Лекарство

Дурной поступок только накатывает дорогу к дурным поступкам; дурные же мысли неудержимо влекут по этой дороге. – Рита твои результаты тестов меня, мягко говоря, пугают, — произнесла женщина лет пятидесяти с вьющимися волосами медного, но потускневшего с годами цвета. Челка с вкраплением седины на корнях постоянно норовила ткнуть ей прямо в глаза и, поэтому учительница, раздраженно цокая языком, пыталась убрать ее. Однако непослушные волосы снова и снова норовили закрыть ей обзор на нерадивую ученицу. Несмотря на то, что голос ее был недовольный и будто был пропитан упреком в сторону темноволосой, теплые миндалевидные глаза смотрели с теплотой и бескорыстной заботой, что временами немного пугало ученицу. – Извините, я правда стараюсь, — произнесла холодным тоном темноволосая, заламывая под столом, чуть дрожащие пальцы от кома волнения. Послышался недовольный цокот преподавательницы, только на этот раз – она цокала языком не из-за надоевшей челки. Глаза преподавательницы излучали тепло и незнакомую девушке заботу. Сталкиваясь с холодным взглядом голубых глаз, женщина смотрела на Риту, пытаясь понять, чего же добивается эта буйная особа. Несомненно, будь на ее месте любой другой ученик этой школы, то она бы сделала бы все, чтобы безответственный учащийся покинул учебное заведение. Но вот Рите, сидящей напротив нее, кусающей, итак, искусанные в трещины губы, сжимающей крохотные кулачки под столом, с тревогой глядящей прямо в глаза учительницы – она не могла позволить уйти. Женщина знала, если она сделает это, все пойдет по накатанной. Знала, что кроме нее, о девушке никто и не будет волноваться, если вдруг та забросит школу. Она только оправдает ожидания общества. – Нет Рит, не стараешься, совсем не стараешься, — произнесла женщина, с усталостью потирая виски, которые словно раскалывали голову на две неравные части, — если бы ты действительно старалась, – с нажимом продолжила учительница, складывая руки в замок, поправляя не заметные глазу пылинки на рукаве пиджака, — то наверное, таких плачевных результатов не было, — закончила с нравоучением женщина, снимая очки, потирая с бессилием глаза и затекшую шею. Она даже не смотрела на чуть озлобленную, но вместе с тем пристыженную этими словами Риту. Рита же выслушала учительницу терпеливо, не перебивая ее речь – не только из уважения к последней – но и потому, что слова ее были словно отражением собственных мыслей. Да, бесспорно, она не была благодарна за эти слова, но и ненавидеть женщину за то, что та пытается помочь ей, словно говоря: «Эй, девочка, хватит заботиться о других, позаботься уже о себе в конце концов» — она не могла. Сжимая пальцы в кулаки ровно до того момента, как в мягкую кожу ладоней не воткнуться острые ноготки — тем самым причиненная боль будто отрезвит разум и пылкое сердце — минутой погодя она разжала их с удовольствием конченого мазохиста и с блаженностью закрыла глаза. – Я, правда, стараюсь, – сказала с выдохом темноволосая, откидывая волосы назад, так что они аккуратными волнами спускались по линии лопаток, по спине вниз, продолжила, — но… – Хватит, — мгновенно перебила ее учительница почти с яростью, однако секундой позже преподавательница терпеливо продолжила, но уже в более мягкой форме, подбирая нужные слова, — Рит, ты знаешь, о чем я прошу тебя и… – Нет, — бесцеремонно перебила ее темноволосая, сжимая в агрессии руки в кулаки, пытаясь тем самым хоть как-то успокоить в себе появившуюся ярость и приступ раздраженности, — работу я бросать не собираюсь. На ее фразу учительница же глубоко вздохнула, с бессилием потирая переносицу. Глядя в окно, где серело пеплом небо, закрывая створки голубого небосвода, преподавательница морщила лоб, тщательно что-то обдумывая. И, когда лучики яркого солнца осветили ее, почти серое лицо, женщину