Шабаш

      Из палаты мне выходить не позволялось. Даже за право подняться с кровати и навернуть пару-тройку кругов по уже до одурения наскучившей комнате, я должна была едва ли не воевать с «начальством» в виде «приставленной» ко мне медсестры. К слову, звали её Нала.       Она была в течение четырёх дней моей единственной собеседницей, которая отличалась особым любопытством и простодушием, изредка граничащим с обескураживающей прямолинейностью. Нала обладала особым умением сразу же располагать к себе людей, не смотря на задаваемые ею бестактные, но в то же время безобидные вопросы. Я была уверена, что задаёт она их, будучи лишь ведомой желанием знать всё обо всех, не более.       Но, не смотря на компанию, время для меня тянулось мучительно медленно. Особенно в те моменты, когда я просыпалась ночью с оглушающе громкими криками. Мне не снились кошмары.       Мне вообще ничего не снилось.       В голове, перекрикивая ход собственных мыслей, в оглушающем хоре сливались чужие голоса: громкие, тихие, шепчущие, орущие, молящие о спасении. Я слышала их отовсюду, по всему зданию, которое, судя по местоположению этих "голосов", было огромнейшим. Но худшим стал тот момент, когда они замолкали. Мысли роились стаями диких пчел, норовящих ужалить больнее: это не просто плод моего больного воображения.       Это погибали люди.       Некоторые голоса затихали стремительно — словно огни в уличных фонарях, покрытых неоттираемой пеленой ржавчины. Другие мучительно долго утопали во мраке, утаскивая за собой моё воспалившееся сознание. Боль каждого приходилось чувствовать на себе. Не в физическом плане. Словно их мысли прокручивались в голове, в отчаянье умалишённо напевая «мы все умрём, умрём, умрём».       Твою мать.       Я стремительно слетала с катушек.

