает. Но Кайл ее не трогает.              — Она… она такая хорошая. Она варила такой вкусный горячий шоколад. Она была младше. Она никогда не курила перед тем, как поехать к маме. Она боялась… — Хелен прерывается на протяжный всхлип, — она… боялась… что мама… ее мама… расстроится.              Она даже не рассказывает цельную историю. Просто факты. Мелочи жизни. Кайл закусывает губу до крови, чтобы сдержаться.              — И я не понимаю, блять, почему это все свалилось на нее! Она не заслужила, она заслужила только хорошее… только хорошее! Она была лучше нас… всех! — каждое предложение она заканчивает громким истерическим криком.              Перед глазами Кайла встает лицо Китти. Круглое, доброе. Она правда варила чудесный шоколад. Она предлагала Кайлу мягкие розовые пушистые тапочки в виде кроликов, потому что других у них в квартире не водилось. Китти слушала как никто другой. Она гладила Кайла по спине, когда он ревел, утыкаясь носом в колени Хелли.              Наверняка, потерять такое сокровище было подобно смерти. Лицо Китти сменяют лица его семьи. Его дочери было всего три. Он достает из бумажника небольшой косой рисунок, подписанный корявыми буквами: «папе». Его жена, Дженни, она часто учила Лиззи писать. Лиззи перерисовывала буквы, которые мама напишет на другом листке, едва удерживая в руке карандаш. Он, точно вживую, увидел, как Лиззи улыбается, когда буквы наконец-то получаются такими, как она хотела. Как улыбается Дженни.              — Никто этого не заслужил! Так почему, мы, блять, так страдаем?! За что? Она была такая красивая… — Хелен оседает на диване, откинувшись на спинку и перестает захлебываться словами. Она просто молча вытирает слезы с горящего нездоровым румянцем лица. Кайл с трудом поднимается и присаживается рядом, прижимает ее к себе, сгребая в охапку.              Он прижимается небритой щекой к ее светлым волосам. Ее всю колотит, словно через тело проходят электрические разряды в тысячи вольт. Она тяжело вздыхает, и это вновь разбивает Кайлу сердце.              — Она… — голос Хелен сорванный, глухой и хриплый, будто звучит из-под толщ воды, — она любила эти глупые разноцветные галстуки. Я не верю. Я как будто это выдумала. Жизнь целого человека. Будто и не было никогда. Это…это…              — Пиздец, — в один голос завершает с ней предложение Кайл.              За окном уже совсем темно. Из дверей компании выходят последние трудяги, остаются только сторожи. Кайл ковыляет к двери, сжимая зубы от боли в ноге и проворачивает ключ, запирая ее на замок.              — Напьемся?..              Ему тоже больно, неловко и плохо. Он не знает что делать. Он не умеет утешать.              — Напьемся, — вторит ему Хелли и соскальзывает с дивана, открывая минибар.              Она достает бутылку и садится прямо на пол, расслабляя воротник блузки и распуская волосы, повыдергивав все шпильки.              — Разве это не мило. Снова одни.              Кайл в шаге от того, чтобы малодушно заплакать. Как ребенок. Хелен это видит и кивком указывает ему на алкоголь.              — Не нравится — выпей еще. Как и всегда.              Они мрачно переглядываются, слабо улыбаясь. Старая фраза, которую они уже и не помнят, когда начали употреблять как что-то «личное». По-дружески родное и близкое, любимые ваши фразы в общей компании. Только со времен университета остались лишь они с Кайлом.              Кто-то откололся… кто-то уже лежит под двумя метрами грунта. Спасибо все тому же БлэкХэту, огромное, нахуй, спасибо.              Кайл кивает и начинает пить. Глуша рыдания он осиливает четверть бутылки.              — Словно домой вернулся, — он сипло кашляет, возвращая Хелен смешок.              — Ага. Жаль лишь, что такой ценой.              Она тоже пьет. Совсем не как новый глава компании, не как босс или крупная «рыба» в океане бизнеса. Не смакует, не размышляет о сортах дерьма в ее пойле. Не пытается ощутить какой-то мифический «букет вкусов». Пьет, как простой трудяга, много, заливая глаза, чтобы засыпать без сновидений. В надежде не просыпаться.              Они жмутся друг к другу ближе, потому что в кабинете блядски холодно, а окно им кажется недостижимой целью. Мир плывет, они передают виски из рук в руки, то делая глоток, то обмениваясь глупыми фразами, которые ничего не значат. Они забываются под утро неглубоким, беспокойным сном.              Пробуждение было тяжелым, точно по голове ударили мешком. Хелен хватается за гудящую голову и свободной рукой расталкивает коллегу.              Они неловко собираются в полной тишине, пытаясь не выглядеть так, будто их переехало катком. Было неловко и горько. Не столько от похмелья, сколько от случившегося. Хелен подходит к Кайлу, который мялся в дверях, не зная, куда себя деть.              — Спасибо, — она порывисто его обнимает.              — Всегда пожалуйста, Хелли. Всегда пожалуйста, — он обнимает ее в ответ, как последнего близкого человека. Кем она и являлась, если честно. — Что теперь будет?              — А теперь, — она отстраняется. Ее лицо угрюмо и полно решимости. В глазах точно блестело безумие, что Кайлу абсолютно не понравилось. — Теперь мы обязаны разъебать этого ублюдка. Готовь людей, забирай наш «отряд». Сегодня к восьми вечера я должна их увидеть в полном составе.