словно озарило понимание, и добрая улыбка появилась на потрескавшихся бледно-розовых губах. Притихшая Рита все это время, наблюдавшая за учительницей, вздрогнула, кусая губу с присущей ей подозрительностью смотря на светлую улыбку, адресованную в ее сторону. – Так, работу бросать точно не будешь? — спросила та больше у себя, чем у темноволосой, но все же ученица с осторожностью кивнула, на что преподавательница улыбнулась порядком удивленной девушке и продолжила, тарабаня длинными пальцами незатейливый ритм, — учебу бросать ты тем более не будешь, поэтому предлагаю нейтральный вариант, — закончила с улыбкой женщина. Девушка же настороженно, с терпеливым ожиданием смотрела прямо учительнице в глаза, поминутно сглатывая стоящий ком в горле, появившийся в приступе волнения. – Итак, — произнесла преподавательница, незаметно кусая губу, немного волнуясь на то, как отреагирует темноволосая на ее решение. Если снаружи ее лицо покрывала маска наигранного равнодушия, то внутри словно сияли раскаты грома, — ты ходишь на факультативы, просишь учителей, хочешь – умоляй, мне плевать, — немного грубо проговорила преподавательница, не глядя на Риту, пытающую вставить хоть одну реплику в столь бурный поток слов, — но, ты добиваешься дополнительных. И зная, что с некоторыми преподавателями у тебя «особенно» хорошие отношения, — добавила с сарказмом женщина, не забыв при этом улыбнуться застигнутой врасплох девушке, — я предлагаю взять одного из преуспевающих учеников, что сейчас освобожден от осенних олимпиад. – Но... – прошептала девушка с отчаянием, теребя волосы, однако ее бессвязную речь так же бесцеремонно перебила преподавательница, сверкнув глазами в невысказанной обиде: –Никаких «но», Рита. Все хватит мне уже жалеть тебя, — проговорила учительница с бессилием, грустно улыбаясь удивленной ее словами темноволосой, — если не хочешь, то прошу – уходи. Если считаешь, что обойдешься без окончания школы, то прошу – дорога тебе открыта. Я не буду винить тебя. Это твоя жизнь и твое решение, — закончила она, скрепляя руки в замок. С небывалой серьезностью женщина смотрела на задумывавшуюся девушку и поджала губы, испуская судорожный вздох – хоть она и сказала, что ей плевать, но внутри органы будто бы дрожали в ожидании решения. Девушка же немного приоткрыла рот и вновь закрыла – попытки сказать что-то важное развеялись прахом в теплом, но будто бы застывшем воздухе. От чего-то грудь ее пылала, а внутри ребра словно сдавливали тяжелые щупальца, которые не давали и шанса дышать. Слова учительницы произвели должный эффект: темноволосая в серьез задумалась, ведь раньше она мечтала, чтобы ее поскорее выгнали отсюда. Желания идти в десятый класс вовсе не было – все было с долей наоборот – но вот ее милый братец не просто уговорил, а заставил пойти в десятый класс, объясняя тем, как важно иметь образование для хорошего и благополучного будущего. Только вот девушка до сих пор этого не понимала и не осознавала всю серьезность выбора. Не осознавала до этого момента. И, поэтому заламывая в излюбленном движении пальцы, темноволосая кусала губу, не зная, что ответить наблюдавшей все это время преподавательнице, которая, все так же мягко тарабаня пальцами, упорно ожидала ответа. Медленно вздохнув, закрывая глаза и, плавно откидываясь на спинку кресла назад, последняя поняла, что сейчас ученица просто не способна дать ответ и потому, она без тени улыбки произнесла: – Маргарита, — и от того, как резко прозвучало в тишине ее имя, девушка вздрогнула, покрываясь гусиной кожей, — я не требую ответа сейчас, я просто впервые прошу задуматься тебя о своем будущем. Работа — это конечно хорошо, — вздыхая, продолжила учительница, открывая глаза и устремляя взор миндалевидных глаз прямо в голубые глаза темноволосой, что почти, не дыша слушала