ID работы: 5766260

nothing left to fear.

Джен
R
В процессе
228
автор
Размер:
планируется Макси, написано 90 страниц, 11 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Работа написана по заявке:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
228 Нравится 71 Отзывы 53 В сборник Скачать

_10_in utero

Настройки текста
Примечания:
      Он просыпается. Просыпается, чувствуя вкус прогорклой крови во рту, вкус его собственного блядского поражения. Опять прогнулся, опять получил одобрение и вонючую ароматизированную химозой карамельку. Режет щеки и язык, перекатывается во рту хуже лезвия. Убьет его однажды, он так надеется на это. Пусть в сотни микропорезов ворвется бактерия, вирус, засядет и застрянет, размножится и убьет его к чертям.              — Сынок, спускайся.              Спускайся. Мама. Хорошо. Ладно.              Длинный стол, бесконечный. Сколько раз он растягивался в километры в его кошмарах. Уставлено едой; тошнит. Фрукты и овощи, овсянка, клейкая и липкая, от которой хочется выплюнуть, выблевать наружу внутренности, перемешанные и стянутые в комок от этой сраной каши.              Родители и дети, семья. Семья. Он препарирует это слово в своей безупречной гениальной голове. Семья. Да ладно, блять. Семья. Смешно даже. Отчаяние, холод, пустота, глянцевая картинка, гниет внутри, цветет снаружи. Противно. Как же ему погано.              Семья. Мамочка, папочка, братик. Что значит семья? Место, где тебя любят и ждут? Возможно, кому-то это определение и подойдет, как старый удобный костюм, как утроба матери, и по размеру, и тепло, и уютно, и сердцу мило. Но точно не ему.              — Как твои успехи?              Серьезный, глубокий, такой отвратительный голос. Исходит из его мерзкого гнилого нутра, из самой сущности их породы. Фамилия дорогая, как «ролексы» на запястье отца. И все вокруг такое: золотое, инкрустированное и тем и этим, всем на свете, блять. Не то чтобы он имел право на жалобы: кормят, покупают реагенты, оплачивают учебу на миллиард лет вперед, чтобы наверняка.              Но, эта еда встает в горле; но, эксперименты не те, что ему интересны до дрожи в пальцах; но, он мог бы поступить и сам. Сам. Хоть что-то сделать самостоятельно, чтобы не иметь этой чертовой ниточки, проведенной прямиком в мозг, за которую дергают, дергают, беспрестанно дергают. «Оправдай эти вложения».              Конечно, оправдаю. У меня, блять, выбора другого нет.              — Все прекрасно, отец.              А как же иначе. Иначе и быть не может.              — Сегодня в шесть, в моем кабинете. Не опаздывай.              «Не опаздывай, иначе сам знаешь, что будет». Так и читается между строк. Он знает, что будет. Не то чтобы его это хоть как-то волновало, ему уже плевать. Руки трясутся мелко и болят, отец нашел вчера линейку жестче.              — Спасибо за завтрак.              Выходит из-за стола, идеально задвигает на место стул, идеально ровным шагом следует к себе. Весь день мается, никакой воли ничем заниматься. Нечего делать, ему скучно жить. Он падает на кровать, понимая, что он — абсолютное ничего. Пустота.              Не разбивал носа в драке, не перечил родителям. Все потому что ты трус, трус, трус, мерзкое жалкое ничтожество, не имеющее никакого желания роптать, потому что тебе страшно. Боишься всего на свете. Пресмыкающееся. Ничтожество. Ничтожество.              Наверное, он бы резал себя, если бы этим не занимался отец. А так, ему ежедневно поставляют порцию побоев, физическая боль всегда рядом, только нажми — и она вернется, свернется в жалостливый комочек и будет нудеть, не давая уснуть.              Он наблюдает за часами на стене. Отстукивают секунды, которые складываются в минуты, в часы, оставшиеся до занятий с отцом. Флейта. Чертова флейта.              Где-то внизу снова заиграла «С днем Рождения, президент». В соседней комнате были слышны перепалки высоких мультяшных голосков. Отец никаких звуков не издавал, но он так обратился во слух, что казалось, улавливал шелест документов из папиного кабинета.              Пытается читать книгу. Не выходит. Разглядывает собственные работы по самолетостроению. Неплохие, в принципе, работы. Интересные. Но отец был против авиаторского искусства, потому он, скрипя зубами, отправился получать образование в консерватории. Продолжать славный род.              Дом был глянцевый. Словно кукольный, домик со множеством вылизанных фигурок, которые, повинуясь ключику, заводились, вставали, обедали, играли, ложились, гуляли. Вот и он был такой же. Ненастоящий.              Время идет, идет, совсем не спотыкаясь. Ему тошно. Пролетел обед, прошли жалкие секунды одиночества. Часы услужливо подсказывают, что до занятия с отцом десять минут. Он неторопливо снимает бинты с запястий, с предплечий, аккуратно складывает. Прикрывает обнажившиеся порезы рукавами белой рубашки и морщится от боли. Подхватывает новенькие ноты и футляр с инструментом.              Мы должны быть хороши во всем, сын. Не подводи меня. Заставь нас с матерью гордиться.              А он сам может гордиться родителями? Мать пьет, заливая свое желание быть любимой, отец увлекается чужими женщинами, что едва ли старше сына. Часто, среди ночи встав выпить воды, он мог заметить очередную старлетку на кухне рядом с отцом. «Деловые партнеры». Они были все маленькие, яркие, горящие. Но так же быстро угасающие. Надеются, что урвут кусок денег их фамилии. Но даже на скандалах заработать ни разу не вышло.              Его родители друг друга не любили, но зато брак был, наверное, выгоден. Улыбки для фотографии, он позирует рядом с братиком. Интересно, когда-нибудь все смогут узнать, что на кухне происходит? Навряд ли.              Иногда ему было жалко брата. Он же еще совсем ничего не понимает. А когда поймет, будет чертовски разочарован, как и он сам. Вся эта кутерьма с имиджем утомляла, будто без конца вертящаяся карусель, с которой не слезть. И с каждым годом она все быстрее, а ты не можешь даже проблеваться.              Идет тяжело, хотя и вниз по лестнице. Будто на смерть. Улыбается, улыбается. Вежлив и сдержан. Как и учили.              Стучит. Заходит. Отец кивает и, кажется, находится в приятном расположении духа. Не говоря друг другу ни слова, они занимают свои позиции. Он — у стойки с нотами, отец — у окна, задумчиво глядя вдаль.              Он начинает играть, старательно выдавая желаемый звук. Перерыв. Отец задает вопросы по теории. Верно. Верно. Верно. Удар.              Снова играть. Опять вопросы. Удар. Удар. Верно.              Так проходит мучительный час, после чего они направляются на ужин. После — все по комнатам, снова. Запираются, как крысы в клетках. Мама — опять перечитывать/пересматривать/переслушивать материалы о Монро и прочей богемной тусовке, отец — заканчивать с документами и продолжать с очередной Марией/Кейт/Лизой, братик — к нянечке, слушать сказки и приготавливаться ко сну.              А он снова идет в душ, вздрагивать от попадания капель на глубокие ссадины и синяки на руках, отстирывать следы крови с одежды, пытаться собрать себя по кускам. Чистит зубы, один раз, другой. Чертов запах карамели и не думал пропадать. Этот мерзкий привкус, отвратительный и напоминающий о том, какое же он ничтожество. Он пытается почистить и язык тоже, думая, что может, проблема в этом. В гадском налете на языке, который вечно остается без внимания.              И его рвет прямо в раковину.              