***

— Бог мой, что случилось с аппаратурой!?       Нала в ужасе едва ли не оседает на рядом стоящий табурет, увидев трещины, что ветвистыми лучами расползались по корпусу электрокардиографа. Мирославе ничего не остаётся, как уставится на прибор, теряясь в догадках, как именно он получил такие увечья, ибо его она точно не роняла. Даже подходить к этому дьявольскому аппарату желания не возникало.       Пожурив за безалаберность, медсестра коротко ввела девушку в курс происходящего за стенами палаты. Как оказалось, некий Мастер желал её видеть.       Мирослава крайне была рада за этого самого Мастера и так же горела желанием поговорить с местным начальством. Неведение, мягко скажем, напрягало, а на все расспросы единственный источник информации в лице медсестры упёрто отмалчивался. Или же Нала переводила тему, мастерски делая вид, что вопросов не слышит уже в пятый раз подряд.       Но перед решающим визитом Мирославе следовало хотя бы помыться, так как тело агрессивно требовало применения средств гигиены: кожа адски чесалась, доводя до сказа, а изо рта пахло точно не розами. Нала с радостью поддержала просьбу дать девушке время для того, чтобы привести себя в божеский вид, пообещав вернуться через пятнадцать минут со всем необходимым.       Так и случилось: медсестра перед входом в санузел вручила ей аккуратно сложенную стопку одежды, брусок дегтярного мыла, мочалку, шампунь, бритву, расческу и зубную щётку с пастой. Мысленно окрестив Налу святой, пациентка поспешила закрыться в душевой кабинке. Такие люди попадают в Рай вне очереди. Был бы фен еще...       С этого момента обнаружились странности жития-бытия Мирославы: кожа шкурой змеиной отслаивалась, слазила, шелушилась от малейшего прикосновения щедро намыленной мочалки; вода приобретала травянисто-зелёный оттенок, стекая по телу с подозрительно коротких волос; тело стало болезненно худощавым, а на ногах красными полосами расчерчивали кожу в ряд следы от намеренного самоповреждения. Девушка понятия не имела, что пугало её сильнее, но от последнего ещё больше стало не по себе, так как порезы, что давно стали блёклыми шрамами, теперь походили на едва затянувшиеся.       Избавившись от противного ощущения антисанитарии и неухоженности, что дёгтем липким разлилась по коже, ей стало гораздо легче не только в физическом, но и моральном плане. Мирослава была, наверное, уже помешана на чистоте. Про любовь к уходовой косметике можно даже не говорить. Но про маски-примочки-припарки можно на ближайший неопределённый срок забыть.       Нала невесть где добыла одноразовый комплект труселей, запакованные в непрозрачный полиэтиленовый пакет. Как гласила намертво приклеенная этикетка, фабрика производителя находилась в неком Тороа, Вест Блю, чем девушка поинтересовалась чисто из интереса. С географией, как оказалось, дела у неё обстояли хуже, чем считалось, хотя ЗНО по этому предмету четыре года назад сдала на отлично. Если "Вест Блю" было чем-то смутно знакомым, то название "Тороа" она слышала, наверное, впервые в жизни. Замечательно. Тупица.       Девушка кое-как натянула лифчик, который был несколько великоват, на влажное тело. Как изначально показалось, чашка была идентична размеру, который носился ею всегда. Возможно, за месяц беспамятства Мирослава, по ощущениям, очень сильно похудела. С одной стороны, это не могло не радовать. С другой появилось непонятное чувство тревоги, что теребило где-то на задворках сознания ярким платочком.       Комбинезон с длинными рукавами из плотной ткани, схожей с джинсой, имел мышиный цвет и висел на теле, словно мешок на плечиках. Спереди он застёгивался на мелкие пуговицы-заклёпки, краска с которых слезла после многоразовой стирки. Зато в коим-то веке длинна рукавов была в пору.       Обув тяжёлые сапоги, размера сорок третьего, в которых недолго и утонуть, Мирослава наконец-то выползла из кабинки. Отсек, что предназначен для санузла, невелик: сюда вмещалось шесть худо-бедно закрывающихся душевых, напротив которых расположены четыре побитых-несчастных раковин и длинное зеркало над ними. Кафельный пол хоть и рябил отщербленными кусочками и царапинами, но был надраен до блеска.       