преподавательницу, — но пойми работа это на сейчас, а потом, что будет потом, ты не задавалась этим вопросом? «Тысячи, десятки тысяч, а может и миллионов раз за день задавалась этим вопросом», — ответила сама себе девушка, сглатывая все тот же ком в горле. Внизу живота скручивался крепкий узел. Становилось тяжело дышать. – Поэтому, милая, – продолжила преподавательница, минутой погодя, — я предлагаю просто тебе подумать над своим выбором, пока есть еще для этого время, — добавила она, улыбаясь, – и, пока ты думаешь, я дам тебе на выбор двух способных учеников, которые освобождены от осенних олимпиад. Обратившись к папкам на столе, женщина стала перебирать бумаги. Выудив из синей папки листок, преподавательница быстро пробежалась по строкам и с довольным видом протянула белый лист на миг застывшей девушке. С осторожностью схватив двумя пальцами, Рита развернула к себе листок с информацией и педантично приклеенной фотографией улыбающегося мальчика. Девушка словно оказалась прижатой к своему месту. Она, безусловно, знала кто это, пусть и на фотографии он был ребенком, которому тогда от силы было лет семь. Но девушка, к своему искреннему сожалению, знала – кто на фото улыбается ей теплой улыбкой. На снимке, его черные, прямые волосы были зачесаны на одну сторону – правую, но некоторые пряди все равно непослушно выбивались из прически. Однако, этот незаметный фактор только добавлял ему чарующее обаяние. Его темно-синие глаза, почти сапфиры, сверкали добротой и наивной лаской, присущей только детям. Здесь мальчик улыбался искренне и по-настоящему. Сравнивая в голове фотографию с тем подобием во, что это маленький, когда-то невинный мальчик, превратился сейчас темноволосая горько усмехнулась. – Это Максим, – начала было преподавательница. – Зверев, — тихим голосом закончила за нее ученица, поворачивая голову к окну, она стала рассматривать вмиг потемневшее небо. Похоже, будет сильный дождь. Удивленная женщина поджала тонкие губы, пристально вглядываясь в лицо ученицы, однако говорить ничего не стала, лишь, как ни в чем не бывало, продолжила: – Максим Зверев способный мальчик, ему достаточно легко дается обучение и с преподавателями он ладит отлично. Однако все же бывает грубым и резким в общении с другими. Порой даже ввязывается в драки, –добавила учительница, — поэтому я больше склоняюсь в сторону другого мальчика – Артема Гребенкова, — сказала женщина, накрывая лист бумаги другой фотографией. На нее уставился мальчик лет семи с озлобленным выражением лица. Его пухлые губы были сжаты в единую полоску, на сморщенных складках на переносице покоились, как называла сама девушка «ботанские» очки. Подняв в удивлении брови, уголки ее губ стремительно поползли вверх. «Господи, даже в детстве было это тупое выражение лица и мешковатая одежда. Даже в своем счастливом детстве ботаном был», — с усмешкой подумала девушка, рассматривая с равнодушной заинтересованностью по информации из его школьного досье. Зарождавшиеся мысли прервал голос учительницы, которая, глядя на фотографию с теплой улыбкой произнесла: – Это Артем Гребенков, он довольно-таки хороший и приятный юноша, только вот иногда слишком увлекается предметом, и уходит далеко в дебри от темы, которую раннее сам объяснял. Но все же преподносит материал он довольно понятно и доступно. На моей практике – а это уже около десяти лет – с этим мальчиком никогда не возникало трудностей. Поэтому я бы склонила твой выбор в пользу последнего, — закончила учительница, улыбаясь, поднимая глаза на чуть застывшую ученицу, которая не отрывала глаза от фотографии мальчика. – Однако Рита, это сугубо твой личный выбор. Главное не бойся. И запомни, у тебя есть намного больше друзей, чем ты сама об этом думаешь, добавила женщина, аккуратно забирая бумаги из рук растерянной девушки.