Из него вытекает весь ужин пополам со слезами. Он отхаркивается, все кашляет и кашляет, продолжает изливаться в пустоту идеально-белого фаянса. Он не закрыл кран; струя воды вплетается в нить, что слетает с его губ и уносит все в черный глаз канализации.              Глядит на себя в зеркало. Отражение смотрит неприветливо, напугано. Не похож на потомка именитой фамилии. На наркомана — да, на безумного ученого после неудачной недели — да. Но не на подающего надежды наследника. Он не может быть аристократом, сколько бы не старался. Это все бесполезно.              Губы дрожат, синяки под глазами отчетливо выделяются на болезенно-бледной коже, пот стекает по вискам. Волосы мокрые, липкие и пропахшие рвотой. Волосы, кстати. Единственное, что отличало его от отца. Наверное, они достались от мамы, но точно уже не узнать, ведь она все себе выжигает перекисью, лишь бы были светлыми, не хуже, чем у пресловутой Мерилин.              Волосы темные, черные. Все остальное напоминает об отце. И зеленые глаза, и острые черты лица. Хотелось закрыться, не видеть себя. Чтобы не видеть папашу. Он носил бы маску, любую, хоть обычный пакет, что угодно, чтобы скрыться от ощущения, что отец следит за всем происходящим вокруг его глазами, абсолютно идентичными.              Он опустил голову и начал отмываться. Воздух наполнил едкий запах желудочного сока, от которого снова тошнило. Но, карамели больше не ощущалось. Уж лучше так.              В коридоре столкнулся с матерью. Она окинула его презрительным взглядом и усмехнулась.              — Снова ныл?              — Нет, мама, мне просто стало нехорошо. Стошнило. Я все убрал.              — Ну смотри.              Поддавшись неожиданному порыву, она потрепала его по волосам и пошла дальше, стараясь скрыть звяканье бутылок в сумочке. Дверь в ее комнату плотно закрылась; щелкнул ключ. До утра она не появится. Вот уж кто будет ныть. Его комната была прямо над комнатой матери, и по ночам он иногда слышал приглушенные всхлипы.              Он хмыкнул и ушел к себе. В темноте под потолком смиренно покачивалась, ведомая порывами ветра из открытой форточки, моделька самолета. Маме они нравились раньше. Она водила его в аэропорт и они могли часами смотреть на рассекающих небо блестящих механических птиц, смеясь и прочерчивая пальцами в воздухе траектории их движения. Но это было очень, очень давно, когда они притворялись по минимуму, до ритуального рождения брата, до папиного нескончаемого блядства и маминого пьянства. Давно.              Падает на кровать, закидывает руки за голову, глядит на собственную несбыточную мечту. Ему никогда не светит заниматься тем, чем хочется. Разве что, после смерти отца. Можно было бы убить его, но это как-то по-зверски… наверное. Он подумает об этом позже.              Спалось неспокойно, муторно. Душно, его мучали неприятные образы. Черная густая тьма, клубящаяся и манящая. А из тьмы — два ярких красных глаза и полная зубов пасть, щупальца и странный силуэт во фраке.              Было и страшно и не страшно, хотелось и проснуться и податься навстречу.              Он проснулся в холодном поту. Сердце колотилось где-то в горле. Футболка с полустертым принтом самолета неприятно липла к спине и всюду мерещился неприятный взгляд. Липкий и изучающий, смотрящий с интересом изобретателя, наблюдающего за экспериментом.              Он подходит к окну и смотрит в черную пустоту внизу. Жарко. Невыносимо жарко. Он чувствует себя никем. Он чувствует себя никак. Имя, фамилия, место в жизни — его будто никогда не было, его будто выдумали. Это раздражало, это пугало, это выводило на истерику временами, но сейчас его окатило холодным спокойствием.              Прислушивается к миру за стенами. У мамы в комнате что-то тихо брякнуло об пол. Наверное опять выронила бутылку из ослабевших пальцев, когда уснула. Отец разговаривает на кухне, окна выходят на задний двор.              Если он сейчас сбежит, его не должны заметить.              Он дрожит, натягивая первые попавшиеся брюки, его колотит, пока он спускает из окна старую веревку, которую однажды взял в кладовке, сам не зная, для чего. Установил нехитрую систему рычажков, и теперь, оказавшись внизу, он дернет за нейлоновую нить, и канат поднимется, чтобы не привлекать внимание соседей или проснувшейся мамы.              На улице было тихо. Темно, влажно, хотелось окунуться в ночной туман, как в объятия матери.       Он пошел вперед, прошмыгнул меж деревьев, перемахнул через забор. Ночной город встретил его жаром остывающего асфальта, тысячей огней и взвешенной в воздухе пылью. Лето было отвратительно жарким в этом году. Губы снова болели и трескались.       Он не знал, куда он идет и зачем, и не понимал, куда его тянет. Но что-то вело и вело его дальше, вглубь города, в неизвестные бедные районы. Вокруг высились серые многоэтажки, щерившиеся пустотой оконных проемов. Окна, если и были, то были битые и переклеенные. Заборы упавшие, качели истертые и поломанные. Угнетающее зрелище. Он фыркнул, продолжая нестись по даже себе неизвестному пути.       Остановившись у какого-то обшарпанного крыльца, он запаниковал. Что притащило его сюда? Что он тут забыл? Зачем это все?       — Что ты тут забыл? — послышался хриплый голос за спиной.       Он застыл, словно пойманный на месте преступления. В груди так сильно колотилось сердце, что стало больно. Он боялся не услышать действий незнакомца, потому что в ушах шумело слишком громко.       — Я… я… не знаю, — пискнул он, все еще не оборачиваясь.       — Да что ты… говоришь, — в чужом тоне промелькнула, самым краешком, хищная улыбка. Он почувствовал это.       Тень тотчас же оказалась перед его лицом, не дожидаясь его разворота.       — Как тебя зовут, дитя?       Голос был шипящий. Казалось, что он должен быть тихим, едва слышным. Но этот шепот гремел набатом в голове, стучал кровью в кончиках пальцев.       — Кеннинг Флагслайс, — храбро промямлил он, сжав кулаки.       — Прекрасно, — Тень хлопнула в ладоши. — Будем звать тебя Флагом. Кенни… Звучит омерзительно, не находишь?       Он осторожно кивнул, пробуя на вкус новое имя. Да, значительно лучше.       — Кто «мы»? — Флаг нервно сглотнул.       — Твои будущие одноклассники и преподаватели, конечно же, — промурлыкали ему в ответ. — Ты пришел к Школе Злодеев, ты в курсе?       — Но я… я не злой.       — Ты очень умен, в перспективе — гениален. А вот врешь ты, Флаг, посредственно. Зови меня БлэкХэт, — фигура наконец вышла из тьмы и Флаг вздрогнул.       — Вы мне снились! — прозвучало даже как-то обвиняюще.       — Ты позвал меня, — усмехнулся тысячей зубов.       — Никого я не звал! Не звал, понятно! — Флаг срывается на визгливый крик и пугливо отступает.       — А ты уверен?       Флаг начал сомневаться. Страх душил его, обволакивал. Будто его снова, как в начальной школе, накрыли помойным ведром и стучали сверху.       Школа Злодеев? Это даже звучит как шутка. Что за херня? Еще и эта Тень… То есть, БлэкХэт. Конечно.       Его резко пробил холодный пот. Школа. Доклады по истории в рамках темы о культуре разных народов. «…бог хаоса и смерти, известный также как БлэкХэт… что интересно, его имя стало синонимом к слову «злодей», ведь в старых фильмах отрицательный персонаж носил черную шляпу, а положительный — белую…»       — Я же сказал, что ты умный. А ты не поверил! — резко напомнил о себе его новый знакомый.       Флаг не выдержал столь сильной эмоциональной перегрузки. Сознание позорно его покинуло. Последнее, что отпечаталось на обратной стороне век — нечеловеческое, почерневшее лицо с зубастой ухмылкой и два бездонных провала на месте глаз.       