Девушка останавливается взглядом на поверхности зеркальной, едва ли не оседая на кафель промокший. По ту сторону на нее глядит девчонка лет четырнадцати-пятнадцати голодно, со слабым биением жизни в желто-зелёных зрачках малахитовых и пугающе выцветшей тенью отчаянья. В неестественно больших глазах подпухших ненависть к телу голодовками регулярно замученного. Фиолетово-серые тени ирисами цветут под глазами уставшими, с потрохами выдавая ночи бессонные, слезами пропитанные.       Мирослава застывает, подобно фарфоровой статуе, и, бледная вся, тонкая, заёбанная голодовкой намеренной, с душой наизнанку вывернутой ненавистью к собственному телу и булимией*. Она снова комок нервов, натянутых до предела, готовых лопнуть струной гитарной. На языке не так давно забытый привкус антидепрессантов, рассеивающих внимание и доводящих до состояния полного равнодушия. Мирослава снова подросток с остро торчащими скулами и ключицами, что едва ли кожу могильно-серую не разрывают. И вновь она тонет в болоте расстройства пищевого поведения, намеренно истязая себя в погоне за идеалом. Рыже-русые волосы с несмываемым ржавым оттенком прогнившести изнутри мокрыми змеями обрубленными к хрупкой шее липнут отвратно, слишком сильно контрастируя с кожей поблёкшей от недостатка солнца.       Разреветься во весь голос от досады не позволяют шаги размеренные, неспешные. Голос ее хрипит, половина звуков гаснет перед возникшими в голове "голосами" приближающимися. Ладони костлявые судорожно рот закрывают, Мирослава в душевой вновь закрывается, не желая на глаза никому показываться.       Девушка аккуратно дверцу приоткрывает, дабы хотя бы через щель увидеть происходящее. Говорящими были двое мужчин. Они зашли в санузел, громко обсуждая последние новости: — Слышал о девке, которая вылезла из SAD? — Об этом вся лаборатория гудит. Только как она туда попала? Неужели Мастер проводит опыты над людьми?! — Он ни за что бы не стал! Мастер слишком благородный человек. Думай что говоришь! — Мирослава едва не выпала из душевой, с каждой секундой охреневая всё больше. — Ну и как она тогда туда попала? Не с неба же свалилась. — "Почти угадал, дружище. С террасы", — подумалось девушке, которая понемногу начала улавливать суть происходящего, хотя и сама не хотела признаваться себе в том, в какой жопе оказалась. — Я слышал, что её переместил сюда с помощью Дьявольского фрукта Барасса*. Ах да, ты у нас новенький, не знаешь еще. Раньше он был помощником самого Вегапанка! Он украл фрукт Кокан-Кокан и сбежал. Где находится Барасса неизвестно до сих пор.       Лаборанты о чём-то ещё переговаривались, что абсолютно Мирославу не касалось. Как только мужчины закрылись в душевых кабинках и открутили краны, она пулей вылетела в коридор, при этом едва не сбив Налу. К слову, женщина яростно отчитывала стоящего у дверях охранника за то, что впустил лаборантов в санузел, ссылаясь на присутствие там своей подопечной.       Охранником был мужчина от тридцати до тридцати пяти лет, крепкого телосложения с хорошо развитой мускулатурой, что было отлично видно благодаря подобию военной формы. Одежда отличалась лишь однотонной цепкой тканью тёмно-серого цвета, практически в тон комбинезона Мирославы. За широкой спиной на кожаном ремне висела вверх стволом винтовка, начищенная до блеска. Он возвышался над Налой горой, от чего женщина казалась ещё ниже.       К слову, Мирослава из гневной речи медсестры узнала о многом: охранника звали Рик; был он приставлен к ней для соблюдения порядка и безопасности, на которые ему, собственно, было плевать с высокой колокольни. Эта фраза Мирославу немного позабавила: Рик действительно был очень высок. Возможно, даже больше чем два метра. Глазомер девушка имела безнадёжно хреновый.       Так же был он здесь всё то время, что она провела, плескаясь в воде, едва ли не зубами отдирая от волос травянисто зелёную жижу; и что Мастер с них обоих шкуру сдирать будет по кусочкам, если с образцом что-то случится. — Образцом? — девушка перебила Налу, еще больше хмуря брови.       Женщина замолкла, мысленно давая себе пощёчину. Проболталась. — Мастер тебе все объяснит, — то ли с сожалением, то ли устало вздохнула шатенка.