***

До ужаса громкий и раздражающий скрип старой двери раздался на всю квартиру. Темноволосая с каблуками в руках, тихо чертыхнулась и почти аккуратно все с тем же сопровождаемым скрипом несмазанных петель прикрыла входную дверь, еле поворачивая такой же старый и раздражающий, как дверь, замок. На несколько секунд девушка прислонилась к двери, опираясь на нее ноющей спиной. От усталости гудело все тело, а ноги – что целый день проходили на каблуках – ныли, неуловимо дрожали и отдавали неприятной, колючей болью в икрах и щиколотках. Хотелось выть и между тем плакать. Вы когда-нибудь плакали от невыносимой и между тем мучительной телу усталости? Девушка глубоко вздохнула, прикрыв глаза, на которые тенью набежали слезы и, небрежно опустив ненавистные туфли, она повесила на вешалку поношенный кардиган. Разминая затекшие плечи и спину, темноволосая правилась в глубину квартиры, а если быть точнее — на крохотный огонек света лампы в родительской комнате. Подавив в себе знакомый страх, девушка маленькими, словно детскими шагами – отправилась на свет, как завороженная бабочка. Ступни, едва касавшиеся пола – гудели, а икры от каждого пусть и крохотного шага пребывали в состоянии тягучего напряжения. Было просто больно идти. Дойдя до порога двери, девушка невольно застыла. Словно в крике она приоткрыла рот, от печальной картины. Ее руки невольно сжались до по беления в маленькие кулачки. Взгляд не был напуганный, скорее он был наполнен грустью и невыносимой сердцу тоской. Сейчас темноволосой хотелось нестерпимо плакать, выть зверем в подушку, пусть хоть вся пропитается солеными слезами и слюнями – плевать – если это заглушит невысказанную, мучительную на сердце боль – она бы поступила так. Будь она ребенком. Будь ей пять лет. Но сейчас тот, чьи глаза смотрят на нее растрепанную, с запутанными волосами и горящими от слез глазами, еле стоящую от усталости на ногах – с огромной любовью, она обязана быть сильной. Даже если хочется бросится на колени на холодный кафель в ванной, глотая собственные слезы, сопли, свою противную и примитивную слабость; глотая отчаянье несбыточных мечтаний; глотая ужасный реализм жизни – она обязана оставаться сильной. Обязана. – Ну, и почему ты не спишь? Говорила же ложиться пораньше, — с легким укором произнесла девушка, еле волоча ноги за собой, проходя в глубь комнаты по направлению к кровати, на которой сидел девятилетний мальчик. И при каждом ее шаге, ноги словно подкашивались, но она все так же шла с улыбкой, стискивая зубы. Он сидел в кипе бумаг и старых, потертых черно-белых фотографий. И, несмотря на тон девушки, мальчик почему-то знал, что она не злиться и, поэтому глядя на ее пусть и усталый вид на губах его заиграла широкая улыбка. Он всегда был рад только одному ее виду. Дождавшись, когда темноволосая присядет с ним рядом и протянет к нему руки в бережливом объятии, он с сияющей радостью кинулся в нежное кольцо рук. Умостившись поудобнее на костлявом плече, ребенок заглядывая в глаза сестры, произнес давно знакомую и привычную для обоих фразу: – Я тебя ждал. Простые слова – а на алых губах брюнетки расцвела тень радостной улыбки. Поглаживая нежным движением его каштановые и непослушные волосы, девушка ответила все с тем же, но как ей казалось хорошо замаскированным беспокойством: – Отец не возвращался? — и, заметив, как резко помрачнело лицо мальчика, чуть ли не стукнула себя по лбу от досады. Не нужно было этого спрашивать. Идиотка. – Нет, — произнес мальчик со всей серьезностью его возраста, и кусая в нетерпении губы, раздумывал говорить девушке увиденную им утром картину или нет. Мальчику было всего девять лет, но он уже знал, что нужно говорить и нет, как вести себя со взрослыми людьми, которые постоянно выпрашивают об отце и повешенном на их семью тяжким грузом долге. А еще, как защитить темноволосую от еще большей боли причиненной уже одним «сладким» напоминанием — родители. И поэтому, подавив вздох отчаянья внутри себя, мальчик натянул радостную улыбку и, повернувшись к сестре, произнес, бодрым голосом и с ехидным блеском в глазах: – А что это за парень тебя провожал на этот раз? — и, пихнув озадаченную сестру в бок, улегся на ее колени, подложив перед этим маленькую подушку, чтобы было удобнее. Ноги девушки отдали колючей, но терпимой болью. Однако, чтобы не было для него лишних