***

      Флаг проснулся. Проснулся, чувствуя, как на него давит собственная комната. Мама где-то внизу вновь запустила старые пластинки Монро, коллекционные, редкие. Братишка смеется. Дом кипит своей, глянцевой и уродливой, пустой и серой, но жизнью. Что за чертовщина ему привиделась?       Он абсолютно выбился из сил. Давно ему не снились такие выматывающие, пугающие и реалистичные кошмары. Флаг садится и скидывает плед с гудящих ног. И подавляет вскрик. Ноги все были в пыли, он спал прямо в запачканных и порванных брюках. Будто… будто… он бежал. По городу. По неблагополучным районам. Ведомый неясной силой.       Метнулся к подоконнику — почти взвыл от непонимания и ужаса. Система рычажков. Она на месте. На месте. Все было взаправду. Все было по-настоящему.       Он осел по стене рядом с окном и вцепился пальцами в волосы, врезаясь короткими ногтями в кожу головы. Думай, думай, думай. Где-то на задворках сознания ему померещился рокочущий смех. Флаг почти заплакал.       В его мире, где все подчинялось науке и цифрам, простому расчету и законам, ему было комфортно и просто. И тут просто появляется… это. Это неясное, чудовищное полумифическое видение, этот БлэкХэт, сошедший с черно-белой картинки из старой книжки по истории культуры, этот кошмар, первобытный ужас, настоящая катастрофа.       Самое страшное. Самое непонятное. Самое отвратительное. Было вот что.       Ему понравилось.       Весь день он был словно сам не свой. Кивал матери, терпел оскорбления отца, слушал бесполезный треп брата. А сам продолжал думать. Он никак не мог выбраться из собственной ментальной клетки, где вертелся волчком в маленьком колесике вопросов, словно подопытная крыса.       Под вечер, пугающе повторяющий все его вечера, всю серую киноленту его жизни, он решил — померещилось. Бред, горячечный бред, спровоцированный его истерикой и моральным истощением. Вот и все. Вот так просто, как в нормальной жизни, у нормальных людей. Он пошатался вечером по улицам, вероятно, у него была температура, наверное, он заболел. Приглючилось, показалось.       Флаг ложится спать, стараясь ни о чем не думать. Он на мгновение зависает у системы на подоконнике: сорвать все или оставить? Отчего-то решает ничего не трогать. Пусть будет, напоминание о том, что иногда бывают миражи и смутные видения, ничего общего с реальностью, настоящей жизнью не имеющие.       Он проваливается в сон, стараясь не слышать ссоры родителей. Почти видит, как братишке зажимает уши ладонями няня. Как… омерзительно.       …он проснулся в холодном поту. Сердце колотилось где-то в горле. Футболка с полустертым принтом самолета неприятно липла к спине и всюду мерещился неприятный взгляд. Липкий и изучающий, смотрящий с интересом изобретателя, наблюдающего за экспериментом.        Он просыпается среди ночи, не зная, что вновь подняло его. Тянет к окну, тянет блевать. Страшно.       Он может и хотел бы упереться руками и ногами в кровать, кричать и делать вид, что вовсе его не интересуют Школа Злодеев и собственные галлюцинации, он хотел бы остаться дома, в простом и сером мирке.       Но, положа руку на сердце, нихуя не этого он хотел. Флаг хотел вырваться, перестать быть трусом, хотел раскрошить голову отца об каминную полку. Хотел пойти и проверить собственные теории и догадки, свою голову, хотел убедиться, это все его фантазия или все реально? Есть реальный шанс уйти?       Он отрешенно думает, что готов заложить собственную «душу» или что там, если у него есть возможность уйти.       Вообще-то, шепчет противный внутренний голос, вообще-то ты и так можешь уйти, но ты трус, трус, которого нужно тащить на себе, которому нужно сваливать все на судьбу, ты сам по себе никто. Был, есть, и будешь. Никто.       Устав бороться с самим собой, он просто делает это. Берет и уходит. Слезает по веревке, убегает от самого себя. Флаг бежит и бежит, вперед, прочь от сюда, от всего, что ему столь противно. Отвратительно. Роскошно.       Флаг бежал, пока силы не начали покидать его, а ноги гореть жидким огнем в венах. И тогда он побежал дальше. Весь грязный и запыхавшийся, уставший и озлобленный на самого себя, на отца, на мир вокруг, он толкает обшарпанную дверь. И переходит через порог, едва ли остановившись подумать.       — Кого я вижу, вы только посмотрите, как удивителен наш мир! — проговорил, уже привычно за спиной, вчерашний его знакомый.       — Мистер БлэкХэт, сэр, мы так рады, что вы посетили нашу школу, так признательны, давно вас не было здесь… — начал расшаркиваться полный мужчина с изъеденным язвами лицом.       Флаг поморщился. Что за херня? Вроде бы БлэкХэт тут должен быть постоянно, исходя из его вчерашней речи. Стены были покрыты осыпающейся штукатуркой, вместо ламп какие-то подсвечники. Он хмыкнул, отмечая про себя убогость места, называемого Школой Злодеев. Коридор и прихожая — это же почти лицо дома, наравне с фасадом здания. В таком случае, Школа Злодеев выглядит подобающе названию — уродливо и почти-что-жалко.       — Да, согласен, мерзкий видок, но с финансированием у них туго, — на ухо тихонько сказал ему БлэкХэт, сжимая плечо Флага.       Флаг дернулся, его прошибло холодом и тревогой. Он молниеносно оборачивается и глядит во все глаза на это странное существо — оно смеется над ним, сгибаясь от хохота.       — Ну какой же ты пугливый! Я не удержался.       Флаг начал закипать. Он и так был раздражен, но весь этот сюр конкретно злил. Зачем он вообще сюда поперся? Будто ожидал чего-то хорошего.       — Вали на свой первый урок, парень. Поговорим позже, — моментально принял серьезный вид БлэкХэт, поправив костюм.       Флаг, постоянно оборачиваясь, все-таки пошел вдаль по пыльному коридору, интуитивно выбирая одну из дверей. Толкает ее и натыкается на гул и гомон, исходящий от толпы людей внутри. Они перекрикивали друг друга и ругались, смеялись и истерично визжали.       Его передернуло. Как этот притон может вообще называться школой? Бредятина. Театр абсурда.       — Добрейший вечер, молодой человек! Что же вас сюда привело? Желание славы, денег, отмщения? В любом случае, вам тут рады! — затараторил высокий голос.       Флаг огляделся, пытаясь глазами выцепить из неразберихи вокруг говорящего. Взгляд остановился на мужчине, что опирался на дверной косяк. У них тут привычка со спины подходить?       Высокий, с волосами цвета выгоревшей соломы. Невероятно длинные руки и ноги, нескладный, будто все конечности давным-давно переломало и срослись они как придется. То же самое и с лицом; одного глаза не было, зияла пустая глазница, которой этот человек, похоже, не стеснялся. Она гноилась и истекала кровью, но, видимо, ему было полностью насрать на собственное тело. Неприятный. Отталкивающий.       — Прости, не представился, — спохватился мужчина, прикрыв дверь и подходя поближе к Флагу. — Билл!       — Не смей пожимать ему руки! — визгливо проорали ему с другой стороны комнаты.       — Что? — пробормотал себе под нос Флаг, глядя то на странную тощую девчонку, что дала ему незатейливый совет, то на Билла.       Билл, совершенно не смущенный, рассмеялся, хлопнув протянутой ранее для рукопожатия рукой по колену.       — Все то ты знаешь, куколка!       — Отъебись!       Флаг ничего не понимал.       — А вы, простите, кто? — в попытке выяснить хоть что-то, сконфуженно спросил он.       — Я — преподаватель! Между прочим, ты опоздал! — Билл словно крайне расстроился этим, лично оскорбился. Казалось, будто он сейчас заплачет.       — Простите, мне жаль…       — Да ладно тебе, парень! Не извиняйся, всем насрать, на самом деле. Первый тебе урок — прекращай уже верить всему подряд. Скупай золото, — брякнул Билл и растворился в море людей, точно и не было.       — Он ебнутый, не обращай внимания.       Флаг вздрогнул, дезориентированный и потерянный. Обернувшись в сотый раз за сегодня, он вновь увидел кого-то за спиной. Наверное, у него скоро разовьется паранойя.       — Ты кто? Почему не пожимать руку? Что вообще за урок? Что? — Флаг откровенно нервничал.       Перед ним стояла та самая девушка, истерично просившая не трогать Билла. Темноволосая, худенькая, растрепанная. Платье за доллар с гаражной распродажи, миниатюрные ладони. Она выглядела очень миловидной и уязвимой, пока Флаг не посмотрел ей в глаза.       Жесткие, черные… старые? Девочка с глазами старухи, с глазами-колодцами, в которые падали годы, словно не замечая течения времени. Казалось, что ей лет пятьдесят, а то и сто пятьдесят, но миллионы минут просто не коснулись ее гладкой бледной кожи.       — Джезебел. Не трогать, потому что можешь неосторожно продать душу за бесценок, его сделки весьма забавные. Урок актерского мастерства, конечно же, ты что, не видишь?       Она вынула жвачку изо рта и ловким броском направила ее в переполненную мусорку у входа.       — Зачем драм-кружок в Школе Злодеев? — с усмешкой спросил Флаг, делая акцент на последнем слове.       — А что ты сделаешь, не зная, как сыграть роль? Как ты притворишься нищим, подглядывая за жертвой, как ты обманешь охранников в клубе, который собрался подорвать? Как ты вообще кому-то соврешь, не умея играть?       Что ж, ответ Джезебел казался вполне логичным и Флаг прикусил язык. Отец бы сейчас взглянул на него с презрением — снова опозорился, а ты еще даже не начал обучение, какой же ты жалкий.       Он так смотрел на него с самого детства; он смотрел на него так, когда еще совсем маленький Флаг оступился и упал в коридоре музыкальной школы, которую заканчивали многие поколения их именитой семьи. Ты еще даже не начал, но уже всех убедил в собственной бездарности, мальчик. Какое же ты ничтожество.       — А что еще тут изучают? — пытаясь разрядить обстановку проронил Флаг, состроив безразличное лицо.       Стараясь не выдать собственный нервный тремор.       — Да все подряд. Классический злодей должен быть максимально образован во всем. Психология, маркетинг (не смейся), химию и физику с уклоном в конструирование ВВ и ВУ, историю, и прочее, прочее, прочее. Расписание максимально плавающее, рамки размыты, домашки нет. Прикольно в общем, не скучно. Курс обучения начинается хрен знает когда и заканчивается хрен знает на чем. Выпуск может быть и в середине года и через пять лет. Смотря насколько умные ученики приперлись. Хотя, на самом деле, тут очень хорош естественный отбор — тупые умирают.       — А как понять, тупой ли ты… или кто-то из окружающих?       — Ну вот если чувак упорно использует металлические тары, синтезируя Триперекись Ацетона, хотя пять минут назад ему было сказано, что она из-за этого может взорваться и сжечь ему полебальника — он идиот. Или если ему сказано, что когда ваяешь яд даже из растительных ингредиентов, нужно надевать защиту, он этим пренебрегает — он идиот. Тут никто не станет следить за тобой, за твоей успеваемостью, и за тем, сдох ли ты в результате обучения. Твое тело максимально аккуратно выкинут и все забудут о том, что ты существовал. Так как тебя зовут, говоришь? — внезапно прервала она собственную тираду и взглянула на Флага.       — Эм… Кен… Флаг. Меня зовут Флаг, — он очнулся от задумчивого изучения стены и тоже посмотрел в ответ.       Что ж, место видимо было веселое. Билл бегал между группок обучающихся всех возрастов, и Флаг резко увидел, что это не просто толпа, постоянно кричащая и стенающая, это разбитые на команды люди, что-то изображающие.       — Потрясно, великолепно, просто поразительно! — Билл удовлетворенно повизгивал и умудрялся быть одновременно с каждым. — А вот ты, малец, явно проебешься на задании. Старайся активнее, раскусят — и пиздец тебе!       Он то злился то радовался, то раздражался то расстраивался, перебегая от одного к другому. Ему самому актерство удавалось лучше всего.       — Итак, мой хороший новый друг… как тебя? — Билл оказался и рядом с ним, сверкая натянутой улыбочкой.       — Флаг.       — Флаг, конечно! И… Джезебел, — он смерил ее на мгновение усталым взглядом, точно она невыразимо его раздражала, но потом вновь надел маску, — разыграйте мне сценку! Джезебел — ярость, делай вид, будто ты его бьешь! А ты, ты Флаг, покажи мне боль! Залезьте в самые дальние уголочки сознания и достаньте оттуда эти ощущения, запомните и воспроизведите!       Флаг фальшиво улыбнулся ему в ответ и попросил время на репетицию. Билл вновь ускакал к своим ученикам. Флаг глубоко вздохнул, отчетливо осознавая, как его начинает потихоньку нервно колотить от наступающей тревоги. Боль. Изобрази боль. Тебя бьют.       — Эй, ты че? Все путем? — едва ли обеспокоенно поинтересовалась Джезебел, ткнув его в плечо.       — Да, я в порядке, — Флаг одернул рукав, прикрывая раны, оставленные обожаемым папочкой.       — Мы можем поменяться местами, если тебе это некомфортно. Руку покажи, — тут же потребовала она, хватая Флага за запястье.       Она с полсекунды изучала кровавые полосы, едва подсохшие и полностью зажившие. Закатила глаза, раздраженно вздохнула и натянула ему на руку свой потрепанный напульсник.       — Мда, все с тобой ясно. Сам или кто помог? — Джезебел безразлично отпускает его руку.       Ее глазам нет возможности сопротивляться. Точно эти гипнотические зрачки обладали каким-то даром убеждать всех, кто в них глянет, выложить все, что нужно их хозяйке.       — Отец, — сквозь зубы выдохнул Флаг, злясь за невозможность «удержать лицо».       