***

      К постоянному гомону голосов я постепенно начинала привыкать. Это сродни монотонному бурчанию однокурсников на паре или в библиотеке — поначалу раздражает, затем привыкаешь. Но если вновь хоть один из них погаснет, я точно окончательно и бесповоротно сойду с ума. Немного кружилась голова — то ли от недостатка пищи, употребляемой организмом, то ли недосыпа. Ноги изредка уводили вбок из-за того, что я отвыкла ходить, больше месяца овощем в отключке валяясь. Голова от раздумий попросту пухла.             Труселя из Вест Блю.             Мастер.             SAD.             Вегапанк.             Дьявольские фрукты.       Наивная уверенность того, что я попала в госпиталь, мгновенно улетучилась. От догадок начинали дрожать руки. Нервы медленно, но уверенно сдавали позиции. Я сделала безуспешную попытку успокоиться: в конце концов, это вполне может быть просто совпадением. Нелепым и глупым совпадением.       Оправдание происходящего не внушало ни спокойствия, ни уверенности в себе. Оно звучало попросту тупо. Судьба шутит херовые шутки. Очень херовые шутки. Я уже пожалела о том, что не вскрыла вены бритвой, будучи ещё в душе.       Хотелось курить.

***

      Меня вывели на второй, как мне показалось, этаж. Окон, к моему удивлению, не было абсолютно, а коридоры были исключительно белыми. Дверей в этом царстве белизны я не заметила, а может, их просто и не было?       Голоса в голове звучали все ближе: два громких и с десяток слабых. Поджилки почему-то задрожали. Внезапно захотелось вернуться в ту серую палату или на худой конец в санузел и просидеть там остаток своей жизни.       Раздался щелчок открываемой двери и меня грубо запихнули в такое же белое помещение, на фоне которого я не сразу увидела высокий человеческий силуэт. Несложно догадаться, кто обладал столь изысканными манерами. Нала лишь поджала губы и убийственно взглянула на Рика, который кому-то резво отдал честь.       И то ли у меня до сих пор в глазах рябит от уже заебавшего меня белого, то ли моя внимательность вновь весело помахала ручкой и послала к лебедям, но сейчас передо мной стоял мужчина лет от двадцати пяти до сорока… полугазообразного вида. Дико захотелось то ли протереть глаза, то ли проверить плотность его тела. Последнее делать я не рискнула бы. — Поаккуратнее с ценным образцом, Рик! — прикрикнул этот некто на военного. Тот вытянулся, словно по струнке. — Все вон!       И все присутствующие в комнате, уж слишком похожие на лаборантов, тут же вымелись в указанном направлении во главе с Налой и Риком. Моя не так давно проснувшаяся интуиция не ошиблась — в помещении было несколько человек со слабыми голосами, одетые в грязно-оранжевые комбинезоны с тяжелыми спущенными капюшонами. А также теми двумя "сильными голосами" являлся тот газообразный некто и сама медсестра, которая перед выходом попыталась ободряюще мне улыбнуться.       Получилось крайне херово и неправдоподобно.       У мужчины были относительно длинные, где-то немного ниже плеч, растрёпанные темные волосы, отливающие синеватым оттенком; раскосые глаза янтарного цвета, неестественно яркие для человека... В их взгляде было что-то граничащее с безумием. Накрашенные фиолетовой помадой тонкие губы смотрелись несколько драматично на фоне кожи мела белее.       И, черт возьми, два завитых маленьких рога.       Рога, Карл!       Над глазами, словно у сыча, нависли длинные тонкие брови. И завершал всю эту дивную белоснежную, с элементами живописи на морде лица, картину, его маленький плоский нос, на который будто бы не хватило материала для его лепки из белой-белой глины.       Я даже невольно стала завидовать этому красивому оттенку бледности.       Хоть у Сыча да, уже успела дать ему прозвище и было худощавое телосложение, по сравнению с другими частями тела, руки оказались очень уж тонкими, что выглядело крайне непропорционально. Стоял Мастер чуть сгорбившись, и забавно согнув ноги в коленях. Высота потолка вполне позволяла выпрямиться объекту моего любопытства, даже с таким огромным ростом. Хотя мне ли сетовать на чужую осанку? Сама ведь не лучше.       Носил он газообразное бледно-лиловое пальто с надписью «GAS», нашитой розовыми нитками с каждой стороны. Под пальто, или халатом? надет фиолетовый комбинезон в крупный желто-коричневый горох, который не скрывал его до жути волосатые ноги. Кроме того, он носит темно-синие перчатки с инициалами «CC», что, по всей видимости, означало Caesar Clown.       Я не сдержалась и нервно хихикнула. Да, что-то из того злосчастного аниме я вспомнила, пока шла в нужный корпус. И как реагировать на столь неправдоподобные совпадения не имела ни малейшего понятия. — Чего смеёшься? Над моей внешностью? — истерично взвизгнул мужчина, а я поспешила прочистить ухо. Ужасно раздражают такие писклявые голоса, хотя их обладатели в этом совсем не виноваты. — Конечно же нет, — вмиг посерьёзнела я. Не хватало мне ещё скандалов из-за внешности и прочей лабуды.       Мужчина как-то уж слишком быстро успокоился и изменился в лице, что мне симпатии вызывало куда больше, чем предыдущее. Напряжение постепенно покинуло комнату. Его губы растянулись в еле заметной ухмылке, а жёлтые глаза внимательно осмотрели меня с ног до головы.       Это мне нравится меньше. — Позволь представиться. Цезарь Клаун. Можешь называть меня Мастер, — сомнительное имечко для сомнительного типа.       У пола клубился пар, точь в точь следуя за Цезарем. Он буквально подплыл ко мне, а я благополучно завтыкала на подол его халата.

***

      Местная Белоснежка, в лице Цезаря, отправила меня на кухню и с честными глазами пообещал, что сегодня же выделит мне комнатку поприличнее, при этом взяв кровь на экспертизу.       Я шагала вслед за Риком и думала: зловещее лицо Цезаря, растрепанные волосы и рога, делают его чем-то похожим на Бафомета*. И поэтому этого представителя развитых козлообразных лучше не злить. Придётся подчиняться его приказам, терпеть все эти осмотры, анализы и прочую лабуду. Но сразу же, как достаточно разузнаю о том, что же именно со мной сделал Клаун, пусть даже не нарочно, и как этим пользоваться, сбегу. Придется опять врать, лицемерить, в общем, проявлять свою не самую лучшую сторону. Хочешь жить — умей крутиться.       И сразу же напрашивается вопрос: как именно я собираюсь бежать с этой проклятой лаборатории, если она находится на острове? Захотелось громко выругаться, а желательно излить всю злость путем избиения... кого-нибудь. Мозг упорно отказывался работать, тело всё еще ломило и адски хотелось спать. Стук тяжёлых шагов Рика-громилы, которого Клаун успешно припахал проводить меня в столовую, неприятно звучал в голове, с каждым шагом все больше давя на мозг. Я помотала головой, дабы отогнать тревожные мысли. Сейчас об этом думать слишком рано. Не факт, что в этот же вечер не откину ласты из-за этой радиоактивной херни.