вопросов и пустых сердцу переживаний сестра ничего не сказала брату. Подняв зеленые глаза вверх, мальчуган увидел, как девушка в растерянности словно пережевывала информацию. – Ты что подглядывал? — спросила, наконец, девушка на тон повышая голос, и стоило мальчику улыбнуться на ее реплику, как она вновь расслабилась, облокачиваясь на локти и оттягивая назад голову, с наигранным недовольством пробурчала, — Что за несносный мальчишка, как снег мне на голову. Эта фраза заставила мальчика засмеяться, но при всем его задоре он снова пихнул с искрящимися от счастья глазами, так же улыбающуюся сестру и проговорил, находя в бесчисленном ворохе фотографий ее холодную, почти ледяную руку: – Не правда ты благодарна Богу, за то, что я свалился тебе весь такой распрекрасный, а еще и красивенький на голову. Темноволосая улыбнулась, смешно морща носик от того, как мальчик свернул губы «уточкой». – О, Боже Макс, ужас какой. Не делай так больше. Брат с сестрой вновь засмеялись, где-то груди разлилось привычное тепло, которое мягко растеклось по всему телу, руки покрылись приятными мурашками. Девушка закрыла глаза, вновь откидывая голову назад. Было так тепло, так уютно, так здорово. Не хотелось терять хоть краешек этого тепла. Но хорошее рано или поздно имело свойство заканчиваться. – А если серьезно, что за парень? Ты вновь собралась «растрачивать» его? И это касается не только денег, — с громким вздохом проговорил мальчик, не замечая, как больно сжал руку сестры, – Мне хватит этих нытиков, тоскующих и поющих в алкогольном опьянении тебе любовные серенады, особенно, черт тебя подери в твою ночную смену! Девушка вновь громко рассмеялась, запрокидывая голову, при этом рукой взъерошивая его мягкие волосы, будто в успокоительном движении, только вот мальчик не разделял веселого настроя темноволосой. – Да ладно тебе, за то они дарят подарочки и тебе, между прочим тоже, — с мягкой полуулыбкой произнесла девушка, свободной рукой поглаживая волосы брата, заставляя последнего от накатившего блаженства прикрывать глаза, но необычайная и неприсущая ему серьезность не покидала лицо мальчика. – Вот за это я всегда за. Но я не хочу, чтобы моя сестра ложилась в кровать за машинку на управлении. Этого мне не нужно, — сказал мальчик, закрывая глаза и прикусывая губу, от того как непроизвольно задрожал подбородок девушки и сжались алые губы до побеления в единую полоску. Темноволосая отодвинулась от мальчика, будто он дал крепкую пощечину. Так, наверное, на самом деле и было. Он сказал то – что говорят за спиной/ в лицо/ при всех друзьях/ в классе/ кричат на улице. Он только повторил ничтожество и колкость слов за другими. И это понимание шатким грузом легло на плечи девушки, наверное ей было бы больно, если бы она не разучилась размазывать по органам свою боль, запирая внутри и не давая ей спуску. Держать на засове, держать под блядским контролем. <i> – Какой ты у меня проницательный, — бесцветным голосом произнесла темноволосая, откидываясь назад на множество фотографий, чей шелест пронесся, разрезая тишину комнаты. Девушка улеглась, несмотря на неудобство в виде бумажек, что вбивались в ее нежную, бархатную кожу плеч и шеи. Закрыв глаза, девушка глубоко и медленно вздохнула. <i>Важно сохранять спокойствие, пусть и при этом теряя рассудок. Мальчик же отодвинувшись, искоса наблюдал за сестрой, он хотел извиниться, но что-то внутри останавливало и мешало сказать такие простые, но нужные слова «Извини меня». И поэтому, брат так и продолжал сверлить сестру грустным взглядом, от которого внутри девушки что-то вспыхивало и гулко падало вниз, разбиваясь. Больно не было. – Иди в кровать, уже поздно, — произнесла тихо темноволосая, глядя невидящим взором в потолок, оставаясь в таком же положении. Мальчик вздохнул. То ли из раздраженности, то ли из обреченности, то ли от чувства едкой, как виски, вины. И перед тем, как обернуться на сестру, что оставалась в таком же положении, он произнес, пытаясь вглядеться в глаза: – Мама была очень сильной, и она бы не хотела, видеть тебя такой ничтожной и слабой. Ты будто жалкая беспомощная букашка. А мама же… – Да блять, бросила она нас! — теряя бывалое спокойствие прокричала отчаянно девушка, сжимая в руках клочки бумаг и ткань простыни, – Кто слабее из нас? Тот, кого видят наши друзья и знакомые в дешевых барах каждый