Отец бы им не гордился. Слишком много выдает. Не может сыграть. Он-то! И не может соврать.       — Понятно, — она сухо кивнула и начала забирать раскиданные по плечам волосы в высокий пучок.        Джезебел встает перед ним на колени и выжидающе глядит вверх.       — Ну? Ты же злишься на него. Он бьет тебя. Сделай вид, что он — это я. Изобрази удар.       Флаг пораженно застыл. Бить? Девушку? Он не сможет. Проще было ему самому встать на ее место и притвориться — а притвориться ли? — полнейшим ничтожеством, неспособным защитить себя.       Джезебел взглянула в его растерянные глаза. И резко усмехнулась. Коротко, почти незаметно.       — Как он тебя называет? Ничтожество? Тварь?       Флаг неверяще слушает это, даже слегка отступив. Он понимает, что она пытается сделать. Пытается попасть пальцем в небо, зажечь его спящую глубоким сном толстокожую ярость, которую так сложно стало раздраконить, за годы успешного подавления. Меж тем, она все продолжала и продолжала.       Перечисляла обидные прозвища, вроде даже назвала его педиком, на что Флаг лишь хихикнул, стараясь не поддаваться. Он. Не станет. Бить. Женщину. Даже в шутку. Перед его глазами мелькает картина собственной побитой мамы. Но вместо того, чтобы остудить и отговорить его от воплощения этого же, он почему-то. Почему-то. Чувствует. Ярость. Отец избил ее за сцену ревности во время беременности. Потом она запила (удивительно, что брат почти здоров). Они перестали смотреть на самолеты. Он испортил ему последнюю радость и так неважного детства. Потом начал бить и его, водить шлюх, пропадать, запрещать ему уже самому смотреть на самолеты, даже плевать, что Флаг уже взрослый.       — Слабак? Бездарность? Трус? — ее глаза нехорошо сверкали.       Издали за ними присматривал Билл, глядя на этот монолог Джез и внутреннюю борьбу новенького. Он же как птенец беззащитный, чего он забыл в их обители печали и злобы? Мог бы стать хорошим человеком. Вот если сейчас он проиграет самому себе, он останется с ними. Если же дар Джезебел, ее умение ловить чужой вайб, не сломит его — он уйдет и станет среднестатистическим добропорядочным гражданином.       Билл с какой-то отрешенной тоской и жалостью смотрит на то, как Джезебел уворачивается от удара, маленькая и ловкая, проскальзывая под чужой рукой. Кричит, делая вид, что ей охуеть-как-страшно-и-больно-билл-как-же-заебали-твои-задания.       — Великолепно! Но я же по-другому расставил роли, милая сестра, разве нет? — сладко тянет он, легким шагом подходя к удачно сыгранной сценке.       — Мы решили чуть переписать этюд, потому что я в рот ебала феменизм, милый брат, — фыркнула Джезебел, вставая с колен и отряхиваясь. — Дай мне побыть жалкой жертвой.       — Я бы с радостью, но мы оба знаем, что ты не умеешь, — беззлобно бросил Билл, щелкая пальцами у лица Флага, впавшего в ступор. — Эй, ты в порядке?       — Он не в порядке — стоит и поражается собственной смелости, наглости, чудовищности, нужное подчеркнуть, — рассмеялась звонко Джезебел и закурила, пуская в итак спертый и душный воздух кабинета сизые колечки дыма.       Флаг слышал их тихие переговоры словно через толстую пуховую подушку, прижатую к голове. Все резко перестало иметь значение. Что он только что сделал? Он же почти ударил ее. Даже не почти. Он ее ударил, и если бы Джезебел была не настолько ловкой и не имела столь же молниеносной реакции, на ее лице расцвел бы уродливый синяк, точно извращенный цветок.       Он, получается, ничем не лучше отца. Ничем.       — Ты не чудовище, чел, забей. Просто я хороший психолог. Какая разница? Ты пытался ударить не меня, а его, — Джезебел хлопнула Флага по плечу и выкинула окурок, потушив его об испещренную ожогами стену.       — Кого его? — незамедлительно спросил Билл, с интересом хищника следя за обоими.       — Тебе не похуй? Вон, там Люц снова перестарался в твоем излюбленном этюде с яростью, пиздуй проверь, — сказала ему Джез и начала легонько бить Флага по щекам.       Билл сплюнул и ухмыльнулся, развернувшись на каблуках, и пошел прочь.       — Прости, — вымученно, опустошенно выдавил Флаг. — Видит Бог, я не хотел, правда!..       — Богу на нас насрать, даже если он что-то там «видит», — улыбнулась она, — так что расслабься. И иди домой. Уже пора. Увидимся завтра.       Она легонько толкнула его в сторону двери и сразу же пошла к своему излюбленному углу. Флаг потерянно вышел в коридор, ведя пальцами по закопченным стенам, он брел к выходу.       — Ну, как тебе? — ненавязчиво поинтересовался БлэкХэт, вновь появившись буквально из воздуха. — Билл несколько эксцентричен, но зато хороший практик. Теория у него выходит никудышно.       Флаг даже не вздрогнул и не напугался. Сегодня у него просто не осталось на это сил. Он молчал, даже не утруждаясь повернуть голову в сторону собеседника.       — Мне нравится, что в тебе так легко раззадорить червоточину. Будто никогда и не скрывал. Ну, что еще ожидать от отпрыска такой широко известной в узких кругах некромантов семьи, правда, Флаг?       — Чего? — заторможено среагировал Флаг.       Некроманты, актерское мастерство, магия, самолеты, мама, брат, отец. Калейдоскоп впечатлений раскачивал его, являя то одну, то другую сторону, картинку. Они все были уродливы.       — Бабушка у тебя увлекалась. А впрочем, неважно.       Флаг устал. Минутой ранее он бездумно погрузился в свою ярость, сейчас его снова накрыла тревога. Как и всегда, когда этот загадочный человек — а человек ли? — разговаривал с ним. От БлэкХэта всегда веяло страхом и скрытой великой силой. Возможно спящей, а может и просто не используемой.       — Ты еще вернешься сюда. Тебе понравится. Ты этого пока не понял, но на нашей стороне гораздо лучше, чем с мифическими силами добра. Проще, комфортнее. Страх лучше любви, потому что от тебя ничего не ждут и не просят. Спокойной ночи, Флаг.       Флаг бессильно сполз по грязной стене, прикрывая глаза ладонями. Он всегда был «нервным мальчиком», как говорила нянечка. Ему нужно немного отдохнуть и он пойдет домой. А потом не вернется сюда, чтобы не будить внутреннего монстра. Он не вернется. Он не хочет, чтобы черти внутри поднимали свои рогатые головы, царапая ребра изнутри.        Джезебел, Билл, визжащая толпа, БлэкХэт, Школа Злодеев. Просто еще один сон, рожденный больным сознанием. Забудь, забудь. Забудь.       …Он снова просыпается в своей постели на чистом белье. Весь истрепанный и пахнущий ночью и грязью пыльных душных улиц, воняющий табаком пахучих сигарет Джезебел. Он не выспался. Он устал. Мать зовет его завтракать. День словно перезапустился. Все одинаковое.       Его. Начинает. Это. Раздражать.

***

      ….Все настройки, в частности пароли BIOS (являются неотъемлемой частью настроек) хранятся в памяти CMOS RTC RAM, подпитываемой аккумулятором который расположен на материнской плате ПК. Стереть настройки можно двумя способами — аппаратным и программным…       …Вам может показаться, что «дымовухи» — слишком жалкое и недостойное настоящего злодея занятие, но они могут пригодится в следующих ситуациях: наведение паники в местах массового скопления людей, отвлечение стражей порядка от места проведения истинной операции, да и банально поднасрать недругу…       …******* — абсолютно легальная вещица, обладающая способностью моментально проникать через неповрежденную кожу и утягивать за собой любое примешанное вещество — в нашем случае, конечно же, яд…       …Психология — вещь тонкая. Чтобы войти к человеку в доверие, вам нужно прийти к нему в момент его тяжелейшего морального состояния. Горе опьяняет, им хочется делиться…       …В принципе, замок можно и сбить. Очень грубый и неизящный метод, выдающий вашу тупую и непроходимо неизобретательную натуру… Если уж решили сбить — берете кувалду или иной тяжелый предмет, а после бьете. Если замок навесной — нужно бить сверху вниз по его телу, но не по дужке. Если замок врезной, то бить стоит перпендикулярно, в область тела замка на уровне щеколды. Для этого лучше использовать компактный таран — металлическую болванку с ручками. Но если вы все-таки умнее, можно выжечь замок, выпилить, аккуратно и даже не вполовину так эффектно как в фильмах, подорвать…       …Аммонал не реагирует на удар или поджигание. Для того, чтобы вызвать детонацию, нам необходимо…       …К слову о гремучей и хлорной кислоте. Крайне неустойчивы, взрывоопасны, ядовиты. Но если вы после попытки получить нитроглицерин остались живы — вот вам новый стопроцентный способ самоубийства!..       …Есть еще одно устройство, такое же древнее, как мир. Найдите кусок хорошего прочного брезента и прострочите его, чтобы получилось некое подобие шланга длиной 35-40 сантиметров. Застрачивайте прочными синтетическими нитками, тройным швом. Один из концов также застрочите. Выверните. Получилось некое подобие огромного березентового гандона, но не спешите надевать его на свой член, если таковой имеется, засыпьте его лучше песком и мелкой дробью 50/50. Крепко завяжите и приладьте к нему петельку, чтобы удобнее было носить. Очень легко вырубает предполагаемую жертву, не нанося серьезных травматических осложнений…       …У метода электрического инициирования есть пара существенных недостатков: необходимо наличие навыков в электро- и радиотехнике, а также мешает огромный разброс деталей-осколков, что являются чудными уликами для спецслужб… Ну и не забываем о том, что многие из вас — криворукие ебланы, потому этот метод мы даже рассматривать не станем, с вашего позволения, дорогие дамы и господа…

***

      — Флаг, тебе пора с этим что-то делать. Отец у тебя просто отвратительный. Если бы ты хотел, ты бы сто раз уже убил своего любимого папочку. Но нет, ты предпочитаешь страдать. Это несколько жалко. А ты все-таки лучший ученик.       Джезебел настойчиво нудела ему прямо в ухо. Флаг раздраженно выдохнул и вырвал из ее тонких пальцев сигарету, глубоко затягиваясь. Он и сам прекрасно все понимал, и без «заботливых» напоминаний Джез.       В их с отцом войне может быть лишь один победитель. Кому-то придется умереть.       Свежие побои ныли, настойчивые лекции Джезебел тоже. Его все раздражало. Ему казалось, что он давно потерял способность что-то ощущать, кроме глубокого разочарования. Но это чудесное местечко научило его перековывать грусть в злость, а злость — в движущую силу.       Его голова кипела от новой информации, он впитывал ее жадно, с восхищением и уважением. Он понятия не имел, кто организовывает все это, почему до сих пор не накрыли копы. Ему плевать. Пока Флаг может сбегать сюда каждую ночь и становится собой, ему абсолютно все равно, кто этой Школой заправляет. Даже если это залегший на дно БлэкХэт.       — Я что-нибудь сделаю. Например, просто свалю. Какая уже разница? Я взрослый, консерватория почти окончена. Господи, столько лет прошло, даже не верится, — закончил Флаг уже больше про себя.       — Да, прошло уже столько лет, а ты все еще таскаешь мои сигареты, вместо того, чтобы купить себе пачку, — проворчала Джезебел.       — Нервы сдают, сама знаешь. Экзамены, все такое.       — Тебе даже учить ничего не надо, тут последний экзамен — убийство невинного… А ты, про консерваторию. Ну да, там правда жопа.       Флаг легко расхохотался. Джезебел, не особо понимающая, что сказала смешного, неловко улыбнулась.       — Удивительное ты существо, Джез. То есть нотная грамота для тебя сложнее убийства?       — Да, — безапелляционно ответила ему девушка и отобрала свою же сигарету, жадно к ней приложившись, — И хватит уже брать мои сигареты прямо из рук! Просто попроси!       Флаг неопределенно покачал головой, и, не прощаясь, направился домой. Дело шло к утру. Никто так и не видел, что последние несколько лет он все время сбегает, постоянно не высыпается. Всем насрать. Главное — репутация. Флагу это лишь на руку.       Привычно ввалившись в окно, он слышит что-то странное. Крики. Глухой удар. Кто-то плачет.       Он осторожно, почти что бесшумно, прокрадывается к дверям. Из приоткрытой двери видит свет из гостиной.       — Хватит, я умоляю тебя, ну пожалуйста! Мы ничего не знаем!       — Он же твой сын, дорогая, — вкрадчиво и обманчиво-спокойно звучит голос отца.       — Хотя бы не трогай мелкого! Это просто ужасно! Ты монстр! Монстр!       Снова удары, стоны, рев. Флагу будто снова девять и он ничего не может сделать. Перебарывает себя, шагает надуманно-легко, пытаясь хотя бы себя убедить в собственном спокойствии.       — О, а вот и виновник торжества! Давно не виделись! — хищно скалится папа.       Мать выглядывает из-за его плеча, стараясь не смотреть сыну в глаза. На скуле алеет будущий синяк, запястья расписаны гематомами. Одними губами шепчет «прости». Она всегда притворялась бесчувственной. Неужели ей не плевать? С каких пор?       Брат задыхается от испуга и слез, глядя на чудовищную картинку, разворачивающуюся перед ним во всей красе. С подключением, мелкий. Добро пожаловать в реальный мир. Флагу даже жаль, что все настигло ребенка так быстро. Флаг думал, что у него в запасе есть еще два-три беззаботных года. Семейство разорится на психиатров.       — В чем, собственно говоря, проблема? — спрашивает Флаг, окидывая их скучающим взглядом.       — Где ты шляешься каждую ночь? Они утверждают, что не знают ничего. Так может ты нам поведаешь, дорогой сынок?       — Какое твое дело? Репутация, — он с насмешкой выплевывает эти слова, будто они ядовиты, — в порядке. Какая разница?       — Кто-то увидит. Отследит. И нам всем конец. Ты конченый эгоист, Кеннинг. Ты ничтожество. Чему же ты предпочитаешь спокойный сон? Вечеринкам, девчонкам? Наркоте? Ты всех нас подведешь под монастырь. Ты вечно все портишь. Это — эгоизм.       Флагу просто смешно. Он не может сдержать улыбки.       — Интересно, и у кого я только понабрался? — издевательски-драматично выдает он, театрально приложив руку ко лбу. — Какой кошмар, у меня же совсем нет примера тупого как пробка эгоиста под носом!       — Что ты сказал?!       — Говорю, что я весь в тебя.       В следующую же секунду он почувствовал удар на своей щеке. Даже чуть отшатнулся от неожиданности.       — Правда глаза режет, да?       Он ударил Флага снова.       — Мы еще подумаем, что с этим сделать, Кеннинг. Я придумаю наказание. Ты за все заплатишь. Ты научишься смирению.       Флаг злился, но в то же время ему было дико смешно. Какая интересная развязка ждет его историю? Он весь во внимании.       — Не зови меня так. Меня зовут Флаг.       Отец подавился собственным вдохом. Сделал еще пару ударов, избивая смеющегося от абсурда ситуации сына.       — Господи, хватит! — кричала мать, бессильная что-либо сделать.        В какой-то момент, Флагу просто надоели неслабые тычки отца и он легко ударил родителя коленом в живот. Уроки по борьбе в Школе тоже были.       — Слушай, сделайте вид, что я трагично умер и похороните пустой гроб. У вас есть еще одна попытка. Разоришься правда на врачах для мелкого теперь, но хотя бы попробуй. И мой тебе дружеский совет — не бей его. А то вырастет как я, — Флаг стоял над расхристанным на полу отцом и оглядывал комнату.       Братик икал и испуганно жался к матери. Ее глаза были наполнены ужасом. Непонятно, то ли за старшего сына, который уйдет и неизвестно, как выживет, то ли за себя. Ведь на нее перекинется весь негатив главы семьи, как только уйдет личная груша для битья.       — Воспринимайте меня как первого детеныша у гиен. Мне стоило умереть, чтобы освободить проход следующим щенкам.       И с наслаждением ударил отца носком ботинка в бок. Он лежал, не пытаясь даже пошевелиться. От удивления? Скорее всего. Вряд ли в нем проснулась человечность. Скорее всего, ему просто в новинку быть на месте принимающего удары.       — И не трогай мать. Иначе я узнаю. И я найду тебя. Тебе не понравится.       Мама смотрела на него с благодарностью. Наверняка она понимала, что это ничего не исправит, но ей было приятно слышать такое. Хоть она и не заслуживала этой заботы.       — И что же ты сделаешь? Убьешь меня, сопля? — холодно поинтересовался отец, глядя на него снизу вверх.       — Возможно, — легко ответил Флаг и взглянул ему в глаза.       С лица отца мгновенно спала улыбка. То, что он увидел во взгляде сына, ему не понравилось. Это было страшное, холодное спокойствие и уверенность в собственных словах. Он не врал. Он не сомневался.       Он знал, о чем говорит.       — Уходи. Выметайся из моего дома, — угрожающе тихо начал отец, поднимаясь и отряхиваясь.       Флаг улыбается и разворачивается на каблуках, размеренно шагая к выходу.       — И чтобы духу твоего здесь не было! Тебя больше не существует, ясно?!       Флаг улыбается.