раз в новой компании или с новым мужчиной? Или же тот, кто в свои неполные восемнадцать ходит в школу, засовывая глубоко в задницу свои мечты о будущем, зарабатывая деньги на твое питание, одежду, да блять на тот же компьютер! Или же мамка наша «хорошая» тебе его подарила? – прокричала девушка, задыхаясь ядом собственных слов. Пот рекою стекал с ее лба по побледневшим щекам, к дрожащему подбородку. Слез не было. Было немного мучительно больно, будто кто-то сдавливает легкие с каждым разом подбираясь к груди. Внутри потихоньку что-то рушилось. Мальчик же выслушал речь тихо и спокойно, даже в какой-то степени терпеливо. Снаружи тихая бездушная маска, однако зеленая пелена глаз выдавала своим сиянием глубокую рану от горящего внутри разочарования. В горле застыл колючий ком. Но, несмотря на это он пытался тепло улыбнуться девушке. Несмотря на то, что ее слова заставили перевернуться все верх дном, мальчишка со всей преданной любовью хотел показать, что: «Сестренка, я не в обиде, пусть твои слова невольно заставили задрожать мои ноги и остановиться на малое мгновение сердце, все нормально. Все хорошо, даже если ты немного убила меня своими словами и пошатнула итак разрушенную веру в пропащих родителей, я люблю тебя». Темноволосая же закрывая руками лицо, глубоко дышала, внутри будто червь поедал ее внутренности, ее душу, выворачивая слова и чувства наизнанку. Заставляя крепко задуматься, что же сказал на этот раз ее острое как лезвие бритвы язык. Было противно, было омерзительно, было до потери рассудка, до щипающих глаза соленой влагой, до дрожащих губ, до рвущей сердце, как канат в разные стороны – больно от его правды. – Рита, — проговорил мальчишка с грустью, заламывая в волнении длинные пальцы, но с холодным огнем решимости в глазах, приобретая с каждым словом еще большую уверенность, — я не хотел хоть как-то обидеть тебя, — на фразу хоть как-то девушка с противным, но тихим всхлипом усмехнулась, его «хоть как-то» в тишине неприятно трещало по швам, — просто я осознал малую истину сегодня. Рит, если я не кину тебя в твое дерьмо, кто сделает это за меня? Девушка улыбнулась, глядя в потолок, слушая эту искреннюю речь, пропитанной фальшивой уверенностью. Она чувствовала противную набежавшую на глаза влагу, но прикасаясь мягкими подушечками пальцев к месту, ничего не ощутила. Темноволосой стало смешно. Даже плакать не осталось ни физических, ни тем более моральных сил. Вот до чего доводят людей люди. – Максим, все это сделают, — проговорила почти спокойным тоном темноволосая, откидывая прядки кучерявых волос, упавших на лоб, — каждый день, каждое утро все кому не лень кидают меня в мое же дерьмо. Каждый день я выслушиваю, что-то из разряда «Ой, а это твой отец оставил на тебя мелкого отпрыска, а сам сбежал на все четыре стороны? Ох и теперь тебе приходиться работать и сбывать на маленького отпрыска все свои деньги? Какая ты бедная», а дальше угадай, что дальше? — прошептала девушка, а у мальчика от впервые открывшейся откровенности из уст сестры, защипало в глазах, а внутри комок боли перерос в досадливое обжигающее сожаление. Безмерное чувство вины и омерзение от самого себя подхватило подвешенное состояние, заставляя его морщиться от тупой, ноющей боли в груди, – А дальше они смеялись или могли вовсе позволить себя ударить меня. «Я же лучше моего дерьма» — так они оправдывали самих себя, но вот казус, — истерически засмеялась темноволосая, — они не то, чтобы лучше стали, наоборот, сами же с громким криком окунулись в дерьмо моей жизни. Мальчик, смотрел на темноволосую девушку с другой стороны, будто фотограф резко повернул ракурс, выставляя все невидимые до этого недостатки наружу. Слезы текли крупицами по щекам, не останавливаясь ни на секунду, но мальчишка не замечал этого. Внутри его пожирало горячее пламя, грызущего внутри чувство сожаления. Он впервые увидел на месте вечно улыбающейся девчушки, что всегда брала на себя и на свои хрупкие плечи заботы их «крепкой и дружной» семьи — девушку, с болезненно бледным, как полотно бумаги видом кожи, с тянущимися, будто бы по всему лицу синяками от смертельной усталости – от всего происходящего в ее жизни. Она не просто устала, ей было до мучительной боли слишком. Внутри обжигало желание — нестерпимо хотелось курить. Кто сказал, что человеку, не умеющему плакать, не больно?