***

      — Джез, это чистое безумие. Ты ебнулась вслед за братцем, — Флаг резюмирует факт, закидывая длинные тощие ноги на стол.       — А ты что, трусишь? — сразу же отпарировала Джезебел, ухмыльнувшись.       — Я не собираюсь поддаваться, даже не пытайся на меня влиять своей дерьмопсихологией. Я говорю тебе, нас повяжут. Я не буду участвовать в этом, я брезгую.       Джезебел нахмурилась, сдувая надоедливую прядь с лица. Она выглядит, как ребенок, собирающийся напакостить.       — Мы должны угнать этот самолет.       Джезебел с уважением отнеслась к любви Флага к самолетам. С настолько огромным уважением, что решила влезть в это все сама. Правда, ее всегда больше интересовали катастрофы.       Они закончили Школу с отличием, стали лучшими учениками за последние десять лет и свалили. Их маленькая уютная квартира под крышей какого-то бара стала Флагу роднее собственного дома в считанные мгновения.       — Нет, мы не можем этого сделать.       — Да почему?!       Джезебел закружилась по комнате, оклеенной плакатами новых моделей самолетов, схемами строения двигателей и липучими записками. Упала на пропыленный диванчик рядом с Флагом, раскинув руки в стороны.       — Потому что это будет последнее, что мы сделаем, перед тем, как нам придет пиздец, — фыркнул Флаг.       Он цапанул пачку с ближайшей тумбочки и закурил.       — Но если мы все сделаем хорошо, то ничего нам не будет!       Джезебел такая инфантильная. Порой это умиляло. Порой пугало. Иногда Флагу хотелось ее просто прибить. Порывистая, не думающая о последствиях. Вся — в моменте, в мгновении. Ни на секунду в будущем.       — Это тебе так кажется, Джез. Пошли спать.       Она бредила этим угоном уже пару недель. Флаг каждый раз с завидным спокойствием, будто ребенку, объяснял ей, что ничего не выйдет у них и эту затею стоит оставить, у них есть куча более важных и интересных дел, и знакомые уже подкинули им работы.       Она его не слушала.       — Спать? Ладно, — подозрительно быстро согласилась Джезебел, но Флаг не обратил внимания.       Он слишком устал.       Как только они улеглись на свою импровизированную постель, Флаг мгновенно провалился в сон. Он не заметил, как Джезебел подползла к нему поближе и крепко обняла, оставив легкий поцелуй на щеке.       Их тактильный контакт сводился в основном к простому пожатию рук, когда они спорили и пытались скрепить свою конфронтацию. Побеждала почти всегда Джез.       Она выскользнула из кровати, схватила ключи с тумбочки в узкой прихожей. Накинула пальто. И ушла, не прощаясь.

***

      — Блять!       Он проснулся с криком, загнанно дыша. Снова кошмары. Липкий пот стекал по ледяной коже спины. Флаг поморщился.       Ему потребовалась всего пара секунд, чтобы понять, что Джезебел нет на месте. Матрас с ее стороны был пустой и холодный.       Блять.       Значит, ушла она давно.       Флаг вскочил с кровати и метнулся в прихожую. Ключей нет. Дверь заперта снаружи. Джезебел не хотела, чтобы он пошел за ней. Куда она могла свалить посреди ночи?       Думай, Флаг, думай, ты сейчас один, некому за тебя решать.       Вдох-выдох.       Что она говорила в последнее время?       Она бредит идеей угона.       Что было наводящего последние пару дней?        Она подозрительно легко согласилась лечь спать. А теперь ее нет.       — Бляять, — протянул Флаг, хватаясь за голову и дергая корни отросших волос.       Пришлось вспоминать юношество. Лезть в окно.       Он несся со всех ног к маленькому аэропорту за городом. Он просто надеялся успеть.

***

      — Джезебел, я клянусь богом, если мы выживем, я убью тебя сам!       Она лишь расхохоталась в ответ, потянув штурвал на себя.       — Пусти меня!       — Я хочу сама!       — Ты нас убьешь!       Джезебел обнаружилась в аэропорту, как ожидаемо. Флаг едва успел запрыгнуть в самолет, как она начала взлет. Охрана была аккуратно вырублена, а камеры зациклены на картинку мнимого спокойствия.       Как только полет более-менее стабилизировался, она снова рассмеялась и взглянула на Флага. Он смотрел в окно, с внутренней дрожью наблюдая за огнями своего города.       — Это же твоя мечта! Ты летишь! Ты в кабине управления!       Но чувство тревоги не отпускало. Им выйдет это боком. Это точно выйдет им боком.       — Да… Пойду проверю герметичность и прочее, — пробормотал он и ушел, не слушая восторженных писков Джезебел.       Ему просто нужен был повод уйти.       Он обошел пустующий салон и понял, что она знала, что он придет. Знала. Все спланировала еще давно, и даже вписала его в это уравнение. Флаг со злости ударил по ни в чем неповинной стене.       И тут началось Это.       Самолет трясло и подкидывало, Флаг схватился было за кресло в кабине стюардессы, но все равно повалился на пол. Едва встав на колени, он подполз к окну и выглянул за борт. Они летят на землю. Прямо по курсу на чей-то ебучий особняк.       Его чуть не вырвало. Что делать, он не знал. В кабину бежать уже бессмысленно, их ничто не спасет, и он слишком далеко ушел. Он ничего не успеет сделать. Он не успеет спасти даже себя.       Флаг с апатичным спокойствием выполз в салон и пристегнулся к случайному креслу с третьей попытки. Начал произносить про себя фонетический алфавит НАТО задом наперед и закрыл глаза.       «Вот и все».

***

      — Ох, ты наконец-то проснулся!       Голова раскалывалась. Болело все тело, во рту неимоверно сухо. Конечности схватывало судорогами, к горлу подкатывала рвота. Пересилив себя, Флаг перевернулся на бок и его моментально стошнило. Послышались шаги и недовольное цоканье языком.       Он открыл глаза.       БлэкХэт. Он возвышался над Флагом, в идеальном костюме, как и много лет назад, в их первую встречу. По позвоночнику прошелся холодок.       — Так это был ваш особняк, — едва разлепляя губы просипел Флаг; в затылок тут же ударила боль.       — Ты омерзительно догадлив, мой юный друг, — прошелестел ему в ответ БлэкХэт с фирменной ухмылкой.       Флаг что-то забыл. Откинувшись обратно на подушки, он крепко задумался. Что-то невыносимо зудит в висках, он что-то забыл. Мысли перекатывались неуверенно и медленно. Крепко же его приложило. И тут его осенило.       — Где она?       БлэкХэт ухмыльнулся еще шире и сунул руку за пазуху. Кинул на кушетку, на которой лежал Флаг аквамариновый кулончик с какой-то странной примесью внутри.       — И что это значит?       — Умерла твоя незабвенная подружка по собственной тупости. У нее почти прокатило с угоном, часть с кражей хорошо придумала, но криворукость все-таки сделала свое. Часть ее праха здесь, остальное утилизировал. Думал, что ты, как и все люди, захочешь пострадать день-другой.       Флаг сел, держась за голову.       Ему вдруг стало спокойно, отчего-то. Просто спокойно. Ему не было грустно, не было весело. Ему было никак.       — И как меня еще не загребли? Я должен как минимум сесть за угон.       Он всмотрелся в собственные ладони. Наверное, он проспал пару дней.       — Оплатой свободы будет твоя работа у меня.       — А если я не хочу? БлэкХэт многозначительно кивнул на кулон меж пальцев Флага. Тяжело вздохнув, Флаг надел веревочку на шею и соскочил с кушетки, держась за стену.       — Это хорошо, что ты встал. Пойдем в мой кабинет, заключим… сделку.       Флагу не понравилась эта интонация, но он все равно размеренно поковылял следом за будущим боссом.       Особняк будто был порталом в прошлое. Каменные сырые стены, факела, холодные сквозняки, гуляющие в окнах.       По привычке уже, нежели от огромного интереса, Флаг начал обдумывать, как все это можно модернизировать, и во сколько это обойдется. БлэкХэт обернулся на него и удовлетворенно хмыкнул. Он читает мысли?       Пиздец, подумал Флаг.       БлэкХэт только рассмеялся.       — Итак, Флаг. Подпиши здесь, здесь, и здесь, — проговорил он, раскладывая перед Флагом бумаги на старом дубовом столе.       Флаг засмотрелся на воск, стекающий по подсвечнику и задумался.       — Кто вы? — он резко перевел взгляд на собеседника. — Ваша кожа отличается по цвету, вы делаете странные вещи и живете в сраном замке. Кто вы? Что вам от меня нужно?       — Я просто негр. Читай контракт, Флаг. Не выводи меня из себя, тебе не понравится.       — Вы демон? — Флаг постарался не обращать внимания на остроты.       — Как тебе угодно, — ощерился БлэкХэт.       Договор был очень специфический. Сколько Флаг не старался вникнуть в суть, его попытки уловить главное оказывались погребены под тоннами расплывчатых формулировок и пространных предложений.       Наконец, пролистав трехстраничный контракт, он дошел до мелкого шрифта.       — В смысле отдаю душу?! Вы же работодатель, почему я плачу вам?       БлэкХэт расхохотался, откидываясь на спинку огромного кресла.       — А ты, я смотрю, весь документ прошерстил. Да еще и так быстро! Обычно никто их не читает. Горжусь тобой, — в его голосе слышался неприкрытый сарказм. — Как ты уже возмущался ранее, я демон. Сделки со мной по другому просто не работают, Флаг. Прими как факт.       — А что будет с моей душой? Я перестану быть собой? Я стану бесчувственным? Что будет?       — Тебе правда интересно? Ничего не будет. Я подожду, пока ты умрешь и поглощу ее. И ты не сможешь переродиться. Только и всего.       — То есть, сейчас со мной ничего не будет?       — Сейчас мне твоя жалкая душонка не нужна. Ты недостаточно плох.       Флаг усмехнулся. Терять ему больше нечего. Теперь точно. Он поставил свою подпись и пожал крепкую сухую ладонь БлэкХэта.       — Приступать можешь завтра же.       — Прекрасно, и что же мне делать?       — Сейчас ты будешь делать все, что нужно, чтобы замок стал охраняемым и выглядел прилично. А после ты поможешь мне с бизнесом.       — Но у меня нет экономического образования!       — Значит, оно у тебя будет, — тоном нетерпящим возражений проговорил БлэкХэт, и Флаг отправился в свою импровизированную «комнату».        Еда стояла на тумбе рядом (и откуда только появилась?..), но ему кусок в горло не лез. Выпив стакан горячего чая, он вздохнул. Улегся обратно на подушки, вновь накатила неимоверная усталость.       Джезебел больше нет. Почему-то, ему было плевать. Может, это шок? Слишком много всего случилось за последние дни. А может, его душу уже поглотил БлэкХэт, и он больше никогда ничего не почувствует?       Он не любил ее, но от воспоминаний об их маленькой квартирке под крышей что-то внутри сжалось. Возможно, это была единственная женщина, которая смогла заинтересовать его за всю жизнь.       Джезебел улыбается, Джезебел танцует, Джезебел посылает нахуй преподавателей. Однажды, он, может быть, нарисует ее. Интересно, а Билл в курсе? Надо будет спросить завтра.       Он сжал в руке камень, обмотав веревочкой запястье, и провалился в беспамятство.       Снилось ему блаженное ничего, словно Вселенная наконец-то дает ему передышку, перед еще одной каруселью безумия.                                                       
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.