***

– Твою ж мать, — почти прошипела в звенящей тишине улиц Рита, когда ворона пролетела рядом с ней, так сильно взмахивая крыльями, что чуть не задела ее голову. Рита оглянулась через плечо назад, идя по тротуару, не замечая рядом ни одного живого, да и мертвого человека. К радости девушки, все было тихо и умиротворенно. Улица словно на мгновение мрака умерла, затихла до восхода сияющих лучей солнца. Завернув за угол, где находился продуктовый магазин, девушка присела на ступеньки. Увидев в дали приближающийся силуэт парня, она потянулась к карману, вытаскивая помятую и полупустую пачку сигарет – в последнее время девушка слишком много курила. В след за ней, Рита достала такой же изрядно потрепанный коробок спичек. Перевернув другой стороной, девушка с усмешкой для себя, обнаружила, что чуть не подпалила фильтр и с улыбкой затянулась, на миг прикрывая голубые глаза. Дым мягко заполнил горло, забираясь со вздохом внутрь и, проходя по стенкам горла, он пробрался в самые легкие. Медленно выдохнув, девушка вновь затянулась, замечая как подрагивают руки и покалывают кончики пальцев. На губах расползлась довольная улыбка. Пустое пространство внутри заполнилось пусть и ненадолго ей стало хорошо. Даже очень хорошо. Мягкий шелест шагов остановился рядом с ней и лицо накрыла тень, девушка с недовольством открыла один глаз, потом другой, и произнесла с изумленной, но при этом едкой улыбкой: – Целочка, ты ли это? — спросила она с удовольствием внутри отплясывая на то, как нос парня с омерзением поморщился на ее до ужаса «милое» обращение. Он с видимым недовольством закатил глаза. – Ты чего тут забыл целочка, да и в такой поздний час? — произнесла темноволосая минутой погодя, делая осторожный затяг, не обращая внимания на злой взгляд Артема направленного в сторону дымящийся сигареты. – За хлебом шел, — отстраненно проговорил парень. – О, как, — произнесла Рита, вновь затягиваясь и выдыхая дым через носовые отверстия. Артем выдохнул и попытался обойти темноволосую девушку, но не успел, девушка резко выставила ноги в сторону, тем самым прикрыв вход в магазин. Парень тихо чертыхнулся, девушка же с удовольствием засмеялась на всю улицу, при этом понимая, что выкурила сигарету уже почти до коричневого фильтра. – Что тебе нужно? – с усталостью в голосе проговорил Артем, прикрывая на миг глаза от бестолковой ярости внутри себя, что поднималась от кончиков пальцев ног. – Мне всего ничего, — произнесла Рита, глупо улыбаясь, при этом девушка даже не попыталась убрать ноги. Как ни в чем не бывало, сверкая в темноте глазами, мягким голосом она продолжила, — просто ты поможешь мне. Будешь мне объяснять темы десятого класса, один хер заняться нечем, — нагло закончила темноволосая все с той же едкой улыбкой. – Уйди немедленно с дороги, – прорычал Артем с какой-то странной, но привычной другим нерешительностью в глазах. Заядлого отличника немного потряхивало от грубой и вместе с тем нагловатой просьбы Риты. В один миг захотелось чем-то огреть ее тупую, темноволосую голову. – Что ты, Темочка-жеманно произнесла брюнетка, неприятно причмокивая губами, на что Артем сморщил нос и скривил рот, даже не пытаясь сдержать свои эмоции, — ты просто обязан мне помочь, — делая глубокую затяжку закончила девушка, глядя своими сияющими глазами в озлобленные глаза юноши. – С чего бы это? – грубо произнес парень толкая девушку плечом, давая понять, что хочет поскорее отвязаться от ее общества и пройти побыстрее в магазин, но девушка этого сделать не дала, все так же сидя в проходе, держа ноги на изголовье лестницы. – Я же помогла тебе лишиться своей целочки, — произнесла та с ухмылкой, смотря на то, как вытягивается и бледнеет лицо юноши, – так теперь твоя очередь, — закончила Рита, кидая в его ноги потушенную сигарету. Проходя мимо него будто бы нарочно задела его плечом, тем самым отрезвляя и заставляя задуматься над своими словами. Несмотря на всю свою правильность и праведность на протяжении всей своей жизни, сейчас юноше захотелось нестерпимо засунуть потушенную сигарету в рот. Но, переступив через себя и через нее, он зашел в магазин, скрываясь от голубых изучающих его силуэт глаз.